ВАДИМ ЖУК. Ядерная зима
А мой -то где корабль? Он к Трое устремлён
Или таясь, бежит от Трои?
В нём прежних дней подмокшие герои
Или шкатулка с сахарным Кремлём?
По палубе катится в бочке ром,
Тюки собрания стихов собратьев;
Всё судно наше словно палиндром —
Равно себе туда-обратно.
Ругаются и плачут, и блюют,
Клянут за качку Посейдона,
И не переставая пьют,
Бросая в море жалкие гондоны.
Нас всех кидает от бортов к бортам,
Съедает ветер наши фразы.
И вместо ростра Мандельштам
Стоящий во весь рост ,привязан.
Мешки узорных слов, акулья сыть,
Без капитана, паруса и флага.
Вот кто-то закричал «Куда ж нам плыть?”,
Но остальные грянули «Варяга”.
9 декабря 22
КИНУЛИ
Квартира пустовала, зимовала.
Поджалась от порога до окна.
И стулья принесённые с развала
И книгами заросшая стена
Помалкивали. Космодром дивана
Забыл про разгоняющийся взлёт.
Томились жаждой кухонные краны ,
И стол привык — никто не подойдёт —
Не дрогнет блюдце и не звякнет вилка,
Не отразится в полировке свет,
И не оставит винная бутылка
Случайный круглый красноватый след
На скатерти. И пианино рёбра
В себе ,смирившись, сдерживали звук.
Весною быстротечной и недоброй
Всё ,всё покинуто. Лишь маленький Самсунг
Забытый, иногда тянул худую шейку,
Ждал голоса, решительной руки.
Потом в растерянности села батарейка
И кончились ненужные звонки.
10 12 22
*****
В Петербурге Европа и Азия,
Всё, что нужно для русской души
Голова императора Разина,
Член Распутина, палец Левши.
Нос Майора, око Кутузова…
Есть лепажи в доступном прокате.
Улицы идут друг на друга, как катеты,
Стреляющиеся из-за гипотенузы.
5 декабря 22
ПРОЗРЕНИЕ
Время пустоговорения.
Никак не пойму,
Что любое моё стихотворение
Одному не по сердцу, другому не по уму.
Третьему не по гОрю.
Что не так горЮ,
Не о том говорю,
Напрасно спорю.
Избежав ареста,
Не вылезая из тапочек,
Не изменив места
Жительства, я ни на что не имею права.
На устах должна быть печать.
Свет и слава
Это не твоё. Вот набор тряпочек
В которые тебе нужно молчать.
5 декабря 22
*****
Сбрасывали с Красного крыльца.
Тоже ведь задача для стрельца
Не такая лёгкая — шалишь —
На копье принять или бердыш
Тело дворянина либо дьяка,
Каждый, чай, по семь пудов, собака.
Да на самое крыльцо взволочь,
Да потом ногами истолочь
В прах сырой и алый, и багровый.
Этот кончен — на подходе новый.
А на красной площади Соборной,
Дух стоит отхожий и уборный.
По лодыжки чёрная кровища
И хватают за одежду нищие.
Но крыльцо стоит неколебимо,
В клочьях власти, в мутных пятнах дыма,
Вход в чертог, пойми какого ,Рима.
27 ноября 22
******
Уснула лодка на воде,
Уснула в трубке искра,
Уснула вошка в бороде
У герра бургомистра.
Зачем же, Рембрандт, ты не спишь,
Как должно человеку,
А всё глядишь, cо мной сидишь
С семнадцатого века.
Мне эта участь тяжела,
Твой взгляд — моя хвороба.
Стоит кувшин, стоят дела,
И мы устали оба.
У жизни суетных примет
Прибавилось немало
Но неизменным создан свет,
И стол, и одеяло.
И этот свет твой — полусвет,
И губы, и надбровья,
На что смотрю я много лет
С тоскою и любовью.
И взял бы кто-нибудь ко рту
Поднёс ладонь и крикнул:
Зачем ты смотришь в темноту,
Зачем душой поникнул?
Проходит ночь и для ночи
Мы ничего не значим.
И всё напрасней труд свечи.
Но видишь — мы не плачем.
25 ноября 22
*****
Город Тбилиси на Петербург не похож ни чуточки.
Он поразительно похож на город Тбилиси.
Спроси меня: А сам-то ты где?
А я туточки.
От всего-то мы с тобой отбилися.
Лень перечислять от чего. От запуганных улиц,
От дребезжащих в ожидании будущего окон.
Я и приехал-то тока-тока.
Я ещё ни саперави, ни напареули.
Ни женских лиц только что из четвёртого столетия,
Ни всего, о чём мне врал Резо, но как талантливо!
Мне внове живые каменные палаты,
И свободные виноградные дети.
Я скоро уеду обратно от улочки Сундукиани,
К родным беспредельным пределам.
Ждать, когда дверь мою пометят беспощадным мелом.
Жить, прикрывая голову руками.
*****
Далёкий стук колёс , да лай собачий,
Да поседевшая трава.
Толстой идёт и потихоньку плачет,
Толстому восемьдесят два.
Навстречу Вронский и Болконский,
Деревья, избы, мокрый стог.
Да мелкий дождь ,да топот конский.
Нелепый мальчик Филиппок.
Противно все — Чертков и Гольденвейзер,
И даже Афанасий Фет.
Противна Софья. Ганди мерзок.
И эти с лишним восемьдесят лет.
Зачем даны и мысли, и движенье?
А Пушкин прожил меньше сорока.
И этот жалкий дождь, и раздраженье,
И борода, и посох, и рука
Его сжимающая. Он идёт и плачет
Перед собой не видя ничего.
В кармане чёрствый прячется калачик.
Он никогда не съест его.
ЖЕНЩИНА
Ты говоришь мне — ядерная зима.
У меня всё закручено в банки, от пищевой моли.
Гречка, булгур, пшёнки тьмущая тьма.
Надо подумать об алкоголе.
Хорошо, что не выбросили книжки,
Наконец-то я прочту Бёме и Кьеркегора
Я связала тебе свитер, маленькому штанишки,
Где отступается солнце, там согревает ангора.
Под тяжким каменным льдом наших привычных рек,
Подплывая глянуть на мир через окошки трещин,
Сохранится рыба, говорящая как человек,
И она будет говорить умные вещи.
Время разогнётся, гибкое, cловно лоза,
Запахнет ядерною весною.
Интернета не будет. Зато отдохнут глаза,
Чтобы видеть тебя, склонившегося надо мною.
20 октября 22
