СЕРГЕЙ БАЙМУХАМЕТОВ. Про Эдварда Лира и негодяя по фамилии Бэд

В 2015 году в бостонском издательстве M-Graphics Publishing (mgraphics-publishing.com) вышла из печати книга переводов Владимира Ковнера, двуязычное англо-русское издание -Эдвард Лир. Полное Собрание Абсурдных Стишков-Лимериков с Рисунками (Edward Lear. The Complete Limericks with Drawings).
Здесь нет преувеличения. Это самое полное собрание лимериков Эдварда Лира под одной обложкой не только на русском, но и на английском языке, числом 267. В книге — около 300 рисунков, в большинстве сделанных самим Лиром. Обычно Лир сначала делал рисунок, а затем писал к нему лимерик. В десяти случаях, когда Лир по каким-то причинам написал лимерики без рисунков, эту задачу прекрасно решил современный художник Феликс Браславский. Новая книга издана в формате альбома, каким было большинство изданий Лира в XIX веке, с одним лимериком и одним рисунком на странице.
Мы с Ковнером давние друзья, и потому наша беседа началась с личных воспоминаний.
— Представь, Володя, начало семидесятых годов, мой родной город Петропавловск Северо-Казахстанской области, редакцию областной партийной газеты «Ленинское знамя». Я приехал из командировки и пишу материал в номер. О том, что комиссия одного совхоза проверяла в соседнем совхозе, как там отремонтировали технику к весеннему севу. А потом комиссия из этого совхоза поедет в тот совхоз… Называлось – взаимопроверка.
— Вот-вот, соседи следят за ремонтом техники в соседнем совхозе бдительней, чем сами хозяева, им оно нужней, чем хозяевам — так это выглядело? Помню: в середине 50-х годов, в мои студенческие годы нас каждую осень отправляли «на картошку»; на самом деле мы делали все, что только можно вообразить, крыли крыши, работали на мельнице и даже принимали на ферме роды у коровы. Где в это время были и чем занимались хозяева — неизвестно.
— Все это идеально укладывалось в общую атмосферу советского абсурда. На страницах газет печатались рекомендации с чертежами, как лучше и чем запаривать солому, чтобы коровы ее, солому (!), могли есть. Значит, коровам есть нечего; а рядом – публиковались статьи и репортажи об успехах, перевыполнении планов, и на каждой странице – «решающий год пятилетки», «определяющий год пятилетки»…
— Я жил в Ленинграде, но атмосфера абсурда была та же. Я работал в конструкторском бюро крупного станкостроительного завода. И вот однажды на нашем здании, на уровне третьего этажа повесили метров десять длиной красную тряпку, то бишь, транспарант с впечатляющим призывом: Рабочему коллективу – нашу инженерную поддержку! А повесили (наверно, после пол-литра) не просто криво, а так с разницей по высоте не меньше, чем полметра от конца к концу. Вот такую поддержку пообещали. От души. Апофеоз абсурда!
— В нашей редакции работал выпускник вашего Ленинградского университета Боря Тимохин. Переводил непереведенные в СССР рассказы официально признанных у нас англо-американских писателей и печатал их в нашей провинциальной партийной газете.
— Замечательно!
— Это еще что! Примерно в то же время, году в 1974-м, я напечатал в газете «Ленинское знамя» тиражом 110 тысяч экземпляров стихотворение вашего ленинградского поэта, тогда уже эмигранта-отщепенца, Иосифа Бродского. Правда, анонимно, как песню, которые поют туристы у костра… А в тот вечер, когда я строчил в номер репортаж о взаимопроверке, а народ, сошедшийся в моем кабинете, уже употреблял вечерний портвейн, Боря Тимохин принес в нашу компанию маленькую зеленую книжку на английском. Лимерики Эдварда Лира. Читал их на английском, потом в своем переводе, а затем уже кем-то переведенные на русский:

Негодяй по фамилии Бэд
В старых дев разряжал пистолет.
Горожане узнали –
Пулемет ему дали.
Старых дев больше в городе нет.

Это было ошеломительно. Эдвард Лир пришел в редакцию областной партийной газеты «Ленинское знамя» как наш друг и товарищ по миру абсурда, смеющийся над ним. Мы-то смеялись нечасто, мы жили в нем и свыклись с ним.
— Знаешь, когда я готовил мою книгу, то в поисках неопубликованных лимериков перекопал массу материала, Книги нонсенса Лира, его письма друзьям, дневники, путевые заметки, воспоминания его друзей и т.д. Поэтому я могу надеяться, что знаю практически каждый его лимерик.
Так вот, у меня есть маленький секрет про прочитанный тобой лимерик, но я оставлю этот секрет на потом.
А пока вернемся к Лиру, который пришел к вам в Петропавловск, Северо-Казахстанской области, через 85 лет после смерти. Эдвард Лир (1812-1888) – блистательный представитель английской литературы «абсурда» XIX века. Человек многих талантов, знающий несколько языков, он был поэтом, прозаиком, художником, композитором и исполнителем, орнитологом и неутомимым путешественником. С его именем, прежде всего, связывают лимерики — пятистишия, которые Оксфордский словарь 1898 года определил как «непристойную поэтическую бессмыслицу». В лучшем случае лимерики до Лира были, мягко говоря, нескромными. Но Лир совершенно изменил их направление. Он выпустил четыре Книги Нонсенса (чепухи, вздора, бессмыслицы, абсурда) со смешными, занимательными абсурдными рисунками и стишками. Фактически он создал новый мир, без правил и законов пуританского общества, мир свободы и веселья, с выдуманными забавными растениями и животными, часто с бессмысленными, но похожими на настоящие словами.
«Ничто не изумляло Лира больше, чем неспособность некоторых людей оценить по достоинству полное отсутствие смысла в его бессмыслицах», — писал его друг лорд Кромер.
«Абсурд – это мое дыхание», — заявил сам Лир. Был случай, когда Лир «хотел просить» у греческого короля место при дворе с титулом Лорда Бессмыслиц и Корифея Чушесложения. После выхода первой «Книги Абсурда» в 1846 году Англию, а вскоре и Америку охватила лиромания. Только до конца его жизни вышло 25 изданий его книг.
— По тем временам что-то непредставимое. В чем секрет?
-Лир рисовал свои ужасно смешные рисунки и сочинял «бессмыслицы», чтоб развлекать детей…
— Как впоследствии Льюис Кэрролл «Алису в стране чудес»…
— То было викторианское время. Дети росли в атмосфере строжайших правил. И вдруг Лир своими стишками открыл для них совершенно другой, безумно смешной мир, где ужасно строгие взрослые превращаются в толстых капризных шарообразных стариков или, наоборот, становятся такими тонкими, что их незаметно запекают в пирог; эти строгие взрослые падают в горячий бульон и летают на мухах, носят парики в рост человека, имеют носы до пола и вообще постоянно оказываются в дурацких ситуациях. Я бы назвал абсурд Лира ОСВОБОЖДАЮЩИМ. Именно поэтому неожиданно для самого Лира его лимерики подхватили взрослые.
— Вчерашние дети, выросшие в жестких правилах…
— Вот именно. Весьма респектабельный английский критик Джеки Вуллшлейгер писала: «Тот, кто мечтает удрать из однообразной серой реальности, будет чувствовать себя как дома в абсурдном мире Лира». Англичане уходили от рутины, от напряжения, от бесцветной жизни в мир абсурда лимериков, чтобы снять это напряжение, расслабиться.
— Володя, теперь мне все ясно! Теперь я понимаю, почему Эдвард Лир занимает, на мой взгляд, особое место в русском сознании. Ведь советский человек жил в таких рамках, по сравнению с которыми викторианские правила — разгул свободы. И в то же время — в мире официального, утверждаемого пропагандой абсурда. Нашими лимериками ОСВОБОЖДЕНИЯ сознания были частушки-нескладушки. Советская народная частушка все больше тяготела к пародии, высмеивала официальные и свои же, народные, массовые идеологемы:

С неба звездочка упала
Прямо милому в штаны.
Ничего, что все пропало —
Лишь бы не было войны.

А в семидесятые годы пришел черный юмор:

Я спросил электрика Петрова:
«Отчего у вас на шее провод?»
Ничего Петров не отвечает —
Лишь висит и ботами качает.

И еще двустишие, может быть, самое знаменитое из той «черной» серии:

Мальчик в деревне нашел пулемет —
Больше в деревне никто не живет.

— Конечно же, я знаю это двустишие. На его основе у нас в Штатах появился классический по форме лимерик:

Мальчик в деревне нашел пулемет —
Больше в деревне никто не живет.
Город тоже сражен
Пулеметным огнем…
Где ж он, падла, патроны берет?
(Andy aka Colorado)

— Володя, я ведь о родстве просто так сказал, по наитию. А выходит, в действительности произошло формальное и неформальное соединение английской поэзии абсурда с русской, английского лимерика с русской частушкой.
— Кстати о слиянии. Открою тебе мой секрет: того знаменитого лимерика про негодяя Бэда — у Эдварда Лира такого лимерика НЕТ.
— Как так – «НЕТ»?!
— Дело не в том, что во времена Лира и Пушкина пулемет еще не изобрели — тут можно сослаться на вольное изложение. Вообще никакого Бэда у Лира нет! Я нашел похожий лимерик неизвестного автора:

There was a young fellow named Sistall,
Who shot three old maids with a pistol.
When twas known what he d done,
He was given a gun
By the unmarried curates of Bristol.

Дословный перевод:

Жил-был парень по имени Систол,
Который застрелил трех старых дев из пистолета.
Когда стало известно, что он сделал,
Ему дали пушку
Холостые кураторы Бристоля.

Возможно, под «кураторами» неизвестный автор имел в виду попечителей старинного Бристольского университета. Потом известная переводчица Ольга Астафьева сделала вольный перевод народного лимерика, а уже молва приписала его Эдварду Лиру.
— Кому ж еще! И этот случай как нельзя лучше укладывается в легенду о жизни и стихах Эдварда Лира.
— Совершенно верно.
— А теперь, Володя, позволь представить читателям несколько лимериков в твоем переводе из книги Эдвард Лир. Полное Собрание Абсурдных Стишков-Лимериков с Рисунками.
— Кстати, если кто-нибудь из читателей захочет увидеть рисунки «в натуральную величину» (почти на всю страницу), книга доступна на веб-сайт издательства (mgraphics-publishung.com). Заодно можно прочесть еще несколько лимериков, да еще и на двух языках.

Дед на флейте играл кое-как.

Заползла ему кобра в башмак;

Он играл день и ночь,

Уползла она прочь,

Больше слушать невмочь – ну никак!

Одной девушке в городе Ницца

Сели прямо на шляпу три птицы.

Ну, а ей хоть бы что:

Пусть садятся хоть сто,

Хватит места всем птицам из Ниццы .

Была дама одна из Прованса

Пребольшим знатоком реверанса;

Но она так крутилась,

Что в землю ввинтилась,

Тем расстроив всех дам из Прованса.

Жил старик со своею старухой,

Был он славен присутствием духа;

Он купил скакуна

И умчал, вот те на!

Бросив всех и родную старуху.

На горе умный дед из Кромера

Всё читал, поджав ногу, Гомера;

Затекли его ноги,

Чтоб размяться, о, Боги!

Прыгнул в пропасть любитель Гомера.

Романтический старец из Трои

Тёплый бренди пил, смешанный с соей;

Пил он маленькой ложкой

В свете лунной дорожки

Под старинными стенами Трои.

Ночью милая квакерша Айки

Вышла замуж за деда с Ямайки;

Утром – вопли: О, Боже!

Муж-то мой – чернокожий!”,

Огорчив ловеласа из Ямайки.

Худосочный старик из Берлина

Был тонюсенький, как паутина;

Он прилёг не на место,

И замешенный в тесто,

Испечён – без корицы и тмина.

Один старец хотел научить

Разных рыбок по суше ходить;

Рыбки все до одной

Отошли в мир иной,

И умчался старик во всю прыть.

Жил старик в королевстве Непал,

Он с коня неудачно упал;

На две части распался,

Но клей отыскался –

Чинят всех в королевстве Непал.

Старичок жил на барже когда-то,

Его нос был большой, как лопата;

Для рыбалки в ночи

Ставил он две свечи

Прямо на нос, большой, как лопата.

Старикан из посёлка Сумы

Чуть не умер зимой от чумы;

Он лишь маслом питался

И, как грузчик, ругался,

И избавился так от чумы.

Деду жутко блоха докучала,

Злясь, он просто чесался сначала;

Ему дали совет:

«Матерись на чем свет!»

И тотчас старику полегчало.

— Володя, два последних лимерика, написанные 150 лет назад, вроде бы имеют сегодня научное продолжение и подтверждение. Мне кажется, ты рассказывал как-то раз, что журнал Time писал, будто люди, часто употребляющие ненормативную лексику, проще говоря — мат, живут дольше. Мол, бранные слова, произнесенные даже мысленно, являются своеобразным способом нервной разрядки. У ругающихся испытуемых в крови отмечены низкие уровни гормона стресса — кортизола, и высокие показатели гормонов радости — эндорфинов.
— Я даже сохранил эти материалы – статью об экспериментах английского психолога профессора Ричарда Стивенса. Стивенс, в свою очередь, ссылался на профессора Пинкера из Гарварда. Они утверждают, что сквернословие повышает болевой порог. Объясняют это тем, что у наших предков, живших в боях и походах, привычка к крепким выражениям способствовала увеличению агрессии и снижению чувствительности к боли.
— Если так, то можно сказать, что Эдвард Лир не только живее всех живых, но и до сих пор впереди науки всей.

Москва — Детройт