ЕВГЕНИЙ ЛИНОВ. ПИЛОРАМА (продолжение)

Продолжение

       В жизни нет логической нити, которая помогает выбраться из лабиринта. Бичевский еще раз убеждался в этом.
Случайная пьянка в «Конюшне» на Канале Грибоедова спровоцировала фантастическую лавину событий. Спящий, затерянный мир памяти ожил…
–Неужели все, кто хоть малейшим причастием к судьбе оставался в памяти, на протяжении всей последующей жизни следуют за нами. Неужели в наших планетарных мирах существуют орбиты с неизбежным пересечением? – Бичевский не был фаталистом, но последнее время все острее ощущал волю провидения
Гибель Соломона сбила, нарушила и без того шаткое состояние равновесия, которое он, благодаря Зине, почувствовал здесь, в Риге. Видимо, Мельцер заплатил за какую-то большую и опасную игру Малика. Жора, вдруг, вспомнил, что Соломон и раньше часто ездил в командировки. Что в начале девяностых купил большую квартиру, престижный «Лендкрузер». Он говорил, что работает в частном КБ по созданию новых технологий в авиастроении, и Жора не сомневался, что ему хорошо платят. Но было заметно, что Мельцер резко изменился: появилась самоуверенность и непонятная скрытность. Последняя встреча с Соломоном оставила ощущение непонятного отдаления, жаль: как поздно некогда незначительные детали становятся главными элементами законченной картины…
–Я был настолько уверен, что Салик… что завтра встречусь с ним… можно, я выпью что-нибудь покрепче? -попросил Жора.
–Виски в баре. Сейчас все равно будем ужинать,- Зина встала. –Есть не хочется. Я еще барашка не переварил. Она молча вышла на кухню. Бичевский выпил полстакана «Lagavulin»: крепкий, сука. Не закусил, втянул побольше воздуха и, задержав на несколько секунд, выдохнул. Автоматически щелкнул пультом. Латвийское TV. Что-то про параламент. Латвийская речь, вернула его к мыслям о Соломоне. Он вспомнил, как бегло Салик говорил по-латышски, когда они бывали в магазинах или пивбарах. Мельцер и в школе был лучшим по-английскому. Языки ему давались легко. Жора еще вспомнил, как однажды, уже в Риге, Мельцер разговаривал с кем-то по телефону на неизвестном языке, и на вопрос, на каком языке он говорит, ответил, что это фарси. Возможно, тот, с кем он говорил, был Малик. Только день в Риге, а уже сколько всего. Жора любил чужую природу. Не в географическом, конечно, смысле – в ментальном. Лучшего способа осознать себя он не знал. Здесь алхимия, вечная тайна опыта. Когда-то, увлекшись философией, он вычитал то ли у Гоббса, то ли у Локка, что опыт – это смесь чувственного восприятия и сознания. Чужое – всегда является фильтром собственного сознания, это важно, когда наступает время пограничного состояния. Трагедия в том, что собственные привычные слова постепенно теряют глубину понимания, они начинают указывать на названия вещей, на их имена, которые, в конце концов, превращаются в идолов. Именно чужое заставляет нас очищать свое сознание от налета незыблемости собственных представлений…
Смерть Соломона заставила Бичевского вспомнить некоторые детали их последней встречи. Мельцер говорил, об отъезде в Израиль, как о решенном семейном деле. Они съездили на дачу: двухэтажный домик, по нынешним временам небогатый, тогда показался Жоре вполне солидным. В ста пятидесяти метрах от моря, среди сосен, он смотрелся современно. Похожий на бунгало, с остекленным со всех сторон вторым этажом, он напоминал загородный дом из киношной американской жизни пятидесятых. Они поднялись на второй этаж. Большое низкое Солнце, подрезанное холодным диском моря, истекало янтарем.

–Красиво,- сказал Салик,– ты бы не хотел купить такую дачу? — неожиданно спросил он у Жоры.
–Сколько стоит такая?- Бичевский не думал о приобретении, из любопытства спросил.
–Думаю, баксов двадцать… тысяч, как ты понимаешь,-улыбнулся Соломон, — я так сказал, мы ее уже продали. Вот, возвращусь из Маргилана, тогда можно будет готовиться к отъезду. –Вы уже решили, где будете жить?
–В Эйлате, там для жены работа по специальности. Она эндокринолог. Я помогу ей клинику открыть, а сам буду заниматься хозяйством и путешествовать. Давно мечтаю.

–У тебя есть деньги? – Жора сам не ожидал своего вопроса, он выскочил сам собой.
Мельцер почему-то грустно посмотрел на Бичевского, это было заметно:
–Много будет зависеть от поездки в Маргилан. Очень много…- задумчиво сказал он, затем подошел к вазе с сухими цветами, аккуратно вынул стебли, перевернул ее и вытряхнул на ладонь небольшого размера мундштук с серебристой насадкой.
–Если дашь слово, что не будешь задавать вопросов, я покажу тебе одну вещь. Такую ты, наверное, никогда не видел,- он открутил насадку и нажал маленькую кнопочку на корпусе. Послышался металлический щелчок.

–Теперь внимательно смотри на репродукцию над столом,- он нажал кнопку еще раз. Бичевский смотрел внимательно, но ничего не увидел, только снова услышал уже знакомый щелчок.

–Пойдем,- позвал Соломон и подвел Жору к натюрморту, -видишь? — он показал на маленький прокол в розовом бутоне, снял репродукцию, достал из ящика стола пинцет и вытащил из стены иголку, похожую на патефонную, только гораздо более тонкую, с раздвоенным жалом, как у змеи. — От этого умирают мгновенно, за двадцать секунд.

Бичевский почувствовал холодок и что Мельцер не блефует, но он дал слово , что не будет задавать вопросов. Теперь он понял, зачем Соломон ездил в Узбекистан…  Зина всегда была потрясающей…  Но, чтобы женщина столько соединяла в себе одной! Горел лес человеческой дремучести, плавилось сознание, пространство, время. Тунгусский метеорит сумасшедшей страсти почти не оставил Бичевскому шансов на дальнейшую сексуальную жизнь. По крайней мере, месяца на два. Не про него ли были написаны эти бессмертные строки: «… и вновь я ощутил…».

Ему фартило ощущать, наслаждаться неоправданно часто; он знал это и, будучи вовсе не суеверным, все же, где-то в глубине непонятного ему самому состояния, испытывал страх. Расплата всегда про исходит в другом измерении, в друго й счастливой случайности. Она отложена точно так же, как выстрел Сильвио, и приходит не звано…
Зина сделала все, чтобы он проклял день расставания. Но без развязки своего запутанного дела, он ничего обещать ей не мог…
Она, как всегда, держалась хорошо: когда привезла для него выправленные документы, когда провожала их с Маликом в аэропорту. Сколько она заплатила за это: исковеркать полжизни, ради вот этой, ума лишающей недели. Если бы только могла, она сама бы поехала в этот ненавистный город Лос-Анжелес. Ей на минуту стало смешно и стыдно за глупость и беспомощность. Нет, не стыдно – смешно.
Перевернутое время Голливуда. Изнанка земли. Обнаженные люди. Ода тщеславию и успеху…
У Малика дом в тихом районе Эль Пуэбло, рядом с гольфклубом. Их встретил водитель на удлиненном Линкольне «Континенталь» — 95 года. Хрустящая кожа, как только с конвейера. Запах дорогой машины особенный, даже железо пахнет духами. Сколько градусов за стеклом? По Цельсию, по Фаренгейту? Жарко, как в преисподней. Влажно. Тихий Океан. Он дарит здоровье здоровым, больным красоту и надежду.
Мексиканец-дворецкий услужливо заносит багаж. В Эль Пуэбло Малик держит бойцовых Стаффордов. Здесь это модно. В Риге у него Азиаты – любимые псы. Здесь – нет особой необходимости держать собак, но из солидарности держат многие. В таких районах города, как Эль Пуэбло, русских эмигрантов почти нет. Дорого. Бичевского провожают в правый флигель. Здесь тихо. Из окна виден каскад, убегающий куда-то в заросли тропических растений.
Из спальни выход в бассейн. Голубая вода. Скрин от москитов. Жора пробует воду. Прохладная. Дворецкий делает знак, ведет к Малику. Огромная комната со стеклянной стеной открывает панораму на флору.
–Ну, как тебе,- Малик улыбается крупнозубым ртом.
–Очень.
–Сегодня отдыхай. А я дам задание, чтобы навели справки. Если они в Калифорнии, мы быстро решим твой вопрос. А если нет, поищем. Не беспокойся. У меня надежные люди.
–Я хочу искупаться,- Жора чувствует стеснение.
–Какие проблемы. Есть же бассейн. Ты не стесняйся, Георгий. Здесь ты дома.
Бичевский возвращается во флигель. Раздевается, ныряет в прохладную воду. Долго держится под водой: не хочется выходить…
Как давно он не испытывал таких ощущений. Может быть, в детстве, когда жил с родителями в южном городе… Он помнит… Утро, не знойное солнце еще не прогрело эфир. Еще не поплыл асфальт, и поливальные машины гонят грязные струи вдоль бордюров. Немноголюдные набережные чисты, и под акациями много прохлады. Большая река тихо подлизывается к бетонному берегу. Городские купальни пусты. Крашеные доски настила отдают ступням мягкое тепло. Запах воды. Свежо. Жора пришел первый: из раздевалок еще не тянет мочой. Тихо. Ни громких ругательств бухих парней, ни плача маленьких купальщиков, которых мамаши ругают за непослушание, ни сексуально озабоченных парочек, сливающихся в долгих поцелуях. Жора один. Он долго не выныривает из воды, считает: сорок два, сорок восемь, пятьдесят четыре… виски отбивают секунды. Вот уже почти полторы минуты, и он вылетает как пробка – из глубины, хватая воздух ртом, быстрыми саженками достигает загородки купальни и, мощно подтянувшись руками, выпрыгивает на дощатый настил, ловко усаживаясь на краю бассейна. О, если бы Краснова видела, как долго он может держаться под водой… Но она не ходит в купальню. Она в пионерском лагере имени Павлика Морозова…
Дворецкий ждет, пока Жора вынырнет. Приглашает. В белых шортах и в свободной батистовой сорочке Бичевский похож на янки. Еще бы черные солнечные «Армани», и он – голливудец. На веранде, выходящей к каскаду, накрыт стол. Много фруктов. Посреди огромное блюдо с лобстерами, вино во льду. Предзакатная киноварь (будто вспороли огромную рыбу, плывущую по небу) смешивается с голубым и молочным в кровавый коктейль. Вечерний бриз от океана доносит влагу.
–May be, do you want anything?- с акцентом спрашивает мексиканец.
–Never fear,- Жора еще не забыл простые фразы. Несколько лет назад, когда он приезжал в Америку, специально запоминал для разговора на улице. –Your name is Georgy? – Yes.
–Arrived from Russia? –Yes, I have come from St. Petersburg.
–O.K.- говорит мексиканец, он чувствует некоторое напряжение.
Бичевский усаживается за стол. Лобстеры издают потрясающий запах, ужасно хочется есть. Но он испытывает стеснение, и без Малика приступать к трапезе не решается. Вина, все-таки, наливает. Оно терпковато. Жаль, не узнал имени дворецкого, спросил бы водки или виски, наконец. (-Как это есть по-английски,- с иронией произносит он про себя… -What eat better than Russian vodka!) Появляется Малик. Он в хорошем расположении: сразу подходит к столу, наливает вина в фужер.

–Почему не ешь? Меня ждал? Надо было не ждать, я мог задержаться. Бичевский намеренно не задает вопросов, но Малик говорит сам: — Девушку Ксюшу мы, кажется, отыскали. Говорю – кажется, потому что люблю проверенные факты. Но завтра будут фотографии. А вот, с приятелем твоим дело обстоит потруднее… — Малик отламывает большую клешню,- твой Лернер под хорошей крышей. Здесь нужна осторожность и
неторопливость. Иначе проколемся и все испортим… Ну, за почин?
Малик осушает фужер, а Жо ра делает маленький глоток и приступает к деликатесу.
–Ты что-то не пьешь? Вино не нравится?- с пониманием спрашивает Малик,- я и сам не очень винный человек, я коньячный. Луис?- он зовет дворецкого. Тот появляется удивительно быстро, несмотря на свою полноту.
–O.K., I understand. Vodka, — он смеется. –Immediately.
Луис приносит большую бутылку «Смирновской» и оригинальную «Remy Martin».
–Вот, теперь другое дело,- говорит Малик, он что-то шепчет Луису, и тот вскоре возвращается с большим блюдом мясного ассорти с зеленью.
–Завтра поедем в мой любимый мексиканский ресторан «Лос Кабос». Пальчики оближешь, — он посмотрел на реакцию Георгия. – Не волнуйся, дела прежде всего. Но от наслаждений отказываться не надо.
–Малик, мне показалось, что по поводу Ксении ты сомневаешься…
–Пока не получу точных доказательств, буду сомневаться. Но факты обнадеживают.
Дело в том, что у Лернера есть дом в Сан-Диего, записанный на мать, но она живет в Израиле. Недавно там появилась молодая женщина, очень похожая на нашу героиню. Вот и все,- Малик делает долгий глоток «Remy» и добавляет: — Почти уверен, что это она.
–Неужели все так банально?
–Не думаю.
–Ну, как же, если меня должен был убрать их человек, тогда он прекрасно осведомлен, что я остался жив, а значит…
–Это ничего не значит,- перебивает Малик,- здесь ты бесправен, у тебя нет никаких возможностей… а у Лернера – гражданство и американская защищенность. Они могут обвинить тебя в посягательстве на частную жизнь.
–Пусть так, но ведь я могу предпринять какие-то непредвиденные ходы…
–Вряд ли они этого опасаются. В Америке все права для тех, кто имеет гражданство. Для остальных практически ни-че-го.
–Значит, наш вояж бесполезен?
Малик разламывает лобстера: – Разливай, ты совсем мало пьешь. Он оттягивает с ответом, но видно, что обдумывает ситуацию.- Давай все же определимся, чего мы хотим…
–Честно? – Жора смотрит на своего визави,- тогда, по горячке очень хотелось наказать. Они не должны были так поступить. Слишком всё как-то паскудно …но, сейчас, уже злости нет.
Для начала – в глаза хочу посмотреть… друзьям,- он выделяет последнее слово.
–Ради этого не стоило так далеко ехать,- говорит Малик.
–Может быть, ты прав. Но я хочу понять… зачем столько клоунады… я ведь знал, на что шел. Меня можно было не бояться. Не пойму, логики здесь нет… м-да.
–Ну, почему же? Они это делали не только для тебя. Им нужна была легенда.
–Тем более глупо. Тогда уж надо было доводить до логического конца – с похоронами. Нет людей – нет
проблемы. А здесь все наоборот: мало того, что они исчезли, наделав столько шума, так еще и на меня покушались неудачно.
–В чем-то я могу с тобой согласиться, но в принципе… они же не собирались возвращаться. Экстрадиции из Америки нет. В любом случае тебя они отрезали, по крайней мере, так они считали. И вообще, мне кажется, что убивать тебя не собирались. Сам посуди…
–Кажется, ты прав. Если бы хотели – убили.
-Отсюда следует, что тебя просто использовали. По-дружески.
–Помню, один приятель, которого я считал другом, сказал мне, что друзей нет – есть заинтересованные люди. Он оказался прав. Я не склонен сейчас философствовать, но дружба, в любом случае, строится на обоюдном интересе. Только вот, слово «за-интересованный» носит сомнительный оттенок.
–Пожалуй, у меня есть вариант… но его надо как следует обмозговать. Сейчас уже поздновато, ты не хочешь искупаться в бассейне?- спрашивает Малик.
–Нет, я уже искупался. Лучше отдохну,- Бичевский поднимается. –Кстати, Малик, у тебя нет, чего почитать?
Дурацкая советская привычка.
–Ну, как же, Айлынбай без книг не может. Библиотека рядом с твоим флигелем, через family room.
–Тогда до завтра. Спасибо за все.
Бичевский удивлен богатым убранством: библиотечная комната – в самых лучших традициях восемнадцатого века. По стенам – на стеллажах из ценного дерева от пола до потолка стоят книги в дорогих переплетах. Письменный стол на причудливых ножках, затянутый темно-зеленым сукном, венчается великолепным прибором из серебра с инкрустациями черным агатом. Старинная лампа времен конкистадорских походов в Центральную Америку и огромный антикварный глобус на точеной ноге, стоящие на полу в томном освещении готического окна, придают интерьеру необыкновенную романтичность. Витраж, пропускающий свет в комнату с левой стороны изображает портрет Джорджа Вашингтона. Здесь маленький Айлынбай, видимо, мечтает, открывая свою Америку. -Деньги имеют хороший вкус,- думает Бичевский, но тут же возражает сам себе, вспомнив извращенные пристрастия российских нуворишей. Узбеку Хуршедову во вкусе отказать нельзя…
Темно-коричневый кожаный переплет, расписанный золотой азбукой в стиле японской Катаканы. 1979 стихотворений — танка в переводе на русский (И.А. Боронина). Бичевский раскрывает книгу: тончайший пергамент хрустит пятистрочными СИНКОКИНСЮ (Славословия).
Пятьдесят четвертая страница. Свиток 10. Песни странствий.

Тадамине

Как до небес, далек
Путь на восток.
Скажи мне, о, гора Сая-но Накаяма,
Ужели здесь лежит
И мой последний путь?

–Надо же, какое совпадение планид,- Бичевский удивлен. Он перелистывает с десяток страниц, потом еще несколько, и взгляд его ловит вторую танка: Страница семидесятая.

Сайгё-хоси

Не думал я,
Что доведется
В такие годы
Опять переходить тебя, гора
Сая-но Накаяма!

Самое странное, что эти две танка, принадлежащие разным поэтам и отражающие очень похожие глубокие пограничные состояния, заканчиваются совершенно разными знаками.
Одна – вопросом, другая – восклицанием… Вот и время: из настоящего переходит только в прошедшее…

Бичевский подумал, что в жизни возбужденные восклицательные знаки, со временем, начинают загибаться, превращаясь в вопросительные, по мере убывания восторженности и оптимизма. У одних – долго и болезненно, у других – подобно сгорающей спичке… Где-то совсем близко часы сыграли аллилуйю уходяшему дню. Мягкие удары курантов отсчитали ноль пятнадцать. Бичевский отложил фолиант. Океанский зефир, заполнял комнату, погружал в дрему…

Проснувшись, Жора вышел на воздух. Припекало. Линкольна не было. Гаражная дверь была поднята, и он черным пустым пятном зиял в белизне фасада. Великолепная голубая вода, с прозрачностью глазной линзы, позволяла читать текст на дне бассейна. Это было типично американское приветствие, с пожеланием здоровья и счастливого дня.
-Кто-то же придумал,- Жора улыбнулся.- Наверно и все так улыбаются, кто видит.
Он разделся догола и нырнул. Полчаса в воде завели его, зарядили энергией. Луис уже колдовал у стола. Фарфоровый чайник на подогреваемой подставке поигрывал крышкой. Сливочница аппетитно манила каймаком. Свежие круасаны громоздились горкой в плетеной хлебнице, и в криманке на тонкой ножке посверкивало на солнце кизиловое варенье.
–Good morning, Georgy. Host guickly come back, — сказал Луис.
–Exceliently,- Бичевский испытывал совершенно необъяснимое состояние подъема, более того, уверенности, что скоро все проясниться.
В конце концов, он мог и не ввязываться в эту игру. Пятисотник, упавший на счет Матвея Новикова, позволял ему жить безбедно. Во всяком случае, определенное время. Деньги можно было вложить с умом, начать собственный бизнес. В России – полмиллиона долларов давали хорошую возможность для старта.
Но… Бичевский не был уверен, что бескорыстные ребята, которые убеждали его в справедливости отечественного правосудия, не отпилят пару-тройку нулей от пятисот тысяч во имя торжества справедливости. Российское искусство юриспруденции не включало композицию из древнего права, обеспечивающую денежное возмещение потерпевшему за нанесенные ему телесные повреждения или ущерб. А камерную музыку Бичевский не понимал. Он вспомнил своё обещание Виктору и позвонил Матвею. –Моть, переведи на счет Виктора в Петербург тридцать пять тысяч гринов.

–Я даже не спрашиваю, зачем? Видишь, какой у тебя друг,-сказал Новиков.
–Ты хоть и Новиков, но друг-то старый, проверенный. – Спасибо.
–Тебе спасибо. Кстати, ты можешь пользоваться счетом, если нужно.
–Бич, так, кажется, мы тебя звали в юности, я достаточно богат, чтобы отбирать у друга последние пятьсот тысяч баксов. Я тебе скажу, как русскому другу: у жидов есть плохая манера – зарабатывать.
–Ну, мало ли…
–Когда мало, Жора, мы – делимся. Скоро у евреев праздник Пурим, а он – именно на эту тему, чтоб ты знал.
–Ну, хорошо, переведи. Не забудешь?
–Юрист не должен ничего забывать, иначе забудут его.
Бичевский позавтракал и отправился в библиотеку. Без хозяина дома он не решался на прогулки. Да и пешком здесь было не принято. Разве что по окрестностям. Богатые – любители рококо: свой ареал, своя крепостная свобода… Он зашел в спальню, захватил томик «Синкокинсю» и проследовал в библиотеку. Ему хотелось чего-нибудь из нашумевших литературных опусов. Сорокин или Ерофеев? Сорокин пошумнее. «Очередь» – прочитал он в оглавлении. Пролистал несколько страниц – забавно: совсем нет авторского текста. Начал читать и увлекся. Бичевский не заметил, сколько пробыл в библиотеке. Он даже не расслышал, как вошел Малик. –Ты, я вижу, заядлый читатель…
–Был заядлый. Отец приучил. В детстве при любой возможности затаскивал меня в книжный. Я очень любил запах. Свежая типографская краска чуть не сделала меня токсикоманом… Шучу… А любовь и привязанность осталась. Сейчас уже реже читаю, но за изданиями слежу. Дурные привычки неискоренимы.

–Ты обедал?

–Что, уже время обеда? Неужели я так увлекся…

– Половина третьего.

–Ого!
–Тогда прошу. Я сам голоден, как сто чертей.

Они вышли на воздух. Пекло. Стол переместили под шелковый шатер небесного цвета. Большие воздушные проемы придавали ему вид гигантского осьминога, вылезшего на сушу. Но ветра не было, и Луис принес большой беспроводной вентилятор. Они сели за стол.
–Вот, посмотри,- Малик положил перед Бичевским большой глянцевый конверт.
Жора вынул фотографии. Люди Хуршедова хорошо знали свое дело. Снимки были очень подробными: в автомобиле, в бассейне, в ресторане, в супермаркете, даже в спальне. Везде одна… Нет, вот с кем-то разговаривает на пляже. Человек не знаком.
–Что скажешь?- Жора так долго рассматривал, что Малик извелся.
–Если отрезать голову, это она. Особенно – в спальне. Но в лице что-то испорчено. Даже не важно, что здесь она брюнетка, но лицо…
–Что изменилось?
–Стало не таким красивым.
–Я вижу, ты успел оценить ее красоту…
–За оценку мне даже хорошо заплатили.
–Редкая женщина бывает благодарной.
–Ты прав, Малик, редкая.
–Неужели так зацепила?
–Осколок.
–Осколки надо удалять. Они доставляют неприятности.
–Поэтому я и решился на операцию. Спасибо тебе.
-Это только начало. Я думаю, она живет не под своим именем,- сказал Малик,- нужен неординарный ход. А какой – это выбирать тебе. Мое дело предложить.
Луис подал обед: черепаший суп, отварная говядина с чесноком и хреном, оливки с анчоусами, «Пульке» из агавы и огромный, разрезанный на доли, арбуз.
-Мои люди не могут найти Лернера. Пока не могут. Скорее всего, он в Маниле. Я отправил Куонг Ки ориентировку и фотографию Бориса.
–Откуда фотографии? – Жора с интересом посмотрел на Хуршедова.
–Ну, это совсем просто: голливудские архивы. На сайте есть все.
–А если он тоже изменил внешность?
–Возьмем у него ДНК … или сделаем пирьке,- Малик расхохотался и добавил: есть много разного вокруг, мой друг Горацио… Бери арбуз – он хорошо промывает…- Малик выбрал сердцевину и положил на тарелку перед Бичевским.
–Арбузы – это моё детство. Я ведь на юге родился, в Прикаспийске.
–Тогда я молчу.
–Знаешь, как там делают тюрю из арбуза?
–Нет.
–Срезают сверху корку по кругу, затем длинным ножом измельчают мякоть внутри арбуза, примерно половину мякоти вычерпывают, крошат туда свежий ржаной хлеб и все это заливают водкой до краев. Закрывают той же самой арбузной шляпкой и дают настояться минут двадцать. А
потом – едят столовыми ложками…
–Первый раз слышу.
–И закусывают всю эту жуть – ястычной икрой. Это – улёт!
–Страшный ты человек, Георгий.
Они долго смеялись, когда Жора рассказал, как однажды они угостили тюрей немца-орнитолога, приехавшего в прикаспийский заповедник. У того сразу – сопли, слезы, тюря носом пошла…
–Я хочу немного отдохнуть, потом позвонить в Ригу, с сыном поговорить,- сказал Малик, –Если хочешь, могу связать тебя с Зиной,- он посмотрел на Бичевского.
-Пока не надо. Она переживает, не хочу тревожить ее по пустякам.
–Как скажешь, Георгий. Малик позвал дворецкого, велел убрать со стола и откланялся. Жора тоже, почувствовав послеобеденную тяжесть, решил прилечь и если не удастся поспать, дочитать Сорокина.
Бичевский заснуть не смог, несмотря на то, что его клонило. Он заканчивал роман, когда Луис появился в его покоях: –Mister, host inviting you, — он оторвал Бичевского от чтения.
Жора прошел в большую комнату с баром. Сидя на диване, Малик на коленях держал ноутбук. Жестом пригласил присесть рядом.
– Как ты думаешь, кто это? – спросил он.
–Борис, кто же еще. Он поменял картинку: –А – это?
–Трудно сказать… похоже, что тоже он. Нельзя увеличить?

–Можно, но фотография будет нечеткая,- вот, смотри… вроде, неплохо.
–По всему – это Лернер, но у него парик.
–Ты прав. Вот его фото в номере гостиницы, до выхода в город. А вот – он уже садится в такси. –Его легче узнать, чем Ксению.
-Потому что он особенно не маскировался. В Маниле ему нечего опасаться, как он думает, и этот парик – на всякий случай. Здесь, в Лос-Анжелесе, я полагаю, он был бы более бдителен.
–Что ж, дождемся возвращения?- Бичевский посмотрел на Малика.
–Всё зависит от того, как он себя поведет. Сейчас мы не знаем, что он задумал. Вполне возможно, что он вызовет Ксению, и это будет означать, что они не вернуться. Здесь надо успеть сориентироваться.
–Почему, ты думаешь, что возможен такой вариант?

–Куонг Ки получил информацию, что Лернер приобрел активы «Standart Ore Limited» в Кейп-Йорке на Северо-Востоке Австралии. Фирма добывает бокситы. Но это надо проверить. Если так, то достать их будет очень трудно, так как это связано с большими затратами. Игра не стоит свеч…
В любом случае, Куонг Ки предупредит нас. Не унывай.
Бичевский молча вздохнул.
–Вечером мы едем в мексиканский ресторанчик, я обещаю тебе острейшую кухню «Чиканос». Во всей Америке такого больше нет.
Из ресторана они вернулись за полночь.
–В бассейн? – спросил Малик.
–Обязательно, только переоденусь. В ресторане было ужасно душно, я весь пропотел.
Они минут двадцать поплескались в прохладной воде, попили соку и пожелали друг другу спокойной ночи.
Жора заснуть не смог. Поворочался минут пятнадцать, почти задремал, но даже в легкой дреме мысли о Борисе и Ксении не давали покоя. Пробили куранты. Час сорок пять. Он прошел в библиотеку. Зажег канделябры. Взял Чехова. Короткие рассказы он перечитывал много раз, и каждый – открывал для себя новые смыслы. «Толстый и тонкий» – еще в шестом классе именно этот рассказ влюбил его в Чехова. Потом Бичевский перечитал всё собрание. Бывало, что он возвращался к какому-то автору через несколько лет, но к чеховской прозе – при каждой возможности с особым желанием…
« …От него пахло Хересом и Флердоранжем…» — почему запомнилось именно это?
Полная Луна пробила небесную тучность, завязла в мозаичном фильтре витражного портрета Вашингтона. Яркий сноп фар издалека несколько раз перечеркнул панорамное окно. На какое-то мгновение комната угасла, словно повысилось сопротивление реостата, но тут же заполнилась собственным освещением. В ночной тишине послышался мягкий хлопок автомобильной двери. Бичевский понял, что если машину впустили в такое время, значит, дело неотложное. Пришел заспанный Луис, сказал, что Малик ждет у себя. Жора накинул сорочку, натянул шорты и прошел в хозяйский флигель.
–Я оказался провидцем,- сказал Малик, не дожидаясь вопроса,- Ксения вылетела в Манилу. Часа два назад. Он помолчал, потом добавил: -У нас остается только один вариант – лететь к ним. Ты готов? Чем быстрее ты примешь решение, тем лучше.
Бичевский был не то чтобы растерян – не готов к такому быстрому повороту событий. Ему надо было подумать, взвесить все за и против. Чего, собственно, он добивается. Малик был прав, когда задавал этот вопрос. Месть – слишком мелкая расчетная монета. Что даст ему встреча в Маниле? В крайнем случае – полный расчет, еще пятьсот тысяч… А дальше? С другой стороны, полмиллиона – деньги немалые… –Дорогой Георгий,- Малик угадал мысли Бичевского,- если мы летим в Манилу, если мы встречаемся с Лернером, то пятьсот тысяч баксов – это не та цена, которую они должны заплатить. Здесь, в Лос- Анжелесе я готов был оставаться твоим другом и филантропом, но Филиппины – совсем другое дело. Мои люди работали, и я обязан отблагодарить их. Даже если ты откажешься, я все равно ничего не смогу остановить. Так что решай. До утра у тебя есть время. Самолет завтра в двенадцать. Прости, так устроен этой безумный мир…
Бичевский спал плохо, если это вообще можно назвать сном. Уже в восемь часов он вышел из бассейна. Несмотря на бодрящий моцион, чувствовал себя разбитым. Не лететь Жора не мог. Кем бы он выглядел перед Маликом, и тем более перед Зиной. Он должен… Как он ненавидит это дурацкое долженствование. Оно разъедает, выворачивает душу. Самое противное состояние – долженствование. Оно превращает человеческую свободу в говно. Оно неотвязно, как собственная вонь. Как запах от собственных носков. Долженствование – не болезнь, а причина болезни. А это намного хуже, потому что причину искоренить почти невозможно. Она в голове…
В Маниле они устроились в маленьком частном отеле на Padre Burgos возле Rizal Park. Куонг Ки – маленький аккуратный таец был очень приветлив. Вполне добродушное лицо. Китайцы умеют хранить свою силу, благодаря внешней невозмутимости. Он неплохо изъяснялся на русском. Вспомнил Мельцера: Ки тоже учился в Рижском авиационном, но с последнего курса ушел. Что-то случилось…
Бичевский старался меньше задавать вопросов. Ки уверил, что встреча с Лернером уже обговорена с его покровителями, и вечером он скажет, где и когда.

– Встречаться будем с Борисом или с его хранителями?-спросил Жора, когда они с Маликом остались вдвоем. – Конечно с Лернером, но в присутствии. Такие правила.

–Это не опасно?
–Не думаю. Пока не известна степень противоречий, нам ничего не угрожает. Но Куонг предпринял все необходимые меры. Не дрейфь.
–С чего ты взял, что я сдрейфил. Просто хочется понять, как себя вести.
–Надо быть готовым ко всему. Мы будем настаивать на компенсации за твой риск. Поэтому, неизвестно, как они отреагируют. Люди не любят расставаться с деньгами, особенно с большими.
–С большими? – Жора понял, что речь не о пятистах тысячах и даже не о миллионе.
–Твои деньги мы отобьем легко, а наши – могут напрячь.

–Я понимаю, что Ксению нам не покажут…- Бичевский сказал утвердительно, но было похоже на вопрос.

Малик улыбнулся: — Осколок… я понимаю, но ты сам согласился на операцию, поэтому – забудь, это не станция Луговая. Это – Филиппины. Азия,- он поднялся из кресла. –Георгий, я предлагаю поужинать, выспаться, а завтра со свежей головой провести переговоры.

–Я в этом мире затерян и принадлежу Фортуне.

–Вот-вот, главная человеческая ошибка – фатализм. Новый Завет поселил в человеческом сознании Апокалипсис, а новая цивилизация – деньги. Единство и борьба противоположностей. Но энергетика денег выше закона равновесия. Их накопление создает разрушение человеческой гармонии. Деньги пример разрушения, которое приносит удовлетворение.

–Но жизнь, ведь, тоже саморазрушающийся механизм, а лучше жизни ничего не придумано.
–Мне повезло,- сказал Малик,- в Ташкентском университете преподавал потрясающий опальный философ Семен Давидович Либов (его сослали в Узбекистан при Сталине) и я два года посещал его лекции.

–Ты же учился в Риге?

–Да, в Риге, и закончил, как ты знаешь, Авиационный. Но, благодаря моему отцу, я пользовался неограниченными возможностями и с девятого класса слушал в университете курс философии. Мой отец был загадочным человеком. Принадлежа к партийной элите (мой дядя Шараф – первый секретарь ЦК Узбекистана), отец дал мне неограниченную свободу. Он сам направил меня к Либову. Видимо, не верил во всю эту коммунистическую хрень. Но теперь я понял, разрушение, происходившее в отцовском сознании, сублимировало моё,- было заметно, что это воспоминание доставляет ему удовольствие… – Я ведь закончил аспирантуру по специальности Философия. Моя работа называлась «Диалектика взаимодействия сил притяжения и отталкивания» – он заулыбался: – Она же меня и оттолкнула… Ладно, это все лирика…

Жора понял, что Зина была права. Малик Хуршедов был очень непростой человек. В нем крылась тайна гиперболоида. Только инженером, владеющим этой силой, был не Гарин, а Хуршедов.
–Через пять минут я спущусь в ресторан,- сказал Малик. Бичевский прошел к себе в номер. Окна выходили на оживленную часть улицы: очень много велосипедистов. Он минут десять постоял в раздумье, зашел в ванную, вымыл руки, освежил лицо и спустился в ресторан.
Войдя, Жора заметил поднятую руку: Малик сидел у окна за столиком. Время было для ужина, и все столики были заняты. Ресторан привлекал посетителей. Высокий тембр китайской речи наполнял зал непривычными для российского уха звуками.
Малик заказывал. Принесли много разной еды: Жоре показалось, что количество блюд не имеет числа. Хрустящая «Утка по-пекински» в плену экзотической растительности возбуждала дремлющие рецепторы. Стручки Сычуаньского перца, возлежавшие на отдельной тарелочке, гипнотически притягивали взгляд.
–Попробуй это,- Малик налил в маленькие фаянсовые чашечки бесцветный напиток. Жора вопросительно посмотрел.
–Это замечательная «Маотай», сорговая водка из провинции Гуйжоу.
Они медленно пили сорговую, наслаждаясь острой китайской пищей. Через полчаса Бичевский почувствовал, что его внутренности сгорают на медленном адском огне. Ощущение сплошного абсцесса. Было ужасно вкусно, и Жора старался не подавать виду, что его печень поедает страшный китайский дракон.

–А теперь – чай, волшебный китайский чай. Он умиротворяет желудок и восстанавливает равновесие,- сказал Малик.
Китаец-официант скользил от столика к кухне и обратно, создавая эффект полного своего отсутствия, при том, что стол наполнялся каждую минуту чем-нибудь новым. Живя в тесноте, китайцы научились не вторгаться в чужое пространство. Они наполняли мир огромной тенью летящего огнедышащего дракона с чайными глазами невозмутимого болванчика.
После двух чашек чая появилась приятная расслабленность. – Теперь я хочу сообщить тебе, кое-что,- Малик приложил салфетку к губам,- на встречу ты не идешь. Жора даже не задал вопроса, только выжидающе посмотрел. –Куонг Ки получил информацию, которая меняет дело. Я сам ничего не знаю. Кроме того, что встреча завтра в час дня.

– Где?
–В деловом районе Макати, в торговом центре «Глорьетта». Там много ресторанов и баров,- он сделал паузу…- я тоже буду действовать по инструкции Ки. Он встал из-за стола: -Теперь желательно выспаться, как следует. У меня еще разговор с Ригой.
Они расстались. Бичевский, до сих пор чувствовавший хоть какую-то определенность, теперь наполнялся смутой… Почему Малик безоговорочно верит Куонг Ки? Он слышал разные истории про китайцев, особенно про островитян. Рижский период приятельских отношений с Ки был уже так далек, а новое время выставляло другие условия, в которых были неуместны душевные порывы. Малик, конечно, зубр, знает, что даже деньги не делают человека преданным  forever. Всегда находится тот, кто заплатит больше. Но, что изменилось в условиях, о которых договорились вчера?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…