ЛИЛА ЮЖАНОВА. Качели

***
Пройдёт совсем немного времени,
мы, ненадолго примирясь,
с тобою сядем под сиренями,
весна, скамейка, дождь и грязь.

Пройдёт ещё немного времени
без следствия и без суда,
мы будем заняты вареньями,
дорога, лето, грязь, вода.

Пройдёт ещё немного времени,
ещё немного, и потом,
в душе по-прежнему не веря мне
и не достроив общий дом,
чуть успокоишься по старости,
под непогоду на Руси,
где мы с тобою в силу стадности
в одной замешаны грязи.
***
В левое ухо кричали — враки!
В правое — нелюди, вурдалаки!
Девочка с белым тюльпаном
медленно шла впереди.
Девочке не навреди.

Справа и слева кричали — бей их!
Стон и огонь со сторон обеих.
Смилуйся, обойди
девочку на пути.

Девочка с белым тюльпаном,
видимо влюблена.
Как твоё имя, какие планы?
Локон — виток вьюна,
вот обернулась, юна:
Имя моё — Война,
планы мои — война.

Мир это вой. Она
белый несёт цветок
в пепельный свой адок.
Там хорошо весной,
и не пройдёшь версты,
где не лежат сплошной
срезанные цветы,
сорванные цветы,
связанные цветы,
взорванные цветы.
***
Качели вверх по восходящей, качели вверх,
а кто-то ящик еле тащит, земной успех.
От прозаичности пологой не для того
мы улетучились на лодке небытовой.
Одни полёты над болотом и удались,
уйми тревоги или что там — качнёмся ввысь.
Пока не выброшены штормом за низкий борт
за превышение врождённых своих свобод,
в необозримое поверив — чего уж, эх,
не будем думать о потерях — качели вверх.

И вот качели на вершине, мир онемел,
и повалился обветшалый небесный мел,
Но и в забвенной дымке между — ни там, ни здесь,
имелось право на надежду и ‘даждь нам днесь’.
Легла беспамятная наледь на парадиз,
свободный ветер, сбитый нами — качели вниз.

Качели вниз, уже в деталях и двор и дом,
поговорим давай о далях с тобой потом.
Давай из небыли и к делу, ползком и вплавь,
ну не смотри оледенело — качели в явь.
И хлеб затеплится насущный, и свет в домах,
и новый день, уже несущий качелей взмах.

***
Стук ложки о кафель,
два кофе нальют нам,
ах, блюдечка треснули оба.
Что может быть хуже любви неуютной,
пожалуй, что тесная обувь.

Исхожена города львиная доля,
тенисто в тылу перекусов.
Что может быть лучше Барклая де Толли,
пожалуй, что только Кутузов.

Один отступает и, видимо, прав он,
об этом судить не берусь я,
другой, интригуя, неистовым графом
встаёт за чугунные брусья —
для вида отсюда на сквер у собора,
как всякий мечтал полководец,
парадного вида — а дворик оборван
и брошен в глубокий колодец.

Нам надо в колодец, в уютную бездность,
проспекту оставим респект и помпезность.
От холода, помнишь, дубея,
бежала босая к тебе я.

Теперь от неловкости блюдца побиты
о глум городского гламура.
Мы в жалком блаженстве невнятной победы —
тревожная архитектура.

***
В Европе холодно. В Италии темно.
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
О. Мандельштам

Мой друг, с тобою мы на вы
не потому что не друзья мы,
а потому что не новы
себя высочества из ямы.

Сидим в укрытии, следим,
кого съедим единой пастью.
Кто рассуждает, тот судим,
кто судит, тот давно у власти.

Оттуда виден на вершок
их бравый эмодзи кровавый.
Ты им давно не веришь — ок,
и мы с печально-чёрной авой
идём на собственный пикет,
на свой диван (а кто герои?).
Аптечка, комната, паркет.

Мой друг, мне жаль, что нам с тобою
однажды вместе не пройтись
ни по проспекту, ни по веку.
Твой стих с годами не прокис,
а мой заложен в ипотеку.

Но письмецо моё развесь
по весям скудости болотной:
власть отвратительна и здесь,
но как Безруков безбородый.
***
Сообщи, как приедешь на кладбище,
на пригорок под синей сосной,
распустившей унылые лапища
на июльский полуденный зной.

В муравейнике времени клад ища,
своевременно притормози.
Сообщи, как доедешь до кладбища,
у меня уже всё на мази.

И цитаты на случай загуглены
из невинно-загубленных книг,
и напитки за встречу закуплены —
всё мгновенно, в единственный клик.

Привези мои белые лилии,
только тёплые, не охлади.
Сообщи, как доедешь до линии,
а за линию не заходи.

***
Надолго, намертво, на мель
мы сели в море Литориновом.
И не заметили земель
в осадке сна ультрамариновом.

И каждый плавал о своём
в ловушке времени пространственной.
Здесь был когда-то водоём
с водой солёной и безнравственной.

Да как могла она уйти,
нас оставляя с литоринами.
Теперь бессмысленно уди
на дне меж литерами-глинами.

Руби теперь премудрый дуб.
И в лодке, над волнами пыльными,
гляди на тающий уступ.
Не сознавайся, что не плыли мы.

***
Друг предлагает: давай привезу тебе принтер,
скинешь проблему с плеча ты,
и шоколадную плитку с орешками, Риттер,
жуй шоколад и печатай.

Что не записано может ли быть распечатано,
друг мой, послушай.
Что не записано может быть лишь распечалено
песней белужьей.

Вот и пою, на звонки твои не отвечая,
но плохо не думай.
Я ведь дружить не умею, ещё я в отчаянье,
друг мой неумный.

Умный заранее и обо всём разумеет
плюнувшей коброй.
Снова тебя одиночество лучше заменит,
друг ты мой добрый.

***
Из ленты новостной, туфты многоэтажной,
измученной весной я выпрыгну однажды
на взлётное крыльцо, где солнечно и сыро —
и в лужи озерцо — и вынырну из мира.
И как бы надо мной соседи ни шутили,
им хочется долой — от шёпота и штиля
уйти на глубину — от грохота и шторма.
Сосед сидит в плену и вкручивает штопор.
В единый день сурка блошиного сезона
мне надо озерка в безвременную зону
из времени жратвы, пока весь мир не съеден,
мне надо широты, и кажется, соседям,
которых и в лицо не помню я — не горе.
Ныряя в озерцо, мы вынырнем из моря.

***
Я не помню вкус морошки,
ни мочёной, ни с ладошки.
И поэтому, когда
тень пройдёт по семитравью,
я тебя, моя беда,
за морошкой не отправлю.
Ни всерьёз, ни понарошку
не отправлю за морошкой.

Зацветёт садовый Ра
и семян рассеет бездну.
Семь травинок со двора
принеси мне, будь любезна.
Семь целительных травинок,
семь живительтных кровинок.

За дурманом, аконитом
отойдешь на полчаса,
и за вехом ядовитым,
/вот зачем тебе коса/.
Есть полынь и белладонна
с беленою возле дома.
Принесёшь охапок шесть:
«Ешь, когда захочешь есть.»
Шесть смертельных колосочков,
в темень адову глазочков.

Где седьмой противовес,
где моя седьмая нота,
высота семи небес,
ломота седьмого пота,
где досужий день седьмой?
Яд протягивая в ложке,
долго ходишь ты за мной.

Хорошо у нас зимой,
принеси-ка мне морошки!

2 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосоватьГолосовать