СОФИЯ ПРИВИС-НИКИТИНА. Рассказы.
СУП ИЗ ЛИФЧИКА
Этот рассказ вышел в победители на конкурсе организованном издательством « Русский стиль» в Германии. Раздел « Любовь и романтика» 2015год. Подробности в конце рассказа.
СУП ИЗ ЛИФЧИКА
Этот случай приключился со мной много-много лет назад. Я была ещё четырнадцатилетним подростком. Мой брат был старше меня на три с половиной года. Он не только слыл отчаянным меломаном, но и был ещё талантливым организатором. Сколотил группу из четырёх человек, и они «лабали» на свадьбах и в ресторанах.
Были в городе довольно популярными личностями. Репетировали, где придётся, а часто и у нас дома. Я сидела в большой комнате и делала вид, что учу уроки. Брат нервничал и посылал меня подышать свежим воздухом.
Но я округляла глаза и корчила из себя гимназистку.
Я не могла уйти от этой музыки и от Юры Васильева. Он играл на бас-гитаре и красив был, как Аполлон. Влюблена я была безнадёжно, но по самую макушку.
Мама домой приходила поздно. Так что квартира была в полном распоряжении этих оболтусов, но под ногами крутилась эта несносная малявка и изображала симфонию труда.
Как-то утром мама очень торопилась на работу. Оставила на столе пять рублей и сказала мне:
— Солоха! После школы зайдёшь в магазин, купишь упитанного цыплёнка и сваришь куриный суп. Добавишь морковку и лук, а потом лапшу. Ещё купи молока и хлеба. Остальное в доме есть. Сдачу можешь оставить себе на леденцы!
Про « Солоху» не удивляйтесь. Это прозвище я получила с пелёнок. Говорят, за несносный характер. Я, конечно, в это не верю, хоть и ношу его по сей день ( я имею ввиду прозвище). Но я уже смирилась. Не я последняя, чью тонкую душу не в силах понять грубые и жестокие родственники.
Дело не в этом. А в том, что после школы я прямиком попёрла в магазин. Он у нас был двухэтажный. На первом — всё про еду, а на втором… Платья, кофточки, платочки, сумочки, духи. Постоишь, посмотришь, приобщишься, и вроде можно дальше жить, ходить в школу, безнадёжно любить Юру Васильева.
Поднимаюсь на второй этаж, а там очередь в галантерею. Дают лифчики невиданной красы, как в импортных фильмах: кружево тонкое, чашечки твёрдые! Сплошная красота и разврат. Я встала со всеми. Но моего номера не было. То есть моя грудь не тянула на тот номер, который был. Но я трезво рассудила, что к лету там обязательно подрастёт.
И вот я в футболочке с пуговками. И если первая, вторая пуговки, ну случайно, конечно, расстегнутся, то кружево выглянет и вспенится своей непорочной белизной прямо на Юрку! И он, наконец-то, увидит, что я никакая ни Солоха, а самая что ни на есть, раскрасавица.
Лифчик стоил непозволительно дорого — три рубля! Но что мелочиться, когда решается судьба! Я схватила лифчик, два рубля сдачи. Уже без энтузиазма забежала в продуктовый. Купила две пачки пельменей, хлеб и молоко.
К дому неслась так, что сердце в горле подскакивало! Сейчас я примерю эту красоту на себя! Надо спрятать подальше до лета и есть одни горбушки всю зиму и весну! Тогда быстрее вырастет то, что должно заполнить тоскливую пустоту в чашечках лифчика, и будет как в заграничном кино , а может даже и лучше!
На пятый этаж взлетела стрелой. Подлетела к двери, а там уже…
» Yesterday ,all my troubles seemed so far away…» Мальчики пришли, занимаются. И Юра!
Димка, братик, сразу к сеткам, выхватил пельмени, хлеб и тянет к себе бумажный пакет. Я кричу:
— Не трогай! Это моё!
А он:
— Сейчас посмотрим!
Я в слёзы, мол, женское! Нельзя! Девичья тайна. Но, надо было знать Димку! Девичья тайна уже была на нём! Он кокетливо просил Юрку застегнуть ему лифчик!
Я убежала в комнату почти без чувств и села за спасительные учебники, но, как говорится: смотрела в книгу и видела фигу.
А через минут сорок меня позвали обедать. Я, конечно, выходить не собиралась, но Димка пришёл в комнату, повинился, сказал, что больше никаких репрессий не будет. Я железным голосом потребовала назад свой драгоценный лифчик.
— Давай мириться! Пошли обедать, всё уже готово! Да отдам я тебе твой лифчик! Что мне его носить ? Пацаны уйду и отдам! Не при них же…
Логика, конечно, в его словах была. Я протрусила за ним в кухню, не поднимая глаз. Димка громко объявил, что сейчас мы будем есть суп. Я изумлённо посмотрела на плиту. В кастрюле пузырился и кипел белым кружевом мой лифчик! Моя мечта! Моя любовь…
Дорогие друзья!
Подведены итоги конкурса «Любовь и романтика».
Авторы, чьи произведения отобраны для бесплатной публикации в «Библиотеке Русского Stil-я», обязательно отпишитесь по этому адресу: swbg@narod.ru и сообщите свои точные адреса для отсылки вам авторских экземпляров.
Итак, победители:
Кирилл Тремаскин – подборка стихов;
Виктор Сапиро – подборка стихов;
Юрий Юрукин – подборка стихов;
Марина Рокамора – рассказы: «Муза», «Маттиолы», «Помнишь»;
Софья Никитина – рассказ «Суп из лифчика».
ТРИ ЛЕО или — ТРИ В ОДНОМ ФЛАКОНЕ.
Последние лет, как минимум, пятнадцать мой муж болеет. Болезнь штука жестокая. Она лишает человека жизнерадостности и мобильности. Теряются дружбы: лёгкие, не обязательные отпадают сразу, а те про которые думалось, что « навеки», истончаются. Но…
Но часто завязываются приятельства больничные, которые трансформируются в своеобразную дружбу по интересам, я бы уточнила ещё — по диагнозам. Есть общая животрепещущая тема, она волнует, объединяет. Ещё вчера почти незнакомые люди становятся родными. Роднее, чем родственники.
Действительно, на хрена больному человеку тот кум и ли шурин, или деверь, если тот жрёт пиво и закусывает свиным хрящиком? А тихий интеллигентный прихожанин с инфарктом и кардиостимулятором — это же просто мечта заслуженного инфарктника, инсультника и т.д. и т. п.
Так мой муж познакомился и подружился со спокойным и ясным, как июльское утро, Лео. После выписки общались по телефону. Разговоры были будоражащие кровь:
— А ты кардерон принимаешь? Лацекс! Ни в коем случае! Полная погибель! Да! Да! И я, и мне!
Случилось так, что Лео, живущему в маленьком городке, предстояла операция в таллиннской клинике. Операция в восемь утра. Знакомых, кроме моего мужа, в Таллинне- никого! Что делать? Приезжать с вечера, ночевать на вокзале и потом с утра на операцию? Весь в привокзальных запахах и с сомнительной репутацией грязнули? Никак нельзя! Это может повлиять на эстетическое восприятие хирурга.
Интеллигентный Лео набрался мужества и позвонил нам. Муж мой болен, но голос у него, как у Шаляпина. Не в смысле красоты звучания, а по силе! Дрожат стены, в буквальном смысле слова. И он загремел по телефону:
— Приезжай! Какие могут быть разговоры? Никаких церемоний! Жена? А что жена? Она у меня…
Дальше шло неинтересное, про то, что где я у него. И как он скажет, так и будет, что почти правда. Не всякая правда приятна, но из песни слов не выкинешь. Я была направлена на остановку встречать Лео.
— Ну, ты же его знаешь! Лежал со мной в палате! Ну , что ты не помнишь что-ли? Будет с рюкзачком, в кепочке. Да узнаешь ты его! Не идиотка же ты совсем!
Можно подумать я там рассматривала этих полужмуриков, Господи, прости! Я же в больницу к мужу ездила, а не в Ленком на экскурсию. Там бы я огляделась, можете не сомневаться! Но с мужем спорить — себя не уважать.
Привела себя в порядок: губки там, бровки, чёлочка. Пусть не Ленком, но всё же… Стою жду этого, с рюкзачком, в кепочке…
Октябрь. Холодновато…Все срока уже закончены. Звонил, что подъезжает к остановке, но ни одного в кепочке не наблюдаю. Тоскую…
А! Вот и в кепочке, с рюкзаком. Стоит как-то очень индифферентно. Я подхожу, заискивающе говорю:
— Извините, вы, случайно не Лео?
Этот, в кепочкке оборачивается, окидывает меня презрительным взглядом и отвечает, так, чтобы я сразу поняла, какая я есть падшая женщина:
— Нет! Я не Лео!- резко поворачивается ко мне спиной. Это, чтобы я даже надежды не заимела и не повторяла своих гнусных домогательств. Одновременно, этот негодяй делает страшные глаза другому мужику на остановке. Мол, опасайся!
Я отошла от греха. Жду, всматриваюсь в подходящие автобусы и троллейбусы. Кого-то они выплюнут из своего чрева на моё растерзание? И тут через дорогу прямо навстречу ко мне летит мужичок. Такой — ничего себе! В кепочке , с рюкзачком и в шортах! Повторяю: октябрь уж наступил…
Я к нему!
— Извините, — вы не Лео?!
— Мужик отвечает:
— Та! Я есть Лео!
— Пошли скорее !- радостно взвизгиваю я.
— Куда? К тепе?
— Ну, конечно, ко мне!- удивляюсь я его нерасторопности.
— Арашо! Идём тибе!- соглашается Лео.
Я радостно подхватываю его под ручку, и тут, боковым зрением вижу, что ко мне бежит Лео с рюкзачком и в кепочке. И я его тут же узнаю! Это он лежал в палате с моим мужем весь цвета эстонской белой ночи. Я на мгновенье замираю, Но настоящий Лео оказался мужичком с юмором, он уже бежит и смеётся.
Тот Лео, который « Арашо, идём тибе!», тоже врубается, и мы смеёмся и я прощаюсь с неправильным Лео, который мне на прощанье говорит:
-Шаль (в смысле- жаль), но может ледусий ( следущий) раз?
-Может! Может! – счастливо смеюсь я, замёрзшая в ледышку, и мы с Лео, настоящим ,быстро идём к дому, к горячему кофе и , естественно к мужу, который в нетерпении топчется на лоджии, выглядывая нас.
Заходим в квартиру возбуждённые, смешливые и рассказываем моему мужу, какая приключилась со мной оказия. Весело смеёмся, устраиваем Лео, оказавшегося очаровательным просто человеком.
Потом, позже, когда все угомонились, и мы с мужем почти засыпали, он вдруг спросил:
-А зачем ты, Тусюша ,того Лео домой тащила? Не понимаю…
«А, действительно, зачем?»- подумала я. Надо было идти к нему, и всех делов. Уж разобрались бы как-нибудь без нас. Муж-то у меня умный…
БОТИНКИ КОЖАНЫЕ, ИТАЛЬЯНСКИЕ!
Сидеть в душном кабинете и сводить баланс почти прогоревшего государственного предприятия — дело неблагодарное. Тошнотворное, можно сказать, дело. Алёна оторвалась от компьютера, пригорюнилась и стала думать думу, накручивая на авторучку русые кольца волос.
Накануне празднования своих двадцати семи лет Алёна стала задумываться в направлении: « Что день грядущий мне готовит»? На излёте третий десяток. Люди, нормальные люди, обычно уже приходят к какому-нибудь результату. Они могут быть им довольны, или не очень. Но результаты такой долгий временной отрезок времени должен показать.
Десять лет после окончания школы, лет пять после института плюс личная жизнь. Как же совсем без результата? У Алёнушки тоже был белоголовый и синеглазый результат. Звался Серёженькой, и больше времени проводил с бабушкой и дедушкой – родителями бывшего мужа, чем с самой Алёночкой.
Алёне же, были созданы все условия для того, чтобы устроить свою личную жизнь, то есть — найти для жизни порядочного и надёжного человека. Но порядочные все уже были, если не окончательно заняты, то прикормлены более разбитными и оборотистыми дамами.
Ну, Алёна, что? Красивая, конечно! Тут уж ничего не скажешь. Ноги растут откуда-то из космоса. Весёлая, компанейская и довольно образованная барышня. Но девичий возраст уже ближе к закату. Торопиться надо. А куда торопиться, если к её берегу, как говорила мама, не говно, так палка?
И вот около года назад к её берегу прибило не палку и не то самое слово, а мужчину. Настолько красивого и брутального, что она сама себе не верила. Одет — с иголочки! Вся команда судна, к которому он был приписан, звала его не Колей! Господи, прости! Какой Коля? Весь в « Монтане»! Так и звали: « Монтана»! И уже без кавычек:
— Монтана не заходил? Монтана не звонил?
А Монтана заходил, звонил, покупал, угощал, баловал. И неужели всё это ей? Алёне? Такое счастье!
Но счастье было женатым, жило в Петербурге. Жена — священная корова, сын — наследник, отец жены — благодетель и истина в последней инстанции в одном лице. Не забалуешь!
Красавец крутился как баран на вертеле. Таллинн- Петербург, Петербург- Таллинн. Влюблён был безоговорочно, но об изменение своего статуса любовника даже не помышлял.
И Алёна смирилась со своей ролью выходной жены. А что делать? Как говорится: каждому своё. Коню — стремя, всаднику — ружьё. Вот она и впряглась в стремя любви, которая тянула из неё все жилы.
А всадником был он, в руках у него было ружьё, то есть жена, и оно могло выстрелить. Выстрелить громко смертельным патроном — всемогущим папой, и контрольный выстрел — маленький сынок.
Отношение имели вид налаженной конструкции, из которой невозможно изъять ни одного звена. Скучал — приезжал. Просила — покупал. Не будет скучать, проси — не проси – толку мало. Сиди одна, голая и плачь в смятую простыню.
Жизнь расползалась манной кашей по тарелке, и войти в берега не было сил.
Чувства полыхали, обида нарастала и тянула Алёну во все тяжкие. Надо дать понять ему, этому, как она востребована! Каждый свой отъезд он рискует потерять навсегда такую роскошную, тонкую и звонкую! Алёна начала блефовать на грани фола.
Брутальный ревновал, скандалил, грозился убить! Алёна ликовала! Убить — это, конечно, сильно сказано, учитывая, что c доказательной базой у него было слабовато. Ну, ухаживают, навязываются, но не в парандже, же ей ходить, в самом деле?
Страсть горела синим пламенем, а отношения портились. Алёне надоели уже булавочные оскорбления. После того, как любимый объявил, что не сможет быть на её дне рождения в роскошном ресторане, места в который были заказаны за месяц, она решила проехать по ушам брутального всерьёз.
И хоть места Монтана оплатил, подарок сделал заранее, Алёна негодовала и недоумевала одновременно. Что такое могло быть в Питере, чтобы пропустить выход в свет блистательной Алёны, в платье с голой спиной, аж до самого копчика!
Накануне дня рождения лежала без сна, как отключенный мобильник. Ни позвонить, ни ответить. Ни послать сообщение, ни получить. Всё под запретом! Лежит и даже не горит, а приедет этот ренегат несчастный, и всё запоёт и заиграет. Мука мученическая!
Сон не шёл! А завтра надо выглядеть, как Мэрилин Монро в лучшие годы! Назло врагам! А мысли сплетались в грустное кружево и не давали уснуть.
Что могут дать женщине теперешние мужчины? А ничего! Они встречаются нам на опасных перекрёстках жизни и сразу же твердят:
— Зачем я тебе? Что я могу тебе дать? У меня жена и дети! И это незыблемо! Я испорчу тебе жизнь!
При этом лезут на жертву там, где встретят: в купе вагона, на кухне подруги, в танцевальном зале, даже в читальне и интернет- кафе! То есть они тебя морально насилуют, но при этом, снимая штаны, одновременно и снимают с себя ответственность за твою дальнейшую жизнь.
И этот, хлыщ! Сам присутствовать не может, а лучшего друга своего с любовницей заставил пригласить. Друг-то ничего и не женатый вовсе. И тоже весь джинсовый и кожаный! С ног до головы. Но любовница у него противноватая. Нос — на семерых рос, глаза, как синька разбавленная. И крепкая развратница при этом.
После нечастых девичьих посиделок никогда на последний автобус, сломя голову не бежала. Поднимала шлагбаум изящной ручки и плюхалась в первую же остановившуюся машину. То есть действовала по принципу: « Пять минут позора, и ты дома»! Алёна её презирала.
Но Монтана настаивал, чтобы Толик был. Значит и Ирка евоная будет обязательно. Она его от себя дальше полуметра не отпускала. Надеялась.
Значит, Толик должен Алёну пасти. Чтобы никаких отклонений в сторону. Надо сидеть мрачной вдовой на тризне! Но Толик лучший друг! Всегда общие компании. Повода отказать у Алёны не было.
С Монтаной ли, без Монтаны, а день рождения удался на славу. Алёна была в ударе! На ней было смелое платье цвета блохи в обмороке. Стройные ножки были обуты в мягкие и лёгонькие туфельки на шпильке.
Ей присылали цветы, заказывали песни. За право с ней потанцевать… и всё в таком духе. Особенно усердствовал один совсем молодой парнишка. Сломлен был Алёнкиной спелой красотой под корень.
А Алёна и не возражала. Пусть Толик потом расскажет её коварному мучителю, каким успехом пользуется та, которую он так вероломно бросил в такой день! Сволочь!
К концу вечера юноша уже не сводил с Алёны заколдованных глаз. Хмельной Толик не оценил опасность и взял его четвёртым в такси. Из такси плавно переместились всей танковой бригадой на кухню Алёны, и пир продолжался.
Под утро, гости и хозяйка уже складывались в домино. Особенно ответственный за Алёнину честь, Толик! Его, как раненного бойца тащила в спальню худосочная Ирочка.
А в другой комнате вскипал юношеской страстью молодой, двадцатилетний Сашка. Он буквально выпрыгивал из штанов, и, таки выпрыгнул, одновременно приводя в полную негодность роскошный Алёнин наряд. Алёна заливалась пьяным счастливым смехом, но последнюю грань переступать не решалась. Оборону держала уже почти в неглиже.
И тут ночную тишину прорезала длинная требовательная трель звонка. Так могла звонить только хозяйская рука выходного мужа и или карающая длань закона. С законом у Алёны неполадок не было.
«Монтана! Боже мой! Что же будет?»- пронеслось в затуманенной головке Алёны.
Монтатна ворвался, аки лев. Сквозь фирму явно проступали черты свирепого Николая.
Разборка была краткой и яркой. Джинсы незадачливого влюблённого юноши юноши улетели в распахнутое предутреннее окно. Полёт сопровождался звериным рыком:
— Одеваться будешь на улице!
Коля-Монтана пребывал в страшном гневе, рядом тряслась в предсмертном счастливом ужасе Алёна, а от окна к дверям бегал виноватый кругом хранитель Алёниной нравственности — Толик.
Ирочка не могла без слёз смотреть на посрамлённого молоденького Сашу, в нижнем белье и рубашке с галстуком. Она рванула в коридор, к двери, чтобы принести Сашины джинсы обратно. Там метался посрамлённый Толик и со словами:
-И ботинкам его здесь нечего делать!- Вышвырнул вдогонку джинсам и обувку.
С улицы прибежала Ирочка с джинсами в руках. Саша кое-как оделся и был выставлен с позором за дверь. Началась почти семейная разборка.
Плакала Алёна, выгибал грудь Монтана. Толик замаливал грех, подливая в рюмку за вчерашним столом.
Кое-как помирились, собрались в магазин. Впереди маячила поездка на шашлыки.
Быстро собрались, уже толкались в коридоре. Но тут суету прорезал истошный вой Толика:
— Ботинки! Где мои ботинки?!
Шикарных кожаных ботинок Толика не было и в помине. Они вылетели в окно, запущенные его же, карающей рукой!
Прекрасные кожаные ботинки! Итальянские, необыкновенные! Купленные за немыслимые иностранные деньги! Толик был безутешен!
Ирочка опять помчалась вниз. Но на этот раз — нерезультативно. Элегантного Толика обрядили в какие-то мрачные опорки и помчались на такси за город, на шашлыки!
Поездка больше напоминала поминки по прекрасным ботинкам Толика и большой и светлой любви Алёны. Ей как-то стало всё безразлично. Всё, всё, всё! В первую очередь и её пылкий любовник.
Хотелось одного: поскорее вернуться домой, принять душ и позвонить Саше. Ну, просто, чтобы извиниться за сотворённое Монтаной хамство! Ну, действительно! Так же нельзя! Штаны… и в окно! Свинство какое!
Вечер развалился на глазах. Сначала в ночь ушли раздавленный потерей прекрасных ботинок Толик и пригорюнившая Ирочка. Её вислый нос казался ещё длинней и унылее.
Вслед за ними удалился несолоно хлебавши, Монтана.
Неделю он изводил Алёну звонками, сторожил у работы. Но ничего не вызвонил и не высторожил. Алёна была, как кремень:
— Не хочу! Не буду! Не буду! Не хочу! Надоело!
Так и уехал в Питер — весь в тоске и печали.
Через два месяца вернулся. Похудел, заострился лицом. И готов был уже многим пожертвовать ради восстановления отношений с Алёнушкой.
Но попал аккурат на бракосочетание Саши и Алёны. В ЗАГС его протащили приглашённые Толик и Ирочка.
Красивая и счастливая Алёна стояла рядом с Сашей и слушала нудную тётку с писклявым голосом.
Алёна была в своём необыкновенном платье цвета блохи в обмороке, на Сашке был элегантный костюм с искрой. Обут он был в изумительные мягкие итальянские кожаные ботинки!
ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ
Ляля проснулась от того, что одеяла не хватало, потянула на себя противоположный край, но он оказался подозрительно тяжёлым. Ляля потянула одеяло энергичней, и из него выкатился взъерошенный пятилетний Сашка.
Опять перебрался под бочок среди ночи. Ляля, в принципе была не против Сашкиных визитов, но — бабушка!
Бабушка считала, что ребёнок должен спать в своей кровати. И, учитывая то, что этим летом с бабушкиных кровных сбережений Сашке было куплено взрослое, немыслимо шикарное кресло, бабушка обижалась и недоумевала.
— Сашка, вставай, в садик пора! — прошептала Ляля.
— Так у тебя же выходной, мамочка!
— Выходной у меня, а в садик надо тебе!- ехидно пропела Ляля.
И тут началось: и никуда я не пойду, и я хочу быть с тобой, и я скучаю по тебе, мамочка!
Поцелуи, уговоры, шантаж, слёзы. Но фокус не удался, мама сказала:
— Марш чистить зубы!
И несчастный разочарованный Саша поплёлся, заплетая ногу за ногу, в сторону ванной комнаты.
В растянутой трикотажной пижамке, из которой торчали шейка, как пестик в колоколе и одно худенькое плечико, он был таким беззащитным и родным, что хотелось одного -прижать к животу его беленькую головку и не отпускать его от себя никуда: ни в садик, ни в школу, ни в армию, ни в женитьбу. Никуда и никогда!
В другой день Ляля может, и дрогнула бы душой, но не сегодня. Сегодня у неё большая уборка, мытьё окон, смена занавесок. Дел столько, что и не рассказать. На носу пасха. Завтра Страстная Пятница. А сегодня – Чистый четверг.
Вот она сейчас закинет Сашку в садик, и начнётся вся эта предпраздничная работа. Бабушку она к этому делу подключала минимально по двум причинам. Во-первых, бабушка была старенькая. Бабушка Аня – это её личная бабушка. Сашина прабабушка.
А во-вторых, если делать всё по бабушкиным законам, то надо нанять человек пять прислуги. Анна Львовна прожила трудную жизнь, но требования к устройству быта возносились куда-то в область монархических привычек.
И чтоб бельё крахмальное, подсиненное, и окна протёртые нашатырём, салфетки в кольце, пироги в полстола. Ляля себе такого расточительного отношения к своему времени позволить не могла, и бабуля самоустранялась, изредка бросая в сторону стиральной машинки саркастическое: « Стирает она! Я вас умоляю! Замачивает и выплёвывает! Туды-сюды водою, а бы не воняло п…ю!Тьфу!»
Зато на кухне бабушка была королевой. Тут Ляля и не совалась. Бабушка священнодействовала, заодно сохраняя хиленький семейный бюджет их небольшой семьи.
Жили втроём: Ляля, бабуля и Сашенька. Семья в общепринятом смысле считалась неполной. Сашин папа с ними не жил. Он приходил в гости. Редко и не продуктивно. Но его принимали, бабушка вела с ним душеспасительные беседы, Сашка ему был рад. А Ляля?
Ляле он был давно и прочно до одного места. На данный момент её колотило в тенетах запретной любви к женатому человеку. Любви преступной, с точки зрения бабушки, и несчастной ,с точки зрения Ляли.
Ляля прошлёпала на кухню к бабушке. Там, конечно же, терся Сашка, весь в варенье и сметане. Бабуля кормила правнука блинчиками перед ссылкой в садик и бросала на внучку выразительные взгляды.
— Ты посмотри в окно! Всё в снегу! Пасха у них! Это нормально, ты считаешь? Это весна? Это апрель?- бабушка опасно наступала с поварёшкой вплотную к Ляле.
— Бабуля! Я не синоптик, я логистик! Сашка! Я же просила тебя сначала почистить зубы, а потом завтракать! Неужели трудно запомнить?
— Оставь в покое ребёнка! Покажи мне эти правила, по которым запрещено кормить ребёнка перед садиком? Ему там целый день голодать. Бедный мальчик!
Бедный мальчик поплёлся в ванную с блином в руках. Ляля тяжело вздохнула, но промолчала. Для ссор с бабушкой была тысяча более веских и интересных причин.
Ляля быстренько сделала себе кофе и принялась за блинчики.
— Значит Сашеньке нельзя за стол, не почистив зубы, а тебе можно?- спросила мстительная бабушка.
— Бабуля! У меня сегодня сумасшедший день. Мне дорога каждая минута. Ванна занята.
— Дело не в этом, Ляля! А в том, что воспитывать можно только личным примером. А какой с тебя пример? У тебя же всё делается через то место, откуда ноги растут! Возьми со сметаной! Тоже уже светишься насквозь от своих романов!
Но Ляля на конфликт упорно не шла, лавировала. Всё! Сейчас в душ, одеваться и мчимся. Сашку на санки и в садик.
Ляля нырнула в ванную. Там, облокотившись на раковину, сладко спал её светловолосый мальчик. Весь в сметане, варенье и зубной пасте.
Дальше уже шла ускоренная плёнка. Душ, свитер, брюки, Сашка, сапоги, пальто, куртка, санки.
И вот уже Ляля оленем мчит своего сыночка в садик. А лететь буквально три двора.
Ляля летела и думала о том, что завтра короткий день. Потом выходные. В выходные из Питера приедет любимый, которого дружно ненавидят бабушка и Саша, а она любит, любит, любит!
Вот уже и последний поворот, и санки неожиданно лёгкие… Ляля обернулась. Сашки в санках не было. Сердце заныло где-то в пятке. Ринулась обратно за поворот. Там на тропинке лежал Саша и спал. Рванулась к нему, схватила в охапку. Саша разлепил веки и спросил:
— Что уже вставать?
— Мы уже у садика. Проснись! – засмеялась Ляля.
Теперь быстренько в магазин. Купить всё, что приказала бабушка и галопом домой. Ляля ввалилась в квартиру с двумя полными сетками. Бабуля собиралась в гости к Лялиному старшему брату. Бабушка вовсе не была вредной. Просто имела обыкновение говорить всё, что сползала на кончик её бойкого языка.
Она не умела беседовать внутри себя. Только в диалоге она расцветала, но по мелочам не вредничала. Она отлично понимала, что будет крутиться под ногами. Сегодня Лялина вахта, и бабушка ей мешать не будет.
Ляля была рада, что любимая бабушка не станет ходить за ней с белоснежной тряпочкой и тыкать в нос преступно забытой пылью. Но за свободу всегда надо платить. Ценой свободы сегодня было приготовление обеда. Но за это…
За это бабушка на обратном пути заберёт Сашу из садика. Всё складывалось просто упоительно.
Начать Ляля решила с обеда. Сейчас поставим вариться говяжьи косточки, потушим свеколку, нашинкуем капустку, картошечка, лук, морковочка, и будет у нас борщ! На второе — котлеты с гречневой кашей и отполируем всё это дело молочком. Красота!
Всё в Лялиных руках горело. Пока томились овощи, было вымыты окна. Ляля мыла, готовила и пела. Для полного счастья к борщу не хватало чеснока. Но за чесноком к соседке можно зайти. Она запасливая. Скупая, с жадным ртом. Описать это трудно. Но какой-то особый прикус не оставлял надежды на широту души и способность делиться.
Но чеснока одолжит. Сама у Ляли пасётся постоянно. Но только с той разницей, что никогда ничего не отдаёт. Сквалыга, короче. Но соседей, как и родственников, не выбирают.
Ритка, конечно, не подарок. Но терпеть можно, если бы не Риткин муж.
Там все прелести упакованы в одном человеке. И пьёт, и лентяй, и гуляет, и дурак. Жены боится хуже геенны огненной, но натура перевешивает. И колотит его Ритка, и точит, и ищет. Находит, лупит и отмывает. Неделю за ней хвостиком походит, и опять прислоняется или к бутылке, или к какой-нибудь, как он говорит, « бабе потрясной».
А то и к обеим. Это у него называется « две в одном флаконе». То есть и баба, и бутылка.
Ляле от него спасу не было никакого! Она его опасалась и к Ритке заходила только, точно зная, что та дома. Когда он бывал дома один, то постоянно прислушался к хлопку Лялиной двери. Хлопок – значит, бабушка ушла в магазин или ещё по каким-нибудь ещё более долгим делам.
Только затихал лифт, отпустивший бабушку на волю, сосед начинал колошматиться в Лялины двери то за спичками, то за солью. Бабушка всё про соседа понимала и всегда была настороже. Но есть же, ещё лифт, общий коридор, наконец, сам подъезд.
Если судьба их сталкивала в узких коридорчиках, Витёк терял голову. С рычанием бросался на Лялю и брызгал слюной, типа: «Золотко! Дай хоть потрогать»! Получал коленкой в то место, которое у него чесалось, с отчаянием выпускал из рук желанную Лялю, но обслюнявить успевал всегда.
Ляля уже выгружала стиральную машинку, когда сквозь прозрачное стекло кухни увидела Риткиного Витьку. Он шёл в широкой яркой куртке, с плоским чемоданчиком в руках, похожим на этюдник. В берете, скрывающем его раннюю лысину. Слегка выпивший, но художественный беспорядок в одежде уже присутствовал — этакий сомелье на фрилансе.
Это было только начало трёх или пятидневного запоя, в зависимости от расторопности Ритки и от содержания этюдника. Но керосиновая тропа уже проложена. Бутылка беленькой и пара пива там уже точно есть.
Ляля пропылесосила квартиру, вытерла пыль и уже развешивала на балконе бельё. По дорожке к дому тяжёлой артиллерией продвигалась Ритка: сумка на колёсиках, две авоськи, ридикюль под мышкой. С трудом подняла голову к окнам, кивнула. Ляля решила — самое время сбегать за чесноком.
Дала ей пять минут форы на разгрузку сеток и зашла, что называется из двери в дверь. А там — сосед в полной боевой готовности. Оказывается, жена только сбросила сетки и помчалась дальше. Лошадь ломовая!
Он с разбегу на Лялю и наскочил. Ляля, как всегда отбивалась и хохотала. Хохоча, вывернулась и юркнула обратно к себе в квартиру. Клацнула замком, похохотала ещё чуток и, думать забыла. Обидеться или оскорбиться он не могла. По одной простой причине: она не видела в нём мужчину.
В половине пятого пришли бабуля с Сашей, долго и уважительно вытирали ноги в прихожей. Оба были в каком-то мечтательно-влюблённом состоянии. Нежность летала за ними из коридора в ванную, куда они пошли мыть ручки. Потом из ванной в комнату, где они переодевались.
Ляля на кухне сервировала обед и прислушивалась.
— А ты мой самый любимый мальчик на свете!- выпевала бабушка.
Сашка переспрашивал ревниво, недоверчиво:
— Самый- самый?
— Ну, я же тебе сказала! Что ты как дурачок, переспрашиваешь?- вспыхивала политически не грамотная бабушка!
— А говорила, что любишь! Говорила?! Говорила? А сама? Дураком!- Сашу уклонения бабушки от курса не устраивали.
— Пошли, мать уже суп разливает!
— Мать нельзя говорить!- мстительно кричал Саша.
Бабушка срочно включала дурочку:
— А что отец, что ли? Ты, Сашка, ещё маленький! Ну, пошли! Ну что ты дуешься?
В кухню вплыли, балансируя на грани любви и полного разрыва дипломатических отношений. Сашка вдруг возжаждал крови! А бабушка, напротив, ссориться не хотела.
Бабуля хотела вкусно покушать и подремать у телевизора. У неё сегодня был день отдыха. Отдых её безумно утомлял.
Но обедали, как всегда, весело и немного скандально. Бабушка рассказывала, как её принимали у старшего внука. Какая у него почтительная жена! При всей своей внешней лояльности, Анна Львовна вворачивала в Лялю маленькие шпилечки.
— Чтобы у неё когда-нибудь хоть где-то соринка или крошка какая-нибудь?! Или, того хуже – бельё не выглаженное! Да, ни Боже мой! А ко мне как почтительно:
— Что вам положить, Анна Львовна? А не хотите ли чайку?
— Мама работает и устаёт, а тётя Ира сидит дома и жопу отращивает!
— Саша! Что за разговоры?- взметнулась испуганным воробышком бабушка. — Где ты слова такие про жопу слышал?
— Ты сама в тот раз говорила, что она сидит дома, жопу отращивает, а дядя Игорь вкалывает как проклятый.
— Я говорила? Я такое говорила? – взвизгнула бабушка. — Да ты что выдумываешь?
— Ничего я не выдумываю. Ты их любишь, а нас с мамой не любишь. И меня сегодня и дураком, и всяко…
— Ляля! Кого мы вырастили, Ляля! Он нас зарежет когда-нибудь ночью!
— Ну, так уж и зарежет. А ты тоже, бабуля, знаешь, какой Сашка ревнивый и дразнишься!
Назревал скандал.
Умная бабушка перевела стрелки просто и гениально, сразу убив двух зайцев:
Ляля, у меня в холодильнике тесто на беляши и фарш! Давай сейчас быстренько накрутим беляшей. Это же моментальное дело!
Саша, только что с трудом выторговавший себе полчаса за компьютером, подозрительно быстро заторопился на улицу.
Беляши! Это такое блаженство! Но есть их дома, мимо двора и друзей — преступление! Самое приятное в этом деле, подбежать к дому с мальчишками, поднять голову вверх и крикнуть туда, в высь их третьего этажа:
— Мама! Мамочка! Брось нам беляшей! Мы кушать хотим!
И ждать, затаив дыхание. Вот мамина тонкая фигурка склонилась над эмалированной миской с беляшами. Мама щедро набивает ими прозрачный пакет. Вот уже подходит к окну, открывает…и, ап!
Прямо на них падают ароматные румяные беляши! Вот эта минута, пока развязываешь пакет, выхватываешь из пакета румяные пирожки, и они прокатываются во рту блаженством- это и есть счастье!
После трапезы с друзьями Сашка подозрительно быстро прибегает домой. И вся их полная-неполная семья усаживается у телевизора.
К вечеру у Сашки заметно упало настроение. Когда Ляля укладывала вымытого и ароматного сыночка в раздвинутое в длину королевское кресло, он безнадёжно посмотрел на Лялю и спросил:
-А что, дядя Серёжа приедет?
— Ну, приедет! Саша! Почему ты так к нему относишься? Он же тебя не обижает, подарки нам привозит.
-Он, мамочка, противный!
— Ничего он не противный, не выдумывай, Саша! И не могу же я оставаться одна?
— А ты и не одна! У тебя я есть и бабушка!- Саша начинал заводиться:
— Ты нас не любишь, а любишь своего Серёжку противного!- и уже на самом высоком регистре затянул: — Противный! Противный! Я его ненавижу! Ненавижу!
— Подвинься, я к тебе лягу!- Ляля перекинула своё лёгенькое тело через боковую спинку кресла и зарылась лицом в Сашкину шейку. Они ещё долго возились, шептались на своём птичьем языке, пока Сашку окончательно не сморило.
Ляля перебралась на свой диванчик, Но сон отлетел, как и не было. Остались только приятная усталость и развороченная душа.
И Сашка прав, дерьмо этот Серёжка с его вахтовым графиком. И противноватый! Жадина! Забил весь Лялькин холодильник чёрной икрой, потому что она у него ворованная, а Лялька третий год в одних сапогах бегает. У них только видимость одна. Подошва тоненькая, как картонка. Лялька зимой чувствует себя как Зоя Космодемьянская- « босиком по снегу».
Ей не икра нужна, а сапоги новые и пальто. Что он не видит этого? Да и Сашка икру не любит в силу незрелого возраста и воспоминаниях о рыбьем жире. Бабушка икру этого «бонвивана» принципиально не ест. Ночью только, контрабандно давится.
А она молодая, красивая! Даже бабушка это признаёт! На неё парни восемнадцатилетние заглядываются! Что она нормального мужчину не встретит? Чтобы Сашке нравился, бабушка приняла! Ей двадцать четыре года! Да она юница!
Утром, конечно, опять проспали. Всё как всегда! Вылетели из квартиры с санками, а там серая жижа, капель! Санки оставили в коридоре подъезда. Помчались в садик.
Ляля раздела Сашеньку, повесила аккуратно в шкафчик с ёжиком на дверце курточку, брючки, поставила сапожки. Сашка стоял к ней в пол-оборота и создавал видимость поверхностного знакомства. Тоже жук ещё тот!
Ляля наклонилась к нему и шепнула в розовое ушко:
— Пароль прежний: противный не приедет!
-А что, не отпускают с работы?
— Не нужен он нам! Совсем не нужен! Втроём праздновать будем!
Сашка поднял к ней растерянное счастливое личико и жарко зашептал в ухо:
— Мамочка! В тебя обязательно влюбится настоящий принц! Ты такая красивая! А на принца я не буду противным обзываться!
— Ну, ладно, всё! Ты мне всё ухо обслюнявил! Я побежала.
На работу, конечно, Ляля опоздала. Не так чтобы вызывающе, но слегка. Все сидели на своих местах, впялившись в мониторы и щёлкая мышками.
Работали, лениво переговаривались. Пять женщин на двадцать квадратных метров -многовато. Но жили дружно. Вредной была только Светка.
Она была старше Ляли почти на шесть лет. Осенью отпраздновала тридцатник, но замужем не была ни разу. И ей туда очень хотелось.
Она была глупа, злоблива и имела привычки » фам фаталь». Но, учитывая закатный девичий возраст, в поисках женихов широко закидывала невод, скорее даже — двойной бредень. Знакомства в интернете и посещение светских тусовок.
Ляля её не жаловала. Светка была груба и амбициозна. В пылу ссоры легко могла козырной картой выкинуть чужую тайну. Лялю недолюбливала крепко за красоту, лёгкость нрава и всеобщее обожание мужчин.
И Ляля её не любила и опасалась. И не одна Ляля. Светка имела тенденцию поучать и унижать всех. И конторские барышни постепенно накипали злобой. Но молчали. Видимо, связываться просто не хотели.
Если бы Светка была просто обычной хамкой, то Ляля если бы даже не приняла, то хотя бы поняла её. Человек дурно воспитан, тонкого обращения не понимает. Что делать? В жизни такое случается на каждом шагу.
Но когда Светке что-то нужно было от Ляли, она превращалась в сладкую манную кашу, и вся была – доброжелательность и деликатность.
Вот этой двойственности Ляля ей не прощала. Она всегда помнила, что Светка- гюрза в кроличьей шкурке.
И вот сейчас эта гюрза подползла к Ляле и на всю комнату спросила:
— А где ты вчера была, Лялька? Вчера же Чистый четверг был, люди дом в порядок приводили, а ты?
— А я тоже дом в порядок приводила!- по пионерски отреагировала Ляля.- Я окна мыла, стирала, убирала, обед готовила, беляши лепила!
— А куда Золушка вечером ходила? После того, как два мешка чечевицы перебрала?
В комнате повисла странная тишина. Даже клацанья мышек слышно не было!
— Я из дома не выходила. До вечера крутилась!
— Так может сам принц в гости приезжал? Ну, скажем там, из Парижа какого-нибудь?
Ляля почувствовала, что пунцовеет лицом.
— Да, отстань ты от меня! Сказала же: дома была!- огрызнулась Ляля.
— Дома…А это бабушка тебе поставила?- Светка провела острым ноготком по Лялиной шее.
О, Боже! Ляля метнулась к зеркалу. На шее, ближе к уху синел и переливался фиолетовый засос! Что? Откуда? Ляля в жизни засосов на себе не носила! Витька! Негодяй! Свободный художник на пленэре! Сволочь! Позор! Вот тебе и хозяйка, и мать, и порядочная женщина!
Репутация летела куда-то к чёрту! Да плевать! У неё Сашка! Бабуля! Что ей эти дурочки офисные? И Светка эта!
Лялька чувствовала, как четыре пары глаз прожигали спину. Она тяжело вздохнула и на выдохе выдала:
-Ну, мужики! А ещё бизнесмен! Люблю! Куплю! Улетим! Миллионер вшивый!
Ну, ты и тихушница!- завистливо протянула Светка.- А ведь мы ничего о твоей личной жизни не знаем!
Ой, спать хочу — не могу! Ни минуточки не спала! Я — в бар кофе пить. Кто со мной?
-А личная жизнь… Она или есть, или её нет! Тебе ли не знать, вековуха ты наша?
Тишина дрожала и слоилась в воздухе рабочего кабинета. Торжественная тишина простого, как три рубля, всеобщего отмщения.
12.12.2014г. София Никитина- Привис.Mask96@mail.ru
