СОФИЯ ПРИВИС-НИКИТИНА. Два рассказа
Жизнь — река! Бурли! Пугай водоворотами!
Янка лежала в своей аккуратно прибранной комнате. Над головой тикали почти старинные часики, на душе было светло и грустно. Янка перечитывала Анну Каренину. Когда-то она рыдала над судьбой несчастной Анны. Но время нас меняет.
Это было уже четвёртое или пятое прочтение. Приоритеты уже были расставлены иначе. Анну Янка осуждала. Не надо было бросаться ни под какой поезд! Из всех самоубийств — это самое неэстетическое. А в гробу надо выглядеть так, чтобы даже туда, в мрачную неизвестность, за тобой готовы были броситься вдогонку. Да хоть тот же Вронский!
А вообще- надо было бросить к чертям собачьим этого несносного, заносчивого Вронского. Шла бы вон за Левина. Благо, отбивать женихов у Кити, опыт у неё был. А там бы ей полный почёт и уважение. Природа и мужское благородство. Рвала бы себе ромашки, жевала овёс и гречку, сынок рядом бы бегал. Здоровая семья и полная тишь и благодать на душе.
У самой Яны сейчас была полная благодать на душе. На дворе пятница, а у неё выстраданный, заслуженный выходной. Все отчёты сданы, балансы сведены. Три выходных дня! До пяти она может валяться, читать и делать замечания Анне Карениной.
В пять она заберёт своего мальчика из садика и поедет в центр города петь для почтенной публики столичного ресторана. Бабушка, конечно, бунтует и обзывается словами, но с правнуком останется. Правнук – её последняя и вполне себе сумасшедшая любовь.
Конечно, на многие жертвы приходится идти. Во – первых, Яна сдала все хвосты за первый семестр, поскольку рисковала вылететь с третьего курса, как пробка из шампанского. Во – вторых, перестала спорить с бабушкой по мелочам. Бабушка добрая, но с характером. За словом в карман не полезет: « Люди добрые! Вы думаете, что это она учится? Где вы взяли, что эта идиЁтка может учиться? Это я учусь! Это я каждый семестр харкаю кровью! Вэйзмир! Она может только петь для пьяных гоев с воткнутым в рот микрофоном! Моим врагам такая внучка и такая мать!»
Сегодня опять бабушка будет ворчать, что она уносится в ночь, в этот вертеп, в это гнездо разврата! Будет там вертеть хвостом, и всё в таком духе. Но впереди – длинный вечер с музыкой и друзьями. А суббота и воскресенье – это, конечно, семейные дни. На них Яна не посягала. Своими обязанностями не манкировала.
Но вот именно сейчас, в эту минуту она была счастлива одиночеством, общением с Львом Николаевичем и воспитанием склонной к самокопанию и истерике, Анны. Назойливая трель звонка сбила её с мысли: « Хорошо бы Анну познакомить с Курагиным. И тогда…» Про «тогда» додумать не удалось. В квартиру ввалился старший брат – Яшка и начал сыпать словами с порога:
– Читаешь? Ну, ну! Тебе за это, может быть, платят? Нет? Не платят? Странно! А чего ты тогда читаешь всякую муть, да ещё бесплатно? Ты совсем у меня дура, Янка? Ну что ты по кабакам разносишь свои байки? Они потом огранённые вставляются в рассказы и целые романы, которые уже не твои. И поди – ищи ветра в поле! Уж лучше бы уже сидела и молчала. Спела и отчалила! Так нет! Зависает она там! Вращается! Клубится! Дура! Села бы, да и записала. И писать не надо! У тебя же машинка есть пишущая! Тебе бы денег заплатили! А ты слепнешь над цифрами и сидишь в занюханной конторе. Что ты за человек? Не пойму я тебя!
– Ладно. Ты чего пришёл?
– Есть тема, ты в доле. Поможешь?
– Конечно, помогу! А что делать-то?
Вопрос этот Янка задавала больше для солидности потому, что в компании со своим любимым братиком она была готова на всё. Даже на преступление. Любила Яна Яшку просто до сумасшествия. Смотрела на него снизу вверх и никогда не понимала, как он умудряется жить по – королевски в советской серой действительности. Дом – Лувр в миниатюре. Жена одета с иголочки. Столы в доме закатываются барские. Одна машина сменяет другую. А там про всяческие Крымы и Сочи и говорить нечего! А Яшка продолжал:
– Завтра едем на банкет. Накрываем поляну питерским партнёрам. Ты не сестра мне, ты моя пассия. Усекла? Так что веди себя достойно. Я ревнив, как почти этот, ну как его?
– Отелло что ли?
– Ага! Ты там только слушай и занимай их умными разговорами. Поддерживай светскую беседу и покажи им своё красноречие! А потом, якобы по просьбе трудящихся, споёшь пару романсов под гитару. Так сказать для закрепления успеха. И шоб они все там от тебя припухли. Поняла? Вина много не пей!
– Не пей вина, Гертруда! – вздохнула Янка.
– Какая, блин, Гертруда! Не смей никого за собой тащить!
– Да пошутила я! Да и не поехала бы Гертруда ни на какие ваши посиделки! Хотя: кто поручится? – Янка тяжело вздохнула.
– А то ждут её там сильно! Знаю я твоих шалашовок!
– Не! Гертруда – она королева датская! Точно в ваш вертеп бы не поехала.
– Короче, хорош мне парить мозги! Королева! Из Дании! Проститутка что ли?
– Ну это, Яша, как посмотреть! Сын её так полагал. А вот: прав ли он? Кто знает?
– Допрыгалась! Собственный сын! Собственный сын так о матери! Это же кому рассказать! Вот будешь по кабакам своим с песнЯми таскаться – та же участь тебя ждёт!
Яна благоразумно промолчала. Яшка книг не читал принципиально. Это не оплачивалось. А задаром? Нехай их дураки читают! Яна даже представить себе не могла своего брата с томиком того же Шекспира в руках. Не компоновались они. Яша и книга. Яша и Шекспир. Но умён и изворотлив был Яша до гениальности! Он всё про всё и всех знал. Не только, что, где и почём? Как достать? Кому продать? Он был незаменим в любом бизнесе. Море обаяния, насквозь пронизан юмором, хитёр и ловок, как чёрт. А улыбнётся, и ты пропал. Такая искренняя неподкупная улыбка. И никто не догадается, что счётчик уже за эту улыбку включён.
Сейчас Яша как раз занимался книгоиздательским бизнесом. И, конечно, хотел, чтобы Янка писала. Она бы заработала какую – никакую копейку и без него, если бы не была такой пустоголовой. Ну а с ним ей все двери открыты! Это же какой надо быть дурой! Так бы и дал по роже этой смазливой! Блаженная, как есть блаженная. Выгоды своей не знает.
Короче, когда задание в пустую башку сестры было вложено, внушения и предупреждения повторены сто раз, осталось решить вопрос, как объяснить бабушке субботнюю отлучку. Потому, что суббота – это святое. Пироги, обед, походы с сыном в кино. Эта суббота может крепко ударить по репутации сестры. Этого нам не надо! Было решено пригласить бабушку с правнуком к Яшке на обед с ночёвкой. Оба будут рады. У Яшки сын на год младше Янкиного, хлебосольная и гостеприимная жена. Всё складывалось отлично.
От такого предложения общительная и любящая хорошее угощение бабушка никогда не откажется. Да и сынок рад будет в гости к любимой тёте Наташе и братику пойти.
Всё складывалось удачно. Вечер в компании питерских гостей мог бы считаться упоительным, если бы не неуёмная тяга Яшки к блондинкам. Его глаз зацепил среди гостей просто сногсшибательную блондинку, и братик на минуточку забыл, что он пришёл сюда с дамой сердца. С Янкой, то есть. Оставленная без прикрытия, Янка попала в лапы ленинградского гостя. Он кружил её в страстном танце и нашёптывал такие сальности, что Янку так и подмывало съездить выходцу из колыбели революции по уху.
Наконец, в курительной комнате удалось поймать любимого брата. Янка грозила карами небесными и полным разоблачением. Яшка неожиданно скоро согласился с её доводами и вернулся в её объятья. Все документы были подписаны, стол опустошён, можно было собираться домой.
Уходили с банкета сильно недовольные друг другом. Яшка совершенно выпустил из вида длинноногую блондинку, пока то да сё, её уже ангажировал питерский босс. Там уже для Яшки был полный непроходняк. Могли возникнуть никому не нужные осложнения. И Яшка сразу же, моментально вошёл в роль верного мужа и строгого брата.
– Расселась тут! Вино трескает! Поехали домой!
Сели в машину. Яшка сопел. Злой значит. И началось:
– Вот не понимаю я тебя, малая! Это же скока раз можно выходить замуж и, главное, всё неудачней и неудачней! Где ты их находишь, придурков таких? Специально ищешь что ли? Тебе нужен нормальный, положительный обеспеченный мужик. Сколько можно в страстях колотиться – то? У тебя же за душой ни копейки! С хлеба на квас перебиваешься!
– Зато у тебя всё схвачено, за всё заплачено! – Янка накипала. Она чувствовала себя обесчещенной и униженной. И всё это благодаря этому бабнику – Яшке! И он же сейчас ведёт среди неё воспитательную работу.
– Оглянись вокруг! На дворе конец двадцатого века. Прогресс! Новые технологии! Интернет! Хочешь я комп тебе куплю? Будешь щёлкать пальчиками, рассказы писать! Ну не хочешь рассказы, балансы там свои будешь сводить, сидя дома. А, вообще, давай я тебя выдам замуж за хорошего мужика. При деньгах, на него сейчас спрос дикий! Он в солидной фирме этим, ну как его…мастурбатором… что ли состоит. НАРАСХВАТ!
– Что? Кем? – Яна опешила. – Яшка, ты сам-то понял, что сказал? Чем он занимается?
– Ну, реклама там, связи с общественностью, всякая фигня. Сидит за компом, находит поставщиков, заказчиков. Мозги у мужика просто золотые. Самый популярный сейчас у нас в городе мастур…
– Яша! Ты этого слова при людЯх не говори! Оно ругательное. А то, что ты думаешь, называется дистрибьютор! Я прошу тебя, запомни: ДИСТРИБЬЮТОР!
– А этот тогда, кто? Мастур…
– Яша! Тот, про которого ты говоришь — это онанист. Я надеюсь, ты ещё не сверкнул эрудицией в высших сферах? Ну что за привычка, употреблять слова, значения которых ты не знаешь?
Яшка притих. Если малая говорит, что дистрибьютор, значит так оно и есть! Умная всё- таки она девка. Непутёвая, но – мозги! Яшка скосил глаза на сестру. Янка сидела прямая и грустная.
– Слушай, Янчик, а зачем я тебя повезу домой, потом утром бабку с малым? Давай – к нам. Коньячку шандарахнем, посидим. А завтра я вас и домой доставлю.
– Не-не-не, пить я с тобой не буду! Ты заводной! Потом носись за тобой по городу дня три. Мне Наташка твоя голову оторвёт. Сиди уже в завязке и не начинай даже!
«Да! С бабьём этим каши не сваришь. Ладно! Ужо погодите у меня! Дайте только закончить срочные дела! Устрою я вам вырванные годы. Дистрибьюторы – маструбаторы, блин!» – Накипал братик.
И Яшка со свистом подлетел к подъезду. Мол, выметайся! Янка вымелась, взлетела на свой третий этаж, открыла дверь родного дома и поняла, что ночевать без сыночка не хочет. Вызвала такси и поехала за бабулей и сыночком, опять же, к Яшке. Там наслушалась про свою узколобую рожу. Яшка здОрово психанул:
– Сумасшедшая баба! Я же тебя звал поужинать, переночевать! Нет! Домой! Домой! Домой! И через двадцать минут примчалась на такси! Двенадцатый час ночи! Дети спят! Я устал, как собака! И вези прЫнцессу эту обратно! Взад! Едрёна кочерыжка!
Но пришлось везти «прынцессу обратно, взад». Уложили счастливого, сонного мальчика в свежую постельку. Он откроет завтра глаза, а мама – вот она! Рядом! Чудеса, да и только!
Потом Яна с бабушкой долго пили чай на кухне. Смеялись и плакали. Плакали и смеялись. Этот вечер живёт в душе у Яны уже много лет. Наверное, один из самых счастливых вечеров в жизни. Жаль, что тогда она этого не понимала.
Как-то незаметно река счастья, пусть даже и трудного, начала извиваться, вилять, течение реки стало агрессивным и упругим. Непредсказуемо жестоким. Река наполнилась колдовскими водоворотами, в которых пропадали любимые и родные.
Первой ушла бабушка. Дом осиротел. Янка срочно выскочила замуж, как оказалось, надолго, прочно, читай: НАВСЕГДА! По одному уходили друзья брата. Их забирала эмиграция. Покидали родину, на чужбине, почти молниеносно, обретали имя, славу, деньги.
Брат строил карьеру в новой маленькой стране. В стране свободной от социализма и от самых интересных и любимых друзей.
За бабушкой неожиданно ушла мама. Год в год, день в день за ней ушёл Яша. С уходом Яши душа чуть не умерла. Но выжила. С трудом, но выжила. Сын вырос, получил хорошее образование, остался в России. Там, где учился. Пошли уже внуки. Заболел муж. И эта дубина стоеросовая, эта мишигене, как называла её бабушка, вдруг взялась за перо!
Почему сейчас, когда ни поддержки, ни знакомств? Когда людям до балды все эти страсти- мордасти! Как говорится: «Не до жира, быть бы живу». На этот вопрос даже себе самой Яна ответить не могла. Просто проснулось в душе что – то, чего не было раньше. Вернее, оно было!( видели же другие!). Но в самой Янке оно спало. И вот: « Здрасти вам! Проснувши оне! Когда все места уже заняты и извольте болтаться в хвосте!»
Но Яну это мало расстраивало. Душа просила – она писала. А там уж, как пойдёт. Иногда от усталости наваливалась тоска. Янка ложилась на диван под плед, под тиканье почти старинных часиков, брала книгу и уносилась с ней в чужие жизни и судьбы. Иногда под руку подворачивалась злосчастная Анна Каренина. Янка опять учила жить порывистую Анну.
Но чему может научить женщина, которая вся опутана ошибками, как беседка плющом? А может эти ошибки неспроста? Может быть молодость дана для того, чтобы узнать сначала, какая это опасная река – Жизнь?
Ну и опасная… Ну и что? Бурли, бросай в водовороты. Не иссякай только. Пожалуйста, не иссякай!
Пра любоффь.
Я у своего мужа третья жена. Первая родила ему сына, цеплялась за рукава, таскалась в Балтийск к нему, когда он служил на флоте, но брак развалился по швам, оставив шрам в сердце первой жены и на физиономии моего мужа. Ресторанные пепельницы имеют тенденцию быть тяжёлыми. Именно этой пепельницей юная отверженная жена запустила в рожу своему неверному мужу.
Но он влюбился в длинноногую волейболистку и был таков. Высокие женщины — страсть моего мужа. И, конечно, метр шестьдесят пять законной жены были ничто в сравнении с двумя метрами претендентки. Не помогла и пепельница.
Ребёнок остался на руках мужниных родителей, а муж умчался за двухметровой вослед. Там тоже история случилась мутная. Трое детей от первого брака и, то ли она была неверна, то ли он изменил, но… недолго музыка играла.
И тут объявилась я. Тиха как украинская ночь. При росте метр пятьдесят четыре и с восьмилетним сыночком в придачу.
Началась совместная жизнь. Родители мужа были почти счастливы. Внук при них, сын у жены. Мы приходим в гости по праздникам. Всё чинно — благородно. Первая жена тоже захаживала, но про моё коварство речи звучали неубедительно, так как была между нами передаточная база — длинноногая. И ворчание жены, когда меня хвалили (особенно свёкор!) картины мира не портило!
Но стала позванивать та, с ногами. Если трубку брала я, то сразу передавала мужу и тактично из комнаты уходила вон! Как он там выкручивалcя, не знаю, не спрашивала. Ну, он, конечно, пытался:
–В следующий раз меня не зови, скажи этой идиотке…
И всё в таком духе. Я на эти слова не шла. Знаю я их. Я её обхаю, а кто его знает, что у него на уме? Может и похаживает, гад? И через пару дней, лёжа с ней в постели будет объяснять ей про то, какая я ревнивая идиотка, и как он от меня устал! Знаем мы эти штучки! И вот он лежит тут такой востребованный, бабы на части рвут, а эта дура (я, то есть) там уже какие-нибудь голубцы небось крутит!
Раз и навсегда сказала, чтобы разбирался со своим гаремом сам, а я уж, как-нибудь, со своим разберусь. Обиделся. Обзывался сильно. Но, в общем, жили дружно.
Волейболистка даже от тоски и безответности замуж вышла по какому-то не то четвёртому, не то пятому кругу. А чё ей при таких ногах? Ясен пень — всегда возьмут. Замуж вышла и родила девочку, к тем троим уже имеющимся.
И тут вдруг, звонок. И я одна дома. Беру трубку.
— Позовите, пожалуйста, Вову!
— Вова на работе. А что передать?
— Передайте, пожалуйста, что мой муж умер, и я очень хочу его видеть!
— Кого? Мужа?
— Нет! Вову.
Передала. Была обозвана дурой. Звонки продолжаются.
И так она меня достала, что сил нет. Говорила и говорила. И что созданы они друг для друга, и что она не верит, что я исполняю её приказания передать, чтобы он позвонил. А я утешаю…
Потому что честно передала ему номер телефона вдовы. И все слова про любовь. Но он-то уже не хочет к ней! И всё! Зачем ему эти ноги и эти дети? Четыре штуки! Не ноги, конечно! Хотя, кто её знает?
Я говорю:
— Не будь козлом! Возьми трубку, скажи ей это всё сам. Я ничего говорить не буду!
А он — ни в какую! Мужики же трусы страшные.
И вот звонит она мне крепко выпивши и говорит, что согласна заплатить мне пять тысяч( стоимость « Жигулей» тогда!), чтобы я ихнему счастью не мешала, и произошло воссоединение семьи. Идиотка! Я окончательно зверею!
Ставлю вопрос ребром: или ты сам посылаешь её на х.., или я беру пять тысяч и сваливаю в сторону моря.
Он, наконец, на очередной звонок отзывается . Мы, чесслово, её уже по звонку узнавали: тревожный и требовательный очень. Я якобы вышла из комнаты, но стою неподалёку и всё, что он говорит, слышу, а что она ему отвечает, знаю.
Говорил, конечно, гад, обтекаемо, чем дал надежду. Мол, поздно, всё поздно. И ни слова про то, что жену любит до безумия и ни на кого в целом свете не променяет. А мне так каждый день:
— Пусик! Мусик! Шуня! Лапа!
Сволочь, короче. Я захожу в комнату и с опрокинутым совершенно лицом протягиваю руку к трубке. Этот медебейцем( ругательство нехорошее еврейское) безропотно отдаёт мне трубку. Я в эту самую трубку и говорю:
– Приезжай! Забирай этого жлоба с без никаких пяти тысяч. Забирай. Я отдам тебе за ним хорошее приданое, на те же пять тысяч потянет! Только, чтобы я эту рожу больше не видела каждое утро на подушке рядом!
А эта дура плачет и говорит:
– Он сказал, что не хочет! Поговори с ним, пожалуйста!
Я просто теряю разум и опять ей повторяю:
– Я отдаю тебе его за так. Дарю! Но привести его за ручку к тебе не могу! Он взрослый мальчик! Договаривайся сама.
Отдаю трубку любимому мужу. И ухожу уже из комнаты. Мне не интересно.
Но тут до меня доходит весь ужас и унизительность моего положения! Моя передаточная роль в этой лавстори. У меня в этой пьесе только : « Приехали-с! Уехали-с!» Ролища прямо!
Дело дошло, конечно, почти до развода. Он отправлен был жить к маме с папой. Что он сделал с этой дурочкой, я не знаю. Больше она не звонила никогда!
Зато он звонил и лазил в окна и двери, пока вновь не заселился на свой диван. По сей день здесь. Диван другой, а он всё тот же. Только уже « неликвид», Господи, прости!