СЕРАФИМ ВВЕДЕНСКИЙ. Нефть (стихи)

ФАРИТ

В кресле,

за огромным столом,

сидит Фарит.

Он – директор ритуального салона «Аид».

Из уст его льётся речь,

мелодична и тиха,

словно поэтика зрелого стиха,

но чаще всего он – молчит.

У ритуального салона Аид нет соцсетей,

они не мелькают в лентах новостей,

не вывешивают рекламу на билбордах.

Нет инстаграма,

твиттера и прочей херни,

потому что они выворачивают наизнанку дни,

сжимая реальность,

как разорванную аорту.

У них есть менеджер по копанию вглубь земли,

только он не имеет лица,

точнее безлик.

Ходит в поизношенной фуфайке и кирзачах,

немного сутул,

но косая сажень в плечах.

Когда дует ветер,

поднимает он воротник.

А на вопросы о жизни и смерти Фарит

всегда одно и тоже практически говорит,

весьма обычными словами:

«Какие бы не витали настроения вокруг

и какой бы не была политика партии, мой друг,

я всегда запасаюсь только гробами!»

В кресле,

в черном костюме похожем на рясу,

сидит Фарит.

Он – вечный директор ритуального салона «Аид».

Из уст его вытекла речь,

растеклись слова,

он знает,

что умирать не ново,

да и жизнь не нова,

поэтому он смотрит пронзительно и молчит.

КАРТИНА СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

В том краю, где дорога лишается асфальта,

куда не прорывается вай фай,

там с трамплина горизонта солнце делает сальто

и ныряет в недоразрушенный сарай.

Там располагается село Валентиновка или Казанка

или другое – у них тысяча имён.

Работа всегда начинается у жителей спозаранку

и длится пока не почернеет небосклон.

В селе есть три продуктовых магазина,

один ритуальный салон.

Больницы или аптеки больше нет и в помине;

зато есть почта, на почте один почтальон.

По вечерам жители ходят в гости друг к другу

и говорят о повышении цен,

да ещё на какие-то темы по сотому кругу –

смеются, плачут, дерутся, мирятся и так каждый день.

Эта жизнь становится похожа на картину

но с каждым годом все меньше зажигается окон.

Сначала закроется почта,

затем три продуктовых магазина,

а самым последним – ритуальный салон.

ВЗГЛЯНИ

Здесь сгущается мрак, если к мраку добавить муку.

И луна как нагрудный значок, цвет – ванильный лукум.

Ночь и день переходят, как зебра по «зебре», на «ты».

Бог, взгляни на меня, я потерян среди пустоты.

В этом кривозеркалье не знаешь на что и пенять, –

потому что реальность живёт в целлофане. Меня

снова выгнали в дождь, чтобы я стал структурой дождя.

Бог, взгляни на ладони людей, в них следы от гвоздя.

В небе чёрное солнце винила сидит на игле

патефона и дарит мелодию нам на земле.

Гавриил на трубе иерихонской играет псалмы.

Бог, взгляни на себя, и увидишь что ты – это мы.

Только дети детей капитана нон-грата кольцо

обручальное прямо из сока гранаты – торцом

на глазах у Гомера рванули, и рухнул закат.

Бог, взгляни нам в глаза и увидишь, кто здесь виноват.

ОТРАВА

Циклоп за циклопа, что око за око.

Прекрасное к нам подобралось далёко

и как-то оно не прекрасно.

Мы пили цикорий, а нынче пьём мокко.

Ныряем в соцсети, питаемся током,

репостим, ретвитим Есенина с Блоком.

А лица на селфи несчастны.

Мы стали масштабны, подвижны, мобильны,

в онлайне могучи, на деле – субтильны.

Купаемся в лайках, как в ванне.

Мы пьём год за годом из общей поильни,

нам чешут за ухом, нас кормят обильно

смиренной похлёбкой со страхом могильным,

чтоб мы не вставали с дивана.

Рассвет мы встречаем на фотообоях.

В лэптопе сквозняк – ну-ка окна закроем,

но вряд ли воскликнем: «Стоп. Хватит!» .

Мы крайне устали и жаждем покоя,

да только не знаем «что это такое?».

Могилу себе мы старательно роем

закрывшись в домашнем квадрате.

Для нас волатильность важнее погоды.

Ушла человечность, остались погоны

и толпы тотально согласных.

Нам кажется вечно – за нами погоня.

Мы, словно рабы, отвечаем: «Вас понял!»

Живем потеряв себя на полигоне

отходов особо опасных.

Эпоха диктует зарыться в «Фейсбуке»,

но можно «ВКонтакте». А лучше самбуки

налить в огранённую тару.

Мы пьем монитор – оттого близоруки.

И взял бы Всевышний всех нас на поруки,

вздохнув облегченно мы б скинули муки,

но мы уже съели отраву.

НЕФТЬ

Смотри, действительность меняется повсюду.

Еда проводит нынче тендер на посуду.

Тамбовский волк в трамвае едет зайцем,

а ты всё ищешь нефть в носу буравя пальцем?

Места святые не пусты в торговых центрах.

Фрейд предал секс и говорит теперь о ценах.

Скит пишут реперам гострайтеры-скитальцы,

а ты все ищешь нефть в носу буравя пальцем?

Харон лоббирует гешефт на рынке лодок.

Любой стандарт двойной имеет подбородок.

Миндаль похож на круг в глазах китайца

и самка богомола держит Мир за яйца.

Из яблока раздора кальвадос отныне

Ньютон нам гонит с Евой на правах святыни

и уроборос в плоскости надет на пяльцы,

а ты и нефть добыть не смог из носа пальцем.

НАВСЕГДА

Как часто любил назидать создатель хулахупа:

«Наша жизнь это круг,

значит бежать по прямой – нелепая глупость,

хотя движение – труд».

Поэтому в точке, где сокрыто начало,

кроется и конец.

Данная истина лежит на поверхности покрывалом,

которым ты накрыт, словно спящий во сне.

Остальное является твоим личным мнением,

что льётся с неба, будто вода.

В тот день когда я написал первое стихотворение, –

я перестал их писать навсегда.

НЕДОПЕЧЕННЫЕ ПИРОЖКИ

*

Успел подумать лишь: «Пурген…»

И тут Остапа понесло.

*

Вы так прекрасны в этом платье,

но так отвратны в неглиже.

*

Какие могут быть здесь шутки,

а ну-ка пей отраву, тварь.

*

Зачем ты моешь руки мылом

с такой-то грязненькой душой.

*

Приятно с Вами расставаться

и знать, что это навсегда.

*

Меня на днях послали к черту

и круг замкнулся наконец.

*

Мешать не буду суициду,

а заберу лишь табурет.

*

Куда ни плюнь одни евреи!

Так ты в Израиле, мой друг.

*

Я перейти не в силах поле,

а вы с вопросами: «Как жить?»