ВАДИМ ЖУК. Ядерная зима
А мой -то где корабль? Он к Трое устремлён
Или таясь, бежит от Трои?
В нём прежних дней подмокшие герои
Или шкатулка с сахарным Кремлём?
По палубе катится в бочке ром,
Тюки собрания стихов собратьев;
Всё судно наше словно палиндром —
Равно себе туда-обратно.
Ругаются и плачут, и блюют,
Клянут за качку Посейдона,
И не переставая пьют,
Бросая в море жалкие гондоны.
Нас всех кидает от бортов к бортам,
Съедает ветер наши фразы.
И вместо ростра Мандельштам
Стоящий во весь рост ,привязан.
Мешки узорных слов, акулья сыть,
Без капитана, паруса и флага.
Вот кто-то закричал «Куда ж нам плыть?”,
Но остальные грянули «Варяга”.
9 декабря 22
КИНУЛИ
Квартира пустовала, зимовала.
Поджалась от порога до окна.
И стулья принесённые с развала
И книгами заросшая стена
Помалкивали. Космодром дивана
Забыл про разгоняющийся взлёт.
Томились жаждой кухонные краны ,
И стол привык — никто не подойдёт —
Не дрогнет блюдце и не звякнет вилка,
Не отразится в полировке свет,
И не оставит винная бутылка
Случайный круглый красноватый след
На скатерти. И пианино рёбра
В себе ,смирившись, сдерживали звук.
Весною быстротечной и недоброй
Всё ,всё покинуто. Лишь маленький Самсунг
Забытый, иногда тянул худую шейку,
Ждал голоса, решительной руки.
Потом в растерянности села батарейка
И кончились ненужные звонки.
10 12 22
*****
В Петербурге Европа и Азия,
Всё, что нужно для русской души
Голова императора Разина,
Член Распутина, палец Левши.
Нос Майора, око Кутузова…
Есть лепажи в доступном прокате.
Улицы идут друг на друга, как катеты,
Стреляющиеся из-за гипотенузы.
5 декабря 22
ПРОЗРЕНИЕ
Время пустоговорения.
Никак не пойму,
Что любое моё стихотворение
Одному не по сердцу, другому не по уму.
Третьему не по гОрю.
Что не так горЮ,
Не о том говорю,
Напрасно спорю.
Избежав ареста,
Не вылезая из тапочек,
Не изменив места
Жительства, я ни на что не имею права.
На устах должна быть печать.
Свет и слава
Это не твоё. Вот набор тряпочек
В которые тебе нужно молчать.
5 декабря 22
*****
Сбрасывали с Красного крыльца.
Тоже ведь задача для стрельца
Не такая лёгкая — шалишь —
На копье принять или бердыш
Тело дворянина либо дьяка,
Каждый, чай, по семь пудов, собака.
Да на самое крыльцо взволочь,
Да потом ногами истолочь
В прах сырой и алый, и багровый.
Этот кончен — на подходе новый.
А на красной площади Соборной,
Дух стоит отхожий и уборный.
По лодыжки чёрная кровища
И хватают за одежду нищие.
Но крыльцо стоит неколебимо,
В клочьях власти, в мутных пятнах дыма,
Вход в чертог, пойми какого ,Рима.
27 ноября 22
******
Уснула лодка на воде,
Уснула в трубке искра,
Уснула вошка в бороде
У герра бургомистра.
Зачем же, Рембрандт, ты не спишь,
Как должно человеку,
А всё глядишь, cо мной сидишь
С семнадцатого века.
Мне эта участь тяжела,
Твой взгляд — моя хвороба.
Стоит кувшин, стоят дела,
И мы устали оба.
У жизни суетных примет
Прибавилось немало
Но неизменным создан свет,
И стол, и одеяло.
И этот свет твой — полусвет,
И губы, и надбровья,
На что смотрю я много лет
С тоскою и любовью.
И взял бы кто-нибудь ко рту
Поднёс ладонь и крикнул:
Зачем ты смотришь в темноту,
Зачем душой поникнул?
Проходит ночь и для ночи
Мы ничего не значим.
И всё напрасней труд свечи.
Но видишь — мы не плачем.
25 ноября 22
*****
Город Тбилиси на Петербург не похож ни чуточки.
Он поразительно похож на город Тбилиси.
Спроси меня: А сам-то ты где?
А я туточки.
От всего-то мы с тобой отбилися.
Лень перечислять от чего. От запуганных улиц,
От дребезжащих в ожидании будущего окон.
Я и приехал-то тока-тока.
Я ещё ни саперави, ни напареули.
Ни женских лиц только что из четвёртого столетия,
Ни всего, о чём мне врал Резо, но как талантливо!
Мне внове живые каменные палаты,
И свободные виноградные дети.
Я скоро уеду обратно от улочки Сундукиани,
К родным беспредельным пределам.
Ждать, когда дверь мою пометят беспощадным мелом.
Жить, прикрывая голову руками.
*****
Далёкий стук колёс , да лай собачий,
Да поседевшая трава.
Толстой идёт и потихоньку плачет,
Толстому восемьдесят два.
Навстречу Вронский и Болконский,
Деревья, избы, мокрый стог.
Да мелкий дождь ,да топот конский.
Нелепый мальчик Филиппок.
Противно все — Чертков и Гольденвейзер,
И даже Афанасий Фет.
Противна Софья. Ганди мерзок.
И эти с лишним восемьдесят лет.
Зачем даны и мысли, и движенье?
А Пушкин прожил меньше сорока.
И этот жалкий дождь, и раздраженье,
И борода, и посох, и рука
Его сжимающая. Он идёт и плачет
Перед собой не видя ничего.
В кармане чёрствый прячется калачик.
Он никогда не съест его.
ЖЕНЩИНА
Ты говоришь мне — ядерная зима.
У меня всё закручено в банки, от пищевой моли.
Гречка, булгур, пшёнки тьмущая тьма.
Надо подумать об алкоголе.
Хорошо, что не выбросили книжки,
Наконец-то я прочту Бёме и Кьеркегора
Я связала тебе свитер, маленькому штанишки,
Где отступается солнце, там согревает ангора.
Под тяжким каменным льдом наших привычных рек,
Подплывая глянуть на мир через окошки трещин,
Сохранится рыба, говорящая как человек,
И она будет говорить умные вещи.
Время разогнётся, гибкое, cловно лоза,
Запахнет ядерною весною.
Интернета не будет. Зато отдохнут глаза,
Чтобы видеть тебя, склонившегося надо мною.
20 октября 22
Save as PDF
