ВАСИЛИЙ КОЛОТИНСКИЙ. Жить со своим временем (часть 1)

Посвящается памяти доктора юридических наук,

профессора Николая Дмитриевича Казанцева.

К 110-летию со дня рождения

 

Предлагаю читателю этот рассказ, не претендующий на какое-то цельное, завершенное исследование, только отдельные фрагменты, отдельные штрихи, только то, что сохранилось в памяти наиболее ярко, о чем слышал из рассказов Николая Дмитриевича, что помню сам, о чем написано в каких-то старых документах. Понимаю все несовершенство такого способа изложения, но ничего лучшего придумать не могу. В конце концов, я не писатель, нет во мне достаточного литературного таланта, но, с другой стороны, если я не напишу о профессоре Казанцеве, то уже никто не напишет. Поэтому выношу на читательский суд то, что получилось, и в том виде, в каком оно получилось.

Долгие месяцы, день за днем, я читал пожелтевшие документы, рассматривал старые фотографии. Разрозненные факты из жизни Николая Дмитриевича Казанцева постепенно выстраивались в последовательную цепочку, которую необходимо перенести на чистый лист бумаги.

Я не собираюсь писать работу, посвященную вкладу Николая Дмитриевича в юридическую науку: об этом можно почитать в ряде специализированных изданий. На мой взгляд, гораздо интереснее разобраться в эпохе, которая уже безвозвратно прошла, но которая была насыщена невероятным количеством сложных и трагических событий и при этом каким-то непостижимым образом способствовала появлению ярких талантливых личностей. Вряд ли мне удастся избежать некоторых формальных моментов, которыми обычно изобилуют биографические статьи, но я постараюсь свести их к минимуму.

Николай Дмитриевич Казанцев родился сто десять лет назад, 15 (2) января 1907 года, в деревне Обабково Курганского уезда Тобольской губернии Российской империи, расположенной на стыке Предуралья и Сибири. Ближайшим крупным городом был Курган, расстояние до которого измерялось в верстах, коих насчитывалось порядка шестидесяти.

Отец Николая Дмитриевича, Дмитрий Прокопьевич, еще до женитьбы отслужил в армии, служба проходила преимущественно на Кавказе, в артиллерийском дивизионе, расквартированном в городе Батуми. Про мать Николая Дмитриевича известно, что ее звали Анной Михайловной и ее родители проживали в деревне Обабково.

Семью Казанцевых можно было отнести к зажиточным крестьянам: кроме сельского хозяйства, Дмитрий Прокопьевич занимался кустарным кожевенным производством, что позволяло не только обеспечить всех пропитанием, но и по мере возможностей дать детям образование.

Относительно спокойная жизнь в российской глубинке прервалась летом 1914 года с началом Первой мировой войны, которую тогда называли войной германской. Всех мобилизованных собрали во дворе волостного правления, затем состоялся молебен «За веру, царя и Отечество». Местом прохождения службы для Дмитрия Прокопьевича был определен город Курган, где он занимался обучением военному делу вновь мобилизованных в армию.

С началом войны связана и первая трагедия в жизни маленького Николая: от тифа умирает его мать, а он, переболев, чудом остается жив. Саму болезнь Николай не помнил, в памяти остались только произнесенные кем-то слова: «Мать-то твоя, Анна Михайловна, умерла. Царство ей небесное».

Кроме Николая, осталось пятеро детей: братья Федор, Стефан, Василий и две сестры – Евгения и Зоя. Самой старшей, Евгении, было четырнадцать лет, а самому младшему, Василию, – три года.

Осенью 1915 года Николай поступает учиться в ближайшую школу, находившуюся в селе Мендерском, в которой, кроме местных детей, учились ребята из Обабково и Рассохино. Николай Дмитриевич навсегда запомнил имя своей первой учительницы Марии Павловны, фамилию, к сожалению, память не сохранила.

С началом войны возникли финансовые проблемы: отцовского жалования хватало с трудом, сестра Евгения каждый раз считала оставшуюся мелочь, решая, на чем можно сэкономить, чтобы дотянуть до очередного денежного перевода. Некоторую помощь продуктами оказывали родители матери, но им самим приходилось нелегко.

Весной 1917 года стало известно об отречении императора Николая II, а уже через несколько дней начались митинги и собрания, на которых ораторы говорили о свободе, равенстве и братстве. Осенью и зимой установилась власть Советов, но начавшийся белочехословацкий мятеж, а затем и приход армии Колчака прервали деятельность органов советской власти.

Гражданская война прокатилась по всей Сибири, затронув все семьи. И семья Казанцевых не была исключением. Летом 1919 года на восток потянулись обозы с ранеными, стало понятно, что Красная армия наступает, приближая линию фронта к Кургану. Началась срочная мобилизация офицеров и унтер-офицеров в армию Колчака. Дмитрий Прокопьевич получил приказ прибыть в курганский военкомат, а оттуда был направлен для прохождения службы в частях Белой армии, уходящей на восток.

В августе 1919 года отряды красноармейцев заняли Мендерское и Обабково, фронт сдвинулся в сторону реки Тобол. Двенадцатилетним мальчиком Николай Казанцев ушел вместе с подразделением красноармейцев на восток: в отряде он занимался тем, что подвозил на подводе к передовой снаряды и патроны. И снаряд, привезенный Казанцевым-младшим, вполне мог бы лишить жизни Казанцева-старшего.

Николай проделал длинный путь с отрядом Красной армии, в памяти навсегда остались названия Ачикуль, Белозерское, Чаусово, Белый Яр, Введенское. Поздней осенью начальник колонны, глядя на уставшего оборванного мальчишку, отдал распоряжение перегрузить снаряды в другую подводу и сказал: «Парень, тебе пора домой, давай поворачивай». Эти слова приводятся в неопубликованной рукописи Н. Д. Казанцева «В те дни». Сама же рукопись в виде машинописного текста и датированная 21 марта 1968 года была в 1970 году подарена Николаем Дмитриевичем автору настоящего исследования.

На следующий день после возвращения Николая домой выпал глубокий снег, началась долгая и холодная зима 1919 года.

Отец Николая очень скоро осознал, что с армией Колчака ему не по пути. Он, знавший очень хорошо воинскую службу, понял, что нет шансов на победу у армии, в которой занимаются мародерством и воюют со своим народом. Через несколько месяцев отступления Дмитрию Прокопьевичу удалось благополучно сдаться в плен. При отступлении армии Колчака он и еще несколько человек сумели задержаться в каком-то сибирском селении, стоявшем в стороне от большого тракта, где и дождались прихода красных.

Дальнейшая жизнь Дмитрия Прокопьевича была типичной для того периода нашей истории. Он вновь женился, в годы сталинских репрессий и принудительной коллективизации пострадал, но не очень сильно, позже был реабилитирован и восстановлен в гражданских правах. Дмитрий Прокопьевич прожил долгую жизнь, много работал, был награжден различными орденами и медалями, в том числе и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов».

Зимой девятнадцатого года судьба свела двенадцатилетнего Николая Казанцева с Председателем Мендерского волостного исполкома Иваном Потаповичем Худяковым. Трудно сказать, чем привлек внимание председателя исполкома сельский паренек, возможно, разглядел он в Николае задатки, которые помогли ему стать впоследствии известным ученым. Николай Дмитриевич часто вспоминал об умении Ивана Потаповича просто рассказывать о сложных вещах, разговаривать с людьми. Запомнились слова Худякова, которым профессор Казанцев стремился следовать всю свою жизнь: «Действуй так, чтобы всё по закону и по праву было».

В 1920 году Николай уходит из семьи отца – не сложились отношения с мачехой, да и перспективы в родном селе были не слишком радужные, а молодому человеку очень хотелось учиться. Он уезжает в Курган к сестре Евгении, которая к тому времени смогла устроиться работать сперва на телеграф, а затем в детские учреждения города.

Николай начал учиться в курганской школе, разместившейся в здании бывшего Троицкого училища, несколько позже школа переехала в здание бывшей женской гимназии. Сестра снимала комнату в поселке Тихоновка, расположенном очень далеко от школы, поэтому зимой едва одетому Николаю приходилось преодолевать путь, разбивая его на два этапа: он забегал в сторожку Троицкой церкви, чтобы там немного отогреться и затем бежать дальше.

Там же в Кургане Николай и Евгения пережили страшную голодную зиму 1921–1922 годов. Причиной голода, с одной стороны, была небывалая засуха, а с другой стороны, политика продразверстки, проводившаяся Советским государством, которая лишила многие губернии всех сельскохозяйственных ресурсов.

Более или менее организованная помощь голодающим начала оказываться властями только с лета 1922 года, а до этого в пищу приходилось употреблять корни камыша, кору деревьев, траву и многое другое, что и едой назвать невозможно.

И в таких условиях крайней бедности и голода Николай проявил удивительную силу воли, направленную не только на выживание, но и на стремление к знаниям, своей главной задачей он считал учебу и 17 июня 1926 года, несмотря на все материальные трудности, получил удостоверение об окончании Курганской школы II ступени № 1.

В последний год учебы Николай жил уже совершенно самостоятельно: осенью 1925 года сестра Евгения Дмитриевна поступила в Челябинский педагогический техникум и уехала из Кургана. Надо было искать какой-нибудь заработок, не прекращая учебы в школе. И возможность немного заработать представилась: с октября 1925 года по март 1926 года Николай Казанцев работал преподавателем по ликвидации неграмотности на консервном заводе. Вряд ли он мог тогда предположить, что преподавательская работа станет его специальностью на всю жизнь.

Весной, после того как курсы по ликвидации безграмотности для работников консервного завода завершили свою работу, Николай смог на некоторое время устроиться на должность библиотекаря в клубе профсоюзов. В начале двадцатых годов библиотекарей часто называли словом «избач» – производным от существовавшего тогда понятия «изба-читальня». Вот таким избачом Николай проработал до окончания школы.

Я часто задумываюсь над вопросом, почему непростые внешние обстоятельства приводят разных людей к совершенно различным жизненным решениям. Кто-то пытается плыть по течению, приспосабливаясь и подличая на каждом шагу, а кто-то из последних сил борется с судьбой, и не просто борется, а находит в себе силы для того, чтобы, как когда-то говорил вождь мирового пролетариата: «учиться, учиться и учиться…»

Летом 1926 года Николай Дмитриевич хотел уехать из Кургана, чтобы устроиться на работу учителем в деревне, но жизнь распорядилась совершенно иначе.

В отдел народного образования Кургана пришла путевка на одно место в Московский университет. Вопрос о том, кого послать, решался в горкоме комсомола и Отделе народного образования. Решение было принято странное: на одно место на факультет советского строительства и права направить двух кандидатов. Первым кандидатом, как и следовало ожидать, направлялся секретарь волостного комитета комсомола, а вторым кандидатом командировали Николая Казанцева.

Вступительные экзамены проводились в старом здании Московского университета на Моховой улице. Первый кандидат по путевке был принят в университет, а Николая Казанцева зачислили кандидатом в студенты под номером 37. Это означало, что в случае успешной учебы после первого или второго семестра его могли зачислить в число студентов.

Николай хорошо запомнил день 22 июля 1926 года. Он вышел из здания университета; от памятника Михаилу Ломоносову и далее до Кремлевской стены вся Манежная площадь была заполнена людьми, звучала траурная музыка, похоронная процессия медленно двигалась в сторону Красной площади: в Москве прощались с Феликсом Дзержинским. Так день траура совпал с днем успешной сдачи экзамена по русскому языку и литературе.

После всех экзаменов можно было учиться в университете, но кандидатам общежитие не полагалось, средств на то, чтобы снять комнату или койку, просто не было. Денег не было даже на еду, а предстояло пережить первый семестр, успешно сдать экзамены и только после этого можно было рассчитывать на место в общежитии и небольшую стипендию.

Москва конца двадцатых годов еще жила в условиях безработицы, конечно, можно было встать на учет на бирже труда, которая находилась в Рахмановском переулке, но надеяться на получение рабочего места не приходилось.

Николай понял, что дотянуть до второго семестра он не сможет, поэтому принял непростое, но единственно возможное для себя решение – вернуться домой. Но как вернуться домой без денег? Решение проблемы, которое в наше время невозможно даже представить, было успешно найдено. Николай Дмитриевич обратился за помощью в ректорат университета, где ему дали письмо в организацию со страшноватым названием Главпрофобр (Главное управление профессионального образования) с просьбой выдать литер на проезд. Кроме того, в ректорате разрешили не сдавать в следующем году экзамены по гуманитарным предметам, засчитав результаты текущего года.

В Главпрофобре Николаю выдали студенческий литер для поездки в один конец, поставив на документе печать Наркомпроса (Народный комиссариат просвещения РСФСР). По этой бумаге удалось приобрести железнодорожный билет с 75-процентной скидкой, после чего в кошельке осталось несколько копеек. Так как Николай был членом профсоюза, то он принял смелое решение обратиться за помощью в ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов), где внимательно выслушали просителя и без волокиты выдали пять рублей с возвратом. Эти деньги были возвращены Николаем после первой же получки.

С большими трудностями Николай возвратился в Курган и почти сразу уехал временным преподавателем по ликвидации неграмотности в село Мендерское с окладом в двадцать рублей в месяц. На этой должности он проработал до января 1927 года: в школу вернулся основной преподаватель, а Николаю Дмитриевичу пришлось искать новое место работы, которое оказалось вполне приемлемым по всем параметрам. Его приняли культработником на Курганский машиностроительный завод, который все называли «Турбинкой». Зарплата была уже почти тридцать восемь рублей, то есть позволяла относительно сносно существовать.

Николай совмещал работу с усиленной подготовкой к вступительным экзаменам. Можно отметить интересный факт: в конце двадцатых годов при поступлении на факультет советского строительства и права Московского университета, кроме экзаменов по гуманитарным наукам, сдавались экзамены по математике и физике. Николай Дмитриевич успешно сдал эти экзамены, после чего летом 1927 года был зачислен на общих основаниях студентом университета, с которым будет связана вся его дальнейшая жизнь.

В качестве специализации Николай Дмитриевич выбрал хозяйственно-правовое отделение по циклу сельского хозяйства. Впоследствии он часто вспоминал этот период учебы. Наибольшее влияние на него оказали лекции Петра Ивановича Стучки. В этом месте можно было бы порассуждать о правомерности и правильности воззрений Петра Ивановича с позиций современности, но я воздержусь от каких-либо суждений, хотя бы в силу того, что не являюсь специалистом в области юриспруденции. Могу сказать только то, что Николай Казанцев очень высоко оценивал труды П. И. Стучки и никогда не менял своего мнения по этому вопросу.

Много труда на научную подготовку Николая Дмитриевича затратил Алексей Павлович Павлов, который курировал и направлял его работу как во время учебы, так и после окончания университета, а затем в 1934 году взял Николая Казанцева на должность исполняющего обязанности доцента к себе на кафедру в Московский юридический институт. С 1939 года А. П. Павлов совмещал преподавательскую работу со службой в министерстве иностранных дел, а после того, как в 1946 году он был назначен Чрезвычайным и полномочным послом СССР в Бельгии, Николай Дмитриевич становится заведующим кафедрой Земельного и колхозного права.

Я как-то прочитал в одной статье, что Николай Дмитриевич Казанцев осуществлял сплошную коллективизацию тридцатых годов, чуть ли не размахивая наганом, загонял крестьян в колхозы. Не знаю, откуда у автора статьи была такая информация, но расскажу об этом периоде жизни Николая Дмитриевича так, как он сам рассказывал, а сомневаться в искренности его слов у меня нет ни малейшего повода. Кстати говоря, рассказчиком Николай Дмитриевич был великолепным, он умел увлечь слушателей с первого слова, несмотря на абсолютную реальность рассказываемого.

Но вернемся к истории про участие Николая Казанцева в процессе коллективизации. Итак, в конце февраля 1930 года всех студентов сельскохозяйственного цикла собрали в актовом зале. На трибуну поднялся представитель Московского Комитета партии, выступал долго, рассказывая о политике текущего момента, о партийных решениях в области сельского хозяйства.

Затем перешел непосредственно к сути своего доклада, которая сводилась к следующему: время у нас, сами понимаете, какое, и нечего юристам, специализирующимся в области сельскохозяйственного права, болтаться по городским улицам, а необходимо быть ближе к земле. Далее последовали слова, что всем надлежит участвовать в проведении весеннего сева в условиях сплошной коллективизации и острейшей классовой борьбы.

Через несколько дней многие студенты, в том числе и Николай Дмитриевич, получили удостоверения за подписями народных комиссаров земледелия СССР и РСФСР, железнодорожные билеты и были отправлены к местам назначения.

Николай Дмитриевич в возрасте двадцати трех лет в военной форме, у меня есть фотография того времени, худой и подтянутый, отправляется в Сталинград, затем на станцию Котлубань, а оттуда на хутор Вертячий, что на Дону. Привожу текст удостоверения, выданного товарищу Казанцеву:

«СССР. Народный Комиссариат Земледелия. 3 марта 1930 г. № 041 Удостоверение

Дано тов. Казанцеву Н. Д. в том, что он, согласно постановления Совнаркома от 25.II. с. г. мобилизован на срок в 2 месяца для практического участия в проведении сева. По приезде в Нижн. Волжскую область Сталинградского округа товарищ направляется Окрземуправлением и Окрколхозсоюзом в колхоз для непосредственной работы в колхозе по подготовке сева и, первую очередь, по составлению и проведению рабочего плана посевной кампании в колхозе.

Народный комиссар земледелия Союза ССР (Яковлев).

Народный комиссар земледелия РСФСР (Муралов)».

Орфография и синтаксис документа приведены мною без изменений.

Как рассказывал Николай Дмитриевич, основная сложность работы заключалась в том, что ни местные товарищи, ни два рабочих «25-тысячника», ни он не знали, что конкретно надо делать для целей колхозного строительства. Они в своей работе опирались на документ под названием «Примерный Устав сельскохозяйственной артели», принятый 1 марта 1930 года и не содержавший ответов на многие вопросы крестьян.

Конечно, наделали немало ошибок, а, как известно, исправлять собственные ошибки всегда проблематично. К тому же 14 марта 1930 года вышло постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Надо было корректировать работу в соответствии с новыми «вводными».

Колхоз назывался «3 января», в честь освобождения хутора Вертячего от белых. В колхоз были объединены жители Вертячего, Песковатки, Ново-Алексеевки и Котлубани. Коллективизация проходила исключительно трудно, хотя всё делали как будто правильно, организовывали бригады, разъясняли суть мероприятий. Но противодействие коллективизации было очень сильным, иногда доходившим до рукоприкладства, правда, без особо криминальных последствий.

В ходе проведения разъяснительных мероприятий местные жители вынудили находящихся на хуторе коммунистов, комсомольцев и прикомандированных «коллективизаторов» забаррикадироваться в здании сельсовета. Среди обороняющихся был и Николай Дмитриевич. Надо сказать, что жители хутора, в свою очередь, тоже не знали, что делать с безоружными заложниками. Правда, у одного «25-тысячника» был пистолет «маузер» с прикладом и пять патронов к нему, но вряд ли это оружие смогло бы остановить толпу так, как это было показано в одной из экранизаций романа Шолохова «Поднятая целина». В реальной жизни попытка применить оружие, вероятнее всего, окончилась бы многочисленными жертвами с обеих сторон.

Находиться ночью забаррикадировавшимися в здании сельсовета было довольно-таки страшно, никто не знал, чем может окончиться противостояние. Но и сидеть, ничего не делая, было нельзя. Решили, что надо попробовать кому-нибудь выбраться из «окружения», чтобы вызвать подмогу.

Поздним вечером один из молодых комсомольцев вырыл подкоп, выбрался на волю, добрался до станции Котлубань и оттуда телеграфом сообщил в Сталинград о создавшемся положении. Помощь подоспела ночью, прибывший отряд красноармейцев освободил без единого выстрела всех активистов. По итогам работы в колхозе Николай Дмитриевич получил длиннющую справку за подписями секретаря партийной ячейки и председателя колхоза с перечнем проведенных мероприятий.

Но время, отведенное для работы в колхозе, подходило к концу, необходимо было возвращаться: предстоял последний студенческий семестр в университете.