МАКСИМ КАБИР. Новая ненависть
***
выбрасывай в окна серванты рояли
и прочую недрочь представь, что италия
на лестничной клетке соседи гуляли
от южных колоний к чукотке и далее.
в пакете винишка заныкана истина
и лица становятся древними фресками
соседи гуляли так самоубийственно
как будто им завтра погибнуть под песками
терзали ионику пьяные лабухи
сверкали глаза под пришитыми драхмами
и вторили глотки ваенге и лайбаху
и тётю марину в предбаннике трахнули.
в степях чевенгура ли, в недрах р’льеха ли
заснуть не могли ошалевшие пращуры
соседи гуляли, менты не приехали
христос не родился, не вымерли ящеры.
в огромной стране, в полутьме и пижаме
поскольку случайно дожили до пятницы
с ножами – вот, сука – а чё б не с ножами?
с кровавой блевотой в красивой салатнице.
подъезд сотрясался, и мощи антония
святого тревожно ворочались в падуе
завидуйте молча, вьетконг и эстония
здесь боги с небес над промзоною падают
здесь борщ и хинкали, здесь майя и кали,
посмертно медали, и феи драже
и дальние дали, и люди из стали
соседи устали и дремлют уже.
***
…про доллар, про крым, ещё про какую-то хуету
и я сказал: наверное, я пойду
потом в электричке ехал почти что трезвый
и город сиял за окнами сотней лезвий
не расслабленно никогда усиленно
и осознавал, как в известном стишке у сирина
что он в аду.
и вот же черти и грешники и котлы
и дабы в башку втирать – полные жмени золы
и люди в хмуром да сером не то чтобы правда злы
а просто по жизни какие-то странные пидорасы
и если прощёлкал и не защитил тылы
считай уже влился в массы.
и ночь достаёт из широких своих штанов
чёрные паспортины мамлеевских шатунов
белые розы червлёные пентаграммы
автоматчиков лёгких снайперов лучших своих сынов
и для погромов достаточно будет грамма
я пялюсь в окошко в надежде на смену вех
слипаются веки закадровый длится смех
у бархатных революций с изнанки румынский мех
короткие брючки для умненьких кровососов
и как признался немецкий один философ:
парень не так меня понял. я ненавидел всех.
***
Улетай на Гоа, если завтра война
Если ветер весенний доносит до нас
Вонь знакомую нового барина.
Мы законопослушные граждане, но
Слишком долго мы жили плечо плеч с говном,
Мы зашкварены.
Из глубин восстаёт новый архипелаг,
Капитантул Кодряну сжимает кулак,
Расправляются крылья льняные.
И пока здесь меняют скотов на скотов
Император глядит в ледяное ничто,
И глаза у него ледяные.
От кугутского рая отходит паром,
Чувства к родине – это стокгольмский синдром,
Храм бандитский и сжиженный газ.
Если случай представится выбрать божка,
Я свой голос отдам за Олега Ляшка,
Потому, что железная логика: президент – пидорас.
***
время идёт, зеленеет вода в реке
дни околотками, годы сплошной кривой.
ты как пощёчина греешься на щеке,
чтобы я помнил, что я ещё живой.
наша анархия строится на плацу,
ноты латинские, музыка просто шум.
но ты как зеркальце поднесена к лицу,
удостоверится, что я ещё дышу.
***
с добрым утром, любимая, с новым хреновым годом
с новым идолом, с новым троном, с войной,
с востоком
с новым курсом, с натянутым нервом
и кислым потом
заразительным непроходимым тупым восторгом
посмотри, нам раздали пока мы тут спали поров–
ну раздали смотри же красиво раздали ну
ну говно и его нам насрал государства боров
оккупировавший страну
посмотри как ветра из его нутра раздувают парус
я безумнее теда банди и майли сайрус
и давай не вставать, потому что стыдно
вставать под гимн
будем спать, как рипли, к далёким летя планетам
в лучшем пламенном завтра разбудишь меня
минетом
я скажу, любимая, время стало другим
а пока я таким изливаюсь ядом, куда там кобрам
и куда там грайндкору даже с приставкой копро
но когда ты рядом, я становлюсь добрым
с добрым утром тебя, любимая, с новым адом
***
видишь, ничья невеста,
и никогда не мать,
это чужое место,
здесь просто сходить с ума.
в городе правят горцы.
рты залипает скотч.
когда замолкает моцарт
приходит твоя ночь.
храмы ли жгут, книги ли,
корчит гримасы явь.
страсть, как значок никелевый
в левый сосок вставь.
в объятиях макса и люции
свастики и цветы.
белая революция
с тобой говорит на ты.
время унылей скалярии,
но символизируя бунт,
на мраморе рейхсканцелярии
гибельным богом будь.
хлопья небрежных реплик
и кулаков сталь.
юной шарлоттой рэпмлинг
красивая тварь, стань.
страшнее сепаратизма
для государства-бляди
из павшего парадиза
скорцени огонь украденный.
кощунственная покорность
любви оживит глаза.
будет плевать поп-корном
поп-корновый кинозал.
в тебя, молодую, голую,
ножом соскоблившую быт.
горлом идут глаголы
трассирующие глаголы.
«вылюбить» и «убить».
ИНКВИЗИЦИЯ
Коле Пастыко
Мы лежим на дровах. Инквизиция курит в сторонке.
А над нами по небу летят, и летят похоронки.
Завывание вдов и собак, снега выпало вдоволь.
По дымящим шоссе все пути,
как всегда, ведут в Догвилль.
Нежильцы новостроек залезли, дрожа, под кровати.
Если кто позвонит – затаитесь и не открывайте.
А на улице нынче метель и заносит позёмка
Городских сумасшедших, хлыстов,
будетлян из подземки,
Завсегдатаев баров, блядей, полуночных ковбоев,
Нас с тобою, как страшно, как жутко, дружок,
нас с тобою…
Замерзаем, под лёгкий мотив, под приливы оваций,
Эта ночь тебе очень к лицу, не могу оторваться,
Не могу разогнуть посиневшие пальцы, спасибо,
Что под нашим костром зажигательно
щёлкнуло Zippo.
НОВАЯ НЕНАВИСТЬ
новое утро, сыпь
снега перхоть.
в киеве ультрасы
пиздят беркут.
вот вам мессия,
голая жопа.
нахуй россию!
нахуй европу!
вижу по ящику
режут кагалы
люди хотящие
вступить в валгаллу
вырвут беруши
и прочие цацки
силой берущие
божие царство
как на нюрнбегском трибунале
кальтенбруннер сказал:
я помню тучи над рейхстагом, начиналась гроза
погибли боги, небеса готовы были упасть
и всё, что есть на свете – это абсолютная власть.
и всё, что нужно человеку – абсолютная власть.
***
Спрятавшись от режимного
Времени в мастерской
Скульптор лепил Дзержинского
Последней своей рукой.
Искусство желает фашистского,
Помпезен советский стиль,
Скульптор лепил Дзержинского
Будто кому-то мстил.
Уст не разъять глаголом
Глиняной размазне.
Встань, мой прекрасный голем,
Горе в моей стране.
После он плакал слабо,
Ненужный рукав жевал,
Дзержинский тянулся, капал,
На бок клонился, на пол,
Но оживал.
***
всё совсем не так, как твердят по каналу хистори.
вся история – сказки для детворы и хипстеров,
бла-бла-бла жидовское, выдумка пентагона.
по-другому история двигалась, по-другому.
всё иначе было, не верьте очочкам розовым,
на хер карамзина, почитайте фоменко с носовым.
курс истории школьной – побасенки радионяни.
и французов-то вовсе не было, а вы мне: вавилоняне.
а было говно, и говно говном погоняло
все народы – говно, все вожди –
из того же самого материала.
ну разве что вот иди амин, но это моё личное мнение.
остальные – просто какое-то дикое недоразумение.
и сошли ледники, и вымерли все ти-рексы
и хохлов создал бог, и кацапов им дал для секса.
но поссорились те, как написано в умной книжке,
и потом ещё долго швыряли друг в дружку
говнишком.
и ушли хохлы, за чертог земной, подтерев еблеты.
и остались одни кацапы на белом свете.
одиночество-сука в чёрные свищет дыры.
вот как было, а вы говорите, азаров, рамзан кадыров.
СВАДЬБА
и тогда у аслана порвался презерватив,
и со всей ичкерии двинулись на москву
приглашённые гости, праздничный коллектив
и везли с собою траву, пахлаву, халву.
на коврах узоры, горы и облака,
в ресторане «иволга» жирные кабаны.
закатили свадьбу, такую, что на века,
и аслан танцевал, подтянув адидас штаны.
а невеста пила, так, что лился портвейн в push up,
и потом залили видео на ю-туб,
как дырявое небо московское из калаша
расстреляли, сбивая ангелов на лету.
***
когда меня вывезут за город, вручат лопату,
скажут: копай
ночь перекрестье фар и дымок степи
жизнь из меня вытекает словно кремпай
я бормочу: родина, засыпай
спи, девочка, спи
завтра тебя разбудит гнусавый ганс
но плоть твоя хлеб и кровь и вином слюна
вечером будет плутон, а к утру луганск
что здесь вообще останется после нас
банка с окурками струны ам-дм
школьная память липкая как говно
сменка продлёнка пиздилка эвм
леночка на переменке давала всем
списывать мне не давала но
если бы на клаксона гудок она
вдруг оглянулась, ленка моя, стройна
зеленоглаза, узка, будто вся из воска.
я бы простил её, лишь бы смотрела как
едет по небочку прямо за облака
эй, посигналь ещё
белая труповозка