ЕФИМ ГАММЕР. Будем время смешивать в горсти
1.
Западная стена Иерусалимского Храма.
Две тысячи лет евреи Диаспоры
идут к Стене Плача.
Знают и помнят:
отсюда, от Стены Плача, вышли они
в свое рассеяние две тысячи лет назад.
И здесь, у Стены Плача, соберутся снова.
Из Европы и Америки,
Из Азии и Африки.
Здесь, у Стены Плача,
ведут они свой разговор с Богом.
И оставляют в щелях камня записки
с просьбами и молениями,
с душевными воплями и сердечной скорбью.
Я смотрю я на эти записки,
смотрю на евреев, разных лицом,
и думаю:
сейчас, когда сотни ракет
террористы
ежедневно запускают по Израилю,
евреи, не взирая на это,
вновь стоят перед своим Богом,
перед своей человечьей судьбой.
Что в их записках?
О чем они молят?
К чему взывают?
А, может, они просто полагаются на своего Бога
и донимают его – вразнобой –
самыми простыми тревогами,
житейского свойства?
Бог один,
люди разные,
и записки их…
вот они, разносимые ветром,
либо взрывной волной.
2.
Разнобой дыханья и влечений.
Разнобежка игр и поиск слова.
В СКАДоумии разборчивы качели.
Мир разъят. А вход в земные щели
нам «на счастье» увенчат подковы.
Наудачу выскочи в окно.
Посвяти полету миг свой звездный.
Хруст костей и треск коры земной –
земляки играют в домино,
вдумчиво, настойчиво, серьезно.
3.
Много лет, влекомый чудом,
я хожу по этим водам.
Груды толков, пересуды,
колотьба и непогода.
4.
Что бы ни было,
как бы не было,
обретаем забытье затем,
чтоб свалить вновь
на землю Неволя
и сыграть снова
в праздник идей.
5.
Ну, сыграем?
Поставим на кон
все привычное
буйству азарта?
Поезд
прет под уклон.
И в окно
вылетают
крапленые карты.
6
Скинем вновь на дурака.
И сыграем тет-на-тет.
На кону опять – строка
и дуэль: поэт и бред.
Револьверный щелк курка.
В подкидного умных нет.
7.
Все валяют дурака –
в подчиненье ритму.
Пуле близко до виска,
но постыдно…
8.
Когда я не знаю причины,
колотится мыслей простуда.
Хотя не по рангу и чину,
хожу я «туда» и «оттуда».
Что вижу в ином измерении
иною сетчаткой глаза?
Ковчег? Сын Давидов? Моление?
Быть может… Быть может… всё сразу.
9.
Будем время смешивать в горсти
и цедить сквозь трубочку неспешно.
Если что изменится, прости…
Если что… а небеса потешны.
Там не твой… не свой… помножен на
себя из разных инкарнаций.
Муж себе и сам себе жена.
Никаких разводных репараций.
Но, однако, если подустал
от семейной жизни сам с собою,
выбирай достойный пьедестал –
тел навалом, заселяй любое.
10.
Невыносимо жить среди живых,
подопытно живых, с мурашками во благо.
В них жгучий страх с гусарскою отвагой
разлит в пропорции, как водка, на двоих.
Невыносимо жить и видеть, как
живая кровь и струи мела
по обе стороны живого тела
текут, диффузии не зная, у дядька.
И двигают его ударами под дых –
в каньон, танц-зал, к дорожным знакам.
Шаг первый – страх, второй – отвага.
Невыносимо жить среди живых.
Невыносимо, как ни отрицай,
однако – память… Вдох и долго:
«Но быть живым, живым и только,
живым и только, до конца».
11.
Мне, человеку,
подверженному вибрациям мысли,
вибрациям,
обгоняющим стук сердца,
мне, человеку,
жалко не сердце свое,
не разум,
жалко мне
застенчивой собачки Геи,
добродушной малышки
с открытыми людям глазами.
Жалко собачки Геи,
считающей себя
младшей сестрой моей дочки Беллы,
старшей наставницей
моего сына Рони.
Мне жалко собачки Геи…
Разве собачка способна
превзойти обонянием
нервную шаткость людей?
Разве собачка готова
вынести непомерную тяжесть
человеческого перенапряжения?
Гея умерла
под леденящий звук
воздушной тревоги,
вопиющей
к несправедливости,
требующей от людей
обезображивать себя –
напяливать на лицо противогазы.
Маленькая собачка,
наверное, и не подозревала
о своей королевской породе.
Знала другое: ее любят все!
В этом – «любят все!» –
была ее сущность,
ее порода.
Но вдруг изменилось все.
На ее мохнатую мордашку
натягивают жуткую
марлевую повязку.
Зачем ее повязка.
Она – не клоун,
она собачка.
И почему люди,
мама ее, папа ее,
сестра и брат,
дразнят ее обоняние –
натягивают на голову
дурно пахнущую
резиновую физиономию?
Зачем? Почему?
Ни на каком разумном языке
не растолковать Гее:
планета планет Земля,
взывающая
по религиозным праздникам
к Небу,
а в будни
к Маленькому принцу,
защитнику
слабых живых существ,
настолько обезумила
от СКАДоумия,
что не помнит о праве
маленькой собачки
на жизнь –
маленькой собачки,
названной в честь
лучшей из планет
Геей,
маленькой собачки,
которая смеется
и радуется жизни
как человек….
12.
И на той, и на этой планиде,
в затуманенной области плача,
вне магических знаков событий –
дней раздача, души недостача.
В раздвоении мысли и чувства
равнозначны влюблённость и ссора,
и залётная птица искусства,
не способная взмыть над забором.
13.
I
Полновесная мера забот и обид –
ежедневная ноша.
Сундучок гвоздевой иноходцей обит:
гвоздик – шляпка – копытная рожа.
II
Наудачу выскочи в окно,
посвяти полету миг свой звёздный.
Хруст костей и треск коры земной –
земляки играют в домино
вдумчиво, настойчиво, серьёзно.
III
Сумрак чисел в цифровом коде.
Годы – в старость. Но смотрят назад –
в шифровальную Книгу Утрат,
не читаемую в переводе.
IV
Новое? Новое! Новое!
Истины в новом – на гвоздь.
Солнышко упаковано.
Каждому выйдет с горсть.
V
Растаскали на чувства обиды.
Изувечили пройденным днём.
Мы живою водою умыты.
Ох, не мойте нас вечным огнём.
Save as PDF
