ВАСИЛИЙ КОЛОТИНСКИЙ. Жить со своим временем (окончание)
Посвящается памяти доктора юридических наук,
профессора Николая Дмитриевича Казанцева.
К 110-летию со дня рождения
(Окончание)
После окончания университета в 1930 году Николай Дмитриевич некоторое время преподавал в техникумах Ростова-на-Дону, Новочеркасска и Москвы, а в 1934 году, как я уже писал, Николай Дмитриевич Казанцев был приглашен в Московский юридический институт на должность доцента для преподавания земельного и колхозного права, где в мае 1938 года он защитил кандидатскую диссертацию.
В предвоенные годы в семье Николая Дмитриевича происходит трагедия – умирает маленький сын Казанцевых. Трудно передать словами все горе родителей, но, наверное, именно после смерти сына Николай Дмитриевич так много душевных сил уделял остальным своим детям.
Последние числа июня сорок первого года; Николай Казанцев очень остро переживает начало войны, он пишет заявление с просьбой принять его в партию и отправить политработником на фронт. Далее происходит что-то невероятное – ему отказывают и в том, и в другом. Вот где сказалось «неправильное» классовое происхождение: отец, можно сказать, колчаковец, ранее служивший в царской армии. Но заявление, тем не менее, свою роль сыграло. Николая Дмитриевича в августе 1941 года отправляют руководить отрядом на строительстве оборонительных укреплений Можайско-Бородинской линии обороны.
Строительство оборонительных укреплений совершенно естественным образом перешло в оборонительные бои на ближних подступах к Москве: ополчение, очень холодная осень и еще более холодное начало зимы, непрерывные бомбежки, отступление до самых окраин столицы. В начале октября Николай Дмитриевич вновь пишет заявление о приеме в партию. На этот раз заявление было рассмотрено, и в ноябре его приняли в кандидаты в члены партии. Можно по-разному относиться к стремлению Казанцева вступить в партию, но одно могу сказать совершенно точно: писать такие заявления летом и осенью 1941 года поступок достаточно мужественный.
В начале декабря 1941 года Николай Дмитриевич после, как казалось, легкого ранения оказывается в госпитале. Он сам никогда не рассказывал об этом периоде своей жизни. Наверное, я тоже оставался бы в неведении, если бы однажды не задал бестактный вопрос о происхождении грубого операционного шрама на правой ноге. Казанцев нехотя рассказал о ранении осколком немецкой мины. Эта военная травма до конца жизни напоминала о себе ноющими болями в ноге. Иногда, когда боль усиливалась, Николай Дмитриевич был вынужден ходить, опираясь на трость. Но как только становилось лучше, очень дорогая подарочная трость, инкрустированная металлическими узорчатыми завитками, помещалась в узкую щель между книжным шкафом и стеной комнаты.
Тогда же в госпитале впервые начинаются проблемы с сердцем, не исключено, что это были последствия ранения. Проблемы еще не очень серьезные, но несколько приступов, и медкомиссия выносит решение «ограниченно годен».
Долгие годы в одном из ящиков письменного стола Николая Дмитриевича хранились медали «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». Не знаю почему, но профессор Казанцев никогда не носил свои награды, в том числе и эти медали, он никогда без необходимости не упоминал о своих научных званиях и занимаемых должностях. На вопросы о том, кем он работает, обычно отвечал, что преподает в институте.
Не прерывая преподавания земельного и колхозного права в Московском юридическом институте, Николай Казанцев с 1946 года до середины 1948 года работал заместителем начальника правового отдела Совета по делам колхозов при правительстве Союза ССР, с июля 1946 года был членом правительственной комиссии по разделу основных начал землепользования СССР, с 1947 года – членом экспертной комиссии по юридическим наукам при Министерстве высшего образования СССР.
С 1948 по 1952 год Николай Дмитриевич работал заместителем директора Института права Академии наук СССР. Докторскую диссертацию он защитил в июне 1946 года, а в 1948 году получил звание профессора.
С 1954 года и до конца жизни профессор Казанцев заведует кафедрой на юридическом факультете Московского государственного университета (в настоящее время это Кафедра экологического и земельного права юридического факультета МГУ). С 1954 по 1957 год он работает заместителем декана юридического факультета МГУ по научной работе.
В 1958 году снова дает о себе знать болезнь сердца, о которой, казалось, было можно забыть. Предынфарктное состояние, неделя в реанимации ведомственной больницы, потом санаторий в одном из красивейших мест Подмосковья. Громадная березовая роща, поляны, сплошь заросшие васильками. Впервые можно расслабиться и не работать. Николай Дмитриевич чувствует себя уже намного лучше, целые дни проводит в лесу, за что получает ежедневные выговоры от лечащего врача, но от походов в лес отказаться не может. Интересная особенность Николая Дмитриевича заключалась в том, что, находясь в лесу, он мог с абсолютной точностью определить стороны света, не пользуясь компасом и не ориентируясь по солнцу. Как он объяснял, дело было в привычке в детстве и юности проводить много времени в уральской тайге, а там без внутреннего навигатора выжить просто невозможно.
Но всему хорошему, в том числе пребываю в санатории, приходит конец, осенью снова на работу. После 1958 года Николай Дмитриевич стал с осторожностью относиться к тому, что могло отрицательно сказаться на здоровье. Каждое лето он отдыхал в Латвии. Юрмала, Майори, прекрасный климат, прохладное море сделали свое дело, Казанцев на некоторое время может забыть о болезни. Каким-то образом ему удавалось устраиваться на проживание то в Доме творчества художников, то на турбазе Латвийской академии наук. Он просто приходил с улицы и просил приютить, и почему-то ему не отказывали.
Летом 1965 года, в тогда еще советской Латвии, отмечалось 100-летие со дня рождения Петра Ивановича Стучки, имя которого носил Латвийский государственный университет. Николай Дмитриевич был приглашен в числе наиболее почетных гостей на юбилейные торжества. Он, как это часто бывало летом, жил на турбазе в Лиелупе, но на время юбилея перебрался в гостиницу «Рига», где ему был забронирован номер и приготовлена куча подарков, включая бутылку латвийского черного бальзама, который в те времена простым смертным был практически недоступен. Торжества проходили с необычным для Прибалтики размахом. Николай Дмитриевич разрывался между выступлениями на митингах, торжественных собраниях, записями выступлений на радио.
В современной Латвии имя Петра Стучки предано полному забвению, а заодно забыты многие важнейшие страницы истории становления латвийского государства. Интересно, что сделали это те, кто суетливее остальных клялся на партсобраниях в верности коммунистическим идеалам и превозносил мудрость советских руководителей. Вероятно, истребляя память о реальной истории со всеми ее действительными, а не мнимыми трагедиями, эти бывшие партийцы пытаются таким образом доказать свою непричастность к событиям недавнего прошлого. Но это я опять уклонился в сторону событий исторических и не имеющих прямого отношения к моему повествованию.
Николай Дмитриевич опубликовал свыше ста научных работ, написал громадное количество учебников и учебных пособий, подготовил более пятидесяти аспирантов и докторантов. Вот как оценивает вклад Н. Д. Казанцева в юридическую науку профессор, доктор юридических наук Александр Константинович Голиченков: «…Профессор Н. Д. Казанцев по праву вошел в историю… юридического факультета, Московского университета в целом и, не будет преувеличением сказать, – в отечественную историю преподавания права как основатель московской университетской школы преподавания правовой охраны окружающей природной среды. В 1961 г. Н. Д. Казанцевым была подготовлена и опубликована (как указывал сам автор, «в порядке обсуждения») первая статья по методике преподавания правовой охраны природы; тогда же им была подготовлена и первая программа одноименного учебного курса. В 1962–63 гг. им, с его участием или под его руководством были подготовлены первые учебные пособия по данному курсу. Именно эти работы положили начало преподавания этой, тогда совсем «экзотической» учебной дисциплины не только на юридическом факультете МГУ, но и впоследствии – во всех юридических вузах страны».
Профессора Казанцева часто приглашали читать курсы лекций во многие города Советского Союза, в Чехословакию и Германскую Демократическую Республику.
В Чехословакии, если я не ошибаюсь, весной 1959 года, произошел забавный случай. Принимали профессора из Московского университета очень хорошо, это даже не то слово «хорошо», принимали почти как члена правительства. И вот однажды в гостинице профессору Казанцеву предложили номер, в котором была такая роскошная кровать, что он невольно спросил, для кого предназначаются такие апартаменты. Ему с гордостью ответили, что в этом номере недавно останавливался Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев и остался очень доволен. Узнав это, Николай Дмитриевич не стал конкурировать с товарищем Хрущевым в вопросах оценки качества гостиничных услуг, а попросил предоставить ему другой номер, «без излишеств».
В середине шестидесятых годов профессор Казанцев читал курс лекций на немецком языке в Берлинском университете. Мне очень нравилось слушать немецкую речь Николая Дмитриевича. Безупречно построенные фразы, произносимые на красивом языке, который современные немцы обозначают словом «хохдойч» – стандартный классический язык. Надо сказать, что сами немцы, за исключением дикторов центральных телеканалов, редко говорят на «хохдойч». На тему использования классического немецкого языка в Германии существует множество анекдотов и шуток. Одна из самых удачных, на мой взгляд, шуток – это гордый слоган, иногда украшающий стены магазинов, кафе и ресторанов: «Wir können alles, außer Hochdeutsch», что переводится как «Мы можем всё, кроме хохдойч!».
Для меня совершенно непонятно, как это Николай Дмитриевич умудрялся практически свободно говорить на немецком и английском языках, читать по-французски, по-болгарски и по-чешски. Где и когда он выучил языки, так и осталось навсегда загадкой. Из официальной биографии получалось, что изучать языки ему было вроде как негде. Спросить в свое время об этом я не удосужился, а теперь уже и не спросишь. Хорошее знание немецкого языка в его классическом варианте имело и обратную сторону.
Студенты легко понимали читаемые им лекции. Гораздо хуже обстояло дело с правильным восприятием вопросов, которые чаще всего задавались студентами на различных диалектах языка, коих в Германии существует достаточно много. С целью избежать проблем, связанных с недопониманием задаваемых вопросов, Николай Дмитриевич попросил, чтобы на лекциях его подстраховывала немецкая переводчица. Правда, выяснилось, что переводчица не в полной степени владела профессиональной терминологией, но, тем не менее, совместными усилиями удалось достичь хорошего взаимопонимания между лектором и студентами.
Студенты слушали профессора из МГУ заинтересовано, в знак одобрения, в соответствии с немецкими традициями, дружно стучали по столам в конце лекций. После занятий Казанцев бродил по берлинским улицам, с огромным интересом рассматривал здания и скверы Восточного Берлина, заходил в музеи. В Германии он бывал до этого только в сорок пятом году, война уже кончилась, а от Берлина оставались одни развалины.
Николай Дмитриевич потом рассказывал, что тогда, идя по улице Унтер-ден-Линден, он думал о том, что надо бы взять отпуск, съездить в далекий город в Сибири, в котором прошла юность, и о том, что вряд ли удастся осуществить свою мечту: опять начнется работа, суета, а мечта так и останется мечтой.
Войдя в отель, профессор внезапно оказался в окружении молодых парней и девушек с букетами цветов. Оказалось, что это его сегодняшние студенты, Казанцев только кивал головой, произнося слова благодарности, его очень смущало такое внимание. С грудой цветов Николай Дмитриевич поднялся к себе в номер, из одного из букетов выпала открытка с изображением Гумбольдтского университета и надписью на кривовато написанной кириллице: «Товарищу русскому профессору от студентов».
В 1968 году, когда советские войска вошли в Чехословакию, наверное, впервые Николай Дмитриевич явственно ощутил, что происходит что-то не то. Он хорошо помнил, как русских любили в Чехословакии. И что же такое надо было сделать, что теперь русских так ненавидят? Он пытался найти какие-то правильные слова, оправдывающие ввод советских войск, но получалось не очень убедительно – внутренней убежденности не было.
В конце шестидесятых годов начались достаточно серьезные проблемы со здоровьем. Но работа оставалась главным, на себя времени не хватало. Профессор начал работать над новой книгой, которая станет последней в его жизни, она увидит свет буквально в тот день, когда Николая Дмитриевича не станет.
Наверное, будет правильным сказать насколько слов о детях Николая Дмитриевича. Старший сын Эдуард Николаевич окончил биологический факультет МГУ, защитил кандидатскую диссертацию, затем всю жизнь работал по специальности в одном из научно-исследовательских институтов. Другой сын стал известным в семидесятых-восьмидесятых годах драматургом и театральным режиссером. Пьесы Алексея Николаевича ставились во многих крупнейших театрах Москвы, в других городах страны.
Расскажу одну историю, связанную с Василием, младшим сыном Николая Дмитриевича, который в 1970 году оканчивал среднюю школу. Пришла пора сдавать выпускные экзамены. По советской традиции первого июня сдавался первый экзамен – сочинение. Вечером после экзамена Василий почувствовал сильную боль в правом боку, тошноту; скорая помощь отвезла его в больницу имени Н. Э. Баумана, где он был срочно прооперирован. Утром Николай Дмитриевич сидел около постели сына и ждал, когда тот проснется. Наконец Василий открыл глаза: все хорошо, отец сидит рядом с кроватью и улыбается.
– Ну что, артист, как теперь экзамены сдавать будешь?
Вопрос, как оказалось, был совсем не праздный. Директор школы, в которой учился сын Николая Дмитриевича, сообщила о болезни ученика выпускного класса в Отдел народного образования. А в этом самом отделе местный начальник, назовем его Яковом Самуиловичем, решил, что заболевший ученик может сдать экзамены на следующий год или, что еще лучше, после службы в армии.
Николай Дмитриевич никогда не вмешивался в процесс школьного образования детей, он даже ни разу за все годы их учебы не зашел в здание школы. Но в данном случае профессор Казанцев, который, помимо университета, работал в Президиуме Верховного Совета СССР, недолго думая, позвонил Якову Самуиловичу и задал один очень простой вопрос: какими нормативными документами тот руководствовался, отвечая на запрос директора школы относительно ученика Казанцева. Через пять минут после этого Яков Самуилович позвонил директору школы и дрожащим от ужаса голосом поведал, что ребеночек-таки может сдать все экзамены до конца июня, в те дни, когда будет удобно.
– Ну, как же, как же, мы всегда рады помочь, ведь мы понимаем – Верховный Совет.
Осенью 1971 года Н. Д. Казанцев в связи с предстоящей плановой операцией был направлен в больницу на 16-й Парковой улице в Москве. Накануне операции я приезжал к Николаю Дмитриевичу: настроение у него было хорошее, хотя тревога и читалась в глазах, но это нормально. Ну вот, операция позади, все хорошо. Еще несколько дней, и можно выписываться из больницы. Но этому не суждено было сбыться: резкое ухудшение состояния на пятый день после операции было вызвано общим заражением крови – следствием врачебной ошибки. Всё, надежды больше нет. В ночь на 12 ноября 1971 года Николая Дмитриевича не стало.
Через три дня – актовый зал юридического факультета на улице Герцена, панихида, все говорят правильные слова, потом все едут в Донской крематорий, опять слова. Вот и всё, затем поминки, все говорят…
Ко мне подходит доцент Вадим Павлович Балезин:
– Пойдем, купим что-нибудь выпить.
Мы выходим на улицу, заходим в гастроном «Черемушки». Вадим Павлович закупает коньячный напиток, я пытаюсь сказать что, может быть, лучше взять водку или коньяк, но Балезин говорит, что ему, как бывшему моряку, лучше знать. Мы возвращаемся, женщины быстро что-то готовят, пьем, говорим, я больше молчу и слушаю, слушаю, стараюсь что-то запомнить, но не могу, в памяти остается только то, что видел и слышал сам, и то, что рассказывал мне Николай Дмитриевич.
Завершая это небольшое исследование, хочу выразить глубокую признательность директору Муниципального казенного учреждения культуры «Белозерский районный краеведческий музей» Елене Николаевне Макаровой и хранителю фондов музея Валентине Яковлевне Смирновой, проделавшим громадную кропотливую работу по обработке записей из 26 метрических книг. Благодаря их труду удалось на основе подлинных документов соединить воедино разрозненные сведения о семье Николая Дмитриевича Казанцева.
В буклете, выпущенном к 70-летию кафедры экологического и земельного права юридического факультета Московского государственного университета, которой с 1954 по 1971 годы заведовал Николай Дмитриевич Казанцев, есть такие строчки: «Профессор Н. Д. Казанцев, безусловно, являлся сыном своего времени: в 1930 году проводил коллективизацию, в августе-ноябре 1941 года находился на оборонных работах под Москвой, в 1960 году был секретарем парторганизации юридического факультета МГУ, сочетал преподавательскую и научную работу с активной административной деятельностью».
Из этого абзаца я выделил для себя слова «являлся сыном своего времени». Если задуматься, то эти слова несут в себе глубокий философский смысл. Очень трудно шагать в ногу со своим временем, сохраняя убежденность и приверженность своим принципам. Как легко поддаться соблазнам, чуть забежать вперед, выступая застрельщиком всяких необдуманных инициатив, или отстать, чтобы пропустить кого-то перед собой, подставив под начальственный гнев. Жить со своим временем и жить в этом времени так, чтобы не быть подхалимом или подлецом, – это, наверное, самая трудная задача для каждого человека, и профессор Николай Дмитриевич Казанцев сумел доказать всей своей прожитой жизнью, что эта задача имеет решение.
2017
