ПЁТР АЗАРЭЛЬ. Восхождение. Часть II (окончание).

  Рано утром, когда ещё солнце не появилось из-за гребня гор Амона, шейх Юсуф вышел из дома и по пустынным каменистым улочкам деревни Бетуния направился к дому Башира. По дороге ему попадались мужчины, идущие к контрольно-пропускному пункту в полукилометре от деревни. Имея разрешение на работу в Израиле, они торопились стать в очередь, чтобы пройти проверку и занять места в машинах, которые присылали за ними подрядчики. Проходя мимо шейха, мужчины почтительно кланялись ему, и он кланялся им в ответ. Неделю назад от «совета шуры» — органа, состоящего из десяти членов и координирующего действия военных структур Исламского джихада, поступило распоряжение о подготовке террористического акта. Юсуф, возглавлявший в деревне ячейку боевиков, выбрал Башира, обладающего хладнокровием и неколебимой преданностью делу. Они уже не раз обсуждали полученное задание, разработали план, выбрали место и маршрут, по которому следовало выйти на исходную позицию. Башир хорошо владел автоматом Калашникова, который вместе с другим оружием хранился в тайнике во дворе шейха, и накануне ночью он получил его на руки. Юсуф шёл к нему, чтобы напутствовать, проверить готовность и дать последние указания. Боевик уже ждал его и открыл входную дверь, когда увидел его из окна и услышал шаги на пороге.

  — Салам алейкум, сынок.

  — Алейкум салам, Юсуф, — сказал Башир и поклонился вошедшему. – Садись, приготовлю кофе.

  Шейх присел на стул возле стола и внимательно посмотрел на молодого крепкого мужчину лет двадцати, стоящего у газовой плиты.

  — Как настроение?

  — Самое наилучшее. Я верю в святое дело освобождения Эль-Кудса. Это наша земля и неверные должны быть уничтожены.

  — Тебе ничего не грозит. У сионистов нет санкции стрелять на поражение. Если тебя потом схватят, то посадят, а со временем и освободят. Твоя семья будет обеспечена на всю жизнь и обретёт почёт и уважение.

  Юсуф задумался на минуту, взял чашечку кофе и сделал маленький глоток.

  — Хорошо кофе делаешь. Ну ладно, вернёмся к делу. Покажи, как ты пронесёшь оружие?

  — Одену куртку. Она довольно свободная. Автомат будет без приклада, и я повешу его на плече под рукой.

  Башир снял оружие со шкафа, поместил его подмышку и накинул куртку. Шейх посмотрел на него и спросил:

  — Есть что-нибудь полегче? Одежда слишком тёплая, не по погоде.

  — Другой нет, да и идти мне в городе всего минут пять.

  — Хорошо, внезапность даёт большое преимущество. Теперь вот ещё. Выйдешь из дома в два часа, пройдёшь по тропе до дороги. Там сядешь на такси, которое будет ждать тебя в четверть третьего. Водителю уже заплачено. Скажешь, чтобы довёз тебя до «машбира*». А дальше ты действуешь по обстановке.

  — Мне всё ясно, — промолвил Башир.

  — Я вижу, что ты полон решимости. Но для полного успеха, чтобы нервы не подвели, на полпути проглоти этот порошок.

  Он вынул из кармана брюк маленький свёрток и протянул юноше.

  — Аллах акбар, — сказал Юсуф, поднимаясь из-за стола. – Удачи тебе, сынок.

  Он вышел во двор и побрёл домой. Солнце уже поднялось над горизонтом и окрасило восток оранжевым утренним светом.

 

11

 

 

  Дела в городском раввинате удалось быстро уладить, и свадьба была перенесена с ноября на конец сентября. Субботу Рахель и Хаим решили провести с детьми. Хаим обещал прийти с десятилетним сыном, а Рахель намеревалась привести Тамар и Давида. Всех детей им до сих собрать вместе не удавалось, и сегодняшний день должен был стать для неё очень важным — ей предстояло усыновить Матана, и его отношение к ней определило бы устойчивость и благополучие семьи. Они договорились встретиться в кафе на Бен Иегуда, пешеходной улице в центре города, и угостить детей шоколадным мороженным и лимонадом. Конечно, для Давида она приготовила его еду и захватила её с собой. От района Нахлаот, где она жила, добираться до места встречи было минут двадцать. Законы еврейской веры

*универмаг (иврит)

запрещали ей и Хаиму ездить в субботу, и ему предстояло идти минут сорок.

  Рахель вышла из дома, толкая перед собой коляску, где после еды спал сын, а Тамар шагала рядом с ней. День был тёплый, солнце припекало со своей непостижимой высоты, и поэтому она старалась передвигаться по теневой стороне улиц. Она уже давно смирилась с мыслью о браке с Хаимом и находила в этом поддержку матери и подруг. Всплеск романтической любви к Якову уже не тревожил её душу и память, за это она заплатила жизнью мужа и разрушением своей казавшейся всем прочной и счастливой семьи.

  Оживлённое автомобильное движение на Бецаллель, куда они ступили после прохода по узким улочкам квартала, отвлекло Рахель от возвращавших её в прошлое мыслей, и она прибавила шаг, стремясь поскорей преодолеть подъём. Они миновали перекрёсток, где начиналась улица Усышкин и через несколько минут оказались напротив садика, разбитого возле здания Жерар Бехар.

  — Мамочка, можно я здесь поиграю? – попросила Тамар.

  — Доченька, мы торопимся, нас ждут.

  — Ну, пожалуйста.

  — Ладно, две минуты. Только будь осторожна, не упади.

  — Не волнуйся, я уже большая.

  Рахель остановилась, присела на согретый солнцем камень, которым была облицована площадка, и стала следить за дочерью, резвившейся у неё на виду. Через несколько минут она поднялась, позвала Тамар, и они продолжили свой путь. Возле высотки Мигдаль Ха-ир пересекли улицу Короля Георга и двинулись к кафе, где их уже должен был ждать Хаим.

 

  На встречу с Гришей Яков выехал на машине — в субботу в Израиле общественный транспорт не работает. А если бы и работал, как в Киеве, всё равно он опаздывал и не воспользовался бы им. С РАМБАМ он свернул на Ибн Эзра, потом на Усышкин и через пять минут заехал на стоянку возле культурного центра Жерар Бехар. Закрыв машину, Яков стал подниматься по дорожке к садику, когда услышал до боли знакомый голос. Через ветви деревьев он увидел Рахель, сидевшую на каменном парапете, возле неё коляску с их сыном, и скачущую по ступенькам Тамар. Он хотел пройти мимо них незамеченным и уже сделал несколько шагов по дорожке, ведущей к улице Трумпельдор, но Рахель позвала дочь, и они двинулись к центру города. Яков шёл за ними на расстоянии, позволяющем не привлечь внимание и в то же время не упустить их из виду. Ему пришло в голову догнать их, поговорить с ней, взять на руки Давида, потрепать за волосы Тамар, но он тот час отогнал эту мысль.

  «Рахель выходит замуж, это её решение. Она наверняка ещё любит меня, и наша встреча только выбьет её из колеи и нарушит душевное равновесие. Зачем причинять ей боль. Да и я теперь стал другим. У меня есть Женя, и нам обоим друг с другом хорошо», — так думал Яков, следуя за ними.

  В этот момент его внимание привлек молодой черноволосый человек, одетый не по погоде в замшевую куртку и как-то подозрительно оглядывающийся по сторонам. Опытным глазом он увидел у него подмышкой какую-то тяжёлую вещь, который тот старался удержать под одеждой. И куртка в жаркий летний день, и таинственный предмет под рукой были столь неестественны, что это вызвало у Якова беспокойство. Догадка его вскоре подтвердилась: мужчина достал из-под куртки чёрный блестящий автомат, и, взяв его в руки, направил ствол в сторону идущих впереди людей. Одна-две секунды и он откроет смертельный огонь. И первые, кого он поразит, будет она и их сын. Нужно было что-нибудь придумать, чтобы его отвлечь.

  — Эй, парень, не делай этого, — крикнул Яков и, не дожидаясь, пока тот обернётся, бросился к нему.

  Араб повернулся на крик, и, крикнув в ответ «Аллах акбар» и сверкнув безумными глазами, дал очередь. Яков почувствовал боль в руке, в груди и в ноге, но в этот момент он уже настиг его и всей массой навалился на террориста. Тот выпустил из рук оружие, оно со скрежетом упало на настил дороги, а они оба рухнули наземь. Араб ударился головой о бетонную плиту и на мгновение потерял сознание.

  К ним бежало несколько молодых мужчин. Они подняли Якова и, положив его на тротуар, попытались остановить текущую из ран кровь. Террорист пришёл в себя, когда он уже лежал, перевёрнутый на живот и его руки были связаны. Двое полицейских, прибывших на звуки выстрелов, связались по рации со скорой помощью, а потом подняли араба и усадили его на заднее сиденье машины.

  Испуганная раздавшейся рядом оглушительной стрельбой, Рахель нагнулась к Тамар и инстинктивно прижала её к себе. Стало вдруг тихо, и слышен был только топот бежавших во все стороны людей. Но выстрелы прекратились, и, оглянувшись назад, она увидела на уличных плитах автомат без приклада, двоих лежащих мужчин и бегущих к ним парней. Она узнала Якова, хотя не видела его лица, но вначале не поняла, как и почему он оказался здесь. И вдруг её осенило, и эта мысль её потрясла.

  « Он бросился на убийцу, когда увидел, что он намерен стрелять в меня и моих детей. Не побоялся смерти. Боже праведный, он готов был пожертвовать собой ради нас», — лихорадочно думала она, освобождаясь от охватившего её оцепенения.

  Рахель поднялась и подошла к лежавшему на спине Якову. Алая горячая кровь обильно текла из ран, и её пытались остановить склонившиеся над ним мужчины. Она не решилась окликнуть его, а лишь стояла возле него до тех пор, пока не приехала скорая, и его не подняли на носилки. Тогда она наклонилась над ним и произнесла:

  — Прости меня, Яша.

  Он открыл глаза и, увидев её, тихо ответил:

  — Будь счастлива, Рахель.

 

12

 

  Илья Зиновьевич включил первый канал израильского телевидения и сел на диван напротив телевизора. Новостная передача должна была начаться через несколько минут, но уже шла трансляция о теракте в Иерусалиме на улице Бен Иегуда. Корреспондент вёл беседу с очевидцами, брал интервью у комиссара полиции. «Слава богу, — подумал Илья, — обошлось без жертв. Есть только один тяжело раненный». Он хотел было переключить на другой канал, как увидел карету скорой помощи, из которой санитары вытаскивали носилки. Мелькнуло крупным планом лицо раненого, и он узнал сына.

  — Рива, — произнёс Илья Зиновьевич, стараясь сохранять хладнокровие, — поехали в больницу Шаарей Цедек. Наш сын ранен.

  — А что случилось? – взволнованно спросила Ребекка Соломоновна.

  — На пешеходной улице произошёл час назад теракт. Сказали, что Яша предотвратил настоящую бойню и помог задержать террориста.

  — Господи, боже мой, — взмолилась Ребекка. — Вызови такси, Илья.

  Они вышли из дома и ждали на улице, когда подъехало такси. Через двадцать минут они уже были в больнице. В приёмном покое им сообщили, что Яков находится в операционной, и объяснили, где находится зал ожиданий.

  — Им сразу же занялись хирурги, — сказала медсестра. – Говорят, ваш сын герой.

  — А раны не смертельные? – спросил Илья Зиновьевич.

  — Похоже, что нет.

  В зале ожиданий народу было немного, так как в субботу выполнялись только неотложные операции. Они легко нашли свободные кресла и сели, с трудом справляясь с нервной усталостью. Через несколько минут их внимание привлекла молодая красивая женщина с коляской и девочкой, нетерпеливо снующей по залу в поисках какого-нибудь занятия. Её мама, погружённая в свои мысли, не делала ей никаких замечаний. Ребекка Соломоновна с интересом наблюдала за ней. Её лицо выражало напряжённую внутреннюю борьбу и душевное страдание. Было очевидно, что она ждала новостей о ком-то, кто сейчас был на операции.

  Илья Зиновьевич, посидев полчаса, поднялся и стал прохаживаться по коридору, стараясь побороть волнение. Время растянулось, как резина, каждая минута казалось часом и никак не удавалось изменить его мучительно-медленное течение. Сейчас за стеной их единственный сын в расцвете молодости боролся за свою жизнь, и Илья молил б-га, чтобы его раны не были смертельными. Он вернулся в зал ожидания и сел возле Ребекки. В этот момент дверь реанимационного отделения открылась, и на пороге появился одетый в голубой халат хирург, державший в руке голубую шапочку.

  — Есть здесь родственники Якова Левина? – спросил он, вытирая шапочкой испарину на высоком лбу.

  — Да, мы его родители, — они поднялись с кресел и устремились к нему.

Ребекка заметила, что молодая мать с бледным от волнения лицом тоже подошла, и её вдруг осенило, что она и есть та роковая женщина, которую любил их сын, и что ребёнок в коляске их внук.

  — Операция прошла успешно, сейчас его зашивают. Яков родился в рубашке — одна пуля прошла в сантиметре от сердца. Две другие пронзили плечо и бедро, кровопотери большие, но жизни ничего не угрожает.

  — Спасибо, доктор, — произнёс Илья Зиновьевич. – Когда мы можем его увидеть?

  — Через час, наверное, но только несколько минут. Состояние его тяжёлое и он ещё находится под действием наркоза. Извините, меня ждут корреспонденты радио и телевидения. Я должен сообщить народу, что ваш сын, герой, жив. Получить очередь и остаться в живых – это редкая удача, я не верю, но не иначе его хранил Всевышний.

  Высокий худощавый хирург вышел из зала, оставив их наедине с собой. Женщина заплакала, и слёзы потоком хлынули из глаз и потекли по бледному лицу. Девочка прижалась к ней, стараясь успокоить мать, всхлипывающую и дрожащую от рыданий.

  — Скажи, ты Рахель? – спросила Ребекка Соломоновна, подойдя к ней и коснувшись её плеча.

  — Да, — ответила она сквозь слёзы.

  — Мы знаем о тебе, знаем, что ты отвергла его из религиозных соображений.

  — Я сейчас очень сожалею об этом. Вы, наверное, ещё не знаете, что он бросился под пули, чтобы спасти мою жизнь и жизнь нашего сына. Я в этом уверена, — сказала Рахель, почти овладев собой.

  — А можно его увидеть? – попросил Илья Зиновьевич.

  — Конечно. Его зовут Давид.

  Рахель взяла из коляски уже проснувшегося ребёнка и протянула его Илье Зиновьевичу. Тот принял его и, вытянув на руках, посмотрел на внука. Тот с любопытством взглянул на него.

  — Здравствуй, Давид. Ну, будем знакомы.

  Мальчонка улыбнулся в ответ и что-то пролепетал.

  — Вот мы с ним и поговорили, — обрадовался дед.

  — Илья, дай-ка мне его, — попросила Ребекка.

  Она умело прижала ребёнка к груди и засмеялась от внезапно охватившего её восторга.

  — Какой красавчик, какой прелестный парень. Илья, теперь у нас есть внук.

  — И не только. Как тебя зовут, милая? – спросил он, наклонившись к девочке.

  — Тамар, — смущённо ответила она и схватилась за платье матери.

  Рахель, ещё несколько минут назад испытывавшая отчаяние и страх утраты, повеселела, радуясь нежданному знакомству с родителями Якова. Жизнь, похоже, даёт ей ещё один шанс, подумала она, глядя на этих чудесных людей, принявших и полюбивших её детей.

  Но иллюзия счастья вскоре растаяла, как утренний туман, и вернулась свойственная ей трезвость мысли. Она вспомнила, как ловила такси, сознавая, что еврейские нормы налагают запрет на поездки по субботам, и, узнав из новостей, куда повезли раненного Якова, попросила отвезти её сюда в больницу. Она вспомнила, что Хаим ждал её и не дождался, и, зная, что теракт предотвращён и ранен только один молодой человек, теряется теперь в догадках, что случилось с ней и детьми. Она подумала, что у неё нет пути назад, когда все вопросы, связанные со свадьбой, улажены, и она не может причинить боль Хаиму и его родителям, которые полюбили её, как свою дочь. Яков жив и поправится, но она не может навещать его. Если он любит её и готов простить, он знает, где её найти. Так будет правильно, решила она и, подойдя к родителям Якова, сказала:

  — Извините меня, я должна идти. Меня ждут, да и Давида и Тамар нужно покормить. Передайте ему мою огромную благодарность. Я и мои дети обязаны ему жизнью. Если он пожелает увидеть сына, я возражать не буду.

  Рахель повернулась и, толкая перед собой коляску, направилась к выходу, оставив их в недоумении.

  — Красивая и умная женщина, жаль, что у них не сложилось, — с сожалением произнесла Ребекка Соломоновна.

  — Ещё не вечер. Пусть они сами решат: быть или не быть. Но внук, я уверен, никуда не денется. Я счастлив, Рива. Молодые наломали дров, но дети-то не виновны.

  Через полчаса из реанимационного отделения вышла медсестра и разрешила им зайти. Они увидели его на постели под капельницами, забинтованного, только начинающего отходить от наркоза, и тихо стонущего от болей.

  — Яшенька, всё будет хорошо, дорогой. Главное, ты жив и живы твой сын и Рахель.

  Яков приоткрыл глаза и чуть заметно кивнул. Он понял, что она была здесь, но не осмелилась войти. Боль нарастала, и он опять застонал. Но она пройдёт и наступит новая жизнь. Ведь он теперь попробовал её на вкус и знал наверняка, что жить стоит. И словно в подтверждение его грёз, дверь в помещение открылась, и на пороге показалась она — взволнованная и прекрасная Женя