АНАТОЛИЙ МИХАЙЛОВ. Колымская легенда.

 

 

       ПРОЩАЛЬНАЯ ЧЕЧЁТКА

…что скорбеть, расколовшись,

что вино утекло…

И.Бродский

1

Уже ни на шутку раскочегарившись, мы набираем необходимые обороты, но не успеваем ещё войти в пике – как из передней вдруг раздаётся звонок…

Напялив плавки, я подхожу к дверям и в нервном напряжении спрашиваю «Кто там?»

Оказывается, к Серёже.

Я говорю:

— Минуточку.

Обеспокоенный нагрянувшими обстоятельствами, я натягиваю висящие на стуле штаны и набрасываю на плечи рубашку.

Как-то особо и не церемонясь, точно к себе домой, входит похожая на участницу спартакиады народов СССР фигуристая девушка.

На столе уже пустая бутылка «Айгешата». Наш любимый алкогольный напиток из нашей любимой шашлычной на Арбате.

Увесистая гроздь нашей любимой «Изабеллы». Этот виноград обычно мы брали на пляж в нашей любимой Ялте.

В тарелке – рубинового оттенка черешня. Та самая – из дедушкиной Челюскинской, когда на юбилее у бабушки Груни мы «конфисковали» волейбольный мяч.

В хрустальном узоре – аккуратно нарезанные ломтики пахучей косхалвы. Той самой косхалвы из нашего буфета в кинотеатре «Центральный» во время побега на Ярославский вокзал «Лейлы и Мейджнуна».

Уже в халате из задней комнаты выходит Милка.

— Ой, – улыбается, – Зоинька… привет!

«Девушка без весла» вынимает из сумочки чекушку и ставит её на стол. На чекушке – наклейка: пять звездочек под интригующим названием «Арарат».

А это – не баран чихнул: такого мы вообще никогда и не пробовали.

Милка отодвигает на буфете стекло и достает ещё один бокал.

Оказывается, пловчиха. Из олимпийского резерва. Готовится к Олимпиаде-68.

Рассказывает о своём главном тренере. Бронзовый призёр Олимпиады в Токио Владимир Буре. С Серёжей «Зоинька» познакомилась на сборах после концерта. «Приходит она как-то с Сашей…» А Саша это значит Александр Рагулин.

…Чекушка уже пустая. От винограда «Изабелла» – общипанные кисточки. В тарелке с черешней – обглоданные косточки.

Всё не уходит.

В хрустальном узоре – наша любимая косхалва.

Милка отодвигает на буфете стекло и достаёт из сервиза три чашки и три блюдца. Этот сервиз нам подарил на свадьбу Костенька.

Идёт на кухню и заваривает чай.

Сережа должен прийти только к вечеру. Вот – вот и нарисуется любимая тёща.

Всё не уходит.

Я говорю:

— Нам с Людмилой Яковлевной надо поговорить.

Делает вид, что не понимает.

Милка ставит на стол чайничек с заваркой.

Иду на кухню и достаю из холодильника ещё одну бутылку.

Вернувшись, выплёскиваю свой чай в тарелку с косточками и в освободившуюся чашку наливаю «Айгешат». Выплёскиваю Милкин и воспроизвожу то же самое. А «Зоиньке» в её наполненной чашке так и оставляю чай.

И повторяю:

— Нам с Людмилой Яковлевной надо поговорить.

Милка отодвигает свою чашку и в гневе поворачивается:

— Прекрати!

Я поднимаю свою чашку и, демонстративно чокнувшись, запрокидываю голову.

Пловчиха поднимается и демонстративно хлопает дверью.

Моя любимая выдёргивает меня из-за стола и со словами «Давай, вали…» выталкивает в переднюю.

Я вырываю свой локоть и, ворвавшись обратно в столовую, бросаюсь к буфету. Отодвигаю на буфете стекло и, как из грядки сорняк, начинаю из него выдёргивать наш любимый сервиз. Сначала чашки с блюдцами. Потом кофейник. Ну, а на сладкое – сахарницу. И, убедившись, что весь сервиз уже как на ладони, отбиваю по нему прощальную чечётку.

И, словно откликнувшись на сигнал «маленького трубача», в квартиру сначала вбегает тёща и следом за тёщей и Серёжа.

Тёща бросается к телефону, а мы с Серёжей вступаем в размашистое рандеву…

Бой завершается заломленными за спину руками и подкативший прямо к подъезду стреляющей выхлопными газами коляской.

2

В каком-то отстёгнутом тумане сидящий передо мной милицейский чин. Чин заполняет протокол.

Вещественные доказательства. Разбитый сервиз. Шесть чашек и шесть блюдец. Сахарница. Кофейник. Дебош с применением рукоприкладства.

Листает паспорт. Муж. А где прописан? – там же. В разводе? – нет, официально зарегистрирован.

Откладывает протокол и, скомкав, кидает его в корзину. Протягивает мне паспорт и устало закрывает глаза.

И вдруг откуда ни возьмись вбегает Володя и, весь какой-то взъерошенный, тут же бросается на выручку – точно мне уже накинули мешок и потащат сейчас на табуретку под виселицу.

— Товарищ майор… у него сегодня юбилей…

«Товарищ майор» что-то нам на прощанье говорит, и мы с Володей выходим на улицу.   На углу всё та же удивительная церквушка. По этой улице я когда-то ходил к Милке в больницу.

Уже в троллейбусе передают «последние известия».

Какой-то сумасшедший из Литвы сделал попытку взорвать бессмертное тело вождя. Но эта попытка была успешно пресечена работниками правоохранительных органов.

Никто не пострадал.

3

Володя разговаривает по телефону. А я втыкаюсь лбом в поставленные на попа кулаки.

Володя вешает трубку и передаёт мне «хронику текущих событий».

Оказывается, Милку тоже вызывали в милицию. Уже после меня. И отчитали – за «оговор законного мужа».

И Милку это страшно оскорбило. Гораздо сильней, чем черепки размолоченного сервиза.

Я поднимаю голову и тупо смотрю на календарь.

 

28 июня 1967 г.