ОКСАНА ОНОСОВА. Продаётся воздух
Я продаю воздух. Каждый день стою на центральной аллее парка и закачиваю «лёгким» газом яркие шарики. В тёплое время года по выходным, а особенно в большие праздники около меня выстраивается очередь. Тогда вспоминается классическое: «…дети плачут, а родители платят…»
Всем маленьким людям, гуляющим в парке, хочется взять себе воздушный шарик. Не такой – безжизненный, резиновый, что продаётся в любом киоске, – который надо надувать ртом, завязывать ниточкой – и всё равно он потом не летает. А именно тот, что у меня, закачанный из баллона с «лёгким» воздухом, – изумительный, волшебный шар, который рвётся в небо. Наверное, там, наверху, и живёт детская мечта. Мои шарики, если их отпустить, летят в небо, к этой самой мечте, и она не может не сбыться. Все дети это понимают, а взрослые – нет. Им кажется, что платить приходится просто за детскую прихоть, за воздух – «деньги на ветер».
Дети постарше, прежде чем я впущу в шар воздух, просят положить в него записку с желанием. На самом деле это пустая формальность, потому что я не только продавец шаров, но и чуточку волшебник. Все детские незамысловатые мечты и желания я считываю с их милых мордашек. Я их люблю, и я счастлив этим. Родителям тех детишек кажется, что я продаю воздух, но дети на самом деле покупают у меня счастье, чистую веру, что их мечта сбудется.
Окружающие люди считают меня дураком. Не столько глупым, сколько блаженным – из-за того, что я постоянно улыбаюсь. А что остаётся делать? Не плакать же, когда к тебе приближается с затаённой мечтой в глазах ходячее «солнышко», сжимая влажной ладошкой пару пятаков? Кому рассказать, как покинула меня любовь всей жизни? Она не смогла сделать меня «таким, как все», не убедила найти «нормальную» работу или поступить учиться на «нормальную» профессию. Вяло помучившись чуть меньше года, Она меня бросила. С тех пор прошло много дней. Или месяцев. Или лет?.. Жизнь превратилась в сплошную полосу часов и мгновений.
В один из ничем не примечательных дней я увидел Её вдалеке – на другом конце аллеи. Не отводя взгляда, я смотрел на Неё, но редкая толпа, просачиваясь с улицы на дорожки парка, вскоре скрыла Её совсем. Стали подходить дети за шариками. С хорошими, радостными мечтами и радужным от весны настроением. Я снова улыбался, глядя в их ясные, искрящиеся лица.
Тут ко мне подошла девочка лет шести с уже готовой запиской в пухлой ладошке. Письмецо было надежно спелёнато в тугую трубочку, но я ощутил вселенский холод, когда понял, что там написано.
«Хочу, чтобы мой папа сдох! Потому что мама из-за него плачет ночью. Потому что детей бросать нельзя!»
Ошарашенный, я посмотрел в глаза девочке. Это были Её глаза. Это была Её дочь. Моя дочь, о существовании которой я не знал до этой минуты. Я ничего не сказал девочке. У неё не было денег, но я подарил ей самый красивый шарик, куда она своими маленькими пальчиками затолкала страшную записку. Совсем немного подержав верёвочку, девочка выпустила шар в небо. Я следил за его полётом, как будто видел это впервые.
«Что ж, пусть будет так, как она хочет, – с горечью подумал я. – Всё равно я мало кому нужен в этой жизни. Господи, если ты слышишь, сделай счастливой мою дочь».
– Мама, мама, – закричала девочка на весь парк, – я отпустила страшное письмо в космос! Теперь папа ко мне вернётся!
Я уткнулся взглядом в землю, боясь выдать нахлынувшие слёзы. Никто не должен видеть грустным продавца радости. Когда я смог поднять глаза, передо мной стояла Она. Один лишь долгий взгляд – и Она прошла мимо, держа за ручку дочь.
«Папа вернётся!» – звучало у меня в ушах. Я дёрнул тесьму, и разноцветный рой, освободившись от привязи, взмыл в небо. По парку пошёл гул ликования. Не оставив себе ни капли, всю радость я отдал людям.
Карусельщик
Когда люди живут суетливо, разучившись созерцать мир, да что там созерцать – даже просто ходить медленным шагом, жизнь становится похожа на карусель. Да, такую вот детскую карусель, как в парке, с лошадками, верблюдами и слонами на большом деревянном помосте. И кружится она, поскрипывая: «работа-дом-дача-работа-дом-дача…» Роль лошадок и верблюдов чаще всего выполняют автомобили, реже велосипеды, а то и просто собственные две ноги. А вот шатра (крыши) над этой каруселью нет, потому как незачем: люди перестали смотреть вверх, в небо, в космос, живут только своими приземлёнными проблемами. Так что нам удобнее следить за ними без шатра над каруселью.
Впрочем, какую избитую метафору ни подбери к течению жизни – дорога ли, река ли, – в конце концов и та и другая замыкаются в круг. Карусель.
Хм, кольцевая дорога бывает, а вот кольцевая река – уже метафизика какая-то! Так что пусть останется карусель.
Работа, общение с себе подобными суетящимися, поиск «счастья в личной жизни» – во всех этих событиях человека сопровождает определённое количество таких же работающих, бегущих. Общение по работе, дружба, любовь – вот он, круг карусели, где каждый восседает на своём слоне, не теряя остальных из поля зрения. Но закончилось неизвестно кем данное число поворотов – уволился с работы, завершил учёбу – и кто-то сошёл с твоей карусели и перебежал на соседнюю (работу, город, страну), а кто-то занял место ушедших. Или не занял – тогда человек становится одиноким. Пошёл следующий круг карусели. Конечно, не все люди покидают человека, они могут кататься рядом очень долго. Обычно их называют друзьями. А кто-то, давно ушедший, может и вернуться через много лет на прежнюю карусель.
Жизнь – карусель, значимые события жизни – остановки. Но мало кто задумывается о том, что или кто эту карусель останавливает и снова пускает в движение. Те немногие, кто начинает об этом подозревать наиболее настойчиво, могут нас почувствовать и даже увидеть, если мы позволяем. Нас, карусельщиков. Люди называют нас Ангелами-хранителями. Думают, если ты большой, полупрозрачный и светишься, так сразу Ангел. Но не совсем «хранитель», а, скорее, «направлятель». Или «направитель»? В общем, не знаю, как правильно.
В прошлом мы тоже были людьми и жили на земле. Я, например, был квантовым физиком и изучал парадоксы «тёмной» материи. А мой друг Славка был писателем. После смерти крутить карусель жизни остаются немногие – только те, кто был сильно привязан к материальному миру. Но живём мы не в физическом плане, а, больше, в ментальном. Люди же на Земле додумались до истины, что мысли материальны? Вот это и есть наш мир. Мир тех, кто запускает карусель.
Вот уже два земных года на моей карусели постоянный состав. Пять человек – две женщины, трое мужчин. Один, молодой, лет шестнадцати, наркоман. Одна из женщин – его мать. Второй мужчина – любовник матери, из-за которого парень и начал колоться. А оставшаяся пара: она – жена этого любовника, он, в свою очередь, любовник этой жены. Самому смешно, как описал! Как в той телепередаче 90-х годов: «двоюродный муж брата жены главы семьи». Если понадобится, по ходу повествования у этих героев появятся имена. К примеру, юношу зовут Стасик. Это уже не смешно. Включая то, что мальчишка скоро умрёт. А остальные, кроме матери, даже не заметят этого.
Но вдруг карусель начала замедляться: Стасик бросил наркотики! Причём сам, по собственному желанию. Он, конечно, пока не знает, что это ненадолго – насквозь пропитанный зельем организм своё возьмёт. Стоп, машина. Остановка. Стасик куда-то исчез, но вскоре вернулся. С девушкой. И я понял, что попал! Как кур в ощип. Разом забыл, что должен постоянно контролировать свои эмоции и чувства. Очнулся и отвёл глаза от девушки, только когда прибежавший на созданные моими эмоциями возмущения ментала Славка затряс меня за плечо.
– Стёпка, очнись, придурок! Тебе сейчас только магистров Порядка здесь не хватало!
– Не прибудут через пару минут – значит, не засекли. Ты же никому не скажешь?
– Ты что — дурак? – спросил Славка. – Крути давай уже! И не смотри на меня так!
Я не стал уточнять, как «так». Взгляд действительно может меня выдать, если прибудут магистры Порядка. Я знал, что влюбился в эту человеческую девушку, а любовь в глазах карусельщика делает взгляд больным. Не зря же люди считают любовь болезнью!
Карусель привычно крутилась. Стасик не кололся. Всё у них с Лизой, этой девушкой, было хорошо.
А я страдал. Страдал, когда видел их обнимающимися, гуляющими за руку, когда видел их полные любви глаза, обращённые друг к другу. Даже просто знать, что они рядом, рука об руку, доставляло мне такие страдания, что пришлось прибегнуть к помощи нелегальной глушилки эмоций под названием ФТП. Не знаю точно, как это расшифровывается по-научному, что-то вроде фенил-тета-что-то-там. Но мы называем глушилку «фиг тебе, полиция». Применять это вещество можно, нелегально, конечно, только в разовых экстренных случаях, при форс-мажорных обстоятельствах. А я вынужден был употреблять его ежедневно, должен глушить свои эмоции, дабы не попасть в руки магистров Порядка. За эти нарушения меня ждало либо распыление на атомы, либо ссылка на нижние круги ада. И тогда я больше не увижу Лизу!
Она о моём существовании даже не подозревала. Но вся эта ситуация не могла продолжаться долго. Стасик, естественно, сорвался. Снова стал колоться, да ещё начал нюхать клей и глотать таблетки – полный тотальный рецидив. Лиза впала в отчаяние, стала бегать по врачам. Те плечами пожимали: знали раньше, что Стасик наркоман. Только Лиза не знала. Я же мог лишь наблюдать, в бессилии сжимая кулаки, да время от времени тормозить и снова ускорять движение карусели. Я почти физически чувствовал, как плавится мозг.
Стасик, уходя всё дальше в свои больные грёзы, уже не обращал на Лизу никакого внимания. Но меня это не радовало, потому что я всем существом чувствовал её неугасимую боль. Очень хотелось утешить её, но я не знал, как.
Она любила Стасика и мучилась оттого, что ничем не может помочь ему, вытащить из плена «дури». А я… Да что – я! У меня был способ показаться Лизе на глаза, она, тонко чувствующая натура, смогла бы разглядеть мою огромную полупрозрачную сущность. Но зачем я ей сдался? Ангел-наркоман! Не смешно, как бы глупо ни звучало.
ФТП я доставал через одного знакомого, пообещавшего не говорить Славке об этом. Он бы, честное слово, испепелил меня моноплазмой лично! Глюки меня не посещали, у нас их не бывает, но привыкание мучило жутко, до ментальной рвоты. Я знал, что теперь не смогу существовать без дозы ФТП. Зато полиция ни о чём не ведала, иначе давно бы скрутили.
Стасик докатился до передоза! Я догадывался, что этим кончится. Душа его маленькая, сжавшись в серый комок, забилась в угол и трусливо наблюдала оттуда за происходящим. Как мечется по квартире мать, как её любовник, с пятой попытки поймав её в фокус пьяных «гляделок», схватил ту за руку и усадил за стол. Наполнив водкой гранёный стакан, она залпом выпила. Потом повторила. Упала на стол и завыла.
Лиза, бедная девочка, любимая моя! От страха за неё у меня полыхало внутри. И я сделал ещё одну преступную вещь: вошёл частью своей сущности в её сознание, чтобы контролировать её поведение. Я очень боялся, что со смертью Стасика она сделает страшное – убьёт себя. Таких попыток у девушки было несколько, и каждый раз на пределе своих сил я вытаскивал её. Стал настоящим Ангелом-хранителем. Когда Лиза кинулась с моста, я, обратив ментальный вихрик в резинку, поймал её, слегка раскачал и поставил на ноги. Выбил из рук ментальным камушком нож, которым девушка собиралась полоснуть по венам. Раскатил под диваны все таблетки из аптечки, когда она искала, чем бы отравиться. Все эти полуматериальные действия отнимали у меня огромные ментальные силы. А я ещё должен был следить за сохранением внешнего спокойствия, чтобы не попасть в руки магистров Порядка. Плюс ФТП, что тоже выматывало само по себе! Если она будет с такой скоростью пытаться умереть, я не выдержу. Наконец Лиза добыла шприц с наркотиком. Смертельной дозой. И что мне с ней делать? Выбить из рук?
– Слушай, может, хватит, а? – я подошёл к девушке так, чтобы она увидела. Шприц выпал сам. Лиза впервые смотрела на меня.
– Я твой Ангел-хранитель, – сказал я. – Не умирай, пожалуйста. Иначе я тоже умру.
Изумлённое лицо её тронула слабая улыбка.
– У тебя есть имя? – спросила девушка.
– Степан.
– Лиза. А, впрочем, ты знаешь, наверное…
– Знаю, – вздохнул я. – Я люблю тебя.
Лиза смотрела на меня во все глаза.
– Не оставляй меня одну, – попросила она.
– И ты… не оставляй меня, пожалуйста, – я не имел права, но поддался своему отчаянию. Я старался сдерживаться, но допускал одну оплошность за другой. Это выпущенное на волю отчаяние было настолько сильным, что даже ФТП не заглушило его. Оно создало такие круги на ментальной глади, что теперь остаётся только ждать полицию.
– Ну что, придурок, допрыгался? – услышал я минуту спустя. Обернулся и увидел Стасика в форме магистра Порядка.
– О, уже обрили, – пробормотал я.
– Вообще-то, это моя девушка, – заявил новоиспечённый полицейский.
Я молчал. Знал, что нас сейчас наблюдает и слушает весь сектор. Для Лизы я исчез с глаз в тот момент, когда упустил непроизвольную эмоцию отчаяния. Не думаю, что она видела и Стасика. Он орал на меня, нисколько не стесняясь невидимых зрителей. Представляю, как те потешались! От его негатива ментальное поле ходило волнами.
– Ты всё расскажешь! – визжал Стасик. – И как тебе удавалось прятаться, и где взял ФТП! Там тебя расколют! Наркоман несчастный!
Мне это надоело.
– От наркомана слышу, – усмехнулся я. – Не знал, что в полицию, пардон, в магистры Порядка, попадают бывшие наркоманы и мелкие воришки.
– Да! – завыл мальчишка. – Я воровал деньги и кололся…
– …нюхал клей и глотал «колёса», – вставил я.
– … зато здесь я буду образцовым магистром! И такую шваль, как ты, просто изведу!
– Ой ли? – ухмыльнулся я. Положение моё было незавидным. Но, честное слово, его бешенство было смешным.
– Давай, пошёл за мной! – скомандовал он. Я не сдвинулся с места.
– Тебе надо, ты и иди.
Стасик взревел и кинулся на то место, где секунду назад находился я. Промазал.
– Прекратить! – послышался окрик. – Устроили тут балаган!
Это, конечно, пожаловал кто-то из старых магистров. Так и есть. Лимон. Его на самом деле зовут Альберт, и он бы очень разозлился, узнав, какую кличку для него придумали. Лимон схватил Стасика за шиворот, чтобы не трепыхался, и направил на меня лучемёт.
– Карусельщик Степан, вы арестованы. Следуйте за мной.
Я вздохнул. Ничего не было жаль: ни этого прогнившего насквозь ментального мира, ни этой неблагодарной карусельной работы. Жалко было Славку – он как друг, конечно, расстроится. И очень тоскливо оттого, что так мало пообщался с Лизой.
С судом у нас обычно не затягивали. Но его решение было неожиданным: ни распыления на атомы, ни тебе ссылки на нижние круги ада. Мне предстояло стать на Земле ребёнком Лизы! От Стасика!!
Всё-таки ФТП – дрянь штука, никуда не годится. Оказалось, что глушилка «пропускает», и всё это время происходила утечка моих эмоций. Слегка приглушённые, они не показывали свой источник, но создавали сбой в фазах ментальных волн – непонятную рябь и всплески в самых неожиданных местах поля. Это похоже на то, как будто бросаешь в воду сразу несколько камней, и волны от кругов сталкиваются и разбиваются друг о друга.
Мне даже позволили попрощаться со Славкой. Он плакал и одновременно смеялся, что всё обошлось.
– Приходи, я буду ждать, – шепнул я другу.
Судьи думали, что нашли для меня самое худшее наказание. Глупцы! Они забыли, что такое настоящая любовь! Пусть теперь мы с Лизой будем в других статусах, но любовь останется. Никакая полиция Порядка не в силах отменить любовь матери и ребёнка! Она изначально заложена в Мироздание. Они оказались бессильны и знали это.