БЕЛЛА ГУСАРОВА. Римские истории.
НА БЕРЕГУ ТИРРЕНСКОГО МОРЯ
Загадочный изысканный этруск
Сидящий в кресле из слоновой кости
В пурпурной распоясавшейся тоге
Нажми на кнопку «сибаритский пуск»
Забей на государственные нужды
В саду роскошном ожидают гости
И муравьёв сластолюбивых много
Ты управленьем Рима не загружен
Сейчас, так выйди и прочти трактат
Достойный образованного мужа,
Этрусский царский отпрыск Меценат,
Кому в Афинах статую воздвигли
Прочти среди фиалок и нарциссов
Песнь о дельфинах, обо всём на свете,
О водорослях, редких самоцветах.
не знаю – были ли в твоём саду акации,
но мне хотелось бы
зарифмовать их с дружеским Горацием,
и лилии,
что украшали пруд –
с Вергилием…
я не сочту за труд
напомнить о большой цивилизации,
которая нам «римский счёт» дала,
ученье о природе и богах,
и даже круговые портики,
на колесницах гонки,
гладиаторов бои –
узнали много пришлы-римляне твои
от автохтонов.
им ответили
тем, что упрятали изнеженный народ
в столетия,
как в складки тоги,
заперев его историю
веками –
своей, блестящей, героической!
Неблагодарные!
Но, Меценат, твои эклоги,
вздохи моря,
и улыбчивые камни,
ирисы, кипарисы,
крабы и мурены –
не забудут,
любивших жизнь, красивых предков
этрусков– тирренов.
ПОДРАЖАЯ ПРЕДКАМ.
К ОВИДИЮ
Имею право ли тебе сказать,
особенно в стихах, что Император
распорядился застегнуть в чехол
единственную статую Свободы.
Пыль золотая в воздухе, народ
доволен, рукоплещет на парадах,
на форуме денатураты пьёт
и пьедесталы исступлённо лижет.
Ты мог бы, под фалернское, в садах
и дальше – о любви, метаморфозах,
героях и богах, но без суда,
без приговора с авторской печатью,
сжигая рукописные мосты,
отправился в румынские туманы
за то, что не успел закрыть глаза –
увидел недозволенное смертным.
Но тайну эту схоронил от нас,
так хорошо, как степь твою могилу.
Моя печаль не вытекла из глаз,
когда по ней, по выжженной, ходила
суровой полукровкою, найти
к тебе, Назон, пытаясь строчек верных.
Благодаря твоим слезам томлюсь
тоской по Риму в веке двадцать первом.
К ТИБЕРИЮ
!
Тиберий, лучше умер бы и ты
вслед за потерей сына,
от горя чтобы разум не залился,
не стёк в презренный
педофильный блуд.
Империи делами управлял
всегда достойно
внутренне и внешне.
И полководцем триумфальным был.
!
В одну из самых богатых
Восточных провинций
требуются отборные легионы.
Опытные легаты.
Авторитетные центурионы.
Высокородный патриций,
видите кровь, слышите стоны?
Люди оттуда бегут, миллионы,
к варварам готам.
Но тем не годится
для устрашенья теперь говорить
«H?nde hoch!»
Невыносимо немыслимо плох
стал этот мир.
Лучше в нём не родиться.
!
Тиберий, будем безучастно ждать
на вымышленных антикварных виллах
на голубых скалистых островах.
Пока не сменится монарх.
Пока не рухнет
на запад солнце и не прекратит
вставать с востока.
Пока в учебники истории не впишут,
что сегодня
творится
полный швах!
ЛЮБЛЮ КАЛИГУЛУ!
Что о нём напишешь, о жёстоком,
о чудовищном маньяке-монстре,
сестролюбце, самодуре,
доброго?
Растерялась… Разве, что любил
жемчуг,
или что архитектурой
увлекался бешено затратной?
Или то, что в детстве умилял
молодых солдат и ветеранов
мальчик маленький в военной форме?
Вырос и хотел казнить мятежных
в давнем прошлом,
каждого десятого?
Не для пополнения казны
Исключительно свершались казни!
Это первый древнеримский хоррор!
Вспоминаю с дрожью до сих пор.
Из Египта древний обелиск
Гай доставил украшеньем Цирка.
Был доволен, видя сотни лиц,
Рты раскрывшие от изумленья.
Сотни лет пройдут, и христиане
Установят символ в Ватикане
С надписью «Воззрите Крест Господень,
Сгинь, нечиста сила!!!»
Знать не зная,
За Петра и Павла проливая
Тонны освященных Папой слёз,
Что на Тибр его привёз сам Дьявол.
Кораблём невиданных размеров.
В человечьем облике, привёз.
В СОРОК ВОСЬМОМ ГОДУ
ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Скучно в императорском дворце Мессалине.
Мессалина ходит по ночам в лупанарий
Отдаваться каждому, в расцвете, мужчине,
Молодая и красивая дама.
Не разврат тебя сгубил, лишив и жизни, и трона,
Но любовь! Любовь запретна знатным женщинам-жёнам.
Потому в тени, платана или пинии, кроны
Меч пронзил тебя в садах знаменитых.
И забывчивый, наутро, император расспросит –
«Почему супруга не пришла на завтрак?» – прислугу,
«По борделям, что ли до сих пор распутницу носит?»
И продолжит заниматься делами.
Ты сбежала бы с сенатором, спокойно уснула
На песчаном острове, на пляже, где правильней, лучше
Было бы валяться, чем в садах от Лукулла.
Мёртвой. Но любил ли он, как ты, безрассудно?
Клеветницы постарались нарицательным сделать
Твоё имя для свободных грешниц, искренних, честных,
Утопающих в любви душою, разумом, телом.
Но, поверь мне, мы тебя не забыли,
Даже если бы любила пыль у мраморных статуй
С пенисов сметать хвостом форели, по-детски резвиться
С правом посылать весь мир и каждого на хуй,
Проститутка, хулиганка, императрица!
НЕВОЛЬНИК ТРОНА
Уставшие от тирании владыки – народ
И славные воины преторианской гвардии
Казнили и дочь, и жену. Но продолжится род,
Высокопоставленный, если найдут во дворце,
От страха, за шторой тяжёлой, дрожащего Клавдия.
Нашли. Бедный Клавдий почти повернулся в уме,
Пока мародёры-солдаты мешки набивали
Имперским добром, сотрясая дворцовые стены
Победными криками. Видел погибель свою,
Но слышал всего лишь два звука на разных частотах:
На низких – ток крови в уставшем испуганном теле,
И звонкий высокий – натянутой нервной системы.
Седели височные волосы, руки потели.
Убийцы Калигулы рыскали по анфиладам
Божественной власти. И Клавдия слушать не стали,
Надели на палец печать императорской силы.
Несчастный историк Этрурии и Карфагена
Был вынесен к рабскому плебсу, сенаторам рабским,
Предъявлен правителем новым…
За дюжину лет
Глава всего Мира не вырвал свободу из плена.
НЕРОНИЯ СУДЬБЫ
Зелёный возница не мог выносить гладиаторской крови
Как истый поэт и певец настоящий – насилию чуждый,
Боялся прогневать богов. Отвращение к пыткам
Трясло его руки.
Искал совершенства в кифаре.
Высокие штили «Сожжения Трои» едва ли
Народ, погибающий в адском столичном пожаре,
Ценить мог и не проклинать театральные бредни
Свихнувшегося императора. Уровень средний
Талантов его восхваляли неаполитанцы.
Но Рим
Понять и простить не желал. «Золотую» идею
Винить христиан в катастрофе легко подсказали
Августе, растерянной, первосвященники из
Иудеи.
Но принцепс не знал, как в историю имя его
Войдёт – три шестёрки, что первым антихристом он,
Почти ничего не имея на секту, Нерон,
Запомнится не увлечённым актёрской игрою,
Но злобным карателем «претендовавших» на трон,
Не страстным строителем Нового Рима, но жуткой
Расправой с людьми… И убийством родитель-ни-цы.
О чём был приказ отдан в ясном и страшном рассудке.
……………
На древе моем родословном
Все ветви сухие.
Рождаясь, взрослея, старея,
Возможно, жестоко,
Невинно, невидимо и постепенно
Мы все убиваем своих матерей
