МИХАИЛ МАТВЕЕВ. Дурные бесконечности.

Об экспонатах

В центре им. Жоржа Помпиду

(Важно избежать этой напрашивающейся рифмы «иду/в  Помпиду») я с собою

всегда в ладу.

Центр Помпиду – не центр, а д’Эпицентр моего Парижа.

Здесь Матисс, Миро и иже

С ними. Восхищенно озираешься по сторонам, как будто нечаянно в лотерею выиграв.

И понимаешь, что Помпиду ко всему Парижу – такой эпииграф.

Да-с,

Не Монмартр уже, не Монпарнас.

В центре Помпиду на первом этаже есть книжная лавка (не бутик –

Sic!)

Ну, не лавка, конечно, а почти супермаркиет

Такой манящий и такой яркий от

Изобилия обложек и открыток, среди которых обязательно найдется что-нибудь про

Миро.

Например, аппликация, на которой звезда и месяц, как будто чьи-нибудь

фантастические профили на

Очень сочном  фоне, и солнце красивое и выглядит, как картофелина.

(NB. Коро и Миро

из разных миров.)

 

Осмотр можно начинать с кафе «Терраса»,

Которое расположено чуть выше книжного магазина. Тут уже есть, на что

посмотреть – экспонатов  масса.

Вот  поэт теребит за соседним столиком жесткую, как проволока,

шевелюру с проседью.

Вот он то ли пробурчал «merci», то ли произнес «adieu».

Вот он быстро-быстро пишет за строчкой строчку.

А вот он тщательно с расстановкой вычеркивает их поодиночке.

При этом вырывает с той же очередностью  свои несчастные патлы,

Так что проседь сохранится на нем до окончания нашего кофепития вряд ли.

 

Впрочем, довольно кофе, пусть поэт остается лохматым –

Пора – к настоящим экспонатам.

Среди здешних экспонатов – все больше инсталляций – чувствуешь  себя очень уютно,

Нет никакой грани между тобой и всем тем, что ты созерцаешь  попутно.

Нет никакой грани  между созерцаемым тобой и созерцающими то ли созерцаемое

тобой, то ли –

Тебя, – тем  боле,

Если созерцаемое тобой – это не только objects des arts.

Возникает азарт

К уходу в  дурные бесконечности и бесконечные, как в зеркалах,  вложенности.

Аж дух захватывает от возникающей возможенности.

Можно, к примеру, разойтись с кем-нибудь во мнениях

В вопросе о субъект-объектных отношениях.

 

Ты смотришь на инсталляции, на бдительных служителей, на посетителей,

На то, как зрители  смотрят на инсталляции и служителей,

Ты смотришь в проемы стен, где мелькнет время от времени сквозь оконное стекло

То Эйфелева башня (ранний примитивизм?),  то базилика Сакре-Кер (пародия

на Утрилло?).

Многое можно увидеть в проемах,

Когда приятен даже собственный промах.

Ты  восхитишься чем-то, а это –

Твоя жена, стройная на фоне парижского дня, слегка подсвеченная им

до хрупкости силуэта.

 

Вот стена с дверью, расположенная посреди зала на невысоком постаменте,

который вычленяет из музейного интерьера объект искусства,  рядом с дверью – то ли стульчик, то ли табуретка,

Или  просто куб, на котором я располагаюсь, ибо к этому все располагает,

а посетители могут восхититься искренне и раскритиковать едко.

Я польщен. Со мной композиция выглядит завершенней. Попробуй вызреть-ка

До предмета искусства не каждый раз, а хотя бы изредка.

Вот –

Центр Помпиду такую возможность дает.

И вы отчетливо понимаете, что весь он – одна грандиозная инсталляция, даже

пусть вы

Совершенно не разбираетесь в современном искусстве.

 

Январь, 2005

 

О знаковых системах

А. П.

 

Мой друг желает

В «цветах Кесо» увидеть

Лишь идиому…

Из …

Давайте рассмотрим такую проблему:

Все ли представляет собой знаковую систему.

Проблема скользко-философская – только тронь ее,

И уже не спасет никакая самоирония.

 

Но тем не менее. Проблема возникает из повседневности, из обыденности, можно

сказать, в быту.

Можно увидеть систему здесь и эту, а можно – там и ту.

Вот, например, огни ночного города – целый мир

Людей, судеб, отдельных и коммунальных квартир.

Картина, исполненная щемящего лиризма. Какие тайны за этими огнями скрыты?

А если взглянуть отвлеченно, без лирики, то  все это – байты и биты.

Последовательность единиц и нулей, светящихся и темных (никого нет дома или

зашторенных?) окон.

Кто-то встречает гостей? Или пронзительно одинок он?

Но вернемся к нашему  формализму, к нашим битам,

Которые могут быть любым существующим или несуществующим алфавитом,

То есть огни ночного города – это послание, или, если воспользоваться другим

алфавитом, (это модно!) – message,

И таких алфавитов ну не два же, не три же, и даже не десять ж.

Мой друг (математик) критикует меня за то, что я использую только счетные

совокупности, совершенно забыв континуум,

Что тут может придти ну ум?

Так только – некая заумь,

В которую все-таки мы с удовольствием влезаемь.

Углубляемся, так сказать. Однако message, который или которое и так-то пресловуто,

Окажется, скорее всего, совершенно бессмысленным на всех языках. Но вот тут-то

Можно предположить, что все же отыщется такая система знаков, которая придаст

нашему посланию глубочайшие смыслы в своей подоплеке,

И те, кто был одинок, уже не будут так одиноки.

Я даже уверен, что есть, откуда черпать алфавиты, языки и смыслы.

Вот только дано ли нам знать, нашлись ли.

Черпать придется из солидной бесконечности – из множества сугубо несчетного, вроде

множества всех множеств Бертрана Рассела,

Надеюсь, что такая перспектива для Александра Михайловича мои экзерсисы в иные

цвета окрасила.

 

Еще примеры. Возьмем  людей, сидящих в вагоне электрички, лица.

Если нет лица – ноль, а есть лицо – единица.

Такие разные единицы – веселые, благородные, опустившиеся, исполненные горечи,

смеющиеся, спящие, смотрящие в окно, изможденные, встревоженные, спившиеся, молодые, с ухмылкой, осунувшиеся, удивленные, увлеченные, ухоженные, с нервным тиком, жующие, конопатые, обычные.

Мимика с одной стороны привносит лирику, а с другой – система, глядишь, уже

двадцатиричная.

Или интерпретация такая. Пассажиры в вагоне – нотная бумага на пюпитре,

Кто-то зашел в вагон, вышел, пересел – этот значок запиши, а этот вытри.

Не говоря уже о контроллерах. Безо

Всяких преувеличений их можно счесть чем-то вроде бемоля или даже диеза.

Ситуация такая, что как ни преувеличь ее,

Получается нечто вроде ноктюрна или каприччио.

 

Или еще пример. Огромная стая рассевшихся по деревьям,  галдящих воронм,

Чем не знаковая система, поскольку их даже не стая, а сонмище, ну, в крайнем случае,

сонм.

Сбились вороны в стаи.

Похоже, не меньше ста их.

Тревожат осенним граем,

Смятение – нам, игра – им.

Пока я иду к электричке и слушаю вороний гвалт, то есть нахожусь в пути, в дороге я,

Сочиняются стихи и вспоминается помимо всего прочего борхесовская миниатюра

с соответствующим названием – «Орнитология».

Вот такие парадоксальные создаются  в воображении графические полотна –

То, что отображает несчетное множество смыслов, всего лишь счетно.

Получается, что улыбка, что проблеск, что карканье, что жест

Создают, скажем так, лирико-семантическую теорию множеств.

Март, 2005

 Эскалатор

Навстречу лица, лица, лица,

как многоточия в тетради …

и невозможно исцелиться

от двухминутной благодати.

Навстречу пасмурные лица —

в метро стремящиеся люди

никак не могут отстраниться

от вечной сутолоки буден.

Навстречу лица, лица, лица

густы, как спущенные шторы,

скрывают многие страницы

из ненаписанных историй.

Но в ежедневном ритуале

такой антракт не долго длится —

вновь к поездам и тротуарам

навстречу лицам, лицам, лицам.

ноябрь.83