БРАНКА ТАКАХАШИ. Не совсем японская и не совсем любовная история. Из цикла «Рассказы Луны»

Я всегда рядом. Ночью — само собой, но и днём, когда вы на меня не обращаете внимания.

Я всё знаю. Нахожусь на нужном расстоянии, поэтому всё хорошо вижу. Ну, когда облака и толстые шторы не мешают.

 

Не успеешь и глазом моргнуть, как год прошёл! Мне-то, правда, всё  одно — что год, что век, что миллениум, но у людей за год многое  меняется. Например, трёхлетний ребёнок и выглядит по-другому и знает  гораздо больше двухгодовалого. И для женщин, похоже, год представляет  что-то большое: тридцатипятилетняя дама вплоть до следующего дня  рождения твердит «Тридцать пять!» Ясно, как день, что полгода спустя она  уже ближе к тридцати шести, но такого ты от неё не услышишь. Наверное,  имеется какая-то большая причина, нам, лунам, неведомая. Это мне женщина  в тридцать пять и тридцать шесть кажется одинаковой потому, что я так  далеко? Не думаю. Да их окружение также не замечает перемены! Впрочем,  не важно. Благодаря морщинкам и седым волосам, которые видны им одним, женщины могут без устали болтать часами.

Сегодня я увидела ту сербку, чей ребёнок играет в парке недалеко  от реки, и вспомнила, как страшно было в прошлом году в это время. В тот  день, когда она ехала в аэропорт, для того чтобы встретить мать,  прилетающую из Сербии, как раз дул хару ичибан 1. «А самолёт  приземлится как положено?!..» — с тревогой думали и мать в воздухе, и  дочь на земле. Было из-за чего тревожиться: дуло просто ужасно! Дочь,  которая бронировала маме авиабилет, ругала себя: «Ну и угораздило меня  выбрать именно сегодня!» — и злилась до следующего дня. Но и третьего  марта ветер ничуть не ослаб! «Второй весенний?!» — на всякий случай проверила у своего японского мужа дочь, хотя знала, что считается только тот, вчерашний, первый.

Четвёртого марта ветер продолжал неистовствовать, а также пятого и  шестого числа бедная мама не собралась с духом выйти из дому. От дочери  она слышала о том, как Япония красива, и хотелось поскорей все эти  красоты увидеть; но в течение семи дней единственными впечатлениями о  Японии были вой ветра, словно спецэффекты в фильмах ужасов, и парк,  который виден из квартиры: деревья сгибались до земли, и казалось, что  не останется ни одной уцелевшей ветки.

В этом году прошла неделя от хару ичибан — и в Токио  угнездилась кроткая весна. Каждый день тепло, парк кишит мелкой  детворой. Мамы стоят кучками и болтают либо бегают за своими отпрысками.  Сербская мама сидит на лавочке и читает. Иногда глазами поищет сына: не споткнулся ли? не упал ли в пруд? не повздорил ли с кем-нибудь? —  и опять вернётся к книге. Похоже, что она особо не дружит с другими  мамами. Значит ли это, что мир японских мам закрыт для иностранок? Или  она и не пытается в него войти?

Во время обеда из близлежащих фирм потекут служащие с бэнто  2.  Пообедав, некоторые сидят с закрытыми глазами и наслаждаются солнцем на  веках, а другие кликают по смартфонам. О! Эти двое — свежеиспечённая  пара! Сидят на скамье рядом, плотно прижавшись бёдрами. Она из небольшой  хлопчатобумажной сумочки (кажется, её ручная работа) вынула две коробки  бэнто, большую отдала ему. По большой порции риса разбросаны сердечки  из мяса и овощей. Белки, витамины, углеводы — она заботится о его  здоровье. Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок — это,  видимо, знают все девушки мира. Она наверняка станет хорошей женой.  Разумеется, что — хотя бы поначалу — она будет готовить каждый день.  А спустя какое-то время иной раз она накроет на стол и какой-нибудь  полуфабрикат. Но разве можно её упрекнуть? Из года в год, три раза в  день — это надо и придумать, и приготовить! Пусть та, которая никогда не  накормила мужа блюдом из магазина, первой бросит в неё камень!

Весна, а из влюблённых — одна лишь эта пара?! Не-хо-ро-шо-о-о… А бомжей… один… два… три… Четыре бомжа!

Один идёт через парк, грохочет тележкой, с которой свисают два  семидесятилитровых мусорных мешка, набитых спрессованными алюминиевыми  банками. Другой сидит на забетонированной насыпи реки и читает  энциклопедию в такой же стадии оборванности, как и он сам. Надо отдать  ему должное за образовательное рвение: книжища весит с хороший кирпич.

Остальные двое спят на скамейках. Тот, что занял скамью поближе к  пруду, до бровей закутался в спальный мешок; если не считать чёрного  цвета мешка, то он похож на кокон шелкопряда или на мумию. Маленький  старик, полулежащий на скамье недалеко от песочницы, одет в старьё в  последней стадии распада, а на ногах у него — где же он их отыскал?! —  почти новые модные полусапоги тёмно-зелёного цвета. Ноги он перебросил  через металлические подлокотники такого же оттенка зелёного цвета, как  его обувь. Люди, где же ваши фотоаппараты?!

Из издательства рядом с парком вышла, с бэнто в руке, женщина лет  чуть за пятьдесят и на входе в парк остановилась, ища взглядом, где  можно сесть. На каждой скамье кто-то уже расположился. Ей не хотелось  присоединяться к тем, с которыми и так весь день на работе. Но она также  не хотела мешать влюблённой паре. А о том, чтобы сесть рядом с тем  ободранным бомжем, и речи не могло быть…

Иностранка поискала взглядом своего сына, убедилась в том, что  ребёнок спокойно играет, и тогда заметила эту женщину. Она подвинулась  ещё ближе к подлокотнику и улыбкой предложила женщине сесть. Женщина ей  ответила поклоном и улыбкой и присела.

 

_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _

 

Стоит немного опоздать с выходом из офиса — и все скамейки оказываются занятыми. Завтра выйду пораньше. Придётся прочитать нотацию тому неспособному и — что хуже всего! — невоспитанному молокососу, который недавно стал главным редактором.  Что за манера всучивать людям работу непосредственно перед выходом на  обед?! Ох уж эта теперешняя молодёжь! Да, он главред, но он моложе всех в  редакции и свою уверенность, что он схватил Бога за бороду, мог бы так  уж явно и не демонстрировать. К тому же парень сильно заблуждается. Я —  не какая-то там тётка, а тётка, которая отказалась от кресла главного редактора.  Вот каким способом он продвинулся в карьере. Я была не против повышения  зарплаты, но этому сопутствует и столько же лишнего стресса, так что я  поблагодарила за доверие и осталась на своём месте.

Я не хочу сказать, что старшим надо высказывать уважение во что бы  то ни стало. Тот факт, что кто-то родился раньше тебя, ещё не значит,  что он тебя превосходит в смысле ценности. Если он старше, опытнее (что  не обязательно синонимы!), интеллигентнее, мудрее (также не синонимы)  и говорит и делает вещи, стоящие уважения,— да, тогда я снимаю перед ним  шляпу; но не вижу, с чего бы мне кланяться кому-то лишь по той причине,  что ему больше лет. С другой стороны, я не буду ходить вокруг и  демонстрировать своё непочтение. Вот так. С этим я давно разобралась  (сколько бы такое отношение ни вызывало неодобрения у моих земляков), и  если бы у меня был ребёнок, я бы его воспитала в таком духе (и уж точно  не позволила бы ему вырасти таким недоделанным, как этот напыщенный  мальчишка).

«Взгляды на воспитание — в сторону, мне действительно негде  присесть»,— подумала было я, когда одна иностранка подвинулась и  освободила мне место на скамейке, так что я наконец-то села. На её  улыбку я ответила тем же и сказала спасибо. На секунду я засомневалась,  не лучше было ли сказать «thank you» — может, она не говорит  по-японски,— но тогда я заметила книгу у неё на коленях. «Любовь глупца»  Дзюнъитиро Танизаки — на японском же! Вот это был сюрприз. Она читает или пытается читать? Насколько понимает? Меня это очень заинтересовало, и я к ней обратилась:

— Простите… Вы иностранка?

Она была небольшая, с ровными тёмными волосами — могла ведь быть и полуяпонкой.

— Да, я сербка.

— Ух ты! Вы издалека приехали. Простите за любопытство… вам не тяжело читать на японском языке?

— Тяжело, конечно. Попадаются незнакомые слова и иероглифы. Когда  читаю дома, то сразу ищу их в словаре, но когда нет словаря под рукой, я  просто иду дальше и только те слова, которые часто повторяются, я  запоминаю и потом проверяю по возвращении домой.

— Так, значит…

На этом я закончила разговор. Как долго она в Японии? Каким способом она изучала японский язык? Что думает о японской литературе? Многое хотелось узнать, но если бы я продолжила, бедная иностранка  почувствовала бы себя словно на допросе и решила, что мы, японцы,  напористая нация. К тому же у меня не было времени для болтовни; надо  было заканчивать обед и идти назад на работу.

Я убрала свою коробку из-под бэнто и палочки в пакет,  поблагодарила любезную сербку за то, что она освободила для меня место, и  вернулась в редакцию.

 

Сегодня тоже тепло, и я вновь пошла в парк на обед. На этот раз я  вышла пораньше, и можно было выбирать, где сесть. Пока я стояла и  думала, сюда или туда, та сербка меня заметила, махнула мне рукой и сказала:

— Добрый день! Если хотите, можете присоединиться.

— День добрый! Да, с удовольствием присоединюсь.

— Вы работаете где-то поблизости, да?

— Да, в том белом здании. Я — редактор в литжурнале.

— Ах, вот почему вы сразу обратили внимание на то, чтó я читаю!

— Да, профессиональная деформация! Я скорее замечу книгу, чем подробности лица читающего.

— Я вас отлично понимаю. Я занимаюсь литературным переводом,  поэтому, как только узнаю о какой-то новой книге, у меня первая мысль:  переведена ли она на сербский язык?

— Так вы переводчица?! Переводите, предполагаю, с японского на сербский язык, да?

— Да, с японского и русского языков.

— Да вы что?! Я училась на кафедре русского языка и литературы!

— Невероятно! Я освободила место для человека, с которым у меня  такое неожиданное общее! — сказала она с солнечной улыбкой, но сразу  затем нахмурилась и крикнула: — Микио, ;%!!!!!

К нам прибежал трёхлетний мальчик и сказал:

— Мама, (:%:;;:.

Кроме «мама», я не поняла ничего, но решила, что это сербский язык. Мама мальчика попросила у меня прощения:

— Извините, пожалуйста! Я с сыном всегда на сербском разговариваю.

Мальчика звали Микио, так что папа, скорее всего, японец.  Я спросила, на каком языке они общаются дома. Я так прикидывала: на  японском или на сербском. Но могло быть и не так. Если они не знали её  или его языка, когда познакомились, тогда общение проходило, возможно,  на английском. Или на языке страны, в которой они встретились. Моя  немецкая подруга и её японский муж поженились в Сан-Ремо, и хотя она уже  давно отлично говорит по-японски, они и по сей день разговаривают на  итальянском.

— Мы с самого начала общаемся на японском. Когда мы познакомились,  я училась на кафедре японоведения, и мне нужна была практика. А три  года назад у нас родился сын — и вот с ним я разговариваю на своём  родном языке, потому что мои родные меня не простят, если он не будет в  состоянии общаться с ними.

— Конечно! А ваш малыш ещё слишком маленький и не понимает, как  ему повезло в жизни. Он не догадывается, насколько одна взрослая тётя  завидует его возможности освоить два языка легко, играючи. Я начала  изучать русский язык уже взрослой, и мне было очень тяжело. Другой  язык — это не просто новые слова, а совсем иной способ мышления,  совершенно новая логика вещей, и я то и дело восклицала «но почему же?» и  «а это откуда взялось?!» — ну, вы наверняка понимаете, вы прошли ту же  дорогу в обратном направлении, от славянского языка к японскому. А если  бы у меня с детства была возможность видеть и слышать русский язык, я бы  его выучила незаметно и знала бы его, как и родной японский. Эх, если  бы я родилась метиской!

Она заулыбалась.

— А я сколько раз об этом думала! Когда занимаешься переводом,  особенно переводом художественной литературы, язык должен быть  естественным. Если бы у меня была возможность ещё один язык впитать с  молоком матери!..

И сразу потом она опять крикнула на сына, на этот раз на японском:

— Микио, я же сказала не играть с мячом тут! Вот, посмотри, ты толкнул дядю. Быстро попроси прощения!

Затем она встала и подошла к человеку лет около шестидесяти и сказала:

— Извините, пожалуйста!

Он ответил:

— Да нет, ничего,— а потом повернулся к мальчику: — Хей, дружочек,  хочешь с дедушкой поиграть в футбол? Мама и её подруга будут болеть за  тебя.

Микио не надо было долго уговаривать — он уже пинал мяч вокруг дедушки. Мужчина был спортивного телосложения и одет для спорта: фуфайка, джинсы, кроссовки.

Мама мальчика вернулась на лавочку.

— Простите! На чём мы остановились?.. Хотя нет, сначала вы посмотрите, сколько у вас времени осталось!

— Ёлки-палки! Мне надо идти! Вот как летит время с занимательным  собеседником. И Микио такая лапочка, вот сидела бы тут с вами и  смотрела, как он играет. Но работа зовёт.

— Жаль. Мне тоже было очень интересно. Есть одно дело, связанное с  русской литературой, о котором я бы хотела вас спросить… но это мы  оставим на следующий раз. Если и завтра будет хорошая погода, я  обязательно приду. Кстати, меня зовут Драгана…

— Драгана? Ваше имя что-то значит?

— Да, оно произошло от прилагательного «дорогой».

— Ох, как красиво! А меня зовут Таэ.

— И я могу вас так звать?  3

— Конечно. Я намного старше вас, но в душе мне восемнадцать,  хи-хи. Но теперь мне действительно пора, не то — придётся бежать, и  тогда будет очевидно, сколько мне лет. Ладненько… до завтра!

Небольшое опоздание с обеденного перерыва в нашей редакции никогда  не считалось бог весть каким грехом, но мы все стали  суперпунктуальными, потому что не хочется слушать замечаний по поводу  ничтожных нескольких минут свободы. Наш новый главред либо пока  не научился руководить старшими коллегами, либо просто недостаточно  умён и думает, что лучшие работники — это те, что почему-то по редакции  передвигаются бегом, шумно вздыхают и как будто про себя жалуются:  «Боже, как много работы, как много работы!..» Как бы то ни было, я,  которая всегда с удовольствием приходила на работу, теперь бы с большей  охотой сидела на лавочке с Драганой и смотрела, как её малыш бегает.

 

Сегодня опят сияет солнце, не могу сидеть в офисе. Без пяти  двенадцать я уже выключила компьютер. Я собиралась было выйти точно в  двенадцать, но шефа не было в редакции, и я на три минуты раньше уже  спускалась по лестнице. «Как проказливый ребёнок»,— думала я и ощущала,  как моё лицо растягивается в улыбке. В школе и в университете я никогда  не прогуливала занятия, так что это чувство было для меня новым.  Говорят, те, что в молодости ведут себя серьёзно, позже сходят с рельсов. Правда, три минуты продлённого перерыва вряд ли можно назвать забастовкой.

Но похоже, что быть правильным всю жизнь — трудно. Рано  или поздно все почувствуют потребность нарушить какой-нибудь неписаный  закон. Вот Макико: вышла замуж за своего первого возлюбленного, растила  детей, затем и внуков, тридцать пять лет была верной женой, а теперь у  неё любовник. И не один, а два! Первый — действительно любовник, ну, во  всех смыслах этого слова, а второй — парень, который ей нравился в  школе, она нашла его в «Одноклассниках». С ним не встречается, а только  переписывается. Но переписка у них — чистая порнография, что вполне  достаточно для квалификации «измена». Я её спрашиваю: «У тебя всё в  порядке? Ты не боишься, что муж тебя поймает?» — а она говорит: «Мне  первый раз в жизни говорят такие вещи! Я только сейчас почувствовала  себя женщиной!» И правда: вся светится, помолодела…

Я на этом поприще отработала своё в молодости. Похоже, я немного  переборщила: когда страсти стали утихать, я поняла, что упустила шанс  выйти замуж. А теперь бы хотелось испытать спокойную любовь, подходящую  моему возрасту…

…думала я, когда наткнулась взглядом на играющихся в песочнице Драгану и Микио. Я заняла нам скамейку и стала ждать Драгану.

— А Микио не будет протестовать, что вы оставили его?

— Не-е-ет, это ребёнок, который в одночасье находит себе компанию.  В этом смысле мне очень повезло. А также везёт с погодой сегодня. Если  бы шёл дождь, мне пришлось бы весь день играть с ним в квартире. Когда  приходят его друзья по соседству, он меня оставляет в покое, но с  двумя-тремя малышами, которые не умеют играть тихо, сосредоточиться на  переводе невозможно. Зато с апреля он идёт в садик! Наконец-то у меня  будет время на свои потребности.

Драгана сидя выделывала что-то похожее на танец живота и  пританцовывала ногами по траве перед скамьёй, всем телом показывая, как  радуется предстоящей свободе. Я подумала, насколько мы и в жестах  отличаемся от «них», иностранцев,— японка бы в этой ситуации, возможно,  сделала несколько движений ладонями, но никогда бы не стала крутить  бёдрами.

— Детей растить нелегко, да? У меня их нет, поэтому не знаю… Но  подруги говорят, что радость, которую дарит свой ребёнок, это что-то  особое.

— Совершенно верно. Собственный ребёнок такой сладенький, что  человек говорит и делает вещи, из-за которых окружающие начинают вертеть  пальцем у виска. Однажды, некоторое время спустя после того, как Микио  родился, мы с мужем ходили за покупками, и когда мы проходили мимо  булочной, так запахло, что у меня вылетело: «Боже мой, пахнет, как  какашка Микио!» Муж у меня чуть не упал со смеху. Но это действительно  так: какашка грудного ребёнка не воняет. С тех пор, как наш мальчик  покакает, муж меня оповещает: «Микио испёк хлеб!»

Ох, я долго так не хохотала! Я видела разных родителей, которые  были без ума от своего чада, но вот это был очень уникальный номер.

Договорив, Драгана понюхала воздух и наморщилась.

— А вот это сильно отличается от хлеба Микио.

Установилась хорошая погода, пыльца летела вовсю, и моя аллергия активировалась, так что нос у меня ловил запахи с задержкой.

Тёплый южный ветер принёс тот характерный запах тела, не мытого  месяцами. В нескольких метрах от нас на скамье лежал старый бомж в  лохмотьях, свисающих с его слабенького тельца. Я иногда прогуливаюсь  вдоль реки Сумиды и насмотрелась разных владельцев голубых палаток 4, но этот старичок опустился так, что ниже было некуда.

— Давайте перейдём, а то вы потеряете аппетит,— сказала Драгана и встала.

Больше не было свободных скамей, и мы сели на низкую стену песочницы.

— Здесь тоже не идеально… у вас получится обед, приправленный песком.

— Ничего страшного! Может, это улучшит мне пищеварение. Некоторые  птицы специально глотают песок,— я рассмеялась и не особо волновалась,  потому что дети — пока — играли спокойно.

— Мне бы хотелось показать этого бомжа сербам и русским,— сказала  Драгана.— Когда идёт речь о Японии, все сразу представляют чистоту и  благополучие. А те, которые знают, что и в Японии есть бездомные люди,  думают, что они просто так, из каприза, захотели дистанцироваться от  мира, они видят их кем-то вроде хиппи.

— НуУ них есть и велосипеды, и горшки с цветами, и разные другие  украшения вокруг палаток. Тогда нечего удивляться, что иностранцы,  видевшие таких бомжей, имеют искажённое представление. Но большинство  бездомных людей всё-таки наподобие этого старичка… Ничего страшного,  если встречаешь его в парке, но мне однажды пришлось сойти с электрички  намного раньше своей остановки. В вагон, в котором я ехала, зашёл и сел  на самое отдалённое сиденье вот такой же месяцами не мывшийся бомж; что  самое страшное, он был ещё молод, ему было не больше тридцати. За  несколько секунд вонь распространилась по всему вагону. Когда у меня нет  аллергии, обоняние моё до боли остро; я еле дождалась следующей  остановки и побежала сломя голову. Но давайте оставим эту зловонную тему! Нет, мы можем продолжить, если вы настаиваете…

— Нет, не-е-ет… Что вы, Таэ! Я тоже не намерена писать  диссертацию о японских бездомных! Есть миллион более привлекательных  сюжетов.

— Да! Но — у нас осталось совсем немного времени. Я, похоже,  слишком увлеклась лекцией о бомжах. Теперь я буду молчать и кушать, а вы  будете рассказывать. Если вы не против и не надоело вам — а, наверное,  этот вопрос вам задавали все, кому не лень,— расскажите, как вам живётся  в Японии? Что вам нравится, а что для вас неприемлемо?

— О-о, с большим удовольствием! Только, Таэ, когда вам надо будет  уходить, вы не стесняйтесь меня перебить. Я как начну болтать — с трудом  останавливаюсь! — смеялась Драгана.

Тогда за её спиной послышалось:

— Привет, дружочек! Не хочешь поиграть в футбол?

Это был тот вчерашний мужчина.

— Здорово! Играем в футбол! — Микио вылетел пулей из песочницы, бросая и друзей, и лопатку, и грабельки.

— Здравствуйте! Вас этот балбес не утомляет? Я вам очень благодарна! — Драгана встала и поклонилась мужчине.

— Нет-нет, это я должен благодарить его! Ваш мальчик мне помогает оставаться в форме. В последнее время мало двигаюсь.

Он был одет и обут для спорта. Я посмотрела на него повнимательней: мужик интересный.  Не особо высокого роста, но хорошо сложён, и черты лица у него очень  приятные — вот так в шестьдесят будет выглядеть красавец Ютака Такеноучи   5. А волосы! Густые, чуть длинноватые, слегка волнистые, с сединой,  соответствующей его возрасту. Вот такие мне нравятся! Не люблю, когда  красят волосы. Не знаю ничего более жалкого, чем мужчина, который красит  волосы или носит парик.

«Нет, кроме шуток, он очень привлекателен… Ох, как не хочется на  работу!» — думала я. В спешке доев рис, я стала прощаться с Драганой,  когда он ко мне обратился:

— На работу? Жаль.

«Мамочки, он меня заметил!» Ещё больше расхотелось работать… Но одновременно с этим я почувствовала странную лёгкость походки!

 

Сегодня, точно в двенадцать часов, я набросила палантин на плечи, взяла бэнто и пошла к двери, когда меня окликнула Кэко:

— Такигава-сан, кажется, с вами что-то случилось?

— Д-да нет, ничего особенного. А что?

— Вы улыбаетесь, как Мона Лиза!

Я попыталась перевести стрелки:

— Да? Весна же! Люди, пришла весна! Разве вы не заметили? — и выскользнула из офиса.

В парке Микио и тот мужчина гонялись за мячом, а Драгана «защищала ворота». Мужчина меня заметил первым и сказал Драгане:

— Пришла ваша подруга.

— А можно, я уведу вашего вратаря? — в шутку спросила я разрешения, на что Микио не в шутку мне отказал.

— Нельзя! — крикнул мальчик строго.

Мужчина обратился к нему мягким голосом:

— Микио, пусть мама пообщается с подругой. Это ж женщины, что с ними поделаешь — больше всего любят болтать!

И Драгана села рядом со мной.

— Фу-у… Таэ, вы меня спасли! Больше часа стою там, и каждый раз,  когда заикнусь, что мне надо отдохнуть, этот маленький диктатор кричит:  «Нельзя!» Да и теперь отпустил только благодаря ловкому манёвру  Судзуки. Мол, они — мужики-корешки — должны к нам, бабам, относиться снисходительно. Знаете, что я вам скажу: с ними нелегко с самого рождения!..

— А этот человек — Судзуки, говорите? — он прямо каждый день  играет с Микио. Либо необычайно любит детей, либо мам этих маленьких  детей,— я делала вид, будто подтруниваю над Драганой, а в самом деле  пыталась узнать побольше о нём.

— Нет-нет, он действительно любит детей. Мать не обманешь. К тому  же он очень умело обходится с детьми. Говорит, у него внук. А что  касается молодых мам — ну, он, похоже, больше интересуется женщинами  постарше. Он спрашивал о вас,— на этот раз Драгана слегка подшучивала  надо мной.

— Что-что? — она меня застала врасплох, я чувствовала, как лицо у меня пылает.

— О-го-го, почему Таэ так покраснела?! А вы, случайно, не…

— Ещё чего! Бросьте! Меня это не интересует. И вообще, я женщина в возрасте…

— Ан нет, вы на днях сказали, что вам в душе восемнадцать!

— Ладно, дело не в возрасте: у человека внук. А это значит, что имеется семья. Меняем тему! — сказала я как будто небрежно и открыла коробку с бэнто.— А, да! Вы вчера начали рассказывать мне о своей жизни в Японии.

— Точно… Ну что вам сказать? Мне нравится. Я думаю, что Япония  на редкость удобная для жизни страна. Практически нет криминала — ну,  того, который угрожает жизни обычного человека; организованный криминал  есть, как в любой нормальной стране, ха-ха… И ещё никто вас не  расспрашивает о ваших религиозных взглядах.

Безопасность — да, это понятно, но из иностранцев, с которыми я  общалась, никто не упоминал религию… Стало быть, это какой-то пунктик  Драганы.

— Вы, Драгана… так, минутку… В Сербии, если я не ошибаюсь, православие, как в России. Вы, значит, православная?

— Вот именно это я и имела в виду! Предрассудок: серб — православный.

«Вот я и ляпнула!» — подумала я и извинилась перед ней:

— Очень прошу прощения! Я в религиях не сильна, поэтому я сказала  первое, что пришло в голову. Вы католичка? Или, может быть, мусульманка?

— Нет-нет, Таэ, вы ничего плохого не сказали! К тому же у вас  приличные знания о маленькой стране в десяти тысячах километров от  Японии. Проблема — мои земляки и братья-русские. Сербия и Россия за эти  два-три десятка лет превратились из стран, где нет Бога, в страны, где  чуть ли не восемьдесят процентов населения верит в Бога. Не скажу, что  не понимаю причины и механизмы этой перемены, а также не думаю, что это  плохо,— хотя сильно сомневаюсь, что такое количество людей по-настоящему  верит. Проблема же — в странном, порой во враждебном отношении  верующих к атеистам. Если не падаешь ниц перед Богом — и обязательно  перед «правильным», на православный манер,— сразу спрашивают: «А ты  действительно сербка?» Заяви, что ты атеист,— и пространство вокруг тебя  сразу опустеет. А если имеешь неосторожность высказаться против того,  чтобы гомосексуалистов били и заключали в тюрьму, на тебя набрасываются,  словно ты на центральной площади кричал: «Да здравствует педофилия!»  В Японии, к счастью, с такими явлениями не приходится иметь дело.

Она права. Меня тоже в Японии никто не вовлекал в дискуссии о  религии. И даже никто не спрашивал, верю ли я в Бога. Это дело слишком  личное. А в России, наоборот, в последнее время что ни разговор — то о духовности. Однако истинно одухотворённые люди не так часто и встречаются — даже среди духовенства и тех, кто к одухотворённости призывает

— Да, теперь я вас поняла, почему вам нравится Япония. Но не  кажется ли вам, что это довольно странная страна? В любом — как в  хорошем, так и в плохом — значении.

— Ну-у-у… да, странная. Но те же Сербия с Россией в каких-то  аспектах странные-престранные. Я люблю Японию и японцев. Когда я еду  домой, в Сербию, мне все говорят, что я объяпонилась. «В каком  смысле?» — спрашиваю. А они говорят: «Ты стала вежливой, как японка».  Что крайне смешно! Большинство из них в жизни не видели японцев, а меня  знают сто лет и забыли, что я всегда — спасибо маме с папой! — была  воспитанным человеком. Это только говорит, насколько укрепилось в  сознании нашего человека представление о японцах как о культурных,  вежливых людях. Потом, возьмём, например, обслуживание. С тех пор, как я  привыкла к японскому сервису, нигде не бываю довольной. Я, правда, не  была в Юго-Восточной Азии и не могу прямо утверждать, что Япония —  самая-самая, но по сравнению с Западом Япония — однозначно та страна, в  которую надо ехать ради туризма и шопинга.

— Но,— я не могла не остудить её,— вам иногда не кажется, что вас  обслуживают роботы? Существуют методические руководства о том, как  обслуживать клиента, все работники проходят обучение, и они справляются  со своими должностями технически превосходно, но во всём этом приоритет  отдаётся форме, а содержание не так и важно. Поэтому, если спросите  продавца или официанта о чём-то, чему его не обучали, он растеряется.

— О да, и со мной был один такой забавный случай! Мы с мужем  сходили однажды в кафе «Chat noir». Это на французском «чёрный кот».  Между столами стояли перегородки из молочного стекла, расписанные  песчаными холмами, пальмами и верблюдами. Меня это заинтересовало, и  когда мы расплачивались, я спросила у официанта: «Почему дюны, пальмы и  верблюды, если chat noir?» Видели бы вы его! Ошеломлён до боли!  Он опустил взгляд и начал ни к селу ни к городу: «Ну… пустыня, да?.. а  в ней… песок и верблюды…» На это мой муж скороговоркой сказал:  «Спасибодосвидания!» — и вывел меня на улицу. Ох, как мы хохотали! Тогда  муж мне сказал, чтобы я больше не задавала таких тяжёлых вопросов.  Откуда этому бедному парнишке, зарабатывающему на карманные расходы,  знать французский язык и разбираться в замыслах дизайнера кафе, в  котором он только разносит кофе?

Появились Судзуки и Микио.

— Микио, дружочек, дай дедушке немного посидеть. Я подустал.

— Нельзя!

Это был, видимо, излюбленный ответ Микио. Драгана его обругала на  сербском и увела в песочницу. Я осталась одна с Судзуки. На меня напало  волнение. Тут я вспомнила, что он хотел посидеть, и я подвинулась. Он  коротко поблагодарил и опустился на скамью. Я опять начала лихорадочно  думать, что сказать, когда появилась Драгана.

— Судзуки-сан, простите, пожалуйста! Этот мой балбес сильно утомил  вас. Но на какое-то время он нас оставит в покое — вот, заигрался с  детьми в песочнице.

Тут она заметила, что мы молчим, и преувеличенно громко хлопнула себя ладонью по лбу:

— А я вас не познакомила! Хотя… почему я, иностранка, должна  знакомить японца с японкой?! Но ладно. Таэ, это футбольный тренер Микио,  а также и его жертва — Судзуки-сан.

Мы рассмеялись, и атмосфера разрядилась сама собой.

— Судзуки-сан, вот это жертва моей беспрестанной болтовни на  ломанном японском языке… э-э-э… ничего себе, я ж не знаю фамилии…  короче, Таэ-сан.

— Такигава,— включилась я в беседу.— Очень приятно.

И только тогда я к нему повернулась коленями и кротко подняла  взор. Просто неимоверно, как меня трясёт! Боже, сколько лет прошло?..

— Драгана говорит, что вы работаете редактором в литературном журнале…

— Да, я отвечаю за русскую литературу.

— Уф, русская литература… Кроме Толстого и Достоевского, я вряд  ли знаю ещё кого-нибудь. А что касается современных писателей — тем  более… Они по-прежнему пишут мрачные книги? Простите, это у меня  единственная ассоциация с русскими романами…

— Мрачные?.. Ну-у-у, бывают и такие, но есть и произведения с юмором.

У меня бешено билось сердце, пока я говорила. Я же не знала,  интересуется ли он в самом деле или спрашивает из вежливости. Последние  несколько лет у меня не то что не было любовных связей, я же практически  не встречала людей вне своей профессии и уже забыла, каково это — вести  лёгкую светскую беседу. «А вы чем занимаетесь?» — хотела спросить я, но  почему-то не получалось. Повисла пауза. Опять Драгана спасла ситуацию:

— А, да! Таэ, есть одно дело, которое мне не даёт покоя уже  несколько лет, и думаю, что именно вы мне поможете. Речь о произведении  Пильняка «Рассказ о том, как создаются рассказы». Судзуки-сан не знает,  поэтому я коротко для него объясню: Борис Пильняк — русский писатель,  который в тридцатых годах прошлого века дважды приезжал в Японию.  О Японии он писал весьма похвально, из-за чего на родине объявили его  японским шпионом и, практически без суда, расстреляли в тридцать восьмом  году. (А на самом деле он романом, совсем с Японией не связанным, задел  режим во время самых страшных сталинских репрессий.) То, что мне и моим  русским друзьям, занимающимся литературой, не даёт покоя,— это вопрос:  был ли в Японии прототип для японского писателя Тагаки из рассказа? Таэ,  вам это известно?

Я про себя просила прощения у Судзуки за то, что мы ведём разговор  на тему, в которой он не может участвовать, но я была счастлива, что  могу показать свои знания.

— Да, моя младшая коллега из университета — теперь она профессор  русской литературы на филологическом факультете — опубликовала статью о  Пильняке, и она считает, что именно Дзюнъитиро Танизаки — которого вы  читали в тот день, когда мы с вами познакомились,— был прототипом  Тагаки. Я думаю, что в этом она права. Во-первых, фамилии у них  созвучные (хотя в Японии я не слышала фамилии Тагаки, это, скорее всего,  фантазия русского писателя), и к тому же Тагаки в рассказе  подсматривает за своей женой и описывает её во множестве  натуралистических деталей, чем он неимоверно напоминает «почерк»  Танизаки.

— О-о-о! Наконец-то загадка решена! Таэ, я вам очень благодарна!  Судзуки-сан, если у вас будет возможность, обязательно почитайте.  Кстати, Судзуки-сан, чем вы занимаетесь?

Когда Драгана это произнесла, я вздохнула с облегчением. Мне было  жаль его: разговор на чуждую для него тему длился уже какую минуту.

— Я? Я на пенсии. Чуть раньше положенного срока я решил выйти на пенсию.

— А до того, как вы чуть раньше положенного срока решили выйти на пенсию, чем занимались?

— Я служил в одной фирме.

— Да?! Никогда бы не подумала! — сказала Драгана то, что и мне самой подумалось.— Вы не похожи на служащего. Правда, Таэ?

Нехорошо было бы одну Драгану заставлять вести разговор, так что я тоже добавила:

— Да, у вас аура свободного художника.

— Ха-ха-ха! Правда? Ну, может, теперь. Теперь я действительно живу  крайне свободно. А до того я почти тридцать лет серьёзно зарабатывал  язву желудка, исполняя монотонную работу в фирме. Но эта история не  стоит того, чтобы Такигава-сан тратила оставшееся небольшое время до  конца перерыва. Вы продолжайте толковать, а я пойду посмотрю, что делает  мой друг Микио,— сказал Судзуки, элегантно уходя из центра внимания.

Он ушёл, а Драгана стала глазеть мне в лицо и шкодливо улыбаться.

— Таэ-са-а-ан?!

— Что-о-о?!.. Ну хорошо, действительно привлекательный мужик. Но мне-то что? Тем более — надо возвращаться на работу…

Я стала собирать палочки и коробку из-под бэнто в сумку, стараясь  не встретиться взглядом с Драганой. Когда я проходила мимо песочницы,  Судзуки сказал Микио:

— Микио, скажи: «До свидания, Такигава-сан, удачной вам работы».

— Да нет, это же Таэ-сан! — поучительно ответил Микио, на что Судзуки расхохотался и сказал мне:

— Ну, тогда, Таэ-сан, до свидания, и удачной вам работы!

Это мне только показалось, или у него в глазах сверкнуло что-то?

 

Сегодня пасмурно и температура на семь-восемь градусов ниже, чем  вчера. Я решила, что Драгана с Микио не придут, но на всякий случай  надела пальто и вышла в парк. А там — большой и маленький мужчины гоняют  мяч, а бедная Драгана и сегодня вратарит. У неё на лбу написано: кто-нибудь, спасите меня!

Микио даже не обернулся ко мне и только на бегу крикнул:

— Пришла Таэ-сан!

А Драгана — без позволения! — присоединилась ко мне.

— Здравствуйте, Таэ! Сегодня холодно, никто не кушает на улице, и я решила, что вы тоже не придёте.

— А я, наоборот, думала, что вы с Микио не придёте! Разве в такую погоду выводят детей гулять? Микио не холодно?

— Да что вы! Не было шансов остаться дома. Микио хотел играть в  футбол с Судзуки, а к тому же — детям никогда не холодно. Но что вас  заставило выйти в такую погоду? Вы тоже хотите поиграть в футбол с  Судзуки?! Хи-хи!

— Безобразие! — я надула щёки: мол, обижаюсь.— Не ради Судзуки я  пришла, а для того чтобы повидаться с подругой. Кстати, у вас в Токио  есть друзья? Вряд ли здесь много ваших земляков…

— Да, верно, сербов мало, но достаточно для качественной дружбы. Есть у меня и русские подруги, и несколько японских.

— Это мамы детишек, с которыми играет Микио?

— Нет, с мамами не дружу. Хотя вру: есть у меня одна очень хорошая  подруга с детской площадки рядом с домом. Юка. Но с остальными мамашами  мне не о чем разговаривать. От бесконечных рассказов на тему воспитания  детей и Диснейленда у меня кружится голова.

— Японки — самоотверженные матери; они чаще всего не работают и  всё время посвящают детям, поэтому есть определённая доза  инфантильности. Я это поняла, когда жила в России. Была возможность  сравнить. А вы говорите свободно, незачем стесняться.

Я принялась кушать, потому что мне было интересно, чтó она скажет, и ещё потому, что надо было успеть на работу.

— Трудно говорить всё, что думаешьУ меня право участвовать в  выборах, поэтому я могу, как другие японцы, выражать своё недовольство  тем или иным. Прошу вас обратить внимание на один важный нюанс… Таэ,  вы можете одновременно кушать и обращать внимание на важные нюансы?

Она это спросила в тот момент, когда я закинула голову, чтобы  сделать последний глоток чая, и я не могла ничего произнести, лишь  пробурчала «м-г» и подняла большой палец на левой руке.

Драгана хихикала.

— Таэ, я шучу! Не сомневаюсь в том, что вы внимательно слушаете,  но вдруг я поняла, что выражаюсь как политик в предвыборной кампании.  И тем не менее, я, с вашего позволения, закончу мысль. Итак — важный нюанс.  Если критикую, значит, болею за эту страну. Если б мне было всё равно, я  бы сыпала ни к чему не обязывающие: «Ах, фантастика! Ох, красота! Ух,  прелесть!» Это то же самое, что и отношение к своему ребёнку: хочешь,  чтобы он был хорошим и преуспевающим человеком, и ради этого иногда  ругаешь его, а по надобности можешь и дать подзатыльник…

— Да я вас отлично понимаю, Драгана! Я сама так чувствовала, когда  жила в России. Мне хотелось о многом высказаться, но я стеснялась,  потому что не знала, сколько может себе позволить японка в России.  Всё-таки у России и Японии были в прошлом довольно сложные отношения, да  и по сей день есть нерешённые вопросы. Откуда я знаю, что моё «русские  женщины одеваются, будто заняты в сфере древнейшей профессии» они не  услышат как «верните Курилы!» — понимаете? Хочешь не хочешь — приходится  вести себя дипломатично. Но ваша страна никогда не воевала с Японией,  не имеет к нам территориальных претензий, так что вы смело можете  говорить то, что думаете.

— О! Есть одно дело, по поводу которого никто не обидится: ненавижу землетрясения!

— М-г-м… интересно. А купаться в горячих источниках любите?

— Обожаю!

— Ну тогда вам придётся терпеть землетрясения! Да скоро привыкнете,— сказала я небрежно.

О том, что 11 марта 2011 года я испытала самый большой страх в  жизни, я промолчала. Не потому, что мне было стыдно признаться, а  потому, что незачем больше пугать бедную иностранку — она и так  напугана.

— Это ещё одна вещь, которой всем нам надо учиться у вас, японцев:  не раздражаться по поводу того, что не можешь изменить. О, опять  комплимент, ха-ха! Но есть и вещи, которые меня не устраивают.

— Да? Вот это хочу узнать!

— Лишняя упаковка. В речи. Несколько слоёв вежливого  языка, затем вокруг да около — вот к этому с трудом привыкаю. Это можно  вызубрить — есть миллион учебных пособий, но для того, чтобы оно  естественно выходило из ваших уст, это должно быть частью вашей природы  или выращено с младых ногтей. И ещё есть одно выражение, которое мне в  последнее время особенно действует на нервы. Именно оно олицетворяет  японский дух, но на него у меня прямо аллергия!

— Ух ты! Похоже, вам оно чрезвычайно не нравится! И что это за выражение?

— Сасэтэ итадаку  6.

— Да? И что у вас в…— тут я не выдержала и стала ржать.— Простите! Что у вас в «сасэтэ итадаку» вызывает аллергию?

— Ничего-ничего, свободно смейтесь! И правда, умора. Я перегибаю,  как обычно. Если хорошенько подумать, то Япония — последнее место для  людей, поднимающих много шума из ничего. Вот это ирония судьбы — то, что  я живу в Японии…— Драгана говорила с якобы сокрушённым видом, но  хихикала, явно смакуя свою нестыковку с Японией.

— Вы знаете, то, что я японка, не значит, что всё в этой стране в  моём вкусе. Итак, что в связи «сасэтэ итадаку» вам действует на нервы?

— А, да! Не скажу, что не понимаю скромности, которую «сасэтэ  итадаку» выражает. Я и сама иногда умею быть скромной… хотя порой не  произвожу такого впечатления, ха-ха-ха! Это выражение, несомненно, имеет  широкое применение. Человек, который выпячивает грудь и своё «я», мало  кому нравится, даже в странах, где ценится индивидуальность. Но когда  человек, достигший чего-то большого благодаря своим способностям и  труду, об этих своих достижениях говорит, десять раз употребляя «мне  было позволено» или «мне дана возможность», у меня начинается чесотка. Чувак, тебе никто ничего не позволял — ты всего этого добился сам, брось пустой политес! То есть каждый раз вместо «я сделал» он или она говорит «мне было  позволено». Словно компьютер, запрограммированный каждое «я сделал»  заменить на «мне выпал шанс сделать» — когда надо и когда не надо. Но в  случае компьютера это простительно, тогда как человек, по идее, должен  различать ситуации и знать, какое выражение подходит в этом случае.  Японский язык богат, а большинство людей сводит его к кучке трёхэтажных вежливостей, которые таким употреблением на самом деле их обесценивает.  Культура речи в данный момент такова, что никто не осмеливается сказать  что-либо попроще, и я каждый раз хорошенько вспотею, ища способ обойти  стороной «сасэтэ итадаку» и остаться вежливой. Потому что есть ситуации,  где «мне дана возможность» ни по какой логике не проходит! Например, вы  взяли на себя какую-то работу, от которой все уклонились. Я тогда не  могу сказать: «Мне было позволено…» — потому что мне было не позволено, а навязано.  Меня прижали к стенке, и пришлось делать. Этот автоматизм, с которым  японец даже в таких обстоятельствах скажет «сасэтэ итадаку»,— вот что я  плохо перевариваю!

— Вот это было прямо в яблочко! Японский вежливый язык многослоен и  слишком сложен даже для японцев, так что совсем немногие употребляют  его правильно. Поэтому большинство говорит что попало, главное — чтобы выглядело уместным. Если попал впросак, скажи «сасэтэ итадаку» — будешь казаться  вежливым и даже начитанным! Потому что важна форма — мы уже с вами об  этом разговаривали. Форма — это то, что первым бросается в глаза, а до  содержания докапывается меньшинство. Но вы должны открыто говорить о  том, что вам нравится, а что не устраивает,— зачем стесняться?!

Драгана рассмеялась.

— Я всегда за что-то воюю. В Японии — за чистоту японского языка, а  в Сербии и России обязательно вступлю в перебранку с каким-нибудь  мужиком, если речь пойдёт о женской литературе. И всё это — понимая, что  бодаюсь напрасно! Сколько бы я с пеной у рта ни напутствовала, сто  тридцать миллионов японцев не станут говорить правильно, а в России и  Сербии женщина-писатель не перестанет быть личностью второго сорта. Уф, я  опять распалилась!.. Таэ, разве вас не волнует эта вопиющая  несправедливость?! В Японии такое не встречается, но в России это вам  должно было намозолить глаза!

Да, Драгана в самом деле распалилась! Она махала руками, а лицо её  выражало готовность «надавать бобов» кому-нибудь. Микио возвратил её из  России в реальность нашего парка. Он с размаху залетел к ней на грудь,  послышалось «туп», он взял своими ручоночками её лицо и повернул к себе:

— Мама, хочу сок! Сок хочу пить! Мама, купи сок!

Попробуй не обратить внимания на него!

Тем временем до нас дошёл Судзуки. Может, он упадёт мне на грудь?! Господи, что за идеи?! Вот ненормальная…

Судзуки сказал мальчику:

— Микио, идём, я тебе куплю сок.

— Нет, я пойду с моей мамой! — Микио стал тянуть Драгану за руку.

Она встала. Как я уже сказала, попробуй игнорировать его! Драгана пошла с ним к автомату с напитками, оборачиваясь ко мне:

— Таэ, я быстро! Сколько у вас времени осталось?

— Идите, идите! У нас ещё целых десять минут!

— Микио бросил меня…— смеясь, сказал Судзуки.— Но это так: я тоже до первого класса держался за мамину юбку.

— Похоже, что вы, мальчики, особо привязаны к мамам. Ой, улетел!

Внезапно поднялся ветер и унёс мой пакет. Судзуки подпрыгнул и схватил его.

— В пакете есть что-то вам нужное?

— Нет, только использованные палочки. Дайте, я это выкину в офисе.

— Если собираетесь выбрасывать, дайте мне. Сейчас как раз такие плоские деревянные палочки мне нужны.

— Да, возьмите, конечно. Только дайте я их сначала помою…

— А, не надо. Я не буду ими кушать, мне они нужны, чтобы починить кое-что.

— Ах да, да, берите свободно.

Когда у меня дома что-то ломается, я думаю: «Эх, если бы был  мужик, который починил бы…» Что это Судзуки чинит? Жена его попросила?  И что он делает, когда не играет в футбол с Микио?

Микио ещё с пятиметрового расстояния начал отчёт:

— Я купил виноградный сок! Судзуки-сан, а ты любишь пить виноградный сок?

— Люблю.

— А ты, Таэ-сан, ты тоже любишь пить виноградный сок?

— Люблю, Микио.

— И моя мама любит виноградный сок.

Драгана присаживалась, смеясь.

— Да-а-а, и мама Микио любит пить виноградный сок. Тот, что хорошо сочетается с сырами и мясными блюдами!

— Ну, дорогие мои, мне пора… Очень не хочется с вами  расставаться,— я стала собирать коробку из-под бэнто и пустую банку  из-под чая.

Судзуки тоже встал.

— Я тоже иду в том направлении. Микио, до завтра! — сказал он и зашагал со мной.

Я обернулась помахать Драгане, а она мне подмигнула. Она читала меня, как открытую книгу! А во мне всё дрожало, пока я шла  рядом с Судзуки. Словно шестиклассница! Я лихорадочно думала, что  сказать, но ничего путного мне не приходило в голову. Тоже мне филолог!

— Ну, тогда — до свидания! — сказала я у подъезда редакции и повернулась войти, когда Судзуки спросил:

— Э-э-э… та банка… если она вам не нужна, я могу её взять?

Мне это короткое свидание так расшатало нервы, что я не сразу поняла, что он спрашивает.

— Что-что?

— Эту банку из-под чая. Я бы взял, если она вам не нужна.

— А-а! Эту банку? Возьмите. Ею тоже будете что-то чинить, ха-ха?! — неуклюже пошутила я, протянула ему пустую банку и ушла.

Ею тоже будете что-то чинить? — Господи, можно ли было придумать бóльшую глупость?!

До конца дня у меня было плохое настроение.

 

Сегодня распогодилось, и на улице настоящая благодать. Я взяла  бэнто и в автомате для напитков возле подъезда редакции купила банку  зелёного чая. На глаза мне попался виноградный сок, и я купила его для  Микио.

Судзуки сидел на скамье, а Драганы с мальчиком нигде по близости  не было. Он заметил меня, махнул мне рукой, и когда я подошла к  скамейке, он мне сказал, что их сегодня нет.

— Обычно приходят к одиннадцати часам. Сегодня, скорее всего, не придут. А вы садитесь, пожалуйста.

Пока я, как в замедленном кино, спускалась на скамью, в голове  проносилось: «Весь час вдвоём с Судзуки — не-е-ет; один из нас должен  будет придумать какой-нибудь предлог и уйти раньше».

— Я принесла виноградный сок для Микио. Хотите? Вы же вчера сказали, что любите пить виноградный сок, ха-ха…

Судзуки улыбнулся и взял банку с соком. «Очень сомневаюсь, чтобы  он ему нравился,— для взрослых он слишком сладкий»,— думала я,  наслаждаясь своим терпким зелёным чаем. Я решила быстро покушать и уйти  под предлогом готовящегося номера.

— Микио — замечательный мальчик.

— Да, правда,— ответила я с облегчением, что Судзуки предлагает тему для разговора, но потом опять повисла тишина.

— А ваш внук… Драгана говорит, что у вас есть…

— Да, у меня один внук…

Обычно, когда спрашиваете бабушек и дедушек о внуках, они тают и  не могут наговориться о своих малютках, а Судзуки после этого скупого  ответа лишь смотрел перед собой и пил сок. Я предположила, что есть  причина, по которой он больше не говорит, поэтому не стала спрашивать,  от кого внук — от сына или от дочери. Сначала я собиралась так, шаг за  шагом, узнать, есть ли где-то на горизонте мадам Судзуки, но разговор у  нас явно зашёл в тупик.

Я кушала свой обед. Мне вдруг пришло в голову, что люди мучаются,  когда в разговоре наступает тишина, потому что все, как по команде,  сразу клеят к ней прилагательное «тяжёлая». А почему бы просто не  наслаждаться солнечным днём? Разве надо во что бы то ни стало чесать  языками?! С Драганой подобных ситуаций не бывает. Это и потому, что мы  обе — болтливые женщины, и потому, что она мне ясно сказала, что ей  наша, типично японская, телепатия чужда, что она любит слова — и сами по  себе, и потому что в общении от них гораздо бóльшая польза, чем от  молчаливых догадок. К тому же, хотя она и заступается за права  «сексуальных меньшинств», сама к ним не принадлежит и рядом со мной не  сидит с замиранием сердца. Нам с ней ничто не мешает щебетать за милую  душу, но я сейчас с: а) лицом японской национальности, б) мужчиной, в)  человеком, который у меня вызывает тахикардию и путаницу в мыслях.  Поэтому я кушаю и молчу. Но тут опять подул ветер и стал запихивать мне  волосы в рот. «Чёрт!» — начинаю серьёзно раздражаться и тут слышу, как  Судзуки говорит:

— У меня только вот такое, авось поможет…

На ладони у него была резинка. Та, с помощью которой закрывают  банки. Та, что сильно дёргает волосы, когда её снимаешь. «Но лучше и  такое, чем ничто»,— подумала я и сказала:

— Вы меня спасли!..

Я попыталась взять резинку. Ногти у меня короткие, руки дрожат,  стараюсь не дотронуться до ладони Судзуки — и никак не получается  забрать резинку. Становится смешно (ему) и раздражительно (для меня). Он  берёт мою руку, поворачивает её ладонью вверх и кладёт туда резинку.  У него крупные тёплые руки…

О-о-ох…

Когда в последний раз до меня дотронулся мужчина?

Да ещё такой привлекательный…

Я втрескалась. Как школьница.

Мне всё равно — пусть он будет женат, но я уже готова отдаться  ему! Твёрдо это решаю, пока убираю волосы. Но как озвучить свои  блудливые мысли?.. Поэтому возвращаю разговор на Микио.

— Сегодня нет Микио, некому заставлять вас бегать… Как вы будете  поддерживать форму? — спрашиваю я невинно, а взгляд проснувшейся  грешной Таэ суфлирует ему: «А я знаю, между прочим, один очень приятный  вид спорта!»

Судзуки отводит взгляд. Естественно — он же японец. Это я в России  привыкла собеседнику смотреть в глаза, а большинству японцев это  неприятно.

— Не знаю… может, пойду в длинную прогулку.

— Живёте недалеко?

— Что? А… да.

Птицы пели, дети верещали. Послышалась сирена машины скорой  помощи. Карета медленно пробивалась между автомобилями и грузовиками на  двухэтажном автобане, который проходил над одной частью парка, и  удалилась с тем воем, который заставляет содрогаться. Автобан Шуто стоит  в пробках, как обычно.

— Автобан проходит рядом с жилыми домами — их жильцам, должно быть, шумно,— сказала я.

— Они давно привыкли. Человек ко всякому привыкает…— сказал Судзуки как-то про себя.

И наш разговор, как сообщение на автобане Шуто, нет-нет да и остановится. Я стала собирать свои вещи.

— Вы знаете, у нас номер идёт в набор, поэтому мне надо ещё  кое-что сделать…— сказала я, протягивая ему резинку и пустую банку.

— Да? Ну, тогда до завтра.

— Да, до завтра. Если только не будет дождя, я приду обязательно. Надеюсь, и ваш дружочек появится!

— А я буду здесь и в дождь…— сказанное Судзуки себе в подбородок прозвучало мне как застенчивое приглашение на рандеву.

 

Я и в самом деле вышла бы, даже если бы лило как из ведра, но  погода опять была замечательная. У меня и в самом деле было много  работы, и я сократила перерыв на полчаса. Когда я пришла в парк,  футбольная троица Микио уже тренировалась.

— Микио, пришла Таэ-сан! — сказал Судзуки как-то… мажорно?

— Здравствуйте, Судзуки-сан. Спасибо за вчера! — сказала я и села на скамью.

Драгана крикнула:

— Тайм-аут! — и прибежала ко мне.— Таэ, вы пришли! Замечательно!  Я решила, что сегодня не придёте. Но вы хорошенько задержались. Что-то  случилось?

— В редакции суета, номер идёт в набор. Вы лучше расскажите, почему вас вчера не было.

— У меня не было выбора. Но и с вами хотелось увидеться!

Я извинилась и сразу начала кушать.

— У нас сегодня немного времени, да, Таэ? Ну, тогда я без дальних  слов задам вопрос: вы вчера были вдвоём с Судзуки, да? И как? За что вы  его поблагодарили сегодня?

Я жевала медленно, тщательно. «А что ей сказать?.. Ведь ничего такого не случилось…»

— Подул ветер, мне волосы мешали кушать, Судзуки мне дал резинку — вот, ничего особенного.

— То есть не вы у него просили, да? Он сам заметил? Так ведь?

— М-г-м…

— Вот это да-а-а! Это мужик! Немногословен, никаких театральных  поступков, но на важные вещи реагирует как надо. Таэ, вы встречаетесь  без пяти минут с Кеном Такакура  7!

— Драгана, я с Судзуки не встречаюсь! Да, он мне нравится, но у  него семья. А вчера вас не было, и мы с ним посидели на лавочке  полчаса — вот и всё.

— Оно правда… мы о его семейном положении не знаем ничего.  Похоже, в данной ситуации больше всех волнуюсь я, ха-ха! Но подождите,  Таэ: то, что у него внук, не обязательно означает, что у него и жена.  Может, он вдовец… Хотя нет, не надо такого трагического сценария…  предположим, он разведён. Во! Ну и что, что развёлся? Зато теперь,  возможно, свободен. То есть у вас, Таэ, большой шанс — это я вам  серьёзно говорю!

Учит цыплёнок курицу… Но неважно, нам было забавно!

— Таэ, вы простите, что я вмешиваюсь в ваши дела, но это вещь,  которую я хочу передать всем японцам. Ситуация тревожная! Всё больше  брачных пар sexless — это слово уже одомашнилось в японском  языке! А сколько молодых, заявляющих, что любовь их не интересует?! Меня  это сильно волнует. И так рождаемость в стране мизерная, а что будет,  если все перестанут заниматься любовью? Начнут заниматься войной?! Нет,  конечно… но страна, несомненно, движется к кризису!.. Вот, опять я  читаю лекцию!

Я улыбнулась. Драгана всколыхнула некоторые мои старые мысли, и улыбка у меня получилась горьковатая. Она это заметила.

— Таэ, простите, пожалуйста! Опять я со своим праведным гневом…

— Нет, Драгана, вам не за что просить прощения. Вы говорите  правду. Дело в том, что вы мне напомнили меня в молодости, и я подумала,  что вам в жизни будет непросто. Стоит без стеснения сказать, чтó  думаешь, как большинство начинает странно на тебя смотреть. В Японии  подстраивание под окружение считается добродетелью, а вы высовываетесь.  Я была такой же. Но недостаточно называть вещи своими именами — от этого  ничего не поменяется. Нужна акция. А у меня не хватало посвящённости  какой-то конкретной цели, вот, выходит, что я попросту лаяла. Зато вы  должны заняться политикой.

Она смешно моргнула глазами.

— О-о-ой!.. Давайте лучше продолжим любовную консультацию, мне это больше подходит,— сказала Драгана и расхохоталась.

Как назло, именно в этот момент подошли Судзуки с Микио. Мы с  Драганой переглянулись, это заняло секунду, но Судзуки уже оказался  вовлечён в наше пространство. Ощущение неловкости у нас, троих взрослых,  он попытался перевести на шутку, обращаясь к Микио:

— Микио, ты слышал? Любовная консультация. Мы пришли в нужное место. Могу биться об заклад, что у тебя есть девочка!

У меня, к счастью, заканчивался обеденный перерыв.

— Надо убегать! До встречи!

Я отдалилась на несколько шагов, когда вспомнила:

— Я уезжаю в Москву в командировку. Ждите меня здесь через неделю!

На последних словах наши с Судзуки взгляды на мгновение встретились.

 

В пятницу, по возвращении в Токио, я из аэропорта поехала прямо в  редакцию. Надо было кое-что сделать перед выходными; я это быстро  закончила и через час уже была готова идти домой. Была половина шестого,  но ещё не стемнело. «Как удлинился день!» — подумала было я и решила  одну-две станции метро пройтись пешком. После девяти тесных часов в  самолёте прогулка будет то, что надо.

Было чрезвычайно приятно. Какой прелестный апрель в Токио! Я люблю  Москву, она меня вдохновляет, но после нескольких дней под её хмурым,  тяжёлым небом мне хочется как можно скорее вернуться домой.

Я вошла в парк и направилась к той части, над которой проходит  автобан Шуто. А там — Драгана! Как в первый день нашего знакомства, она  сидела на лавочке и держала книгу. Но на этот раз она её не читала, а  рассеянно куда-то смотрела. «Конечно,— подумала было я,— какое тут  чтение, всё-таки начинает темнеть, тут даже её молодые глаза не  справляются».

Когда я её окликнула, она пришла в изумление, почему-то сначала  посмотрела вокруг, а потом ринулась ко мне. Обняв меня коротко, она  взяла меня под руку и, потащив, стала быстро-быстро говорить:

— О, Таэ! Какой сюрприз! Я не думала, что мы встретимся в этом  месте и в это время. Но я очень рада! С возвращением вас! Как вы  съездили? Быстро расскажите мне всё-всё!

Я в России привыкла к обниманию, я также привыкла ходить с  подругой под руку — не это было проблемой, но когда я увидела, что она  уводит меня не в нужную мне сторону, я стала притормаживать.

— Тихо, Драгана, подождите! Я пошла в сторону метро.

— Ничего-ничего, и с той стороны дойдёте до метро! Подождите  минутку, надо забрать Микио. Микио! Микио-о-о!!! Давай, быстро идём  домой!

Происходило что-то странное. Она звала Микио, но смотрела не туда,  где он играет, а в ту сторону, откуда она меня увела. Раньше я её такой  не видела.

— А вы с Микио и раньше приходили в парк в эту пору дня?

— Что? А, нет… Сегодня впервые,— сказала Драгана, ещё раз  обернулась и только тогда отпустила мою руку.— А ну, давайте  рассказывайте о поездке! В начале апреля в Москве ещё холодно, да?  Рассказывайте всё! Даже мелочи! Нет — особенно мелочи! Я истомилась по Европе!

И я сдалась. Мы с Драганой и мальчиком шли дальней дорогой к метро, медленно шагая, а я рассказывала о командировке истомившейся по Европе и почему-то напряжённой сегодня Драгане.

Перед супермаркетом, в котором она всегда отоваривается, мы  сказали друг другу: «До понедельника, в то же время, в том же месте»,— и  я пошла к станции метро.

 

_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _

 

В четверг утром у сына той сербки поднялась температура. Около  полудня температура понизилась, но к вечеру ребёнок опять горел. Его  мама считает, что иммунитету ребёнка нельзя мешать самому справиться с  инфекцией, поэтому жаропонижающие средства она даёт ему лишь после  тридцати девяти градусов, так что всю ночь она провела, меняя ему  холодные компрессы и слушая, как он дышит. Под утро малыш вспотел и уже в  первой половине дня стал агитировать за поход в парк. Мать вздохнула с  облегчением, что ребёнок так быстро поправился, но ей, такой не  выспавшейся, и в голову не могло прийти куда-нибудь его вести.

Мальчик какое-то время повторял: «Пошли в парк, мама, давай играть  в футбол, мама, мама, мама!» — но когда понял, что мама никуда его не  поведёт, решил, что ему надо вести её. Он надел брюки и  куртку, кроссовки (в последнее время с высоким процентом попадания  надевает правую кроссовку на правую ногу и левую кроссовку на левую;  раньше, с носками, смотрящими в разные стороны, был такой потешный!) и  стал в прихожей, тихо ожидая, когда мама подпишет капитуляцию.

Когда они пришли в парк, все дети, как его мать и думала, либо уже  ушли, либо готовились уходить. Только один пятилетний мальчик играл в  песочнице — его мама забылась в разговоре с подругой и не заметила, что  ребёнок играет один. Маленький метис прибежал к этому мальчику, и они  моментально подружились. Пока сербка шла к ним, они уже сорвались с  места и умчались в другую сторону парка. В той стороне находился пруд с  небольшим садом в традиционном японском стиле. Деревья, большие камни,  каменные фонари и тропинки между ними были идеальным набором для игры в  прятки.

Та мама раньше или позже увидит, что её ребёнка нет, и, конечно,  испугается, так что сербка выбрала скамейку, с которой видела ту маму и  могла проинформировать её о том, где её малыш. С той скамьи она так же  хорошо видела и сад, и детей. Она села и вынула книгу из сумки. Недалеко  оттуда над парком проходит автобан Шуто, а на бетонированной части под  ним стоял посёлок голубых палаток. Сербка не думала, что  бездомные представляют опасность для детей, но на всякий случай время от  времени поднимала взор с книги и осматривала весь парк.

На тропе, покрытой булыжником, в двух метрах от неё, послышался  стук колёс тележки. Сербка машинально подняла голову. Одно тихое «о!»  вырвалось, пока она смотрела, как человек, который каждый день играет с  её сынулей, проходит мимо, не замечает её и удаляется. На тележке у него  было уложено несколько спрессованных картонных коробок, а наверху  подпрыгивала небольшая дорожная сумка. «Точно же, он сказал, что живёт  поблизости…— вспоминала сербка, пока провожала его взглядом.— А для  чего ему эти коробки?..»

Мужчина остановился перед пустым местом между четвёртой и пятой голубыми палатками.

«Неужели?!» — её охватило нехорошее предчувствие.

Мужчина снял сумку с тележки и положил несколько картонов на бетон.

«Неужели?.. Неужели?!» — двигались её губы безголосо.

Мужчина затем снял с тележки четыре картона и из них соорудил стены дома. Из сумки он вынул коврик и положил его перед входом в дом. Он снял кроссовки и в носках стал на коврик. Затем он снял свитер и начал отстёгивать джинсы.

«О нет!.. о нет, нет!!!» — повторяла сербка шёпотом.

Увидев, что у мужчины под джинсами кальсоны, она вздохнула с облегчением. Мужчина сложил одежду и положил её в дом. Из сумки он достал тренировочный костюм, надел и верх, и низ, затем подвинул одну стену дома и вошёл вовнутрь. Оставшимся картоном он накрыл дом и больше не появлялся.

Ошалевшая иностранка какое-то время парализованно смотрела на  неожиданное жилище своего знакомого. А тем временем туда направлялась её  японская подруга, вернувшаяся из командировки. Я поудобней угнездилась  между двумя мягкими облаками и с интересом стала ждать момента их  встречи, думая: расскажет ли иностранка об увиденном?

 

_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _

1. Хару — весна, ичибан — номер один, первый; хару ичибан — первый  сильный юго-восточный ветер в конце февраля — начале марта, означает  начало весны (прим. авт.).

2. Однопорционная упаковка еды, состоящая в основном из риса, мяса или рыбы и немного свежих или маринованных овощей (прим. авт.).

3. Таэ — это имя, а японцы в основном обращаются друг к другу по фамилии (прим. авт.).

4. Японские бездомники чаще всего живут в палатках светло-голубого  цвета, так что «голубая палатка» стала синонимом для бездомного  человека (прим. авт.).

5. Известный японский киноактёр (прим. авт.).

6. В японском языке есть несколько слоёв вежливого языка, а суть в  следующем: возвышать собеседника, а себя умалять. «Сасэтэ итадаку» —  одно из стандартных выражений, которое приблизительно означает:  «Благодаря (кому-то), милостию (Божьей) я сделал это» (прим. авт.).

7. Кен Такакура — живая легенда японского кинематографа и символ  настоящего мужчины — человека, который мало говорит, но зато делает (прим. авт.).