ВАСИЛИЙ КОЛОТИНСКИЙ. Аромат кофе Soleil Levant
Этот странный случай произошел несколько лет назад, когда я занимал должность инженера по проектированию систем электроснабжения. Трудиться приходилось в основном на вновь строящихся объектах, где всё определялось существующими нормами, правилами и регламентами, закрепленными во многочисленных параграфах различных документов. Работа была привычной и, в каком-то смысле, однообразной, за исключением событий, произошедших в июньскую пятницу, когда рано утром меня вызвал руководитель службы электроснабжения города Вернер Хофманн.
Любой вызов к начальству по пятницам предполагает возможные неприятности. У электриков есть неписанное правило: не начинать никаких серьезных работ в последний рабочий день недели, так как, если что-то пойдет не по плану, то придется задержаться на субботу, а, может быть, и на воскресенье.
Хофманн расплылся в приветственной улыбке. Это уже само по себе не предвещало ничего хорошего.
— Доброе утро, господин инженер. Я вас пригласил, чтобы поручить не совсем обычное дело. Нашим муниципалитетом принято решение произвести капитальный ремонт школьного здания на улице Айзенахерштрассе. Здание очень старое, строительная документация, если и существует, то где-то в школьных хранилищах, а там черт ногу сломит. В общем, поезжайте туда и постарайтесь поискать на месте. Нам надо разработать современную схему электропитания, включая дублирующие и аварийные системы, проложить новые коммуникации.
Не могу сказать, что полученное задание меня обрадовало. Старые дома, сырые подвалы, в которых обычно монтировалось электрооборудование, не вызывали сколько-нибудь положительных эмоций. А если к этому добавить, что здание школы было построено в девятнадцатом веке и с тех пор вряд ли капитально ремонтировалось и обновлялось, то становилось совсем грустно. Но работа есть работа, надо было ехать знакомиться с новым объектом.
С трудом найдя свободное место, припарковал машину на боковой улочке и отправился прямиком в кабинет директора школы. Меня встретил чрезмерно худой мужчина лет пятидесяти в строгом классическом костюме. Минут пятнадцать мы потратили на то, чтобы определиться с первоочередностью вопросов, которые предстояло решать. Главная трудность состояла в том, чтобы обнаружить места ввода кабелей и схему разводки по зданию. Кроме того, надо было решить вопрос с отключением неиспользуемых участков — это требовалось для того, чтобы уже на следующей неделе рабочие могли приступить к ремонту, не опасаясь за свою жизнь.
Так или иначе, но все упиралось в необходимость найти схемы, по которым при постройке здания прокладывались коммуникации. Как объяснил директор, здание было предоставлено школе относительно недавно, как временное, а изначально в нем размещался масонский институт.
Честно говоря, я плохо разбираюсь в истории масонства и тем более в деятельности масонского института. Расспрашивать директора не стал, боясь показать свою необразованность. Поэтому молча кивнул, переведя разговор на тему о необходимости поиска нужной документации.
— Хорошо, сейчас мы спустимся на цокольный этаж, там в одной из комнат хранится всё мало-мальски ценное из того, что нам удалось найти в здании. — Директор как-то странно улыбнулся, а затем добавил, — Советую вам при случае поинтересоваться историей масонских лож, например, ложи «Трех белых орлов», которая позже преобразовалась в ложу «К трем мечам и Астрея к зеленому бриллианту». Упомянутая мною ложа «Трех белых орлов» интересна хотя бы потому, что ее основателем был генерал-фельдмаршал, граф Фридрих Август Рутовский – сын Августа Сильного. О последнем, надеюсь, вы слышали.
Я, конечно, изучал в школе историю и в общих чертах что-то помнил о курфюрсте Августе, но о генерал-фельдмаршале Рутовском ничего вспомнить не мог. Зачем только этот тощий педагог постоянно намекает на мою гуманитарную безграмотность. Я же его не спрашиваю об устройстве асинхронного двигателя с короткозамкнутым ротором.
Помещение, в которое меня привел директор, оказалось просторным залом, никак не подходящим под определение «комната». На массивных стеллажах лежали разнообразные предметы, начиная от старых учебников, бюстов неизвестных мне ученых и политических деятелей и заканчивая какими-то пыльными плакатами и знаменами на флагштоках. Отдельно стоял стеллаж, на котором, плотно расположились десятки папок с документами. Массивный дубовый стол прижался вплотную к стене, а рядом с громадой стола ютилось вполне современное кожаное кресло на колесиках. Со стены из проема старинной рамы, опираясь головой на согнутую в локте руку, задумчиво смотрел Фридрих Шиллер.
— Располагайтесь, господин инженер. Сейчас я попрошу принести вам чай, кексы и печенье. Думаю, что поиски могут затянуться. Документы, относящиеся к зданию собраны в одном месте — это третья снизу полка стеллажа.
Директор достал мобильный телефон и набрал номер, — Фрау Мауэрсбергер, пожалуйста, приготовьте чай для нашего гостя и спустись в комнату архива. — Затем, обращаясь ко мне, — Извините, я вынужден вас покинуть, срочные дела.
Не прошло и десяти минут, как в дверном проеме показался сервировочный столик на колесиках, а за ним и сама фрау Мауэрсбергер в глухом старомодном платье с белым кружевным воротничком и небольшим фартуком, повязанным на талии.
— Добрый день, господин инженер! Простите, не знаю вашего имени.
— Добрый день, фрау Мауэрсбергер! Меня зовут Отто Людерс.
— Очень приятно познакомиться, господин Людерс. Кстати говоря, можете называть меня просто Элфрид.
Немного удивившись, я постарался незаметно боковым зрением рассмотреть вошедшую женщину, чуть не заработал при этом косоглазие, но пришел к выводу, что под музейным одеянием скрывается совершенно юная особа. Стало понятно, почему ее можно называть по имени. Жаль, что теперь из-за всяких дурных феминисток нельзя использовать обращение фройляйн, которое как нельзя лучше подходит к ее юной мордашке.
На столике, привезенном Элфрид, стояли пара хрустальных стаканов, несколько бутылочек с соком и термос для кипятка с пневмонасосом. На большом стеклянном блюде лежали миниатюрные тостики с ветчиной, кусочки кекса, печенье, а также пакетики с чаем, кофе и сахаром.
При виде вкусностей я понял, что страшно проголодался, но не мог же я прямо так наброситься на еду. Сглотнув слюну, пришлось сделать вид, что в данный момент меня больше всего интересуют пыльные бумаги, лежащие на столе.
— Большое спасибо, Элфрид. Все выглядит просто замечательно. Обязательно выпью чашку кофе.
— Пожалуйста, господин Людерс. Если вам что-нибудь понадобится, то позвоните по этому номеру. — Элфрид протянула мне свою визитную карточку и вышла в коридор.
На карточке помимо имени и телефона было написано «Помощник руководителя отдела внешних контактов». В верхнем левом углу был нарисован логотип школы. Все надписи располагались на фоне мелких изображений различных книг, цветущих деревьев и чертежных инструментов.
— Хорошо, что эта Мауэрсбергер оставила телефон. Наверное, придется осмотреть здание, а то здесь без проводника неделю буду блуждать.
Для начала надо было отделить документы, имеющие хоть какое-то отношение к электрооборудованию, от общей массы других бумаг. В итоге осталось десять толстенных папок со сложенными в гармошку чертежами и длиннющими страницами, на который содержались таблицы с указанием сечения проводов, предельными и рабочими значениями тока для всех помещений. Но мне надо было найти совершенно другое, а именно точки входа кабелей и распределительные щитки. Естественно, что эта информация оказалась в самой последней папке.
Вид тостиков с ветчиной напомнил о неудовлетворенном чувстве голода и возможности слегка перекусить. Пакетик с растворимым кофе я высыпал в стакан и залил кипятком. Аромат очень дорогого кофе Soleil Levant заполнил все помещение. Такой кофе подавали только в одной единственной кофейне города на улице Тёпферштрассе. Причину, по которой простенький растворимый кофе имел такой элитный запах, можно было объяснить только тем, что изготовители напитка добавили какой-то синтетический ароматизатор. Иллюзия дорогого кофе и красивая сервировка спровоцировали желание быстренько съесть всё, что находилось на столике.
Поскольку еды больше не оставалось, то настало время звонить фрау Мауэрсбергер, и просить ее проводить меня в подвал ко входу в электрощитовую.
Элфрид пришла через пару минут после моего звонка, вскользь бросила взгляд на пустые тарелки,
— Господин инженер, я готова показать интересующие вас уголки здания. Боюсь только, что там очень пыльно, поэтому хорошо бы накинуть халаты и надеть шапочки.
Выйдя из комнаты, мы прошли несколько метров по коридору и остановились около стенного шкафа. Элфрид открыла ключиком одну из створок. На плечиках висело десятка два длинных халатов из плотной темно-фиолетовой ткани.
— Думаю, что вот этот халат вам будет в самый раз, господин Людерс.
Я взял в руки предлагаемое одеяние. На ощупь халат оказался бархатистым и прохладным и, к тому же, очень легким. Шапочка от пыли очень напоминала чепчик для душа, но только не прозрачный, а из той же фиолетовой ткани.
Облачившись в такую своеобразную спецодежду, мы направились к лестнице, спустились на десяток ступенек вниз и уперлись в массивную стальную дверь с большими рычагами, которыми приводился в действие запорный механизм. Сначала я сдвинул верхний рычаг, затем приподнял нижний, потянул дверь на себя. Стальная махина, слегка скрипнув, начала приоткрываться. Заглянув в образовавшуюся щель, увидел большое помещение и почувствовал неприятный запах чего-то сырого и прогнившего. Жуткая слабость во всем теле и головокружение заставили меня опуститься на пол.
Немного придя в себя, я понял, что лежу на жестком столе посередине небольшого зала, поодаль от меня неспешно прогуливались люди в темных камзолах с лентами и в шляпах, при этом они время от времени обменивались какими-то словами, смысл которых уловить было абсолютно невозможно. На стене прямо передо мной расположилась большая картина, с верней части которой на меня пристально смотрел одинокий человеческий глаз, слева от глаза было изображено солнышко, а справа месяц. В центре картины — круг, поддерживаемый с двух сторон колоннами с венцами и шарами наверху. Круг был заполнен разнообразными предметами, а множество других изображений разбросано по периметру картины. Особенно запомнились здоровенный молоток и отделенное от тела человеческое ухо.
В зал вошли еще два человека в таких же одеяниях. В первом вошедшем я узнал директора школы, а вторым оказалась одетая в камзол женщина, к которой негромко обратился ее спутник,
— Ну вот, фройляйн Мауэрсбергер, всё именно так, как вы хотели. Можно начинать, господин Людерс уже заждался.
Интересно, о чем это он. Я ничего не ждал и не жду. Как-то всё это начинает мне не нравиться.
Фройляйн резким движением выхватила шпагу, которую до этого прятала за спиной. Тоже самое проделали остальные участники этого странного сборища в шляпах. Острия всех шпаг уперлись в стол в нескольких миллиметрах от моего тела. Стало совсем страшно и холодно.
— Господин инженер, — директор поднял левую руку, — вы здесь находитесь для того, чтобы научиться проявлять терпимость к людям, чтобы научиться любить таких, как мы, чтобы просто стать хорошим человеком. При нашей сегодняшней встрече я забыл сказать, что мы всё проверили по старинным книгам. Полностью подтвердилось предположение, что вы прямой потомок графа Рутовского, а раз так, то вы просто-таки обязаны следовать нашим традициям.
Лежите спокойно, думайте о том, что ваше тело уже предано земле. Мы сейчас вам поможем.
— Macbena, macbena, macbena. — Произнося эти слова «директор» слегка приподнял меня за плечи.
Совершенно обалдев от происходящего, я начал видеть странное действие как бы со стороны. Фройляйн Элфрид подняла вверх шпагу и нараспев произнесла:
— Великому Строителю хвала! Мастер найден!
Издалека послушалось бетховенское звучание органа. Присутствующие хором пропели четверостишье Шиллера из оды «К радости»:
«Всё, что в мире обитает,
Вечной дружбе присягай!
Путь её в надзвёздный край,
Где Неведомый витает».
Не знаю, что на меня подействовало, музыка или слова, но непреодолимо захотелось что-то сказать этим людям. Я начал говорить, находясь при этом одновременно в двух телах. Один «я» сидел на столе, свесив ноги, а другой «я» наблюдал за первым, прижавшись спиной к холодной кладке стены.
Говорил долго, обещал никогда не врать, любить науку, быть честным, любить братьев своих, помогать им, укреплять дух свой. В чем-то клялся, что-то обещал, а в самом конце пообещал хранить все полученные знания в тайне.
Свет в зале становился все тусклее, голоса присутствующих сливались в общий гул, очень хотелось спать.
— Господин инженер, что с вами, очнитесь. Скорую помощь мы уже вызвали, — я увидел склонившееся надо мной испуганное личико фройляйн Мауэрсбергер.
Слегка повернув голову, понял, что лежу на полу около приоткрытой стальной двери. Минуты через три появились два парамедика, быстренько измерили давление и пульс, помогли мне сесть на каталку с механизмом для поднятия по ступенькам. Несколько минут в пути и машина остановилась у приемного покоя университетской больницы Карла Густава Каруса на Фэчерштрассе.
С диагнозом общая интоксикация организма пришлось пробыть в больнице целых пять дней. Как мне объяснил доктор Зайдель, такое бывает, когда в непроветриваемых подвалах домов скапливаются токсичные газы. Достаточно сделать один-два вздоха и можно отравиться или даже умереть. При выписке я получил какие-то бумаги для больничной кассы и поехал забирать свою машину, которая так и стояла в переулке недалеко от улицы Айзенахерштрассе.
О странных видениях в подвале школы лучше было никому не рассказывать, даже доктору Зайделю. Не хватало еще, чтобы возникли сомнения в моей психической вменяемости, а учитывая профессию инженера-электрика, можно запросто лишиться возможности работать по специальности.
Естественно, что из-за болезни работу по разработке системы электропитания школы передали другому специалисту. Впрочем, об этом сожалеть не приходилось: слишком неоднозначные воспоминания остались от пребывания в здании бывшего масонского института. Один я раз я всё-таки нашел в себе силы, чтобы, как бы невзначай, прогуляться мимо фасада дома на Айзенахерштрассе. Ремонт был в самом разгаре, рабочие выламывали старые оконные рамы, разбирали часть внутренних стен. На втором этаже оставалось одно уцелевшее окно. На долю секунды мне почудилось, что за стеклом стоит Эльфрид Мауэрсбергер и смотрит на улицу.
Через два года ремонт был полностью завершен, школа переименовалась в гимназию, преподаватели и гимназисты въехали в полностью обновленные помещения.
Я, насколько мог, постарался забыть о людях в темных камзолах с лентами и в шляпах. Но до сих пор, нет-нет, и всплывают в памяти слова странной клятвы, произнесенной на столе в плохо освещенном зале.
Самым удивительным фактом, напоминающим обо всех этих событиях, стало то, что я теперь совершенно не переношу аромат кофе Soleil Levant, даже стараюсь обходить как можно дальше кофейню на улице Тёпферштрассе. Может быть, дело в том ароматизаторе, который был добавлен в пакетик растворимого кофе, принесенном Эльфрид, а, может быть, в чем-то другом.
Чуть не забыл сказать, что на прошлое Рождество я попытался позвонить фрау Мауэрсбергер по номеру с ее визитки, но механической голос тетеньки-робота сообщил, что данный абонент больше не обслуживается.
