АРТУР КАНГИН. Время надежды.
ВРЕМЯ НАДЕЖДЫ
1.
После осатанелой игры в вампиров-бандитов зомбоящик угомонился. Появился спрос на добро. Целевая аудитория, как журавлиный косяк, потянулась к индийскому алгоритму. Для затравки страсти-мордасти, даже стрельба, а потом все пляшут-поют.
Даша Пудовкина появилась в Останкино именно в это поворотное время. Стала ассистентом продюсера проекта «Время надежды». Планировалось снять сто серий.
— Провалится с треском наша задумка! — по-совиному ухая, хохотал отец Даши, Петр Петрович. — Гуманоидом подавай только зло. Ты глянь, на индекс продаж моих книжек.
И, правда, опусы П.П. Пудовкина расходись влет. Писал же он о западных кинорежиссерах и писателях. Методика проста. В желтой прессе собирал о мастерах самое скверное. Потом энергично монтировал, передавая нюансы отменным литературным слогом.
— Провалится или не провалится — одному Богу известно, — шепотом отвечала дочка.
— Веришь во Всеблагого на облачке?
Понурясь, Даша покидала кабинет пращура. Петр Петрович цинично щеголял своим атеизмом, Дарья постилась и причащалась, три раза в неделю посещала храм.
Из родных пенат надо уходить. Уже 24 года. Пора бы замуж.
Работа в сериале «Время надежды» приносила чистую радость.
Продюсер Аркадий Бабкин потирал ладони:
— Дарья Петровна, вы для нас такая находка! Такая светлая… У нас тут в Стаканкино сплошь подонки.
— Так уж и все? — усмехалась Даша.
— Поймите меня правильно, — Аркадий, маленький и плотный, вскакивал из кожаного кресла. — Мир прогнил. Только бабки, вещички, био-туалеты, турпоездки… Душа утрачена.
— Вы карикатурите.
— И откуда у вас такая вера в Бога? С какого дуба рухнули? У вас, кажется, и парня-то нет.
— Есть. Поэт-метафизик Григорий Кошкин.
2.
Гриша Кошкин был человек поразительный. Родился в семье астрофизиков, родители его закончили МГУ. В годы перестройки у папы начались проблемы с психикой. На Красной площади он узрел ангелов. Принялся ловить их. Папу законопатили в Кащенко. Именно там он окончательно и поверил в Создателя.
После выхода из дома умственной скорби, Иван бросили свою квартиру в Москве, уехал в глухое село, под Гусь-Хрустальным. Устроился сторожем в церквушку «Нечаянная радость». В ней-то крестили Гришу.
В 17 лет Григорий бежал в Москву. Спал на трех вокзалах. Если гнали менты, опускался под землю, к теплым трубам, деля досуг вместе с бомжами. Так сказать, современная интерпретация пьесы «На дне», Макса Горького.
Настоятель церкви «Петра и Павла» составил Грише протекцию в гуманитарный университет имени Серафима Саровского.
Гриша получил студенческое общежитие, бесплатную еду и образование. Жизнь налаживалась.
После окончания вуза Григорий устроился в рекламную фирму «Троица». Появились деньги, досуг, жажда сочинять стихи.
И тут на Пасхальной службе он столкнулся с Дашей Пудовкиной. Бок о бок стояли, пришла пора освещать куличи.
Дарья глянула на Григория и была уязвлена в самое сердце. Худой, мосластый, с вытаращенными глазами.
— Экий Гоблин! — подумала она.
А когда Гриша истово замолился, потом упал на колени, стукнулся головой о каменный пол, истово полюбила его.
Да-да! Еще не услышав от него ни единого слова. Человек конгениален ей! Его тоже угнетает атеистический вертеп внешнего мира.
На улице ударил обломный дождь. Гриша был без зонта. Дарья предложила довести его до метро.
Их отношениям уже два года. Григорий ее пару раз целовал. Не позволял себе ничего лишнего.
А свадьба все откладывалась и откладывалась. Гриша сказал, что пока еще не получил разрешение на обряд бракосочетания от своего духовника Пимена.
3.
Сериал «Время надежды» получил дивный рейтинг. Опросы доказали, зрители покидали другие каналы, лишь бы нырнуть в океан счастья.
— Попали в десятку! — хохотал Бабкин. — Дарья Петровна, дорогая моя! Мы с вами в этом проекте проработаем еще лет десять. Поверьте мне, матерому волку.
Даша поправила возле ушка золотистый локон:
— Люди должны потянуться к религии.
Бабкин пыхнул вишневой трубкой:
— Давайте без идеологической пурги. Мне уже 51 год. Я отжил свое. И на молекулярном уровне — агностик. По большому счету, к бабке не ходи, жизнь бессмысленна.
Даша скрестила руки:
— Вам бы в храм святой Матроны сходить, на Таганке.
— Поймите! Я ведь не отрицаю возможности существования Бога. Но эти выпадающие зубы, волосы. И при этом хочется кинуться на любую барышню. Ан уж запал не тот. Не та секреция.
— Аркадий Владимирович, вас бесы крутят. Вы крещеный?
— Родители — ударники-комсомольцы.
— Хотите, я сама вас отведу в храм, к своему батюшке Пантелеймону?
— Как знать… Утром подоспеешь к зеркалу, глянешь. Тьфу! Что за харя?! Какая злая сатира на кудрявую молодость.
— Можно идти?
— Спрошу напоследок. Может, нам в серии плеснуть немного негатива? Слишком уж пресно.
— Зло соблазнительней добра. Сужу по книгам своего родителя.
— Батьку в церковь водить не пытались?
— Бесполезно.
4.
С младых ногтей я мечтал стать беллетристом. Закончил Литинститут. Издал две книжки рассказов. Критики будто в рот воды набрали.
Тогда я ринулся во ВГИК. Закончил режиссерский факультет. Снял фильм «Небесные аисты». Трогательная история о слепом мальчике, влюбленном в птиц. Лента с треском провалилась.
И я возненавидел прозу и кино. Стал собирать компромат на прославленных отечественных деятелей искусства. Печатать и не пытался. По судам затаскают.
Потом осенило! Надо аккумулировать слив на випов забугорных. Россия вне поля их юриспруденции.
Монография «Джунгли Голливуда» вышла джокеры.
А там — пошло-поехало.
Вещица «Алхимия подлости» о беллетристах.
Супруга моя, как прочла «Алхимию», так сразу мотанула в монастырь под Вологдой, приняла постриг.
Вольному воля.
Нынче издатель просит меня компромат на художников. Рембрандт, Ван Гог, Гоген, Репин…
Идея не греет.
Не люблю я живопись. А в прозу и кино влюблен до судорог.
5.
Вчера водил Дашу в кафе «Шоколадница», был в ударе.
— Милая, — говорил я, — православие восторжествует на всех континентах. У китайцев, индусов, эскимосов, татар, новозеландцев.
— А как же быть с африканскими племенами людоедов?
— Любимая, я должен возглавить Орден православного рыцарства. Я овладел кун-фу, карате и дзюдо. Я рассекаю по улицам с нунчакой и травматическим пистолетом. Мир кишит шайтанами! Чеченцы, таджики, узбеки…
— Ты меня пугаешь.
— Сильнее всего меня раздражают буддисты. Экую сказочку для себя сочинили! Мол, смерти нет, а есть лишь метаморфоза перерождения. Нагадил, наблудил, а потом превращаешься в бабочку махаона или какую цикаду. Махровый поклеп на человечество! Если напакостил, то будешь тысячи и тысячи лет поджариваться на сковородке. В обличье червяка, кошки, курицы не отсидишься.
— Успокойся. Я меня к тебе деловое предложение.
Дарья позвала меня сняться в сериале «Время надежды». Я дал согласие. Может, удастся с экрана призвать к православному рыцарству.
6.
Сериал набирал обороты. Похоже, именно он совершал ребрендинг РФ.
Особенно ударной получилась серия, где Григорий Кошкин призывал к сражению с иноверцами. С его стороны это было чистейшей импровизацией, дерзким вызовом сценаристам. Однако игра Гриши оказалась столь убедительной, что эпизод решили оставить.
После съемок г-н Кошкин пропал.
Даша названивала по месту его обитания, в Чертаново. Бегала по друзьям. Сгинул! Пришлось обратиться в полицию, даже к частному сыщику. Безрезультатно.
И вот как-то утром, когда Дарья еще в теплой постели читала послания апостола Павла карфагенянам, в форточку залетела бабочка. Принялась виться, кружить под пыльной люстрой, ткнулась Даше в лоб, шаркнула о стекло, замертво упала на подоконник, дернула мохнатыми крылышками. И обернулась… Гришей Кошкиным.
Блин, что такое?!
Дарья до крови укусила язык.
— Наверное, буддисты правы, — рассказывал Гриша. — После съемок в твоем сериале, я схлестнулся на улице Королёва с кришнаитом. Кто бы подумал, что тот бывший спецназовец?! Ударил меня ребром ладони в висок. Я почил. И превратился в бабочку махаона. Пару недель так порхал. Кстати, бесценный жизненный опыт. Много думал о послании апостола Павла карфагенянам.
О таких метаморфозах в православных текстах нигде ни слова. Не выбивает ли это происшествие краеугольный камень из-под ее веры?
— Уходи, Гриша… — опустила голову Даша. — Нам нужно пожить врозь.
Сама не своя приехала в Останкино. Колени подрагивали. К горлу подкатывала тошнота.
— Дарья Петровна! — с распахнутыми объятиями кинулся к ней генпродюсер А.В. Бабкин. — Виват! Наш рейтинг самый высокий за всю историю сериалов.
Пудовкина безмолвствовала. Лишь тупо разглядывала треснувшую шашечку паркета.
Аркадий Владимирович не унимался:
— И этот взлет рейтинга произошел именно после участия вашего православного бой-френда. Григория Кошкина!
— Он, кстати, нашелся, — пробормотала.
— Вот и отлично! Попросите сценаристов сделать его сквозным персонажем.
7.
Сериал получил нового сквозного героя. После каждой съемки г-н Кошкин дрался на улице с иноверцами, превращался в бабочку, муху, синицу, ворону, пчелу… И прилетал к Дарье, замертво падал на подоконник, возвращал себе прежний облик хомо сапиенса.
Даша не знает, как к этому относиться. Да и сам Гриша в смущении. Бракосочетание откладывали. Если с этим сюжетным узлом было все в непонятке, то судьба П.П. Пудовкина дала неожиданный крен.
— Петр Петрович, — ласково щурился на него главный редактор издательства «Махаон», — вы должны порвать свой бренд.
— Что такое? — мертвел Пудовкин.
— Довольно злопыхательствовать и поливать всех желчью. Только добро! В духе сериала «Время надежды». Посоветуйтесь со своей дочуркой. Почитайте духовную литературу. Что, кстати, ваша дочь читает сейчас?
— Житие великомученика Григория Распутина.
— Отлично! Перепишите свои монографии в таком же ключе. Пропитайте их добром. На молекулярном уровне.
— Я циник и пессимист.
— Отчаяние — грех! Тут на досуге прочитал ваши книги рассказов. Это так здорово.
— Баловство юности. Опусы легли на прилавках.
— Мы их переиздадим. Уверяю вас, они разлетятся. Сейчас время надежды.
Пудовкин вернулся домой. А там дочка отчитывает Григория Кошкина.
— С кем ты на этот раз схлестнулся, горе луковое?
— С жидомасоном, у Красных Ворот.
— Спецназовец в отставке?
— Типа того…
— Дети мои! — кинулся к ним Петр Петрович. — Благословляю вас! Наступает эпоха добра.
Даша взяла с подоконника крыло бабочки-капустницы.
— Рожать от пернатого?
ГОЛОС
1.
Вдруг озарило! А ведь он реинкарнация самого Фрэнка Синатры, с его дивным, слегка хрипловатым, голосом. Казалось, этому предположению нет оснований. Артемий Розенбом, 44 года, трудился в одном из несчетных паразитических ведомств РФ, далеких от певческих дел.
— Понимаешь, бэби, — Тёма исповедовался соседке по лестничной клетке, Анфисе Лапкиной, — толком я и нотную грамоту не разумею. Правда, в подъезде, по молодости бренчал на семиструнке. И все-таки я — Фрэнк!
— Пел под Синатру? — Анфиса спросила своим тоненьким, мурлыкающим голоском. Как же она похожа на Мэрилин Монро, только брюнетка. Хотя ведь Монро, кажется, была крашеной.
— Тот тогда был не в тренде. Больше под Высоцкого, Макаревича. Сочинял даже какие-то свои походные песенки.
Анфиса зачерпнула чайную ложку клубничного джема, дело происходило в кафе «Шоколадница», положила в пиалу с мороженым, по-кошачьи жмурясь, скушала.
— Тёма, споешь мне?
— Чего?
— Свои песни.
— Старушка! Я их не помню.
Анфиса игриво ударила его по щеке:
— Какая старушка? Мне 24! Только что закончила мичиганский университет парапсихологии. Заметь, с красным дипломом.
Артемий осклабился:
— Эк тебя занесло. В Мичиган! Среди родных берез-осин хуже?
На утином носике Анфисы проступили веснушки:
— Будешь надо мной изгаляться, разорву отношения. Парапсихология наука нешуточная. Телепатия, телепортация и т.д.
Артемий достал из кармана куртки серебряную фляжку, плеснул себе в кофе.
— Зря ты в обидки… Если парапсихология — наука серьезная, то зашвырни меня в год эдак 1962-ой. Когда у Синатры с Монро был роман. А потом Мэрилин то ли покончила с собой, то ли ее замочили соколы ЦРУ.
— У тебя во фляжке виски, коньяк?
— Вискарь.
— Я бы не отказалась от кофе с коньяком «Белый аист».
— Бэбик, мы сейчас закажем.
— И бэбиком меня не называй. Бэбик, Бобик… Где ты только поднабрался этого обветшалого сленга?
— Обветшалый? Может быть… Я весь сейчас, до мозгового хребта, пропитался духом эпохи Синатры. Глянул о нем с десяток киношек. Документальных, художественных.
— Закажи коньяк.
— Гарсон! — Артемий Розенбом щелкнул пальцами.
— Еще одно дикое словечко, — усмехалась Анфиса. — Дорогуша, ты просто выпал из контекста 21-го века.
— Что делать?! — взметнул брови Артемий. Он и впрямь слегка напоминал Синатру, такой же припухший приблатненный профиль, всегда в шляпе. — Вечерами всё пою караоке под шлягеры Фрэнка.
Анфиса чмокнула Артемия в губы:
— Через стену слышу. Почему же ты так редко зовешь меня в гости?
— Возраст!
— Ты еще крепкий старик Розенбом! А с телепортацией, шутки в сторону, можно попробовать. Инструментарий имеется. Профессор Джон Грей подарил мне магический шар из палладия. Как раз для этого.
2.
Кафешный разговор забылся. Ни о мичиганском профессоре Джоне Грее, ни о магическом палладиевом шаре Анжела не заикалась. Зато барышня стала почаще захаживать к своему престарелому любовнику, союзно петь с ним караоке. Тёма исполнял партии Фрэнка, она — Монро.
Однажды они не на шутку раздухарились, горланили во весь голос. Громче, конечно, Артемий. Глотка у него и впрямь луженая. Стекла в окнах тряслись. Занавески вздувались. Кто-то внезапно позвонил во входную дверь.
Тёма приник к глазку. На лестничной площадке стоит плешивый человечек с грустными очами, сосед, Федор Федорович. Ходили невнятные слухи что когда-то он был лидером люберецкой бандитской группировки, потом соскочил с чумового бизнеса.
Артемий ужаснулся. Шумели они будь здоров. Сразу представил у себя раскаленный утюг на голом животе, раскаленный паяльник сами знаете где.
Все же открыл. Таиться было еще глупее.
— Федоровичу салют! — зачем-то радостно выкрикнул.
— А я тут к вам на огонек, — тихо, почти шепотом, произнес сосед. Он всегда говорил еле слышно. Так, верно, и должны изъясняться уголовные тузы, привыкшие орудовать не словом, а делом.
— Милости просим, — попятился Артемий. — Я тет-а-тет с дамой.
— В курсе. Я вашим пением услаждаюсь.
— Шутите? — высунула пухленькую мордочку из-за плеча милого Анфиса.
Отставной душегубец медленно шагнул в покои:
— Должен вам открыть маленький секрет. А именно! Являюсь горячим поклонником творчества Синатры и Монро. Их дружок, чикагский гангстер Момо, всегда являлся для меня ориентиром, так сказать, жизненным маяком.
В некоторой оторопи прошли в зал. Федорович опустился покойной кресло из кожзаменителя.
— Расслабьтесь, господа! — широко улыбнулся. — И будьте добры, не кличьте меня Федоровичем.
— И как же вас звать? — подмигнула Анфиса.
— Бройлер.
— Как?! — выкрикнули в унисон возлюбленные.
— Удивлены? Конечно! Я всегда отличался вопиющей щуплостью. В детстве страдал дистрофией, пращуры отпаивали меня жиром трески. Или хека. Не важно! Но погоняло не выбирают. Так меня окрестила братва.
— Бройлер так бройлер, — посуровел Артемий.
Визитер потер ладони:
— Поете в соседней комнате? Там аппаратура?
— Ага, в соседней, — кивнула Анфиса.
— Так пойдемте скорей. Может, и я подпою. Хотя какой из меня Синатра?! Эх, отмотать бы годы назад… По молодости я был таким ястребом. Занимался дзюдо и боксом.
— Вперед в прошлое… — подмигнул Артемий.
— Кстати, о палладиевом шаре! — вскрикнула Анфиса. — Надо попробовать. Я смотаюсь к себе. Чем черт не шутит, может, получится.
3.
Несколько вечеров кряду наше трио вертело увесистый шар. Ровно ничего. Пустые хлопоты.
Бройлер хмурился:
— В ювелирке палладий называют белым золотом. Дамы на этот вербальный бред, кстати, ведутся.
Артемий Розенбом заиграл желваками:
— Обманул скотина Джон Грей! Навешал лапши профессор. Поганые америкосы всегда русакам гадят.
— Милый, — вытаращила глазки Анфиса, — а как же твой американский кумир, Фрэнк Синатра?
— То когда было… К тому же, Фрэнк итальянец.
— Это так… — лысый Бройлер закурил толстенную гавану. — Я изучал вопрос. Синатру раскрутила именно чикагская мафия. Арендовали ему залы. Нанимали девушек-квакеров. Жаль шар не того.
Анфиса яро крутила шар против и по часовой стрелке. Завиток русых волос подпрыгивал на ее нежной щеке.
— А я профессору верю! Зачем ему врать?
Бройлер пыхнул сигарой:
— Вот мы его и спросим.
— Как? — сглотнул Тема.
— Диктуйте, Анфиса Оскаровна, адрес. Со Штатами у меня Вась-Вась. Кокс, героин, травматика, то да сё. Бизнес! Мигом доставим вашего мичиганского доку.
Анфиса с Тёмой не очень-то в этот посул поверили. Если Бройлер так крут, то жил бы в Жуковке или на Рублевке, а не в этом чмошном доме с видом на помойку.
Через два дня Бройлер кратким звонком грянул в дверь.
Отставной бандит был в костюме «Adidas» с вытянутыми коленями. Рядом с ним стоял жирный господин в безупречной тройке (вот уж точно бройлер!), с тугим кляпом во рту.
— Не помешал? — прошептал Бройлер.
— Как можно! — Анфиса запахнула на упругой груди халат. У них только что с Тёмой была амурная схватка, она ему все царапала спину ногтями, горячечно приговаривая: «Ты еще крепкий, старик Розенбом!»
Бандит скосился на бюст барышни.
Джон Грей захрипел.
— Да проходите же! — Артемий чуткими пальцами пианиста пробежался по своей ширинке. Все ли застегнуто?
— Как я рада, профессор! — вскрикнула Анфиса.
Американец опять захрипел.
Прошли в покои. Худой Бройлер и бройлеровидный Джон Грей.
Анфиса выдернула у профессора кляп и спросила:
— Чай? Кофе?
— Фак! Фак!.. — сплюнул заморский гость.
— Спокуха, Джон! Ваш перелет я щедро компенсирую баксами, — прошептал Бройлер. — Пойми, наконец, иначе ты не соглашался. Та еще американская мимоза.
Ученый муж опустил голову на грудь и, как дитятко, заплакал.
4.
Потом тихо, будто передразнивая Бройлера, заговорил:
— Для затравки нужно создать атмосферу. Включите видео с Синатрой. По стенам развешайте фотки той эпохи. Той временной точки, куда хотите попасть.
Профессор говорил по-русски практически без акцента. Еще бы! Он наизусть знал Бродского и Евтушенко. Серые глаза Джона глядели на московское трио с мудрой скорбью.
— А песни какие врубить? — кусала губки Анфиса. — «Нью-Йорк, Нью-Йорк», «Чикаго»?
— «My life», — выпятил челюсть Джон Грей.
Помолчали.
— Ну, док, если все срастется, — прошелестел Бройлер, — озолочу с пят до макушки.
Профессор кашлянул:
— Маленькое замечание. Попадает во временную дыру лишь тот, кто держит в руках палладиевый шар.
— Мать его так! — ругнулся Бройлер.
— Минуточку! Если же взяться за руки, то временная воронка всосет вас гуртом.
— Фу… — Анфиса потерла грудь. — Так хочется хоть краешком глаза глянуть на Мэрилин.
— Последняя встреча Фрэнка и Монро, — пробасил Джон Грей, — была, если мне не изменяет память, в Лос-Анджелесе. Побольше фоток именно этого города.
— Друзья мои! Нам страшно повезло! — еле слышно произнес Бройлер. — Я — фотограф, фанат своего дела. В Лос-Анджелесе бывал много раз. Он у меня во всех, сучка, ракурсах.
— Снимки нужны именно 1962 года, — помрачнел американец.
— Я коллекционирую и архивные снимки.
— А где во время вашего вояжа буду я? — профессор свел брови. — Извините, не хочу подвергать себя инфернальному опыту.
— Еду, питье, гаванские сигары оставим с запасом! — покрутил щуплым плечом Бройлер. — Через ноздри полезет.
— Оставьте жаргон! И последний совет. Возьмите с собой доллары образца 50-х годов. Аспирин и активированный уголь тоже весьма пригодятся.
5.
Из Лос-Анджелеса образца 1962 года подельники вернулись пришибленные. Жутко изводили головные боли, ломило суставы. Джон Грей пояснил, что это рядовое явление при нырянии в дыру континуума. За все надо платить. Бесплатный сыр, к бабке не ходи, только в мышеловке.
— Грей, пожалуйста, не говорите пошлости о мышеловке! — Анфиса лихорадочно натирала виски вьетнамской «Звездочкой».
— Треклятый континуум, — Артемий Розенбом перекисью водорода орошал щиколотки.
— Неужели?! — сомнабулически бормотал закоренелый бандит Бройлер.
— Друзья мои! Собратья по планете Земля! — вскрикнул американец. — Да расскажите же, наконец, что с вами стряслось.
— Плохи дела… — с хрустом потер заросшую щеку Артемий.
— Детали! — гортанно вскрикнул профессор.
Артемий по-старчески понурился:
— В шкуре Фрэнка Синатры оказалось несладко.
— И это всё?!
— Я пустышка! Ничто! — зарыдала Анфиса. — Люди меня принимают за кого-то другого. Они втюхались в мою целлулоидную проекцию. В фикцию, в пустоту, в симулякр.
Джон Грей достал черный блокнот, что-то быстро застрочил. Пояснил:
— Хочу для Госдепа представить отчет. Прошлые путешественники во времени, увы, ничего не запомнили. Будто им произвели лоботомию.
— В этом отчете мою фамилию не упоминать! — скрипнул зубами Бройлер.
— А я ее знаю?
— Федор Федорович Петушков. 1962 года рождения. Упомяните эти секретные данные, башку оторву.
— Господи боже мой! Да оно мне нужно! Я же пишу не донос, а научное исследование.
— Тогда ничего. Марайте. То есть, пишите.
— Мне на дом гангстеры прислали отрезанную голову теленка, — произнес Артемий.
— Зачем? — налился кровью профессор.
— Охотно объясню, — оскалился Бройлер. — Дружок Синатры, брат Кеннеди, Бобби, министр юстиции, устроил на Момо форменную охоту. А Момо — крестный отец чикагской мафии.
— Я, кажется, где-то читал об этом. Все равно запишу, — еще стремительней застрочил в блокнот Грей.
Анфиса дернула утиным носиком:
— Зачем фригидная Монро трахалась на каждом углу как помойная кошка? Не понимаю!
6.
Вспоминали Лос-Анджелес с отвращением. Как-то даже почернели от горя.
— Друзья мои, не обессудьте! — Джон Грей и выхватил из кармана велюрового пиджака табакерку, заправил широкие ноздри коксом.
— Что за дела?! — эротично всплеснула руками Анфиса.
— Бояться не надо. Кокаин в Штатах продается даже в аптеках.
— У меня как раз завалялась сотка баксов образца 1962-го года, — усмехнулся Бройлер. Полез волосатой рукой в свой приталенный пиджак с искрой.
— Дольче вита! — хмыкнул Артемий.
Нюхали через сотку баксиков кокс. Хором пели «My life». Анфиска голосом Монро исполнила знаменитое поздравление Кеннеди с днем рождения. Потом заметила:
— Все же не догоняю, зачем она корчила из себя секси, когда была, как рыба, фригидна?
— В борделях шухарят именно фригидные, — осклабился Бройлер.
— И с какого бодуна я взял, что могу быть Синатрой? — горько усмехнулся Артемий. — Разве я голосистый соловей? Соловушка, мать его ети! Вот послушайте.
Г-н Розенбом тихо, но внятно запел:
— Чикаго, Чикаго…
— У вас после перелета голос точно Синатры! — ахнул профессор. — Предрекаю, в вашей жизни произойдет крутой поворот.
И точно!
После вояжа Артемий стал выступать в образе Синатры в продвинутых ночных клубах Москвы и Подмосковья. Гастроли его оплачивал криминальный авторитет Бройлер.
А что же Анфиса?
С ней всё нормально.
Она вышла замуж за Артемия Розенбом, взяла даже его смешную фамилию.
— Цыпка, — кричит из ванной реинкарнация Фрэнка, — у тебя точно сбился менструальный цикл?
Артемий готовится к выступлению в «Бедных людях». Брился-мылся.
— Сто пудов. Я беременна.
— От кого?.. Ах, да! В крестные надо будет позвать Бройлера. Будет крестным папой.
— А Джона Грея?
— В качестве кого?
— Пока не придумала. Однако согласись, заморский гость скрашивает любой праздник.
ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ
1.
Вызвала своего обожаемого сценариста, Артемия Лебедкина. Предложила чай-кофе, тот отказался. Г-жа Рублева постучала алым наманекюренным пальчиком по полировке стола:
— Значит так, Артемий! Меня осенила идея. Скетч-шоу «Обратная сторона Луны».
— Юлия Борисовна, — вяло отреагировал Лебедкин, — да этих скетч-шоу на ТВ, что у собаки блох. Армада юмористов-сатириков пасется на поляне. Целевая аудитория корчится в муках блевоты.
— Дослушай! — Юлия поправила завиток у виска. — Все эти хохмачи показывают лишь лицевую сторону жизни. Я же предлагаю визуализировать сразу две стороны. Муж, например, говорит супруге: «Ты моя крошка», а сам думает: «Разожралась корова!» Сечешь?
Артемий сощурился:
— Ага! В антитезе? Эти два слоя? Меж ними проскакивает искра?
— Умница! Иди, набросай синопсис. Сценическая площадка любая. Кафе-ресторан, вокзал-больница, заправка-кладбище.
— Уж пальцы чешутся, так хочется писать, — вильнув узким задом в топовых джинсах, Артемий исчез в проеме двери.
«Какой-то он подозрительно преданный, — поправила зазывную грудь Юлия Борисовна. — У него, кажется, трое детей мал-мала. Дурища-жена камнем висит на шее. Кредит за квартиру в Бирюлево. Как же все это противно».
Юлия Рублева служила креативным продюсером Первого канала Останкино. На заглавной странице Facebook она выложила свой служебный бейджик. Кто-то из недругов вякнул, мол, она гордится лакейским номером. Нет! Это принадлежность к клану, некоему масонскому Ордену. И не могла же она в этом святом Ордене носить позорную фамилию Побирухина. Именно такой (почти кличкой!) наградили ее родители. Сначала она хотела переименоваться в Юлию Бакс, на американский манер. Потом в Юлию Еврикову, ан евро качается. Остановилась на Рублевой, хотя гнездовье олигархов, Рублевка, всячески осмеяна штатными смехачами, а с рублем еще не понятно, что будет. Однако был иконописец Рублев, значит, фамилия свята.
Юлия открыла дверку бара. Налила 20 грамм армянского коньяка. Глянула в окно на улицу Королева. Серо, грязно, даже не верится, что апрель, деревья сиротливо стоят еще голые.
Сколько же она работает в этом здании? Ой, лучше не вспоминать! В августе ей стукнет 39! Замаячат подлые 40. А ведь мужика нет. Есть лишь, для забав, одноразовые. Внутренне же она так молода и соблазнительна.
Юлия Борисовна выкладывала в паутине фотки, в черном парижском халатике и черных чулках она возлежит на огромной тахте. Зарегистрировалась, конечно, была под вымышленным именем, иначе проблем на работе не оберешься. В сети она называлась «Бразильской Розой». Ей писали. Сотни, истекающих похотью, кобелей. Увы, настоящего стержня, того, с кем пойдешь в разведку и бой пока не нашлось.
2.
До этого проклятого шоу Юленька была чиста, почти свята. С какой трогательной нежностью верила в любовь. Эти же зазеркальные скетчи превратили ее в завзятого циника, пропитанного ядом сколопендры.
— Отменное скетч-шоу мы замутили! — потирал ладони гендир Первого канала Константин Хэрст. — Рейтинг выше похвал. И как только эта идея пришла в вашу маленькую голову?
Как бы она раньше радовалась этим словам. «Обратная сторона Луны» наградила ее даром читать исподние мысли.
«А она очень даже ничего, — невольно сканировала подсознанку Кости. — Конечно, стара. Но какие пухлые губы! Как у рыбы-губана. Для одноразового секса годится».
Юлия еле удержалась. Так хотелось ей залепить Хэрсту пощечину, чтобы он, сукин сын, рухнул на пол.
— Моя идея, разработка же Артемия Лебедкина, — тихо произнесла Рублева.
— Юлия Борисовна, — г-н Хэрст поднялся из-за стола, эдаким Наполеоном скрестил руки. — Досье ваше известно. Вам 39. Возраст критический. Вы только не обижайтесь… Я сам не мальчик. Так вот. Хочу узнать, как вы так дивно сохранились? Ваш фейс будто с обложки гламура. Особенно губы.
— Делаю кефирные маски, тайские массажи, — опустила глаза Юлия, с ужасом продолжая сканировать серое вещество босса. «Прикидывается всегда бедной овечкой. На какие кульбиты она способна под покровом ночи. Нужна ли она мне? Как-то в курилке, мне донесли, что меня она обозвала педиком, окруженным гаремом мальчишек. Дура! Я бисексуал. В европейском мейнстриме».
— Я вас больше не задерживаю, — свел брови Хэрст. — Зарплата вам и Лебедкину поднимается синхронно рейтингу.
Опасаясь считывать мысли шефа и дальше, Юленька выскочила. Сканировка возможно лишь с 2-3 метров, стены и двери лишали дара.
Забежала в дамскую комнату. Судорожно, до рези в легких, затягиваясь, выкурила сигаретку. Глянула в окно на Останкинскую башню. Святые угодники, она, Юлия Рублева, стала такой же антенной!
Несмотря на успех, скетч-шоу надо апгрейдить. Добавить маргинальных персонажей. Расширить целевую аудиторию. Водопроводчиков, торгашей урюком, лифтеров. Всякой твари по паре! Олигархи с политиками уж давно высмеяны. Материал шлаковый.
Смыв унитаз, гордой походкой клозет покинула.
3.
Вызвала Артемия. Явился худющий и гнутый, что твоя борзая. На лбу почему-то лиловый чирей. Сбит гормональный фон? И это при трех-то отпрысках? Не о том она думает…
— Как тебе наше детище, коллега? — иезуитски сощурилась.
— Все, типа, тип-топ. Мне бы чаек зеленый. Подправить гормональный фон.
Юлия нагнулась к коммутатору:
— Варя, будь добра, два зеленых чая.
— Значит, все тип-топ? — Юлия не могла оторвать глаз от лилового чирья.
— Вас что-то смущает?
— Понимаешь, кое-что мы не учитываем. В конце прошлого века в нашей многострадальной стране произошел тектонический сдвиг. Люди были готовы четыре часа отстоять в очереди в первый «Макдональдс». Помнишь, на Пушкинской площади? Гамбургер с холестерином стал иероглифом другой, райской жизни.
— К чему клоните?
Вошла Варя Пичугина, недавняя школьница, высокие каблучки озорно отщелкивали по паркету. Кремовая юбка чуть не до треска обтягивала бедра идеальной будущей матушки и, наверно, любовницы.
Артемий облизнулся.
— У тебя, Тёма, сколько чад? — нахмурилась Рублева.
— Трое. Жена скоро родит двойню.
— Какой плодовитый. Что кролик. Вернемся к нашим баранам. Слишком уж интеллигентны твои сценарии. А Россия переполнена жлобьем. Миллионы и миллионы даунов. Догоняешь? Надо нагнуться, прикоснуться воспаленной губой к чернозему.
— Скорее к суглинку… — губы Артемия задрожали.
— Или к суглинку. Введи в сценарии всякую шантрапу. Водил такси, базарных воров, отставных киллеров. Не церемонься! Чем глубже копнешь, тем лучше.
— Неужели таково ЦУ самого Хэрста? — до дна выдул зеленый чай Лебедкин.
— Ага. Кстати, зарплата наша возросла синхронно с рейтингом.
4.
Г-жа Рублева оставила навороченную «Мазду» на улице Королева. Решила прогуляться до ВДНХ, прикоснуться к народному слою, ноздрями втянуть в себя низовой мейнстрим, чтобы потом, в случае чего, подсказать Артемию.
Цокала каблучками, наслаждаясь погодой. Почки на деревьях надулись, вот-вот лопнут. Кустарник на газоне уже пустил нежно салатовые стрелки. Мимо пронеслась шальная бабочка-капустница. Рановато летаешь, миленькая.
Вспомнила грандиозный пассаж из «Братьев Карамазовых». Мол, и мира этого подлого не принимаю, и путаника Бога, но за эти липкие листочки все готов принять и простить».
Федор Михайлович мудрец. Какие вопросы?
Страна с нефтяной трубой превратилась в бескрайнее гнилое болото. Оппозиционеры что-то балаболят. Импотенты! А надо ведь покрепче присосаться к трубе. Вся демократия держится на хищениях в особо крупном размере.
Дошла до памятника космонавтам. Надо включить свой дар, сканировать подножные мыслишки пипл.
— Юлия Борисовна, решили прогуляться? — кто-то ее тронул за локоть.
Секретарша Варя. Скуластенькая. С детскими конопушками на утином носике. Хотя талия безупречна. Не зря Лебедкин облизывался.
— Не все же сидеть в этой стеклянной коробке. А ты здесь чего?
— На распродажу. Хочу прикупить летнюю юбку. Клетчатую. Сейчас модно.
Юлия потерла висок. Сокровенные мысли Варюши стали для нее вдруг открытой книгой.
«Зачем я ее окликнула? Она же мне опостылела еще в Останкино. Старпёрка! Почти у гробовой черты. А туда же, мажется, с маникюром… Видала я ее в «Одноклассниках» под именем Бразильской Розы. Любопытно, трахается она с бисексуалом Хэрстом? Или тот не допускает ее до своего элитного тела».
Юлия Борисовна размахнулась, со всей дури влепила Варе пощечину.
— За что? — отшатнулась Пичугина.
Юлия заплакала:
— Извини, родная. У меня, видно, климакс.
— Предупреждать надо, — посерела Варюша.
— Давай, где-нибудь сядем. Я тебе все расскажу.
5.
Сели в кафешке «Три поросенка», рядом с недавно демонтированным колесом обозрения.
— Значит, для вас моя душа — открытая книга? — Варя впивалась зубками в истекающий мясным соком чебурек.
— Любая душа… — Рублева припивала из пластикового стакашка коньяк «Арарат».
— Ай, как интересно. Извините, что я о вас такое думала. Не со зла. Мне всё начальство не нравится. Юношеский максимализм, наверно.
Юлия Борисовна глядела на эту младую деву. А ведь она годилась ей в дочери.
«Хоть пожру хорошенько за ее счет, — читала она Варины мысли. — А сила у нее — о-го-го! Так звезданула. А сэкономленные денежки отложим на поступление в МГУ».
— Какой факультет? — спросила Юля.
— Так это правда? — подавилась Варя. — Философский. В перспективе хочу защитить докторскую диссертацию «Метафизика русского хаоса».
— Зря ты меня считаешь старушкой. На пляжах Майями на меня оглядывались. И с Хэрстом я не блядую. Не в моем вкусе.
— Простите! — Варя схватила Юлину руку, стала покрывать ее поцелуями. — Вы, верно, меня уволите? За чебуреки сама заплачу!
— Дурочка! — Рублева отдернула руку. — А как же твой хаос? Кто кроме тебя разберется в его метафизике?
— Вы меня уволите…
— Значит так, лапа! Напиши на мое имя служебную записку, сколько тебе нужно на обучение. Заверну к Хэрсту. Пусть у этого хряка на один золотой унитаз будет меньше.
— Что я могу для вас сделать? — Варя салфеткой промочила слезы.
— Как тебе наше шоу?
— Ничего… Только вызывает цинизм и апатию. Сердце жаждет любви. А ведь все это срывание покровов лишь умножает энтропию, впускает в мироздание хаос.
Юлия допила коньяк:
— Баста! С завтрашнего дня ты мой заместитель.
6.
В понедельник Останкино потрясло феерическое событие. Написав прощальную записку, Константин Хэрст отбыл на жаркие пляжи Майями со своим любовником Артемием Лебедкиным.
— Святые угодники, вот он хаос! — заламывала белые рученьки Рублева.
— Не берите в голову! — щелкала молодыми зубами орехи фундук Варвара Пичугина. — Хэрст наверняка возьмет все отставное семейство Лебедкина на свое иждивение.
— Так ведь имидж первой кнопки подорван.
— Любая новость в топике информационного пространства держится не больше трех дней.
— После виража Хэрста я потеряла дар сканировки.
— Плевать! Мы же хотели апгрейдить шоу в мейнстриме любви.
— Ну да…
Варя запила орехи клубничным кефиром. Подошла к окну с видом на Останкинскую башню, икры ее юных ног напряглись. Бесстыдное майское солнце насквозь пронзило клетчатую юбчонку.
— И назовем шоу так, — продолжала Варя, — «Лицевая сторона Луны». Слоган: «Только добро!»
Произнеся этот спич, Варенька оцепенела. В ее сером мозговом веществе отчетливо прозвучали мысли Рублевой: «Как же она хороша! Даже скуластое лицо с конопушками ее не портит. Неужели на старости лет я становлюсь лесбиянкой? Тьфу-тьфу-тьфу!»
Варины глаза вспыхнули кошачьими изумрудами. Она подошла к боссу, провела ладонью по ее уже начинающим седеть волосам.
— Что ты себе позволяешь? — отшатнулась Рублева.
— Вы мне как мать! Я так благодарна. Можно я вас по-дочернему поцелую.
— Только в щечку.
— Да-да… Я люблю с языком. А вы еще ничего. Настоящая Бразильская Роза!
Save as PDF
