ПАВЕЛ БАЙКОВ. Серебронза.

 ***

Снаружи: шум буквальный – искрами в лицо,
сквозь кожу обжигает слепки представлений
в сознании, звуча к началам нервных окончаний.

Внутри: по краю света вырванные вплавь
слова на ощупь выбираются из шума,
сбиваясь в текст (но не с пути, не с ритма в стадо – в стаю!).

Тельцами шелестит читательская кровь…
Ещё раз сделал то, что в позапрошлом было
единым целым: в космосе – ни полночи, ни полдня…

***

Когда сознанье сузится
До ниточки вперёд –
Пройдёт по телу музыка
И человек умрёт.

Но человек останется
Просунутым во тьму,
Где пустота под пальцами
Шевелится к нему.

Тогда с ладоней линии
Сойдут на раз, два, три…
И человечек глиняный
Рассыплется внутри.

***

Десять заповедей в коме,
Тускло лампочка горит.
Человек в прошедшем доме
Что-то искоса мудрит.

Выдвигаясь из размеров,
Воздух крошится в ночи.
За чертой небесной сферы
Человек ползком молчит.

Лишь внутри себя встречая
Слаборазвитый рассвет,
Он злословит в чашку чая
На бесследном склоне лет.

***

Она в меня подумала,
Что станет мне женой.
И грянули под куполом
Оркестры в мир иной.

И высыпались правила
Шипами на паркет,
А я сидел и вздрагивал
На каждом бугорке.

Сгорает сумрак заживо,
Спрессованный в тупик.
Всё сделанное кажется
Вчерашним напрямик.

***

Никому не враг, не друг,
Изнутри подпиленный,
Человек с лицом вокруг
Обнажил извилины.

Округляясь до нуля
В бесконечность выстрела,
Из лица глаза скулят
Без пяти – осмысленно…

Жизнь по скошенной траве
В небо перечёркнута –
Завалился белый свет
За подкладку чёрного.

***

Когда Минувшее столкнулось
Лоб в лоб с просроченным Грядущим –
Над человеком кровь сгустилась.
И человек, влетев случайно
В остановившееся время,
Моргает головой просторной.
(В кастрюле хруст его извилин).

Он вспоминает из кармана,
Как, сидя в бой на унитазе,
До нитки проигравшись в прятки
И рассыпаясь на квадраты –
Он выключил себя снаружи,
Потом задул свечу внутри.

Теперь на все замки открытый,
Став человеком из огрызков,
Он лежа правит бал на сцене,
Играя первую похлёбку
В анатомическом театре.
Его душа бежит по трубам
Рыгая на ходу подмёткой,
Ручей членораздельной речи
Стекает на пол из затылка.

Над ним патологоанатом
Склонился с хохотом печальным,
Разглядывая по спирали
Бесценную работу смерти.
Вокруг отвисли чьи-то лица,
Глазами собираясь в точку,
Вникая с разворота в тему:
Причина смерти человека.

За окнами осенний вечер.
Потусторонний город…
Вечность…
Спросонья сумеречной пеной,
Покрылся воздух изнутри.

А где-то рядом во Вселенной,
Под сводом внеземной зари,
На основании ребёнка,
Забыв размерами про стыд,
Мечтают двое перепонкой,
Подробно воя на кусты.

***

Настроенье моё чудесное,
В ухе заснула блоха.
Обои рваные, тесные,
В подушку набита труха.

И за нос меня гномы дёргают…
Зачем, всё же, я живу:
Чтоб шкаф двигать в бездну черную
И в этом лежать шкафу?

***

Смеркалось. Мысли лезли к потолку.
Вращался обруч кровеносного пейзажа.
На свежем мертвеце играла в карты стража,
Накладывая скуку на тоску.

Кто застрелил Байкова под шумок,
А после в рану вполз и притворился пулей?
Под милицейскими задами выли стулья,
А тело мысленно просилось в морг.

Душа качалась на своих ветвях,
Убийца корчил рожи ей, дыша чуть слышно.
На письменном столе лежал Байков остывший,
Герой сюжета в криминальных новостях.

***

Висит отточенное – небо слышится.
Сидит откормленное – руки падают.
Стоит открытое…
Ничто не движется в метро каменных лиц.

Кричат закрытые рты – их нет.
В глазах гнездятся птицы –
не становись в очередь.
Неслышим-Невидим встал:
«Тсс-ссс… Остановка Серых Мышей!…»

***

У живого за хвост человека
Скособочено время внутри:
Из пустого кармана – с разбега,
Он глядит сразу н? две зари.

А в прокуренном сердце иголка
Отдаётся ногами вперёд.
Время тянется быстро. Как долго
Жить осталось в искусственный лёд?

Над землёй разрастаются солнца –
Сыном, Духом Святым и Отцом,
Где на множество маленьких порций
Нарезается время свинцом.

***

Душа от тела отрывает кровь –
Ей влага зрячая разумней после тела.
Сухая глина возвратится вновь,
Туда, откуда свыше прилетела.

Оттуда осень кажется весной,
Там свет по кубикам возводится в квадраты,
Туда проснётся то, что было мной,
Без имени и сумеречной даты.

***

Юный Боже лесных фотографий
Трепет сферы воздушных девичеств
Принимал как свою бесконечность.
Полыхающим снегом окутан,
Он разбитые чаши событий
Наполнял отражением мёда.

Внутривенное солнце в зените –
Время выхода в собственный космос,
Изразцовое время ² (в квадрате),
Где в растительном омуте текста
Обитает загробная рыба,
Как сестра без сестры и без брата.

Отрываясь от берега ночи
На исходе бессонницы летней,
Принимая свою бесконечность,
Я смотрел на полярные звезды,
Как рассвет отделялся от волка,
Обнаженного кровью оленьей.

***

Полнолуние молится в сторону сонной артерии.
Вниз словами шевелится книжная пыль эзотерики.
Заколочена кровь. Заживает Второе Пришествие.
Утопая в часах, друг за друга цепляются ш?стерни.

Время ходит е-два – е-четыре за линию вечности.
Храм от света отрезан горящими в золото свечками.
Осыпается дно. На зубах сокровенное крошево.
Затекают конечности в щели дальнейшего прошлого.

Я учился любить на живых организмах по полочкам.
Занимался огнём, проходя курс ранений осколочных.
Закрывался в глаза. Выживал из ума до последнего.
О себе сам с собой разговаривал через посредника.

Нет сегодня, нет завтра, нет будущей жизни над пропастью.
Посторонние мысли приходят священными тропами.
Проливается боль. Мой клинический ангел беспомощен.
Полнолуние молится в тонком сиянии облачном.