В Хайфе тепло…

В ХейфЕ тепло: за тридцать семь по Цельсию, и в Питере – июнь – куда ни плюнь. Стабилизец и полная рецессия, полнее, чем бывает полнолунь. У Лукоморья дуб захлорофилился, и на цепи ученые коты. Ну, как же, Пушкин, ты опростофилился насчет виденья чистой красоты? Где красота, в натуре? Все пластмассово! Monsieur l’Abbe, давно бисексуал, а жизнь прожить – не через Поле Марсово, жизнь сучковата словно саксаул.

Айти, Айфон, Айпад, гудбай, Америка, В Европе – перс-Анальная страда, упал Айкью и превратил в Гомерика слепца Гомера – сущая беда. Чей бог – Язык, кто рифмой был наперченный, и чей словарь токсичней, чем иприт, те всё гипертрофировали в печени, и умерли в надежде на репринт.

Смешные люди: кто отверлибрИрован, кто отхорЕян, кто от проз – Орлив, а Ленин жив, хоть, к счастью и кастрирован, уже идет назад через Залив.

Мне тут мандат из Смольного – подайте, КВАДРИГУ нам взамен броневика, а я не сплю и вижу на мандате твердеющая Ленина рука.

Ужель не сплю? Не спится мне. Не спиться б… Квадрига в стойле. Здесь и Аполлон, и не пойму, кто на меня косится, если не Ленин, ну и кто же он?

Скажи, брат, Пушкин, ты же все же наше, не важно, где живем и что жуем, а мы тебе пегасами помашем, и у стены поплачем под ружьем…

Скажи, брат, Чехов…

 Save as PDF