ЕФИМ ГАММЕР. Коронованный карантин (окончание)

15.12.2020

5.

 

У въезда в больницу Шарей Цедек – шлагбаум. За шлагбаумом будка с охранником в марлевом наморднике, как и полагается при заразной эпидемии. В руке пластмассовый ствол, похожий на пистолет системы Макарова, на самом деле, это довольно своеобразный термометр. Нажал на спусковой крючок, выдаёт на чёрном экране заветные цифры. Какие? Судя по кивку охранника, «пропускные» 36 и 6.

Подле будки кассовый аппарат. Дави на кнопку, выскачет чек. На обратном пути, если задержался у врача на полчаса и больше, следует заплатить 20 шекелей – и будь здоров!

Главное, конечно, в такое подозрительное на вирусы время быть здоровым: на лице предохранительная маска, на руках одноразовые резиновые перчатки.

Теперь найти бы место на парковке. Это чудо из чудес, но оно не замедлит случиться, если примчался сюда ради спасения чужой жизни.

Сквозь открытое окно с соседней стоянки доносилось:

– Кто ты такой, что влез сюда, когда я ждал очереди на освободившееся место?

– Кто я такой? – переспросил обидчик, вылезая из-за руля «прокатного» фольксвагена. – Это на моей морде написано.

Будто дохнуло из детства, из того памятного дня, увенчанного солнечным затмением. Дани оглянулся. Он уже и без подсказки знал: на морде у Бугра написано всё, в особенности на помятом кулаком носу.

– А почему стою здесь? – продолжал наглый захватчик чужой территории. – Это не твоего ума дело. Рули отсюда!

И ударив ногой по «вражескому» колесу, двинул скорым шагом вверх по грунтовке.

Что делать? Самое простое, связаться по мобильнику с майором полиции Яшей Прайсманом. Старый приятель, ему и растолковывать ничего не надо. Достаточно сказать, срочно выезжай. Поверит на слово, что опоздание смерти подобно. И впрямь, кто знает, что может произойти. Бугор способен натворить всякое. И скорей всего, натворит, если его не остановить.

Остановить? Но как? Не пулей же. Причём и формулировка для задержания смешная: на основании интуитивных подозрений.

Остаётся одно. Рвануть за ним в фойе, а там… там… может, Яша поспеет с нарядом полиции, и ноющая под сердцем боль рассосётся.

Но в фойе Бугра уже не было. В коридоре указательные таблички: хирургия 4 этаж, онкология 7 этаж. Слева от коридора просторная комната с пятью лифтами. Жми на кнопку и гони – вниз-наверх. Куда? Расчёт на лотерейную удачу не имеет права на жизнь, когда пахнет смертью. И не выискивать надо след киллера – не следопыт Фенимора Купера! – а опередить его.

В палате Игаля Зета, у резервистов более известного под армейским прозвищем лейтенант Ури, властвовала всё та же гнетущая тишина, прерываемая нечленораздельным бормотанием. Люминесцентный свет выдерживал лицо под кислородной маской в тонах восковой спелости, не давая возможности освободиться от ощущения, что ты в покойницкой. Хотелось крикнуть, разразиться матом, лишь бы сбросить напряжение. Но не крикнешь, не взорвёшься матом, когда с тем же, если не с большим напряжением, необходимо прислушиваться к шорохам за дверью, ожидая появления врага. Но вместо коридорных звуков до мозга, словно сквозь глухоту непонимания, прорывались из нечленораздельной речи Ури какие-то оборванные в середине предложения, крохи английских и ивритских слов, цифровые обозначения. Нечто вроде: «в случае открытия вашей организацией номерного счёта, все банковские операции проводятся не от имени организации, а заменяются секретным кодом. Ваш код по регистру анонимности Lafa-120, Bank X-030, номер счёта 507324111».

Из странного, какого-то сомнамбулического состояния, в которое впал Дани, поглощённый расшифровкой слов, слетающих с губ Игаля Зета, его вывела резко открывшаяся дверь. В проёме, за коляской с медикаментами стоял Вадим Бугров, облачённый в спецодежду израильского медперсонала: матерчатая повязка, прикрывающая рот и нос, шапочка, курточка, полотняные штаны зеленоватого оттенка.

– Что вы здесь делаете? – возмущённо сказал он, увидев Дани.

– Мишуга! (Придурок!) По Исраэль. (Здесь Израиль). Иврит! Рак (только) иврит! – откликнулся Дани, спонтанно выбрав самый верный путь к нейтрализации санитара-самозванца.

– Что? Какой тебе иврит? Да кто ты такой, что влез на мою территорию?

И опять будто дохнуло прошлым. Дани подался соблазну и воспользовался палочкой-выручалочкой, позаимствованной из детства.

– Кто я такой? Это на моей морде написано. А почему стою здесь? Это не твоего ума дело. Избушка ты на курьих ножках. Лаешь, но не кусаешься.

На какое-то мгновение Бугор опешил, не зная, что противопоставить собственному присловью. Потому и не стал дальше выяснять отношения, а со всей силы толкнул коляску с лекарствами в сторону Дани. Затем бросился к стойке с тумблером подачи кислорода. Но подножка, и он нырнул головой под лежак Игаля Зета.

– Ах так? Ну, держись, сволота! Ты мне задолжал один бой, помнишь?

Дани понял: его опознали. И чтобы выиграть время, встал в боксёрскую стойку.

Бугор выполз из-под каталки и, покачиваясь с ноги на ногу, начал примеряться к удару. Шаг вперёд, шаг в сторону. Левой, левой, и резкий выброс справа. Но не попал. Дани среагировал, уклонился, и левым боковым уложил противника на пол.

– Я в чемпионской форме, старик. Прости, что не предупредил заранее.

Бугор рывком вскинул себя на ноги, и в момент, когда кинулся в атаку, попал в объятия майора Прайсмана.

– Годи! Годи! А то ведь и я стукнуть могу.

– Первая перчатка Израиля! – Дани польстил своему бывшему ученику, подыграв его спортивным амбициям.

А Прайсман, в свою очередь, польстил питерскому разбойнику. Он передал ключи от арестованного фольксвагена своему водителю, а пленника усадил на почётное место, рядом с собой. И стремительный «воронок» израильского образца, дорогу которому из уважения к её бесплатным пассажирам уступает каждая попутная машина, помчался на Русскую площадь.

В полицейском управлении, после оформления протокола «о хулиганствующих действиях туриста из России Вадима Бугрова» майор Прайсман дал Дани недвусмысленно понять, что ничего, кроме выдворения дебошира на родину совершить не вправе.

– Основы криминалистики, – многозначительно произнёс он и поднял указательный палец, принуждая к вниманию. – На первое выясняем, был ли подозреваемый на месте преступления?

– Был! – воскликнул Дани.

– Но преступления не совершено. Это на первое.

– А на второе?

– Найдено ли у подозреваемого оружие, причастное к преступлению? Не найдено.

– А кулаки? – съязвил Дани, всё более злясь.

– Кулаки не оружие. Это на второе.

– А на третье?

– На третье компот с косточками от вишен. Был ли у подозреваемого мотив для убийства? Не было мотива. Нашего Ури, который всамдел Игаль, он видел первый раз в жизни. Ни с ним, ни с его родственниками и друзьями никогда не пересекался. Что в итоге? – Тут он театрально развёл руками, будто на сцене в ожидании оваций с отрепетированным неоднократно монологом. – Не было мотива, и все досужие домыслы о том, что мужик прибыл для убийства Игаля Зета, к делу не пришьёшь. Домыслы есть домыслы, а что касается фактов, то на лицо стопроцентное алиби плюс незначительная драка без отягчающих последствий. Все живы, ранений и увечий не наблюдается, даже какой-то очевидной царапины на теле кого-либо из агрессивно настроенных противоборцев не обнаружено, подключи к следствию хоть микроскоп. Словом, финита ля комедия, и разбежались по домам. А если дома скучно, неуютно и жены под боком для согрева нет, то совсем не во вред здоровью заглянуть в кабачок Грошика. Ведь не секрет для полиции: ты давно там не показывался из-за самоизоляции, но сейчас уже разрешено ходить по кафе и ресторанам. Но, – выставил указательный палец, – с соблюдением социальной дистанции. Кстати о дистанции, в бар Грошика завезли свежее бочковое пиво.

Ну, как устоишь при упоминании о свежем бочковом пиве? Никак не устоишь. И бросив пререкания о судьбе заезжего дебошира, сотоварищи по оружию и рингу двинулись знакомым маршрутом – а что там идти, триста метров через Русскую площадь – на улицу Хелена Амалка.

 

6.

 

Фирменный цилиндр бармена Грошика претерпел какие-то хитрые изменения, либо был заменён на клоунский. Стоило хлопнуть по его дну ладонью, как он складывался в кепку с выгнутым вверх козырьком, на котором пламенела надпись «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ».

– Под свежее пиво отчего же и не пожаловать! – отреагировал на экстравагантное приветствие майор Прайсман, привыкший к новшеству хозяина питейного заведения.

Для Дани, взявшего, так сказать, временный отпуск на вход в пристанище Бахуса, фокус Грошика не потерял юморной остроты, и он слегка подавился смешком, принимая запотелую кружку.

– Составишь компанию?

– Ради следственного эксперимента? – схохмил пузач-усачок, сверкая моноклем.

– Если укажешь место преступления, – не остался в долгу майор Прайсман.

– Большое дело! Справа от вас, в уголке, столик у окна. Именно здесь напиваются до смерти. Если замочишь невзначай маску, получишь на замену другую. У меня тут, – показал под прилавок, – на весь Иерусалим припасено.

– Запомним-запомним, – проворчал полицейский, направляясь к «месту преступления».

– Берём на заметку, – добавил Дани, приняв у прилавка украдкой рюмку водки, способствующую достойному преодолению пивного марафона.

Через час, достигнув середины дистанции, он следом за майором Прайсманом, по неискоренимой российской привычке, вклинился в философские дебри, но не на уровне «ты меня уважаешь?», а куда как более непролазные, вселенского размаха и значения.

– Яша, мы устроены таким образом, что видим и воспринимаем только часть окружающего мира и космоса. В пределах трех-четырех измерений, если включить в понятие измерений и время. А измерений у Вселенной куда больше, скорей всего, двенадцать, как и колен Израиля, как и знаков Козерога. Однако люди не в силах различить остальные восемь, проникнуться их смыслом, габаритами и возможностями для перемещения в пространстве и времени. Почему? Да потому что 98 процентов и восемь десятых ДНК мы не используем. Лежит в нас всё это мёртвым грузом. До поры до времени. Не иначе, как по чьей-то задумке. Но… – тут он сделал паузу, хлебнул для храбрости, и продолжил: – Но некоторым позволено заглянуть за горизонт. Тем, кому дано экстрасенсорное восприятие и телекинез свыше.

– Тебя, например?

– А что в том плохого? Лучше это буду я, чем какой-нибудь фашист.

– Хорошо, пусть это будешь ты. Но доказательства?

– Я побывал на том свете!

– Вот-вот! Путевка в жёлтый дом гарантирована.

– Почему же ты мне не веришь?

– Повторяю, предъяви доказательства!

– Я там встретил свою жену.

– Любашу, которая в Питере?

– Нет, её тетю по родству, убитую фашистами в Виннице 16 апреля 1942 года.

– Как же ты на ней женился, если ещё и не родился?

– В этом и секрет. Согласно не изученным измерениям Вселенной я на ней, оказывается, женат уже три тысячи лет.

– На том свете?

– На том свете! Мы там проводим основную часть нашей жизни. Скажем так, на планете Нибуру, где живут по 10 000 лет. А во время их отпусков внедряемся в человеческое тело. Годы земного существования для нас, истинных – пустяк-пустякович, не более, чем недолгое заграничное путешествие. На Нибиру мы в это время спим, лежа в саркофаге, а на Земле куралесим с полной отдачей жизненной энергии.

Майор Прайсман повернулся к бармену Грошику:

– Этому клиенту жёлтого дома больше не наливать!

– Разбежался! – съязвил пузач-усачок и шлёпнул себя по шляпе, заслышав колокольчик открывающейся двери.

В пропитанное винными парами помещение настороженно заглянул белобрысый мальчуган лет семи с батоном пахучего хлеба под мышкой.

– Я сюда попал?

– Сюда, если не шутишь, – с некоторым недоумением ответил Грошик. – А почему ты без маски? И кто тебе нужен?

– Дани.

– Зачем? – насторожился Дани, подзывая к себе малыша.

– Мне сказали, что здесь я увижу взрослого Дани. Охота посмотреть, – преодолевая робость, ответил малыш и подошёл к столу.

– Где сказали?

– Здесь, – малолетний гость постучал себя по лбу.

– А буханка тебе зачем, когда ты смотришь на взрослого Дани? – вклинился в допрос майор Прайсман, не забыв за пивом о следовательских навыках.

– Ой! – вскрикнул ребёнок. – Меня же послали в магазин, а я пропущу солнечное затмение!

И помчал на улицу.

Майор Прайсман покрутил пальцем у виска, и продолжил прерванный разговор на философские темы.

– Некоторые учёные вообще доперли мозгой, что мы – и вся Вселенная кстати! – сплошная голограмма. Ты голограмма. Я голограмма.

– И этот пацан голограмма? – с какой-то, непонятной полицейскому издёвкой в голосе, спросил Дани.

– И пацан голограмма. А голограмму к суду не притянешь.

– Без доказательств, что она голограмма?

– Так точно, дорогой ты мой человек, но не из романа Юрия Германа.

– А что ты скажешь, Яша, если сейчас, на твоих глазах, наверное, для правоты моих предположений, произошёл временный сбой? И здесь появился не просто пацан, а я, именно я, каким был в день солнечного затмения, когда меня послали за хлебом.

– Ты?

– Я! – с пьяной настойчивостью повторил Дани.

– А где доказательства?

– Доказательство в том, что он никак не может быть разносчиком заразы. От него мы не заразимся, даже если у него простуда. Не из нашего времени пацан, Из того, когда о коронавирусе и не догадывались.

– Вот-вот, заразимся – не заразимся. Ты мои мысли угадываешь.

– Угадываю. И свои – шальные. Но бегу от них.

Дани с горечью потер кулаком кончик носа, точь-в-точь как перед выходом в бой на ринге.

Но что подделаешь, то и дело приходит на ум очередной сценарий фильма-катастрофы.

А всё почему? От избытка любознательности. Хочешь разобраться с природой опасного заболевания, а тебе подсовывают от имени титулованных медиков-исследователей очень уж диковатые версии, спаси господи! Мол, безболезненными носителями коронавируса являются дети.

Им, активным передатчикам инфекции, ничего не грозит при заражении, а вот взрослым…

Словом, взрослым рекомендуется ограничить контакты с малышами.

Но какая бабушка откажется от общения с внуком?

Какой дедушка отвернётся от лепечущего наследника?

Фейк это или правда?

Если правда, тогда внезапно в мозгу вспыхивает: а не оказались ли мы свидетелями и невольными участниками внеземной диверсии, цель которой убрать со сцены истории старшее, изжившее себя поколение, а на смену ему выдвинуть реальное будущее человечества в образе и подобии сегодняшних ребятишек?

А? Бр-р-р! Действительно, чем не сценарий фильма-катастрофы?

 

 

7.

 

Атмосфера преданности.

Атмосфера недовольства.

Атмосфера энтузиазма.

Атмосфера неприязни.

Атмосфера патриотизма.

Атмосфера есть. На все случаи жизни. А чтобы свободно дышать, так воздуха не хватает. Да и как дышать, если в воздухе витает смерть? Фильм, показанный следователем Толиком Кравцовым по видику в полицейском управлении у Прайсмана в рабочем кабинете, возвращал в жуткое время войны, когда немцы и их приспешники – коллаборационисты впервые использовали душегубки для умерщвления людей выхлопными газами от работающих на полную мощность моторов. Произошло это 9–10 октября 1942 года на Кубани, в городе Ейске. Акцию проводила зондеркоманда СС 10-А. В двух крытых грузовых машинах. Газ испробовали на беззащитных питомцах детского дома. Нацистами было уничтожено 214 мальчиков и девочек в возрасте от 3 до 16 лет. При раскопках братской могилы в апреле 1943 года, как явствует из акта комиссии горсовета, при детях найдены книги, фотографии, игрушки, а лица их были искажены муками и ужасом. Среди тех, кто совершил это зверское злодейство, находился и бывший советский майор Бредлов.

Нажав на кнопку пульта, Толик Кравцев выключил телевизор и тихо сказал:

– А теперь слово нашему коллеге из Питера. Полковнику Соксену.

– Можно и по имени, даже без отчества, как положено в Израиле. Скажем так, Ян.

– Принято единогласно.

– И не будем о звёздочках на погонах. Тем более что я здесь в какой-то степени инкогнито, прикомандирован к нашему посольству для розыска одного крупного мошенника. Ваши оперативники в курсе, да и работаем совместно.

– А теперь обо всей этой фашистской мерзости.

– Для полного уяснения всей этой, как сказано здесь, фашистской мерзости, – начал полковник Соксен, – нужно запомнить одно. Ребятишки были не просто беспомощны, они были больны детским церебральным параличом – инвалиды, одним словом. Их бросали в двери фургонов, как дрова в печку. И они прижимали к груди свои игрушки, книги, тетрадки, будто надежду на чудо. Но чуда не произошло. Произошло первое опытное испытание нового вида оружия по экономному умерщвлению людей, без финансовых затрат на порох и пули. Эксперимент, по оценке фашистских палачей, показал целесообразность подобного рода истребления людей. И Гитлер наградил отличившихся в этом извергов. В том числе и майора Бредлова. Но вряд ли это имя попало бы в поле нашего зрения, если не запрос канадских властей, разыскивающих свидетелей преступлений против человечности, совершённых на Кубани эсесовской сворой из зондеркоманды 10-А, в частности неким Бредловым. Тут мы и смекнули: Бредлов у них, как и многие из фашистских прихвостней, улизнувших после войны за кордон. Но жив ли? Почитай, ему уже сто лет с гаком. Выяснилось, он умер в 65-ом, а дом свой, имущество и счёт в банке завещал передать старшему внуку от сына Андрея, с условием, чтобы назвали в честь него Егором. У Андрея родился сын в 1970, назвали, понятно, Егором. И жили бы себе с приятными домыслами, что приобретут на халяву имущество и кругленький счёт в Канаде. Но в том-то и фокус, что халява иногда боком выходит. Канадские власти провели следствие, и выяснилось: это имущество приобретено, так сказать, на нетрудовые доходы. Проще говоря, свой дом майор Бредлов построил на крови расстрелянных и ограбленных им людей. В связи с этим вопрос о передаче наследства был снят с повестки дня. Однако Россия, прознав в настоящем времени о бесхозном имуществе, обратилась к властям Канады с просьбой рассмотреть вновь этот вопрос, но уже в альтернативной форме, то есть… – докладчик как-то конфузливо замолк, подыскивая слова.

– Проще говоря, – заметил Дани. – Было сказано, что ограблению подверглись советские люди, и, следовательно, имущество предателя родины принадлежит России. Так?

– Наподобие… Но тут одна загвоздка. Этот ответ по международным правилам надо согласовать с наследником, чтобы он не возражал.

– Два пинка сапогом под рёбра, и возражать не будет, известная математика ГУЛАГа, – буркнул Дани.

– Сегодня не совсем так.

– Ну-ну…

– Тут важней моральные принципы. Парень должен понять, что от дома, построенного на крови людей, счастья не жди.

– И что? Он понял? Или ещё внушаете?

– Проблема в том, что понимать он ничего не хочет. Сбежал из Питера, пока ещё коронавирус не закрыл израильское небо. По материалам туристического агентства находится в Израиле, скорей всего, в Иерусалиме, так как по приезду зарегистрировался в гостинице Царь Давид. Но потом – карантин, и следы его затерялись. Скорей всего затаился у друзей, собирается при наладке авиасообщения махнуть в Канаду и предъявить там свои права на дедово имущество. А так как я прикомандирован к нашему посольству, то по наводке из Питера и приехал к вам, чтобы отыскать его следы.

– И уговорить отказаться от наследства?

– Дани! Сначала его надо поймать, пока он не слинял в Канаду.

– А я тут причём? Вам нужно, вы и ловите. Чего вдруг меня привлекли к вашему совещанию?

– Вы у нас будете подсадная утка, – очень доходчиво разъяснил ситуацию полковник Соксен.

– Вот это да! – Дани трахнул ладонью по колену, и поднялся, порываясь уйти. – Ну и сюрприз! Ищите себе утку на птичьем рынке, а я пошёл!

 

8.

 

«Любви все возрасты покорны» – пел Утёсов, сманивая Амура с небес на землю. А на земле… Да-да, конечно, он, Дани Ор. Широко раскидывая шаги, шёл он по Русской площади, и в сердцах крыл матом – понимая, никто из встречных израильтян не поймёт – всё земное пространство, и самого себя, в частности, за то, что ввязался в это судебное разбирательство с наследством и в результате оказался какой-то оскорбительной по смыслу «подсадной уткой».

– Дани! – и предупредительный свисток при выходе на улицу Яффо.

«Кто это?» – оглянулся – Орна, бывшая его ученица бокса! В полной полицейской форме, с наганом на боку.

– Чего свистишь?

– Да тут трамваи теперь ходят, Дани. Сослепу, того и гляди, под колеса попадёшь.

– Никуда я не попаду! Придумали, я теперь «подсадная утка». Значит, не я куда-то, а на меня, как на приманку.

– Мудрено излагаешь. В толк не возьму, кто на тебя глаз вострит, кроме меня.

– Твоя полиция, что нас бережет.

– Моя?

– Еще и российская.

– Что за кроссворд?

– Я и сам не разобрался. Назвали «подсадной уткой», вот я и дал стрекоча.

– И угодил ко мне…

– Говоришь, в объятия?

– Ну… это… если бы ты был селезень.

– А что? На селезня согласен.

– Окей. А я соглашусь в таком разе быть подсадной уткой.

– Ко мне?

– Лучше в кафе, там и поговорим.

– А?

– Пока что «б», товарищ селезень. Решим вопрос, сидя, а чтобы в лёжку, сначала надо переквалифицироваться из уток в тюлени.

– Или в морские котики.

– Ах, ты, мой котик! Пошли!

Но не в кафе уволокла, а в боксерский зал, к Гриэлю.

Полицейская машина, прибывшая к бывшему бомбоубежищу, принявшему вид современного спортивного комплекса, вызвала интерес у местных жильцов. Окна пооткрывались, там и сям высунулись рожицы, в основном девичьи или мальчишеские. А из одного окна, второй этаж у самого паркинга, выскочил наружу, чуть ли не под колеса, белобрысый пацан, и давай рвать когти. Но Дани резко отворил дверцу, и парень, налетев на внезапную преграду, рухнул на мостовую.

– Куда тебе так некуда? – спросила Орна, приподняв беглеца за шиворот. – Держи! – вручила ему марлевую повязку.

– Домушник! – сказал Дани, погрозив пальцем.

– Я не домушник! – попробовал возразить пацан, надевая маску.

– Что же ты делал в квартире моего брата? – взял его на понт Дани.

– Видео смотрел.

– Да ну?

– Мамка не разрешает, ловит с этим, – показал кассету, – Грозится в полицию сдать.

– А-а, – догадался Дани, рассматривая картинку на картонной коробке. – Порно. – Отчего же – в окно?

– Да ведь мамка!

И впрямь, будто на зов блудного сына, выскочила из подъезда, на бегу надевая самодельную марлевую повязку, разъяренная женщина, в бигуди, прикрытых косынкою. И со всего маху влепила пацану затрещину.

– Я же говорила: не сметь! А то в бокс отдам, чтобы тебя хорошенько отлупили. Нам, – опасливо посмотрела на Орну, – полиция не разрешает.

– Да-да, – кивнула Орна, подыгрывая мамаше. – Недавно одних, тоже «русских» родителей отдали под суд. А детку их отправили в реанимацию.

– Уж лучше в бокс! – пробурчал виновник ЧП.

– Это мы тебе и устроим по блату, хотя тренировки сейчас в нормальном режиме не проводятся, – радушно заметил Дани, уводя сексуального интересанта от разъяренной мамаши.

– Кассету заодно сожгите!

– Будет ей аутодофе. А за сына не переживайте. Сделаем из него чемпиона, чтобы в мечтах – перчатки и золотые медали, а не девки-подпевки.

– Тут они все продажные!

– В данный момент, если ходят без масок, девушки с пониженной социальной ответственностью. Но не волнуйтесь за пупика, денег ему не дадим, – засмеялась Орна, и втолкнула пацана в спортивный зал. – Как тебя звать?

– Иван!

– Хорошое имя. На иврите – Греция.

– Греция – Яван, – поправил юный знаток языка Соломона Мудрого.

– Для меня – однозвучно. Я не на все сто говорю на родном языке, – призналась Орна.

– А я еще не разучился.

– Вот и хорошо. Гуляй на разминку. Правда, никого для тебя в противники здесь не придумано. Но не тушуйся и маши руками, будто бой с тенью проводишь. А мы – к тренеру, и запишем тебя на свой счёт.

– В каком смысле?

– Заплатим копеечку за обучение, да и в ученики возьмём.

– Буду чемпионом?

– С нами – да!

– Тогда…

Гриэль придирчиво посмотрел на его обувку. Но ничего не сказал: кеды фирмы «Reebok», что в переводе «быстроногая африканская газель» не оставляли черных полос на полу.

– Каким ветром надуло? – спросил. – Ради пацана?

– Ради меня, – сказала Орна, проходя за Гриэлеем в тренерскую.

– Чего так? Первенство Иерусалима прошло, чемпионат Израиля еще в теории. Не знаю, будем ли проводить: «корона» диктует условия.

– А честь Израиля? – как-то загадочно молвила Орна.

И Гриэль по-новому взглянул на неё.

– С русским у тебя, догадываюсь, не того, а с мозгами?

– И с мозгами порядок, – встрял Дани, хотя не понимал, куда поволокло девицу. А когда понял, то просто обалдел.

Что же выяснилось? Оказалось, Орна из-за отказа Дани стать «подсадной уткой» самостоятельно вызвалась на эту роль, и теперь ей предстоит срочно подготовиться к бою, который привлечет внимание человека, разыскиваемого полицией двух стран. Каких? Что тут непонятного? России и Израиля. Ах, не это непонятно, а другое. Другое – в строжайшем секрете. Но если очень хочется узнать… И пошло-поехало. Бывший соперник по рингу Бугор, сидящий сейчас в капезухе, якобы восжелал перед выдворением в Россию провести матч-реванш с Дани Ором. Но Дани Ор ему в этом удовольствие отказывает. Видимо, побаивается за свой еврейский нос, как считает Бугор.

Дани покрутил пальцем у виска. Но ничего не сказал, ожидая продолжения истории, звучащей дико в его ушах.

Продолжение выглядело не менее дико.

Человек, которого должен был привлечь боксерский поединок, не кто-нибудь, а второе воплощение нацистского преступника, повинного в убийстве тысяч людей, в том числе и множества евреев. Его необходимо арестовать. Но следы потеряны. И есть одна надежда: он явится на бой. Почему? Потому, что в Санкт-Петербурге был учеником Бугра, но никогда не видел его на ринге по молодости лет. Однако наслышан, что он мечтает о матче-реванше против Дани Ора. Но причём же здесь Орна? Притом, что теперь она «подсадная утка», вместо Дани, раз он отказался от этой роли.

Конечно, при таком раскладе, что Бугор будет боксировать не с Дани, а с его ученицей, меньше шансов на появление нацистского преступника, вернее, его второго воплощения. Но лучше так, чем никак. И она готова рискнуть добрым боксерским именем чемпионки Иерусалима ради чести Израиля.

– Опять «честь Израиля», – поморщился Дани. – Далась тебе эта «честь», лучше подумай… – в сердцах чуть не сказал: – О своей.

Но спохватился. И махнул рукой, собираясь уйти.

Однако Гриэль прихватил его за рукав.

– Не гоношись!

– Да пойми ты, придумали ломать комедию. Делать из бокса театральное зрелище.

– А как же иначе? На ловца и зверь бежит, – поспешно сказала Орна.

– Под запретом это сейчас!

– Всё учтено. С нами израильская полиция! – Орна горделиво тыкнула себя пальцем. – Но если боишься…

– Кто? Я?

– Не я же! Я хоть сейчас… ради Израиля…

– Но не война ведь на повестке дня.

– С нацистами война всегда!

– Но этот – как его? – которого ищут, и не нацист вовсе. А какое-то вторичное воплощение. Ну, не бред ли?

– Да хоть десятое воплощение! – вмешался Гриэль. – Нацистское, и этого достаточно. Наше дело бить, чтобы быть. И никаких гвоздей. Как там у Маяковского?

– Вот лозунг мой и солнца.

– То-то и оно! – С завтрашнего дня на тренировку, и чтобы в каждом кулаке по нокауту! В зале никого лишнего, даже микробов, так что дыши в полную грудь. И этого Бугра, на горе его фанату, покатим с горки до самого-самого.

И ребром ладони провел по животу, чуть ниже тройной резинки на спортивных шароварах.

 

9.

 

Волновое звучание гонга. Раунд окончен. Дани вернулся в синий угол ринга. Прерывисто дыша, опустился на табуретку.

Гриэль вытащил капу из его рта, завертел полотенцем, загоняя воздух в лёгкие.

– Молодец! Всё по программе. Работай на технику, не выкладывайся. Решающий удар оставь напоследок, когда начнут вязать этого мудака.

– Нашли?

– Пока нет. Полагают, вон тот, но он в парике, не узнаешь в момент, – Гриэль мотнул головой в сторону зала: – На третьей скамейке, рядом с юношей и девушкой – наши ребята, из спецназа.

Ничего примечательного Дани не обнаружил в обычном любителе боксерских поединков. Разве что медицинская повязка на лице. Впрочем, не у него одного – у всех болельщиков, пропущенных в зала после проверки температуры.

Но растраченные было силы, вновь влились в тело, и хотелось, как по присловью Гриэля, бить, чтобы быть. Ещё секунда, еще другая, и он поднимется с места и по призыву гонга рванётся в бой.

Но…

Это коварное «но…» налетело, замело и утащило неведомо куда: звездное небо неузнаваемо, город похож на Иерусалим, но отчего-то светится изнутри, будто пропитан позолоченным воздухом.

– Где это я?

– Пятая сторона света, – послышался женский голос.

– Кто ты?

– Небожительница.

– Как тебя звать?

– У меня пока что нет имени.

– Почему?

– Потому что ещё не родилась.

– Когда же родишься?

– После твоей смерти. Я – это ты в будущем.

– Но ты женщина.

– Раз на раз не приходится. Сегодня ты мужчина, завтра женщина. Иначе нет смысла в перерождении.

– И как оно в будущем?

– Это зависит от тебя в прошлом.

– Я что-то должен сделать?

– Должен.

– Я сделаю, лишь бы не испортить будущее.

– Тогда оглянись.

Дани оглянулся, и встретился – глаза в глаза – с немигающим, исподлобья направленным взглядом дымчатого существа, объемной галлюцинацией, порожденной гостьей из будущего.

Кто бы это мог быть? Не иначе, как один из тех визитёров неведомого мира, которые раз за разом, на протяжении веков, похищают людей и на своих космических кораблях проводят над ними какие-то медицинские опыты. Какие?

– Создают эликсир бессмертия для людей, – прорезался голос Небожительницы.

– Зачем?

– Затем, чтобы человек после дарованной ему на Земле вечной жизни не смог вернуться на Нибиру и принять там свой истинный облик.

– Значит, бессмертие не во благо?

– На самом деле, это тактическая уловка долговременной военной операции. Цель её – превратить Нибиру в «спящую» планету, и без всякого сопротивления завоевать её, взорвав коренных нибируйцев в их саркофагах.

– А бессмертие?

– Чьё бессмертие?

– Мое, например.

– Но я ведь тогда не рожусь! – в сердцах вскричала женщина. – А ты посмотри, какая я. Кровь с молоком, как говорили в годы твоей молодости. Подойди, обними меня… Познай во мне женщину.

– Да брось! Ты – это же я.

– Душа, но не тело. Обними! Я любви хочу!

– А что будет с человечеством? – Дани ухватился за спасительную мысль, которая, как обычно, понадобилась ему, как и всем прочим предшественникам, только для сотрясения воздуха.

– Человечество от любви только выиграет. И народит новых людей. Таких, как я. А с бессмертием… С неба обрушится лавина воды. Начнётся новый потоп. И безлюдная Земля превратиться в лёгкую добычу для космических пиратов. А люди – в бессмертных рабов завоевателей.

– Когда?

– Потом. Всё потом. Сначала познай во мне женщину. Я – твоя… Пойдём…

Куда пойдём? Зачем пойдём?

Договорить она не успела.

Тяжёлый удар гонга – по мозгам. В ушах звон.

– Второй раунд! – объявил судья-информатор.

И Дани поднялся с табуретки, шагнул вперёд, под шквал атак, так и не поняв до конца: сколько времени провел в стране несуразного будущего, где побывал сразу в двух обличиях – мужском и женском, и при этом… Даже думать не хочется, неужели решился на соитие с самим собой? Это же противоестественно. Да, для здравого рассудка, вроде бы так. Но если подумать, что это просто визуальная оболочка того духовного состояния, когда во имя каких-то умозрительных достижений насилуешь самого себя, то ничего странного. Во всяком случае. Не более странно, чем этот, навязанный тебе бой, столь же нужный тебе, как припарки мёртвому, но – по стечению обстоятельств – необходимый для какой-то высшей цели. И ты наносишь удар за ударом. Ты уклоняешься. И снова бьёшь. Наступаешь-отходишь, подставляешься под крюк, чтобы вызвать тревожное волнение твоих болельщиков и радостный вскрик, выдавший однозначно разыскиваемого туриста из Санкт-Петербурга.

– Я же говорил! – закричал он, будто и впрямь кому-то говорил о могучей деснице его тренера. – Нокдаун!

И действительно, рефери на ринге приступил к отсчету секунд.

– Ван, ту, фри, – повёл по-английски, чтобы и россиянам, не знакомым с ивритом, было понятно.

Им понятно. И Дани понятно. Тренерскую установку он выполнил. Выявил для охотников за головами истинного героя поединка. А теперь.

И опять ощущение времени соскользнуло с него. И он вновь оказался в ином мире.

Смурь в голове. Лёгкость в теле. Будто витаешь в воздухе.

Лучом прожекторной яркости втягивает тебя в поднебесную горницу, окутанную полумглой.

– Инопланетный патент, – поясняет Небожительница.

– А лифт?

– Артефакт для музея старины глубокой.

– Какой же сейчас век?

– Мы не в курсе, ещё не родились.

«Они не родились, мы не умерли, – подумал Дани, – гармония души и тела». И оказался в комнате, напоминающей ходовой мостик крейсерской яхты конца семидесятых. Впереди лобастое стекло, по бокам иллюминаторы, а напротив высокого, вертящегося на металлической ножке, стула – морской штурвал.

Вопросительный взгляд.

Невозмутимое разъяснение:

– Я ведь твое Эго. Следовательно, нахожусь в контакте с окружающим миром благодаря тому, что сознаю себя тобой. Проще говоря, воссоздаю мечту пацана, выросшего на морском побережьи семидесятых годов, о собственном жилище. Тебе это было не по карману. А мне… Мне и кармана не нужно. Было бы желание.

– Что? У вас здесь коммунизм?

– Откуда я знаю? Я ведь ещё не родилась. Тут все потребности обеспечены. А как там будет на Земле, не имею понятия. Я даже фразу придумала на этот счёт. Дарю для очередного романа.

– Какую?

– Мама! Что делать? Я вышла замуж, а муж требует борщ.

– Почти угадала своё будущее.

– Живу в фантазиях.

– Но ведь всё это реально? Штурвал? Иллюминаторы? И прочие навороты?

– Сейчас проверим.

Небожительница включила кнопку зажигания, взялась за штурвал, и – диво дивное – высотная горница выпорхнула из огромного улья-здания, рванула по касательной к дальней звезде, мерцающей перламутровым светом. При сближении звезда выявилось огромной летающей тарелкой, и вобрала в себя космический корабль Небожительницы.

– Приехали! – сказала она. – Теперь только от тебя, Дани, зависит, рожусь я или нет.

– А что я должен сделать?

– Пройдём, – она повлекла Дани в оранжерею с раскидистым деревом в центре, обвешанном пластиковыми склянками со смолистой жидкостью, похожей по цвету на рижский бальзам. Ствол дерева был оплетен металлической сеткой с острыми колючками, а пол вокруг усыпан перезрелыми яблоками, издающими гнилостный запах.

– Где хозяева? – спросил Дани.

– Бог его знает.

– Не понял.

– Чего непонятного? Бог знает, куда их убрал, чтобы не соблазняли человечество вечной жизнью, когда для этого предусмотрен рай.

– Вымерли?

– Судя по всему, да.

– Чего же волноваться?

– А дерево осталось.

– Библейское, что ли?

– Имитация. Эти подражатели хотят, чтобы их приняли за посланцев Истинного Нашего Творца, и соорудили это дерево. А оно…

– Служит приманкой для неокрепших умов?

– Вроде того. Люди жаждут бессмертия, не заботясь о новом воплощении в будущем.

– Выходит, ты мне предлагаешь, – задумчиво произнёс Дани, догадываясь о помыслах своей спутницы.

– Да-да! Избавить нас от этого дерева.

– Вместе с молодильными яблоками?

Дани выискал румяный плод, не тронутый гнильцой. Поднял с пола, надкусил. И сразу почувствовал в медовой начинке острый, как у перца привкус. Плюс какую-то незнакомую примесь, отдающую заметной горчинкой. Дальше он не стал экспериментировать со здоровьем. И машинально сунул находку в карман.

– Не в яблоках – бессмертие, они только омолаживают раз за разом. А бессмертие дает сок. Ты пил березовый сок?

– Доводилось?

– А яблоневый не пей.

– Яблочный?

– Яблоневый. Из-под коры дерева. Иначе я не рожусь.

– Этот? – Дани аккуратно, чтобы не пораниться о колючки металлической сетки, извлёк из-под неё пластиковую склянку. Взболтнул. Угольная жидкость покрылась серебристой пленкой, которая начала разрастаться в объеме и вот-вот выхлестнем наружу, будто возомнила себя шампанским. Но Дани запечатал горлышко пузырчатой пробкой, подвешенной сбоку на спиральке.

– Не пей! – предостерегающе напомнила Небожительница.

– Я и не собираюсь. Эту порцию возьму на анализы, а вторую, – договорить не успел. Потянувшись к другой склянке, он случайно задел металлическую сетку и словно прикоснулся к электрическому скату. Разряд тока отбросил его к стене, и – потеря сознания.

А тут ещё, совсем некстати, после отсчёта положенных по нокдауну восьми секунд, команда: «бокс!». Но почему некстати? Вроде бы как раз кстати. Внутри какая-то пружинная мощь, будто скинул лет двадцать неуступчивого прежде возраста, клонящего в старость.

Ну что ж, бокс так бокс. Тайный пришелец себя выявил, в глазах противника на ринге появилась излишняя самоуверенность, а челюсть… челюсть не прикрыта. И стоит ему только размахнуться по оплошке, думая о добивании, как искры вспыхнут в мозгу, и будет он лежать на сером квадрате тента, ногами к Гриэлю, а головой к своему верному болельщику.

А дальше? Дальше в раздевалку, скорей-скорей, там пиджак с неземной микстурой, дающей бессмертие, там брюки с надкусанным яблоком, возвращающим в молодость. Там… И вдруг с болезненным ощущением невосполнимой потери Дани вспомнил: не в костюме он пришёл в спортивный зал, а в куртке и спортивных шароварах. Тот костюм, дай бог памяти, был на нём в последний раз… И тут его застопорило. Никак не припомнить. Что за чёрт! Злость охватила силы неимоверной, и не успел Бугор даже выбросить руку, как разящий удар свалил его на пол.

Бой окончен. Финита ля комедия. И думать-думать-думать: куда затесался тот костюм, в каком он отправился на побывку в будущее?

 

10.

 

Палец важнее головы. Куда укажет, туда и двигаются народные толпы.

А голова… Что голова? Она способна всего лишь кивком подтвердить указание пальца. Или? Но для этого нужна другая голова. А для другой головы нужен другой человек.

О писателях товарищ Сталин когда-то сказал:

– Других писателей у меня для вас нет.

О человеках он тоже сказал нечто из разряда запоминающегося:

– Нет человека – нет проблемы.

А вот о головах, тем более, о других…

Придётся самим додумываться.

Но где взять другие головы? В будущем? У Небожительницы? Но вряд ли женская голова послужит украшением мужского тела.

Дани напряг память. Но чтобы вырвать из неё какие-то верные ориентиры, прежде всего, нужно было вспомнить, где он в последний раз был в этом костюме. Почему-то вспоминалось вовсе не нужное, не имеющее отношение к делу: высотное здание, куда он вернулся с Небожительницей на летательном аппарате, округлая комната с иллюминаторами и огромным телевизионным экраном, показывающем ретроспективу высадки на Марс.

Закадровый голос:

– В мозгу белых мышей, подвергнутых на Марсе испытанию на выживаемость в условиях резких перепадов температуры, обнаружили беспокойно пульсирующую мысль: «Обстоятельства изменились. Условия экстремальные. Мы обречены на погибель».

И с удовлетворением констатировали: «Разумные существа».

А потом всполошились: с кем же выходили на телепатическую связь эти божьи создания?

Явно не с людьми.

– С кем же, как полагаешь, они контачили? – улыбнувшись, спросила Небожительница.

– С инопланетянами из созвездия Плеяд?

– С такими же белыми мышами, но родом с Марса, потому и опередившими их в эволюции, – пояснила девушка. – Те и нашли для них, вернее для их потомков, способ выживания на планете. Какой? Сексуальный, и – следовательно – полная адаптация для народившихся мышат. Так что все очень просто – секс даёт стопроцентную гарантию для выживания в любых неблагоприятных для здоровья условиях.

– Но это ведь потомкам.

– Не всё сразу. Одним удовольствие, другим выживание.

– А моему костюму? – вдруг мелькнула шальная мысль.

– Внеочередная чистка.

«Ну, конечно, чистка!»

И тут же вспомнилось. После возвращения из Питера он презентовал костюм Гоше, а тот, чтобы обновить вещь с чужого плеча, сдал подарок в чистку. А затем… Понятное дело, при частой потере памяти, забыл о том.

 

11.

 

Приветливая улыбка. Назойливое – ма нишма? – что слышно? – в смысле – как дела? Автоматический ответ – бесейдер – в порядке. И напряжёнка. Отыщет ли, наконец, молодушка-приёмщица костюм?

Но вот незадача, квитанция твоя просрочена, костюм, следовательно, улетучился. Куда? Последняя акция была как раз вчера, сразу после того, как по радио объявили о выделении 40 миллионов шекелей для людей, пострадавших из-за кризиса, вызванного коронавирусом, и призвали израильтян оказать посильную помощь малоимущим гражданам. Вот в прачечной и решили раздать невостребованные вещи новым репатриантам из России во имя, так сказать, материальной и моральной поддержки на время эпидемии, в значении: все евреи – братья.

– А что? Не братья?

– Братья, конечно. Но причём здесь костюм?

– Такие гуманные правила для повышения реноме.

– Тогда деньги назад.

– Деньги не возвращаем. А костюм можно востребовать, по адресу…

– Подождите. А не было ли в карманах чего лишнего?

– После чистки? Да вы с ума сошли!

– А до чистки?

 И опять палец с заострённым ноготком зелёного цвета вёртится у девичьего виска.

Да и впрямь. Кто принимает в чистку вещи с какими-то вкусовыми или питьевыми добавками, типа надкусанного яблока, либо мензурки с подозрительной жидкостью? Впрочем, этих вложений и не могло тогда быть в наличии. Они, если и появились, то именно в тот момент, когда разворачивался бой на ринге. Идиотское предположение? Но и любое другое при здравом уме и элементарном знакомстве с логикой тоже идиотское, включая и якобы реальное общение с Небожительницей, путешествие к Древу познания добра и зла. Словом… Никаких предварительных умозаключений, живи по интуиции, внимай приёмщице и пусть всё удачно сложится.

С той же приветливой улыбкой выкатился на поверхность событий адрес счастливого обладателя обновки: Гило, дом 306, здесь это, рядом, в трехстах метрах от химчистки. Двигай ножками вслед за своими надеждами и выхватывай личное имущество у нового владельца. Если обойдётесь без драки, честь вам и хвала. А если нет, так пусть победит сильнейший.

И? На поверку сильнейший оказался сильнейшей. Молодая женщина лет тридцати, не больше, в приталенном халатике с набивными цветами. Лицо припухшее, явно после истерики, в глазах страдание, но какое-то странное, с проблесками радости, вспыхивающей и угасающей мгновенно. И нет твёрдости в ногах, будто стоит на палубе корабля, а не у порога квартиры. В чём дело? А в том, что с фотки на стене, где позирует плечом к плечу с мужем, глядится лет на тридцать старше. Тут и Шерлоком Холмсом быть не надо: слопала тётушка молодильное яблоко и теперь в полной растерянности: как быть?

– Кто вы? – выдыхает неопределенно, словно накурилась марихуаны. – Мы вызывали доктора. По кнопке для новых репатриантов.

– Он самый, – откликнулся Дани, входя в салон. Что-что, а об этой кнопке он был уже наслышан. Для новых репатриантов – алимов, если прибегать к испорченному ивриту, установили так называемую алимовскую кнопку на случай экстренных вызовов врача, говорящего на русском языке. А то ведь, ни языка у них, ни знания израильской жизни, а болезней воз и маленькая тележка.

– Доктор?

– Да…

– Будем знакомы, Нина! А мужа зовут Аркаша. Вы нам нужны для обоих.

– Не беспокойтесь. Вас вылечим. А кого надо приведём в чувство.

– Нет-нет, он меня не бил! – Нина протёрла глаза, чтобы смахнуть набежавшие слёзы. – А вы не стесняйтесь, присаживайтесь, – указала на стул подле кровати. – Я… я, с вашего позволения, прилягу. Что-то не по себе.

– Переела? – Дани задал наводящей вопрос, чтобы поскорей перейти к цели своего прибытия.

– Не то, чтобы очень. – Нина легла на кровать, прикрыв полами халата оголенные ноги. – Но последствия… последствия…

– Пучит живот?

– Не поверите. Съела на сон грядущий всего одно яблоко. Я на диете. Жирное – боже упаси! А на утро… Смотрите на меня – не узнать?

– Простите, я и раньше вас не знал.

– Знали. Позавчера мы встречались на почте. Вы сидели в двух метрах от меня – на социалке, чтобы не подхватить инфекцию. Кстати, её во мне и нет! И листали газету «Секрет».

– И сегодня я от вас на том же безопасном расстоянии, – неуклюже пошутил Дани.

– Со мной, да. Но не с той, что на почте. Разуйте глаза, я на тридцать лет помолодела за одну ночь. Это надо же! Соседи не признают, битуах леуми – ведомство национального страхования – того и гляди, откажется выплачивать пособие по старости. И муж…

– Что с ним?

– Простатит, язва желудка, боли и колики.

– Я не о том.

– Но вы ведь врач!

– Вот именно. Врач! Но как его осмотреть, если не вижу в наличии?

– Сбежал! Утром проснулся, увидел меня, и в ужас. Глаза – блюдца, на физии паника, и рванул за бутылкой, будто решил, что у него белая горячка.

– Где же его искать?

– В клубе дураков.

– Это далеко?

– Да тут, под нами, в бомбоубежище. Там они и соображают на троих.

– А причём здесь клуб дураков?

– Обозвали так свое сборище. Ни работы, ни денег. А живи – на всём готовом! И учи иврит да переквалифицируйся хоть в дворники. И это из инженеров, экономистов, геологов! Словом, страна художественной самодеятельности, где дуракам – счастье.

– А простатит? Язва?

– Все своё носим с собой.

– Вы молодость, а он болезни.

– Теперь вроде того.

– Тогда пока полежите – отдохните от впечатлений, молодость от вас не убежит. А я спущусь к мужу. Если он язву заливает водкой, как бы ему не сыграть в ящик.

– Да-да, он в ящик, а мне – что? – снова замуж? Но паспорт… паспорт куда девать? Там я ведь на тридцать лет старше!

– Молодую и без паспорта возьмут.

– Без паспорта только в сожительницы.

– Бросьте!

– А что? Намечаются предложения?

Но Дани было не до флирта.

– Мужа надо спасать, а то ведь скопытится! – сказал и рванул на лестничную клетку. А оттуда вниз – перепрыгивая через ступеньки. Раз-два, ещё прыжок, и вот перед ним металлическая дверь в бомбоубежище, открытая, чтобы выветривался за порог сивушный запашок. А с ним разносол говорков.

– Аркаша! Спьяну и не такое пригрезится!

– Какое спьяну? Ни в одном глазу! А тут такое… бляха муха! Открываю спросонья зенки, гляжу, Нинка. Но не в своем лице. Как из стародавней памяти. Чисто невеста опять.

– Мне бы мою Верку поменять на двух молодых.

– И чтоб каждую звали Надежда.

– Не тренди! Разливай, не томи, и добавь по граммульке бальзамчика.

– Рижский!

– А где этикетка?

– И без этикетки, по вкусу узнаю, с чего начинается родина. Как в ресторане «Рига».

«Черт! – взыграло в Дани, когда он различил в руке Аркаши, одетого в его достопримечательный костюм, пластиковую мензурку.

– Не смейте пить!

– А ты кто такой, что пить нельзя? – Аркаша обернулся на голос и демонстративно, в унисон с друзьями, опрокинул стакан с водкой, приправленной элексиром бессмертия. И потряс мензуркой, полагая, что из нее выкатится ещё – на посошок – добавочная капля драгоценного напитка. Но не выкатилась.

Это у Дани выкатились глаза на лоб. Он смотрел на тройку алкашей, приобретших по незнанке бессмертие. И сквозь дикую злость давился столь же диким смехом, памятуя о том, что бессмертие приобрели также и их болезни – простатит, язва, а то и церроз печени вкупе с раком.

«Дуракам – счастье, – мелькнуло в уме. – Впрочем, и счастье-то на поверку оказывается каким-то дурацким».

 

12.

 

– Сколько лет, сколько зим! – восклицаем мы, встречая старого знакомца.

При встрече узнаём: наш знакомец развелся с женой, дети отказались от него, ушли жить с матерью. Он открыл после этого бизнес, но вскоре прогорел. Женился с горя вторично. И теперь его лихорадит от ревности: молодая супруга подозревается в измене. Как быть с ней? Разводиться? Но она на пятом месяце беременности. Спрашивается, кого родит? Нет, вопрос не в том, мальчика или девочку, в ином: с какого момента изменяет? До беременности или после? Нанять частного сыщика? Это выльется в копеечку, а денег уже практически нет. И неизвестно, не вступит ли и сыщик в интимную связь с женой. Что предпринять?

После того, как вывалят такую груду новостей на голову, вместо совета на ум приходят слова древнего философа Софокла: никогда не родиться, возможно, величайший дар на Земле.

Душа ведь вечная, вот пусть и витает в веках, не опускаясь на Землю в тело человеческое. Однако это противоречит предназначению, выпавшему на её долю по воле Создателя. Ей, по нашим умозрительным представлениям, почерпнутым из библейских и прочих, мистического рода, сказаний, надо стать свидетелем всей истории человечества, переходя из одной реинкарнации в другую.

И вспоминается.

Однажды швейцарский философ, основатель аналитический психологии Карл Густав Юнг впал в состоянии клинической смерти, однако, как ему представлялось, не потерял сознание, и впоследствии описал увиденное и прочувственное. «Когда я подошел к ступенькам небесного храма, то испытал странное чувство, что всё происходившее со мной прежде всё это сброшено. Всё, что я намечал сделать, чего желал и о чем думал, вся эта фантасмагория земного существования вдруг спала или была сорвана, и это было очень больно. Но что-то осталось: всё, что я когда-либо пережил или сделал, всё, что со мною случалось, это осталось при мне. Иными словами моё оставалось со мной. Оставалось то, что меня составляло, моя история, и я чувствовал, что это и есть я. Этот опыт принёс мне ощущение крайнего ничтожества и одновременно великой полноты. Не было более ни нужд, ни желаний ведь я уже прожил всё то, чем был. Поначалу мне показалось, будто во мне что-то уничтожили, что-то отняли. Но позже это ощущение исчезло, прошло бесследно. Я не жалел об отнятом, наоборот со мною было всё, что меня составляло, и ничего другого у меня быть не могло».

Карл Густав Юнг…

Не его ли утверждения о том, что в раннем детстве, лет до 6-7, ребенок способен вспоминать минувшие реинкарнации своей души?

Его…

Но практика жизни сделали их и реальными представлениями жизни Дани Ора. Кому, как не ему, приходилось видеть себя, правда, в другом образе и одежде, нет, не во сне, а наяву в зеркале.

Вспоминается, лет семи, когда он поступил в первый класс, завёл с ним Эдик, прозванный за несуразные поступки Сумасшедшим, какую-то придурковатую игру, выхваченную из кинофильма «Чапаев».

– Где должен быть командир? – спрашивал заимствованными из кино словами.

Дани отвечал тоже не своими словами:

– На лихом коне!

– Данька! – говорил после этого Эдик, опять-таки будто изображал из себя ординарца Петьку. – А ты мог бы командовать армией?

– Почему нет? Если завтра война, если завтра в поход…

– Нет, завтра тебе в школу. Давай лучше воевать сегодня.

– Но где нам найти войну?

– Ты командуй армией. А войну я за тебя найду.

– Где?

– А вот тут, в Америке, – и Эдик указывал пальцем на карту полушарий, впритык к которой висела огромная карта СССР. Она занавешивала стену комнатушки от кровати до потолка. – В газетах пишут, что янки-дудл напали на нас с холодной войной.

– Скоро мы замерзнем? Так, что ли, Эдик? Как папанинцы на льдине?

– Не боись! Мабуть, дадим раза, и они с копыт.

– Да ну?

– А вот тебе и «ну». Посмотри на карту СССР. Вишь, какие мы большие, посмотри! А они… – тыкал в Соединенные штаты на карте полушарий. – Малявки! Шапками закидаем! Ну, будешь командовать армией?

– Почему нет? Но где взять столько шапок?

– Тетя Маруся шьет шапки. На зиму. Для всего дома. Попросим у неё. Закидаем Америку и вернем назад.

– С трофеями?

– С трофеями, – согласился Эдик. – А какие они, трофеи?

– Снятые с голов скальпы!

– Ишь ты, чего снимают. У нас шапки на улице. А у них скальпы. Заграница!

Не было в мозгах Эдика понятий о масштабе, о соразмерности расстояний. И у Дани по молодости лет не было этих понятий. Но и без этих понятий было хорошо на душе. И он совершенно не боялся зловредной Америки, вся ширь которой на один плевок первоклашки. Однако в голове засело: «А ты мог бы командовать армией?» Более того, представлялось, что не только мог бы, но и командовал. Но армией ли? И где да когда?

 

13.

Людям не сидится, хоть коронавирус запер их по домам, в основном, правда, старшее поколение – тех, кому за шестьдесят. Хочется, как никогда, общения: что-то написать в Фейсбуке, кому-то позвонить. Либо поехать куда-то. Позавидуешь молодым – они в день выходной к Средиземному или Красному морю – на пляж, а ты сиди взаперти и кукуй в одиночестве. Вообще-то и тебе не возбраняется оторваться в поездке, ради риска в придачу с глупостью. Но чтобы поехать, нужны деньги, а они, как перелётные птицы осенью – от нас к ним, и никогда к нам.

С такими мыслями, доступными и непутевой голове, бухой Аркаша настиг Дани Ора в торговом центре Гило.

– Доктор! – тронул его за локоть у входа в русский магазин, где можно было отовариться водкой и достойной закуской, будь деньги в кармане. Карман, чтоб не сглазить, присутствовал. Причём, не один. А вот денег в связи с непотухающим пожаром в груди не было. – Доктор! – повторил Аркаша, теперь уже напористо, но всё ещё с искательными нотками в голосе. – Ты меня…

– Уважаю! – откликнулся Дани.

– Доктор! Я не о том.

– А о чём?

– Сядем на скамеечку, потолкуем.

– Ну?

– Чего тут не понять? – Аркаша на пару с некоторым недоумением потоптался на пятачке, демонстрируя что-то на полусогнутых пальцах, вроде как намекнул на стопарик.

– По сухому не сидится?

– Оно так, если с умом подойти.

Дани отстегнул на два пива, и присел на скамейку. Перед глазами всплыла недавняя сценка, как Аркаша, обмывая дарёный костюм в подвале-бомбоубежище, разливает собутыльникам из пластиковой мензурки живую воду бессмертия, принимая её по недомыслию за незнакомый, но вполне угадываемый по запашку и градусам алкогольный напиток.

Знакомый ангел, склонившись над плечом Дани, спросил:

– Оставишь мне пустые бутылки?

– Для чего?

– На том свете строят деревню для алкоголиков. А инвентаря не хватает.

– Зачем же пустые бутылки?

– Но ведь – ад…

И тут внезапной болью толкнуло сердце. Каким-то неуловимым движением воли, собственной или потусторонней, управляющей мгновенными перемещениями в мир иной, вынесло Дани на планету Нибиру, к саркофагу, с бородатым мужиком, мерно посапывающим под стеклянным колпаком.

Кто это? И почему именно к нему?

Дани, наученный предварительным опытом визитов на Нибиру, осмотрелся: где здесь комод с выставленными напоказ бюстами каких-то людей. Да вот он, сбоку, прикрытый входной дверью. Над каждым бюстом, как и положено, цветная фотка, прикрепленная к стене, с видами городов. Один хорошо узнаваемый – Иерусалим, со Стеной Плача. А что если щелкнуть по носу? Выявится ли на лбу телеэкран, и что покажет? Выявился. А показал…

Сдохнуть можно, что показал. Аркашу показал, еще прямошагающего. Выбирает, пройдоха, из разнообразных пивных напитков русского магазина – самые забористые, не на три-четыре градуса, а куда выше, под шестнадцать. Понятное дело, предстоит серьёзный разговор, не начинать же его при похмельной изжоге. Ну, да ладно! Кем он доводится Бахусу в нынешней жизни и без кино ясно. А вот кто скрывается под его шкурой, если заглянуть в минувшую жизнь? Это куда интересней. Кто? Ребус решался просто. Достаточно ткнуть пальцем в нос соседней фигурке, и – пожалуйста. Ого! Генерал-полковник Альфред Йодль, начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования Вермахта, тот, кто подписал Акт капитуляции Германии 7 мая 1945 года и был повешен после Нюрнбергского процесса 16 октября 1946-го. Ну, и Аркаша! Никак тебя нельзя пускать на тот свет. Там и без тебя собирается вокруг Гитлера ещё та компания из радетелей построения четвёртого рейха. Торчи здесь, в бессмертном своём запое. Больше пользы принесёшь человечеству, чокаясь с его представителями, чем при разработке внеземных планов блицкрига. Планы у Аркаши были вполне земные: чтобы как бы выпить и не прогадать со сдачей. Все и сошлось, копеечка в копеечку, а по-израильски агора в агору, и наполненный предвкушением удовольствия он выскочил из магазина, позванивая содержимым пластиковой сумки. Оттопыренный большой палец правой руки демонстративно намекал о его настроении, а слова, выскочившими первыми, еще до откупорки бутылок, звучали очень оптимистично:

– Будем жить! – сказал Аркаша, усаживаясь рядом с Дани.

– На двоих?

– На троих, – радостно заметил Аркаша и нажал кнопку вызова на мобильнике. – Сейчас подойдёт, не узнаешь, – доложил заговорщицки и прикипел к горлышку.

К     то подойдёт? Кого не узнаешь? Ладно! Чего там ломать голову? Глоток, второй. И как ожидал, третий глоток сосед сопроводил басовитым:

– Хорошо пошла.

Дани кивнул, все еще не догадываясь, куда выведет это встреча. А когда, казалось бы, настал момент истины, всё равно не догадался.

Момент истины настал с появлением светловолосой девушки, в миниюбке, ситцевой кофточке советских времён и с жемчужным ожерельем пятирублевой стоимости по ценам семидесятых годов.

– Доктор! Вы меня долго ждёте?

– Всю жизнь! – спонтанно откликнулся Дани, на скосе взгляда поймав усмешливый взгляд Аркаши.

– Не узнаёшь?

– Прозит! – сказал Дани и чокнулся с собутыльником.

– Не узнаёшь! – удовлетворённо сказал Аркаша. – А каково мне?

– Дочка?

– Жена! – жёстко вставила девушка. – Законная! ЗАГСом повязанная!

– Когда?

– Почитай, серебряную свадьбу уже отгуляли. Да что ты лупишь глазами? Доктор, разуй глаза! Я Нина!

– Как?

– А так, что и не снилось. Молодею раз за разом. Скоро снова в универ поступать. Сделай что-то, уйми возраст. А то он всё ближе и ближе к девственнице подбирается.

– А тебе это к лицу, – Дани отшутился, не врубаясь полностью в происходящее. И повернулся к Аркаше, будто ища помощи. Но тот, схватив пластиковый пакет с бутылками, махнул на прощанье рукой «наше вам с кисточкой» и потёк в неизвестном направлении, чтобы не страдать от созерцания своей омоложенной жены.

Дани было не до сложностей его мышления. Ему и с собственным не совладать. Нина? Вроде бы за шестьдесят? Правда, в паспорт не заглядывал. А без паспорта чуть ли не на выданье.

Тут и просквозили его шальные мысли, неведомо когда почерпнутые из прессы. Средний американец тратит за всю свою жизнь на секс два месяца. Так подсчитали ученые. Еще они подсчитали, сколько времени он проводит в туалете по маленьким и большим надобностями организма, сколько съедает гамбургеров и выпивает алкогольных напитков. Очевидно, это нужно среднему американцу для того, чтобы отчитаться на том свете о проделанном в жизни, и получить пропуск в рай. Русский человек не ведет такую статистику. И на том свете не собирается никому ничего доказывать ради пропуска в рай. Поэтому на секс тратит время без счета, как и на еду или туалет, куда без газеты не ходит. А уж о выпивке и говорить не приходится. Кто способен это сосчитать? Есть добровольцы? Нет добровольцев. Посему, не думая о последствиях, подчиняясь инстинкту, спонтанно пригласил Нину на чашечку кофе и рюмочку коньяка. Куда? Сначала подумал о ресторане Дома художников. Потом о своей квартире. И, не определившись, сел за руль.

– Куда? – спросил у спутницы.

– К тебе, доктор!

– А, может, в ресторан?

– К тебе! К тебе! Мне тебе по лечебной части надо такое показать, что в ресторане не покажешь.

– Что? – заинтересовался Дани.

– Дома и увидишь. Поехали! Нечего зря время приема тратить на пустые разговоры.

И Дани включил первую скорость, нажал на педаль газа.

– Поехали…

 

14.

 

Сложно подыскать правильные слова, когда хочется культурно послать к чёрту, а то и подальше. Хотя бы потому, что тебя, принимая за доктора, направляют по совсем неприемлемому адресу. Впрочем, в литературном произведении упомянуть точный адрес воспитание не позволяет. Но как не догадаться, если тебе говорят:

– Доктор! Извольте взглянуть. Я опять девственница.

– Нина! Стой! – Дани схватил девушку за руку, не позволив ей раздеться. Усадил на диван, к журнальному столику, где в сотрудничестве с недопитой бутылкой коньяка, угнездились рюмки и чашки с остывшим кофе. Налил ей на два пальца сорокаградусного зелья, извинившись за отсутствие валерьянки. И только после того, как она машинально приняла вовнутрь целебную микстуру, сказал: – Записались бы на прием к гинекологу.

– Гинекологу я не по зубам. У него вопросы. Возраст? На что жалуетесь?

– Рутина. Обычное дело. Чего тут такого? – Дани и сам опрокинул рюмашку, догадываясь, что спасение следует искать только в сумасшедшем доме. – Действительно, на что жалуетесь?

– Как не понять, на восстановленную девственность! Во-во, на вид я кровь с молоком. А мужик у меня не дееспособный. Алкаш-подколодович! Девки засмеют!

– Тут я вам не советчик.

– Мне не советы, доктор, нужны, – Нина скинула туфли и предприняла вторую попытку оголиться.

– Простите, но я не по этой специализации. Обратитесь в ночной клуб, там и помогут.

– В ночной не пустят без документа. Из-за террористов, еди их мухи! А в документе мне за шестьдесят. Кому я с таким документом нужна?

– Мафусаилу! – засмеялся Дани, осознавая глубинную суть страданий пожилой женщины, внезапно вытащившей счастливый билет возвратной молодости, а с ней и возвратной девственности, нужной ей, как зайцу конский хвост. Что делать? Как помочь в столь глупой ситуации? Помочь никак нельзя. Более того, и желания не находится. Чтобы такое изобрести, лишь бы отвязаться от приставучей девушки шестидесяти с лишним лет? Но изобретать ничего не понадобилось. Толчком ноги дверь отворилась, и в салон с отчаянной храбростью нетрезвого человека вмахнул муж престарелой девственницы.

– Ага! На горяченьком! – завопил распаренный Аркаша, чтобы прикрыть некоторое смущение при виде полураздетой жены.

– Да ну вас! – отмахнулся Дани.

Но с пьяных глаз его жест был воспринят ревнивцем достаточно угрожающим, и он накинулся на Дани с кулаками, совсем не понимая, что после уже второго замаха окажется на полу с нокаутом в зубах.

– Ой! – вскрикнула Нина.

– Ах, так?! – очухавшись, забухтел Аркаша.

Известное дело, проигрыши подчас не учат, а озлобляют. Победы прибавляют самомнения, если морально к ним не подготовлен. Лучше всего, просто верить в себя и свое предназначение. Это и приводит к успехам. Но у Аркаши не было предназначения, хотя в запасе имелось бессмертие, о котором он ещё не подозревал. И все успехи, по нынешнему его хмельному представлению, выражались в добыче лишней рюмки. И надо же, первое что сознание подкинуло его блуждающему взору после выхода из обморока, была початая бутылка коньяка на журнальном столике. «Неужто приз?» – мелькнуло в уме, вернувшемуся к нему на запах спиртного,. И он потянулся на шаловливых ногах к наркотической приманке.

Дани не мешал. Уж он-то прекрасно понимался, что глоток-другой сорокоградусной жидкости быстрей вернет рассудок незваного гостя к реальности, чем какие-либо устные заверения о неприкосновенности его живородной собственности в лице Нины.

«Ну, не дурак ли? Прогнать?»

«Ни в коем случае! прорезался в мозгу ангел-хранитель. Незаменимых дураков нет. Они все заменимы. Однако проблема в другом: на место дурака приходит еще больший дурак.  Иначе он себя никак не проявит, а уж тем более, не обратит на себя внимание. А внимание дорогого стоит. В особенности, если оно направлено сверху вниз. Не ясно? Ну, тогда посмотри по сторонам. Что увидишь? Лица лица лица. А если взглянуть сверху? Макушки всех тех, кто ниже тебя. А макушки не очень-то примечательные. Обычные макушки, обделенные выразительности. Ни духовности в них, ни полета мысли. О чем это говорит? Да ни о чем не говорит. Просто указывает: такие макушки предназначены для дураков». 

«И моя?»

«Мне сверху видно всё, ты так и знай, как в песне из кинофильма «Небесный тихоход» про лётчиков».

«Так что?»

«Составь компанию».

«А на третьего?»

«А третьего преврати в третью. Пригласи Нину. И на здравье – лехаим!»

Что ж, выпили на троих. Потом ещё добавили. Захорошело. Тут и Гоша подвалил.

Отмечаем?

Почему бы нет? – заволновался Аркаша, ища в уме причину, по которой можно продлить удовольствие, и по-быстрому ощупал взглядом пиджак незваного гостя: не топырятся ли карманы? Нет, не топырятся, однако главное повод. Будет повод, к нему и застолье примажется. Повод и нашёлся. У алкоголиков всегда так: как подумаешь о выпивке, так сразу и уважаемая причина находится. – У нас годовщина свадьбы. Да-да, сегодня, – икнул и, постукав себя по груди для передыха, указал пальцем жёнушка.

– И сколько натикало? – поинтересовался Гоша, с недоумением разглядывая Нину, годящуюся в дочки для своего перезрелого мужа.

– Ровняк на серебряную свадьбу, если не соврать, – доложил Аркаша, не помня с бодуна, какой выслуге лет соответствует свадебное серебро. Важны ведь не годы, а дата.

– Это как? – недопонял Гоша. – Ты её взял прямо из люльки?

– Люльки-бирульки нам не по чину. Мы её в ЗАГСе законным образом взяли. Так что имейте уважение, и…

Это дело надо обмыть? – засмеялся Гоша, не врубаясь в ситуацию.

По рублю? обнадёжился продолжением гулянки Аркаша.

Порублю, как говаривал Чапаев, – подхватил Гоша, и выложил бумажку в полста шекелей.

Дани добавил двадцатку. И Аркаша, сияя улыбкой фартового кладоискателя, умчался в магазин.

Назад он не вернётся! – скучным голосом прояснила картину Нина.

– А нам он и не нужен!

– Что же тогда?

– Да ведь ты какая-то подневольная, – прояснил свою щедрость Гоша. – Хоть пиши с тебя картину «Неравный брак». Но русский художник Василий Пукирев так и не удосужился репатриироваться в Израиль, чтобы повторить свой творческий шедевр, наделавший скандальный шум в 1862 году, в пору создания.

– Чего так много знаешь? – опешила Нина.

– У него в голове вся энциклопедия, – пояснил Дани.

– А у меня в голове…

– Пойдём ко мне на этаж, – поспешно предложил Гоша. – Посмотрим твою голову, и выветрим из неё туман.

– А вы тоже врач, как Дани?

– Разумеется, врач. И более того, по женской части.

– Это как понимать?

– Головой и понимать. Но когда туман развеется.

Сказал и повёл.

 – Куда это вы? – вдогонку спросил Дани.

– На выход из самоизоляции.

– А что с карантином?

– Приказал долго жить!

– Кто сказал?

– Я сказал!

– Что ж, поверим на слово…

Дани поудобнее устроился за журнальным столиком, глотнул из бутылки и, скользнув мыслью вверх по лестнице, вслед за доносящимися из-за двери постукиваниями подошв, вписал пару ехидных строк в походный блокнотик.

«Она была красива и умна.

За километр видна».

1 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать

Написать ответ

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F