ЕФИМ ГАММЕР. Коронованный карантин
повесть нашего времени и фантастических ассоциаций
Итак…
В личном плане коронавирус людей разделяет, а в мировом соединяет. Выходя на улицу, человек сторонится прохожих, чтобы случайно не заразиться. А в мировом масштабе одно государство приходит на помощь другому, отправляя медикаменты, предохранительные маски и всё необходимое для борьбы с эпидемией.
Может быть, пришла пора осознать, что самое главное из божьего дара – это жизнь и свернуть, наконец, от самоубийственных войн к миру.
Наивно? Но иначе и не мыслится, когда жизнь и смерть одновременно смотрят тебе в глаза и спрашивают: «Ты с кем?»
Жизнь и смерть в одной авоське –
Там, где лук, картошка, сельдь.
Пишет жизнь пером на воске,
А резцом на камне смерть.
1.
– Ампутация памяти, да-да-да, с этого начинается уничтожение человека, – говорил знакомый ангел. – Вместе с памятью он теряет волю к сопротивлению. Ему нечего защищать. В его душе больше не живут родители, жена, дети, родной край. И он послушно идёт убивать всех тех, кто помнит себя и своих близких. Превращается во врага любого человека, у которого приказано что-то отнять: дом, сбережения, жизнь. А если это страна, ещё проще: легче во врагах держать целое государство, чем какого-то конкретного индивидуума. Требуется отнять территории, урезать границы? Отнимем-урежем!
Требуется, требуется, требуется.
И конца требованиям не будет, пока не вспомнишь себя, настоящего, рожденного, чтобы жить, быть самим собой, а не подчиняться властным структурам, лишающим тебя памяти. Ты помнишь?
Ну, конечно, он помнит. Как же иначе? Помнит себя с трех-четырех лет. И всех, кто кругом – не только папу-маму, а разных людей.
Однако в самоизоляции память особенно ухищренна, и раз за разом неподконтрольно для сознания прокручивает эпизоды прошлого, давая ненавязчиво понять: ты живёшь параллельно в разных временных пластах, а вот будущее в туманной дымке.
Почему-то самые ранние из этих спонтанных воспоминаний связаны с той или иной обидой, ныне воспринимаемой совсем нейтрально. Но тогда…
Вот например, стоило услышать: «ты помнишь?», и наплывает из самого что ни на есть детства.
Дани задумался, вспоминая былое. И в уме потекло, будто со страниц книги.
Я ещё не ходил в школу, но уже ходил за покупками.
Меня выгодно было посылать за покупками в «очередь». Я сноровисто оборачивался туда-сюда. И сдачу приносил до копейки. Сноровисто оборачивался из-за того, что никогда не стоял в той самой «очереди», в которую меня посылали. В очередь я втирался незаметно, исподтишка. Сначала худеньким плечиком, а затем всем своим невесомым тельцем. Кто уследит за моими маневрами, когда я по пояс взрослому человеку? Разве что специально приставленный ко мне стукач. Но таких не находилось. И я успевал обернуться туда-сюда за какие-нибудь десять минут, умудряясь, если и пропустить, то всего одну партию в «чику» – это когда копейки на кон, и свинцовой биткой по монеткам – бац! бац! – на перевёртыш-выигрыш.
Но однажды случилась со мной незавидная история. От того достопамятная, что был я обманут впервые, обманут жестоко, обманут до неведомого прежде желания отомстить.
Стоял невыносимо жаркий день, обещающий в полдень солнечное затмение. И надо было спешить, купить что-нибудь побыстрее, чтобы не опоздать к началу небесного сеанса. Я возвращался домой почти что порожняком, без сахара и молока, только с буханкой хлеба.
Хлеб был свежеиспеченный. Он пах притягательно, я бы сказал теперь – упоительно, пах, как может пахнуть хлеб лишь в те редкие мгновения, когда его не волокут со склада на склад, а везут прямиком из пекарни в магазин, чтобы… Само собой, чтобы разбойные мальчишки-землетопы, вроде меня, надышались у прилавка его дурманного аромата и, позабыв о прочих покупках, мчались домой с батоном под мышкой. Там, дома оставалось погрузить нож в пышущую здоровьем хлебную утробу, просыпать хрусткую кожицу на кухонный стол и с горбушкой в зубах танцевать на крашеных половицах танец любви ко всему миру и наслаждения от земных плодов. Но не пришлось мне в тот раз плясать от пахучей радости. На полпути к дому, на пустыре, притёртом к развалке, обнаружил я постороннюю личность – старше по возрасту мальчишку лет двенадцати, родом не из нашего двора, где все были в тот момент семилетними сорванцами. Босой, но в тельнике и клёшах, он походил на восклицательный знак, перевёрнутый узкой частью вниз. Было на чём держаться впечатляющей головке-точке, махонькой, стриженной под нулёвку, и украшенной зеленоватыми, кошачьего окраса глазами. Он стоял там, где не имел права стоять – на нашей территории, подле моего дома. И – странное дело! – коптил спичками стёклышко, повёртывая его и так и сяк.
Зачем он коптил стёклышко, я приблизительно догадывался. Но вот почему он коптил стёклышко на нашей территории, принадлежащей мне и моим друзьям, этого я не понимал. Солнечное затмение, обещанное по радио, он мог увидеть и в другом месте, где-нибудь подальше, хоть у чёрта на куличках. Но «где-нибудь» и «подальше» его явно не устраивало. Всё просто. Но куда как непросто прогнать его, если его плечо выше моей макушки. Однако, куда деваться? Выхода нет. Надо его прогонять! Иначе он и подобные ему охламоны поймут – территория не охраняется, и повадятся шастать сюда, грабить наш двор, скрывающий от чужого глаза припрятанные сокровища – рогатки, битки для игры в чику, цветные камушки и прочие вещицы, пригодные для обмена.
Душу мою промывало сквозняком. В пятки капало кипящее масло. Но я всё же понёс ноги к чужому мальчишке.
– Кто ты такой, что стоишь здесь, когда надо пройти мимо? – сказал я заготовленными заранее словами.
– Кто я такой? – переспросил он, снизойдя до меня взглядом с кислинкой. И усмехнулся: – Это на моей морде написано.
И впрямь, на морде было написано всё, в особенности на помятом кулаком носу.
– А почему стою здесь? – продолжал наглый захватчик нашей территории. – Это не твоего ума дело. Однако скажу, по секрету.
Он повертел перед собой закопчённое стёклышко, сдунул с него какие-то невидимые пылинки.
– Я, – он ткнул себя пальцем в грудь, – всю жизнь коптил солнце. Теперь копчу стёклышко. Зачем? А затем, избушка на курьих ножках, чтобы через это закопчённое стёклышко посмотреть на то, как закоптил солнце.
– Дурью ты маешься! – вразумительно сказал я.
– Дурью маешься ты! – вспыхнул он и погас. – Нет, чтобы попросить у меня стёклышко, пристаешь как приблудный пёс. Лаешь, но не кусаешься.
– Укуси такого!
– И не пробуй! А то стёклышка ни в жизнь тебе не видать!
– На что мне твоё стёклышко?
– Чтобы смотреть на солнце.
– На солнце можно смотреть только через два часа, когда будет затмение, – повторил я, что слышал по радио.
– А иначе нельзя? – скрипуче засмеялся мальчишка, гася в пальцах спичку.
– Иначе – ослепнешь!
– Ну и дурья у тебя голова, одуванчик природы. На солнце надо смотреть при солнце, а не при затмении.
– Чтобы ослепнуть?
– Слепнут только дураки и сучьи выродки.
– А ты – что? Не из них будешь случаем?
– Я буду из тех, кто не ждёт затмения солнца. А сам своими руками наводит на солнце затмение.
– Ну, даёшь!
– Погляди, – он протянул мне чумазое стеклышко.
Я взял стёклышко, зажмурил левый глаз и уставился на солнце. Но ничего приятного не приметил. За стёклышком таилась густая темень, и ничего более.
– Глупое твое стёклышко, – сказал я мальчишке. – Ничего в нём не видать.
– Не стёклышко глупое, а ты.
– Почему?
– Потому что – потому! Когда держишься одной рукой за хлеб, а второй за стёклышко, никакого волшебства не будет. За моё стёклышко надо держаться двумя руками, чтобы при полном солнце увидеть затмение.
– Ну да?
– Вот тебе и «да»! Проверь и поймёшь – правду говорю
– А хлеб куда девать?
– Дай, подержу, чтобы не украли.
– Ага, доверься такому…
– Как знаешь, одуванчик природы. Дурак на то и дурак, что всю жизнь дурак, даже, если на солнце глядит и не слепнет
– Сам дурак! – вернул я горькую пилюлю обидчику. И чтобы не воспринимать себя дураком, дал ему «подержать» буханку хлеба. А сам воткнулся в стёклышко: слишком велик был соблазн увидеть сегодня затмение дважды – в срок, предписанный законом, и раньше, по собственному желанию.
Пацан оказался прав – стёклышко подарило мне всамделишнее затмение. Действительно, чудо! Какое-то стёклышко-черныш, и на тебе, солнце, на которое и глаз не поднимешь среди бела дня, лежит себе послушно, как вода в проруби, подёргивается ледком по краям, копошится в мелкой рыбёшке брызг.
Да полно! Солнце ли оно настоящее? Или это кусок расплавляемого на огне свинца, годного лишь для битки, чтобы играть в «чику»? И я отвёл стёклышко чуть-чуть в сторону, чтобы проверить сомнения. Отвёл всего на секунду. И ослеп самым натуральным образом.
Мстительным, понял я, было солнце. Мстило мне за неверие.
Незряче я повернулся к мальчишке с помятым носом.
– Что это было? Почему так? Ни солнца, ни света.
Он, будто воды в рот набрал. Молчит.
– Эй, тельняшка! Скажи… Что молчишь?
Молчит. Единственный мой толкователь солнечных затмений, и тот молчит. Будто и на него затмение нашло.
Моё же «затмение» потекло копотью, вылилось в радужную арку, затем рассеялось. И что же? Ни мальчишки. Ни хлеба. То ли он смотал удочки, то ли солнце его поглотило за насмешки да пустые разговоры. Но если солнце, то почему вместе с хлебом моим? Почему вместе с моей румяной корочкой? Той самой, что задаст мне азарта на дикий танец любви ко всему миру. Нет горбушки моей. Значит, и не быть танцу.
Кто меня обманул? Мальчишка или солнце? Я не мог в тот день отомстить мальчишке. Где его искать? В тот день я мог отомстить только солнцу. И я отомстил ему.
В час полного затмения, когда все жили праздником полдневной тьмы и радовались впервые увиденным пятнам на недоступном человеческому взору солнце, я даже не вышел во двор. Я лежал на кровати, укрывшись с головой одеялом. И был доволен, что мщу солнцу…
А ведь хотелось отомстить и заодно мальчишке с помятым носом. Но где его искать? Не на солнце ведь. Хотя солнце и само способно его отыскать и отомстить за меня, от него не спрячешься.
Казалось бы, чушь собачья. Однако если по-прежнему идти, не сворачивая, дорогой памяти, то не запутаешься, и выйдешь навстречу обидчику вновь.
2.
Так и вышло.
– На ринг вызываются!
Помнится, какой ажиотаж стоял в зале. Минута-вторая, а Вадим Бугров не появляется. Ещё чуть-чуть, и удар гонга. Звание чемпиона Ленинграда присуждается Дани без боя. А потом…
Потом пошла такая катавасия, что пером не описать. «Где Бугор? Куда запропастился? Все шансы его, а на ринг не вышел. По своей воле? Быть такого не может! Похитили? Убили? Кто? Не иначе, как тот, кто намыливается в Израиль, чтобы там покрасоваться в звании чемпиона Ленинграда и выторговать для себя спортивную стипендию».
Понятно, слух покатился из уха в ухо, из спортклуба на улицу, с улицы по пивнушкам, из пивнушек по танцплощадкам и завис над протоколом об исчезновении Вадима Бугрова в следственном кабинете капитана Соксена.
– А что, если…
И бумажка цвета детского поноса с вызовом в милицию прикатила без опоздания. На курьерском мотоцикле.
«Явка обязательна».
Явился – не запылился.
Капитан Соксен, коренастый мужик за тридцать, мелко потеющий под милицейской фуражкой от частого употребления горячительных напитков, но украшенный тщательно подбритой полоской усиков, напоминал какого-то американского киноартиста, любимца Фортуны. Не дать, ни взять, Дуглас Фэрбенкс из фильма «Поцелуй Мэри Пикфорд», показанный этим летом в серии лекций «Шедевры мирового кино».
– Значит, отваливаем?
– Репатриируемся.
– За бугор? Или из-за Бугра?
Дани вопросительно посмотрел на следователя: что за иносказание на обыгрывании фамилии исчезнувшего парня?
– Разрешение ещё не получено.
– И не получишь, пока не найдём пацана.
– А поправка Джексона – Вэника?
Капитан Соксен хмыкнул: не его управе влиять на решения ОВИРа накануне Олимпиады в Москве, когда особых препятствий, благодаря поправке Джексона – Вэника, ограничивающей торговлю США со странами, препятствующими эмиграции, на выезд евреев в Израиль не предусмотрено. Тем более что нет в наличии и никаких доказательств о преступлении подотчётного гражданина, сидящего перед ним на стуле.
– Поправка поправкой, но так устроена жизнь, ничего не оставляет без последствий. За всё приходится платить. За ложь и предательство, за отступление от принципов.
– Я тут причём?
– Притом, что на подозрении.
– Это он должен быть на подозрении! Не явился на финальный бой, струхнул, стало быть. И заховался тишком, как Ленин в шалаше.
– Ленин не по твою музыку.
– Мы на «ты»?
– По твоему адресу на «ты». По обратному, то бишь в мою сторону, на «вы». И давай без хитростей из вашей каббалы. Как на духу, по партийному: имеешь какие-то догадки насчёт «струхнул» и «заховался»?
– Догадки не улики. Но…
– Выкладывай, ты не у тёщи на блинах, чтобы тянуть кота за хвост.
– После полуфинала, когда мы переодевались в раздевалке, Бугор пожаловался на боль в носу. Поковырял, и на тебе: окровавил палец. А на нём – сам видел, своими глазами! – какая-то бяка…
– Козявка! – недовольно поправил капитан милиции. – Ладно, докладывай дальше.
– Дальше… вообще удивительно. Эта бяка… в смысле козявка была металлической с острыми заусенцами. Видимо, для того чтобы, надёжно прикрепиться к ноздре. Оттого Бугор и окровавился.
– Выходит, побоялся за нос, и не явился на бой.
– Нет! Не выходит! Мне он сказал: «Забудь про мой паяльник, думай о своём шнацере – как бы я тебе его не свернул».
– А ты, конечно, не смолчал?
– Не смолчал.
– Матом?
– Не то, чтобы матом… Джазовым сленгом. «Не базлай!» В смысле, не выступай!
– А он?
– Грохнул дверью, и был таков.
– Вот-вот, нормальным русским языком не мог сказать? «Пошёл на…». Век учи вас русскому языку, всё норовите перейти на басурманский, чтобы справа налево.
– Под вашу фамилию, капитан Соксен подстраиваемся.
– А какие неполадки с моей фамилией, что еврею надо строить под неё жизнь, как нам под товарища Дзержинского?
– Фамилия еврейских корней.
– Мы из викингов, чистая кровь.
– Из викингов вы слева направо, а справа налево из евреев.
– Да ну?
– Читаем?
– Гуди в три груди!
– Справа налево Нес-кос. В переводе с иврита Чудо-стакан.
– Даёшь!
– Под такую фамилию…
– А что? – капитан Соксен заговорщицки подмигнул, ребро ладони к губам – молчок! – и вытащил из нижнего ящика стола ополовиненную бутылку водки. – Переоформляю тебя из подозреваемых в собутыльники. Но без записи в протокол. Согласен на компромисс?
– Согласен.
– Только ни гу-гу!
– Молчание – золото.
Полчаса плотного общения по-питерски, и все разводные мосты соединены в одно целое, украшены на въезде зелёным лучом светофора: шпарь, не оглядываясь, никто не остановит, не пригрозит штрафом и не посадит за превышение скорости. Сермяжная суть заключена ведь не в правилах уличного движения, а в чём-то тайном, которое становится явным. В мистических явлениях, оборачивающихся реальной жизнью, что подмечено в городе на Неве ещё самим Достоевским.
– А что? Так и живём! – горячился капитан Соксен, наливая по третьей. – Берём на подозрение. Абы кого, чтобы дело открыть. А ведь знаем: подозреваемый – это как ты – и на пять копеек не в курсе. Тут чистая мистика с исчезновениями, а не хрен собачий. Хошь досье? На тебе досье! – вытащил из верхнего ящика увесистую папку. – Я специалист. А что толку? Ты не специалист. Зато писатель, когда не художник. Почитай – помозгуй, и делай выводы… по маленькому… ха! А я пока схожу по большому. – И исчез за скрипучей дверью.
Картина, предстающая при чтении секретных материалов, вызывала оторопь. И наводила на мысли, что мы – каждый из нас – на прицеле у неведомых сил, способных в любой момент уволочь человека неведомо куда. Либо для проведения научных экспериментов, типа медицинских опытов, когда этот самый венец творения просто-напросто очередная «собака Павлова», либо для обучения чему-то, не укладывающемуся сегодня в мозгах, а то и для наделения заразными микробами, чтобы потом, при возвращении, поделился ими со всем человечеством.
Особенно впечатляюще в отношении масштаба бедствия выглядела докладная записка лейтенанта Соколова, ориентированная, в частности, и на Ленинградскую область.
Настоящим докладываю:
Всего в России ежегодно пропадает без вести до 100 000 человек. Большой процент из них приходится на Ленинградскую область. Для сравнения уточняю: в США каждый год пропадает без дальнейшего обнаружения 600 000 человек.
Кто они, эти потерпевшие? В данном случае не будем останавливаться на алкоголиках и дебоширах, хулиганах и прочих преступных элементах. Их, как правило, опознают впоследствии в морге. Будем рассматривать таинственные исчезновения.
Категории следующие: пропадающие внезапно, без видимых причин.
Ушли на охоту, рыбалку, по грибы и не вернулись.
Пошли в кино, театр, в магазин за покупками и пропали без вести.
К этим категориям по России относится 50 000 человек в год.
Примеры.
Мужчина средних лет отвёл младшего ребёнка в детский сад, старшего – первоклассника – в школу, где и сам работает преподавателем физкультуры. И отправился в учительскую комнату. Ходить-то всего 100-200 метров вверх по лестницам. Но в учительской комнате не появился. Исчез без возврата. Розыски результатов не дали.
Молодая мать покормила ребёнка грудью и оставила его на попечение мужа, журналиста по профессии, который писал дома статью для газеты «Вечерний Ленинград». В магазине, как показали свидетели, отоварилась молоком, творогом, маргарином, купила цельным батоном килограмм докторской колбасы. Покупки положила в сумку и отправилась домой. На этом незамысловатом отрезке пути, длиной в 300 метров, внезапно пропала. Что показательно, сумка с купленным товаром найдена во дворе её дома – в целости и неприкосновенности. Розыски женщины результатов не дали.
Заядлый рыбак-любитель не вернулся домой после ухода на рыбалку. Как известно, самое удачное место для ловли Ладожского сига на Неве находится у Стрелки Васильевского острова. Туда он и отправился ранним утром, но к месту ловли так и не прибыл, как сообщили его приятели и постоянные партнёры по ловле рыбы. Розыски мужчины результатов не дали.
Во время осеннего набора в армию на призывной пункт Приморского райвоенкомата не прибыл сотрудник в звании майора, сорока лет отроду. Позвонили домой. Жена доложила: он вышел в семь тридцать, чтобы к восьми поспеть на работу. До призывного пункта пешком ходить минут десять. Но он не пришёл, и больше нигде не появлялся. Розыски результатов не дали.
Статистика говорит: подобные исчезновения происходят постоянно. Мною исследовано сотни случаев по Ленинградской области. Могу утверждать, цифры пропавших без вести держатся в той же закономерности, как и в прежние годы, допустим, пять или десять лет назад. При этом замечена некоторая зависимость похищений от цвета глаз и группы крови. Как правило, глаза у них голубовато-зеленого отлива, группа крови, так называемая, «королевская» – «А», то есть вторая. Зачастую и резус-фактор отрицательный. Это наводит на определённые размышления. Даже, не побоюсь сказать, космического происхождения: не похищают ли наших сограждан инопланетные варвары для каких-то своих злокозненных нужд? Похищают или нет – на это не имеется достоверных указаний. Но что достоверно, розыски людей, пропавших внезапно и без видимых причин, результатов не дают.
Дани закрыл папку. Потёр переносицу, задумчиво глядя в окно на прикорнувшего на подоконнике голубя.
Забавное состояние. Прикосновение к неведомому. Таинство недоступной мысли. И набегает-набегает…
Было бы неразумно и более того расточительно создавать Галактику из ста с лишним миллиардов звёзд, и только подле одной из них поместить планету, пригодную для жизни. В пользу такого умозаключения говорит и то, что по версии современных астрономов возле каждой пятой звезды находится планета, по своим природным качествам похожая на Землю. К тому же, если обратимся даже не к генетике, а просто к Библии, то уже на первых страницах видим: нас не произвели на белый свет, скажем так, обычным путем, не зачали даже в пробирке. Нас «сделали»! Значит, мы технологическое творение. А Ева, жена Адама, смастерённая из его ребра, клон, своего рода двуногая овечка Долли.
Вот и живи с этими понятиями, корпи над книгами о Дарвинизме и эволюции без всякой веры в истинность научных сведений девятнадцатого века, когда реальность опровергает все предположения прошлого. Семьдесят тысячелетий тащились от каменных орудий и сохи до трактора, от изобретения колеса до автомобиля, а сейчас, внезапно, за какие-то пятьдесят лет после появление первого трактора, либо автомобиля, рванули в космос, погрузились в микромир, расшифровали ДНК, стали клонировать животных.
Как такое могло произойти за столь короткий период? Не благодаря ли подсказкам сверху? Вполне возможно, если предположить, что во Вселенной есть база данных, к которой могут подключаться люди. Они называют это озарением и кричат «эврика!», полагая, что самостоятельно дошли до новых свершений.
Кем создана эта копилка знаний? Не нам судить. Но предназначена она для людей, и не обязательно живущих на земле. Вполне допустимо предположение, что все мыслящие существа кормятся из единого источника. Отсюда – общее развитие, поступательное движение, прогресс. И непременное убеждение: в начале всех начал из этого животворного источника была посеяна на Землю и другие планеты жизнь, а потом, когда она упрочилась, и знания.
– Думаем? – донеслось издалёка, будто со звёзд, если по-прежнему витать в бесконечном пространстве умозаключений.
Дани оглянулся на скрип двери. Капитан Соксен, а рядом с ним… рядом? Мелкопузик в офицерской форме, рост метр шестьдесят, белобрыс, глаза водянистые с зеленоватой искрой. Новый следователь? Один добрый – второй злой, милицейская классика! Но не угадал.
– Лейтенант Соколов! – представился спутник капитана Соксена. – Вы меня заинтересовали.
– Чем же это?
– Внимательным изучением моей докладной записки.
– Подглядывали?
– Профессиональное любопытство автора.
Соколов притулился к крышке канцелярского стола, напротив Дани, пытавшегося подняться со стула.
– Сидите, а то насильно посадим, – пошутил с остроумием компетентных органов. И сам заразительно засмеялся. – Нет, будем откровенны, не чтением вы меня заинтересовали. А тем, что в отсутствие капитана Соксена не рылись в его бумагах, оставленных без пригляда.
– Больно нужно! Нужна мне ваша криминальная классика: того посадили, этого посадим.
– Ну-ну, шутник! Преступник должен сидеть в тюрьме, как сказано у братьев Вайнеров. А что касаемо вас, надо было решить, снимать вас с подозрения или не снимать.
– И как? Сняли? – Дани вновь предпринял попытку подняться со стула.
– Сидите! Сидите! Или… Нет, мы вас не посадим. Правильно я говорю? – обернулся к начальнику отдела.
– Правильно-правильно! – покровительственно отозвался капитан Соксен, заняв своё «руководящее кресло» за столом. – Не посадим! И не будет воспрепятствовать отъезду в Израиль. Почему? – многозначительная пауза в расчёте на эффектную концовку. – Гражданин Бугров найден и обитает по вполне земному адресу. Где? Постучи себя по лбу, всё равно не угадаешь. В жёлтом доме!
– Чего вдруг? Он не диссидент.
– Разговорчики в строю! – повысил голос капитан Соксен и вполне миролюбиво заключил: – Теперь он канает наточняк под «Песню о сумасшедшем доме» Высоцкого, полную несуразных неграмотностей.
И как ни странно, басовито вывел: – «Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже: забыл алфавит, падежей припомнил только два… И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я, забрать его, ему, меня отсюдова!»
– Что же произошло?
– Наш разъездной патруль взял его на улице. Думали – пьяный: валяется на тротуаре, как какая-нибудь падаль. Неприлично, и внешний вид города Ленина портит. А нам настраиваться на Олимпиаду, следить за образцовым порядком на улицах.
– Какой пьяный? Бросьте! Ему на ринг, а вы…
– Во-во, на ринг. Наш-то, вот он, – указал на лейтенанта Соколова, – его и признал. «Что же ты, Бугор, – говорит, – нажрался вчера до времени и победу отдал за бесплатно?» А тот, как в отключке. Очумело смотрит в глаза человеку и несёт такую ересь, что уши вянут. «Какое вчера? – говорит, – меня три месяца в Ленинграде не было». «А где же ты был?» «На Луне. Она, выясняется, полая, и внутри похожа на космический корабль». «Ага. Луна – космический корабль. А ты им управлял, как Гагарин». «Никакой я не Гагарин! И ничем не управлял. Я учился на Луне». «Быть лунатиком?». «Киллером». «Кого же ты собираешься убить?». «Кого прикажут». «И меня?». «Какие вы непонятливые. Нацистских преступников». «В Ленинграде?». «И в Ленинграде. И везде где они обитают, переодетые в наших сограждан». «Значит, они переодетые. А ты не переодетый. Может, и тебя надобно переодеть? Согласен? Отвезём в жёлтый дом и переоденем по сезону в смирительную рубашку». Словом, отвезли и переодели. Теперь он там кукует. А ты…
– На свободу с чистой совестью?
– Повезло тебе, – сказал капитан Соксен, – с маршрутом.
– А вам с фамилией.
– Да уж, Чудо-Стакан… Наполняй, и до краёв! – приказал лейтенанту Соколову. – На посошок! Выпьем за города – побратимы… в будущем. Питеру скоро триста бабахнет, а Иерусалиму три тысячи. Будем жить!
– Лехаим! – сказал Дани и не поперхнулся.
3.
Человеческие мысли оказывают влияние на молекулы воды и форму снежинок. Так что высказывание философа Рене Декарта «мыслю, следовательно, существую» имеет отношение не только к человеку, но и воздействует на существование окружающей природы, стало быть, и всего мира. Не мысли! Но в этом случае – ты зомби. Может, и был первоначально зомби, пока не высветили тебя изнутри божьей искрой, не вдохнули в тебя душу. А говорят: «душа – потёмки».
Мало ли что говорят. Вот говорят, что Гитлер застрелился 30 апреля 1945 года. Кстати, Сталин не верил в его смерть и, вероятно, был прав. Ибо в недрах ФБР, в личной папке Гувера, как это показано в американском документальном фильме 2015 года «Охота на Гитлера», хранятся донесения агентов, что его видели 6 февраля 1947-го на ночном представлении звёзд балета в отеле «Касину – Атлантик». А поисковая группа, идущая по следам Гитлера, исчезнувшего из охваченного огнём Берлина, обнаружила в местной газете репортаж о феерическом концерте с фотографиями участников и зрителей.
Как он бежал? Тайным туннелем добрался из бункера до шоссе, которое незадолго до капитуляции переоборудовали в неприметный аэродром. Отсюда доверенный пилот Баумгарт вывез его на небольшом самолёте в Испанию, затем на подводной лодке Гитлера доставили в Аргентину, где он и затерялся. А для преследователей оставил инсценировку самоубийства и последующего сожжения в компании с Евой Браун. Но вспомним, у него был двойник. И перенесёмся в канун победного завершения войны.
Густав Веллер был двойником Гитлера. Его с аккуратной дыркой во лбу нашли американские солдаты 1 мая 1945 года и приняли за настоящего Гитлера. Но когда американские солдаты сняли с него сапоги, они усомнились в своём первоначальном впечатлении. На ногах у трупа были дырявые носки. Это ввело в сомнение и советского патологоанатома. Однако нацисты уже распустили слух, что Гитлер погиб, участвуя, как и обещал нации незадолго до этого, в боях за освобождение Берлина. Немцы полагали, что со смертью Гитлера и война окончится, Германия избегнет безоговорочной капитуляции, и будет возможность заключить мир на каких-то приемлемых условиях. Но не вышло. Дырявые носки солдата Густава Веллера перевесили все заверения и аргументы немецкого командования.
Должно быть, из-за этого случая Сталин и впоследствии, имея в сейфе подлинный, как ему докладывали, череп Гитлера, не верил до конца жизни, что тот покончил с собой 30 апреля 1945 года – сразу же после женитьбы на Еве Браун, и сожжён вместе с ней.
А мы? Мы верим? Да, школьным учебникам верили. Но давным-давно стали учиться у жизни, а она зачастую преподносит кошмарные сюрпризы, опровергая знания, усвоенные в детстве. Вот и недавно, когда на календаре застукали дату 30 апреля 2020, года было вполне недурно с тихой радостью отметить рюмочкой израильского коньяка 75-ю годовщину со дня уничтожения злодея, чтобы потом добавить за Победу.
Мысли, мысли… Что только не приходит в голову, когда погружаешь приятеля по известной только тебе методике глубоко в самого себя и ждёшь его возвращения из забытья.
Гоша морщится в кресле напротив, будто отгоняет тревожные видения, и говорит как бы сквозь сон:
– Плохо у тебя, Дани, поставлен медицинский гипноз. Один раз загипнотизировал меня, а всяческие последствия не дают покоя, набегают раз за разом. Стоит закрыть глаза, как… Вот, ты говорил, что на планете Нибиру побывал в своих фантазиях, то ли в виде души, то ли в виде сознания в телесной оболочке. Сейчас и мне выписал путевой лист. Ты, верю на слово, был в гостях у самого Пушкина. А я… гляжу – понять не могу. Какой-то червь бородатый, с каким-то… фарфорового отлива… яйцом в руке. Яйцо испускает свет. И на экране… Да-да, в его квартире… появляется Гитлер. Но не тот в коричневом пиджаке с карманами на груди, другой – с залысинами, поседевший, и усики… Вроде его, вроде не его… Не пойму. Но фильм… Боже мой, концлагерь, свастика, немецкая надпись над воротами, что-то насчёт работы, которая делает свободным… и люди – ходячие скелеты… а он, тот постаревший фюрер, разглагольствует. Никак не врублюсь. Опять о еврейском вопросе, и как устроены газовые камеры. А ещё… да, по его речи выходит: нелегально рванул в Аргентину. При этом прихватил чертежи ракет ФАУ, летающей тарелки, что грохнулась у них в Германии в 1936 году в районе горного массива Шварцвальд и сверхсекретной машины времени, детище обергруппенфюра Ганса Каммлера, по прозванью «Колокол» – «Die Glocke». Хотел из Южной Америки долбануть по Штатам. Но отчего-то это не удалось. Но не унимается. Намеривается вновь родиться и заняться своими детскими проказами – игрой в войну. Подумывает теперь, когда войск у него практически нет, о войне биологической, чтобы вирусом уничтожать людей в большом количестве. Типа: меньше народа – больше кислорода! Ну, не урод? А пока что ждёт возвращения на Нибиру сподвижников, которые обитают в настоящий момент в человеческой шкуре. Для него, и для прочих обитателей Нибиру, как я смотрю, облачение в нашего земного современника и пребывание здесь – нечто вроде забавной туристической поездки. Оттого и жизнь человека недолговечна, от войны до войны. Каждому из игроков хочется поскорей рвануть назад и показать новый фильм о своих приключениях. Может, и Оскара какого-нибудь Нибирианского выхлопотать. Ну и дела! А мы живем тут, и ничего толком не знаем. Даже о самих себе, настоящих – внеземных, по сути.
Дани потряс старого друга за плечо:
– Очнись, хватит впадать в маразм!
Гоша поднял на него глаза. И повёл, как в слепую, с той же сомнамбулической тональностью:
– Гитлер носил френч без знаков различия. Сталин носил френч без знаков различия. Оба носили френч почти одного покроя. С карманами наверху и внизу. Гитлер не курил. Так что в карманах ничего не держал, кроме военной тайны. Сталин курил. Но трубку и спички держал на столе, чтобы зря не трепать клапаны карманов. Он очень берёг свой мундир, памятуя, что в нём войдёт в историю, как Наполеон, который тоже ходил без знаков различия. Однажды Сталин отдал мундир в чистку. А когда получил после сытного обеда обратно, с удивлением обнаружил, что вырос из него.
Как это так? Вырасти он мог только в глазах подчинённых, хотя уже было некуда. Значит? Да-да, всё так! Портного объявили вредителем. Что случилось с ним дальше – понятно и без приговора. А с мундиром на следующее утро всё было в полном порядке. Точь-в-точь пришёлся по плечам, как Сталин, подобно обычному человеку, избавился от излишков переваренной пищи. Тут он и осознал, что портного следовало бы реабилитировать. И поручил это дело Хрущёву. Но он – копуха – проваландился, и лишь после смерти Сталина приступил к выполнению поручения, попутно реабилитировав ещё тысячи и тысячи иных, ни в чём не повинных «вредителей». Когда же полным ходом пошло разоблачение культа Сталина, по всему Союзу носилось известие, что Ольга Григорьевна Шатуновская обратилась к Никите Сергеевичу Хрущёву с настоятельным требованием: в судебном порядке наказать палачей, которые в лагерях истребляли наш народ. Хрущёв её внимательно выслушал и задумчиво ответил: «Слишком много палачей. Всех не посадишь». Себя, однако, он всегда усаживал на председательское кресло.
Дани опять потряс Гошу.
– Очнёшься, наконец!
– Уже.
– Чего «уже»?
– Уже в норме!
– Тогда… – и не нашёл ничего лучшего, чем разлить на двоих. – Чтобы сгинули наши мучители уже раз и навсегда!
И они сдвинули рюмки, тихим всплеском стекла перекрывая немолчный гул в сердце. Но это только усугубило ситуацию. Глаза у Гоши закрылись, в уголках рта пузырьками вскипела слюна, а последующая затем безостановочная речь, подчиненная трансу, будь рядом посторонние, могла выправить ему направление в сумасшедший дом. Посторонних не было в наличии, сумасшедший дом далеко, а тот свет – в реальной близости: протяни руку – достанешь, если к ней невзначай прилипнет коронавирус.
– Телепатия – мать порядка. А нутряное зрение – отец компромата, – говорил Гоша, как это изредка бывает со спящими людьми, в особенности, подверженными амнезии – провалам памяти: казалось бы, отлучены от действительности, но при этом не чувствуют никакого дискомфорта в многомерных мирах Морфея. – Гляди… тот, который Гитлер, похлопывает по плечу того… кто… Чёрт подери! Тот, который не знаю кто, шутливо вскидывает руку в нацистском приветствии. Да что это они? Рехнулись от вседозволенности у Боженьки за пазухой? Или просто продолжают развлекаться полюбившейся игрой? Тот, который Гитлер – тому, второму, который не знаю кто: «Геноссе Риббентроп! Камрад Молотов уже прибыл для заключения нового Пакта о ненападении в будущем воплощении? А то число жителей Земли вскоре достигнет 7 473 690 000 человек, что на 83 миллиона больше, чем зарегистрировано в 2016-ом». Этот, второй: «Никак нет! Ждёт указаний от товарища Сталина». «А Сталин?». «Ориентировочно на подходе, но вполне возможно и повременит. Доподлинно ничего не известно. Дата появления у нас сокрыта завесой молчания». «Вызовите начальника Гестапо, он должен быть в курсе тайных планов Сталина». «По сообщению вашего личного водителя Эриха Кемпки, Мюллер ведёт охоту в обличии психа по фамилии Бугров на ваших подданных времен Третьего рейха для быстрейшего возвращения их на родину, сюда к нам. На очереди у него Курт Эйман, он же в нынешнем воплощении Игаль Зет, располагающий секретным шифром наших валютных запасов в швейцарском банке. Это дело одного-двух дней. Затем на примете русский перебежчик. Из зондеркоманды. Майор Бредлов. Тот, кому вы самолично вручали Железный крест за уничтожении еврейского гетто». Гитлер: «А где Эрих Кемпки? Почему не представился?» Ответ: «Приходит в себя. Не отошёл от земного стресса, когда в обличии следователя Соколова мучился от несварения в желудке трёх пуль, выпущенных в него этим буйным психом Бугровым». «Камрадом Мюллером?». «Кем он был прежде, Бугров не помнит. Но помнит, что после Эймана и Бредлова на очереди у него лётчик Баумгарт». «Тот, что тайно вывез меня из осажденного Берлина за день до моей официальной смерти?». «Так точно». «Где же его найдёт? Летчик! Куда он залетел сегодня, Бог его знает». «По нашим сведениям, в Израиль. И живёт теперь под прикрытием имени… Гоша».
Дани вздрогнул, не имея возможности определить по «оживающим» глазам выходца из потустороннего мира, не стал ли жертвой розыгрыша?
Гоша тряхнул головой, как спросонья.
– Я мёртв?
Дани поспешно наполнил рюмку.
– О мёртвых или хорошо, или ничего.
– Враки! На самом деле спартанский поэт Хилон сказал так: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Правду!
– Жив! И живее всех других, если пристегнуть Маяковского.
– А ты, если пристегнуть Есенина?
– «Жив и я. Привет тебе, привет».
– Тогда выпьем, – и опрокинул рюмку. – Честно говоря, я теперь больше, чем сумма слагаемых. По сложности я равен таблице умножения.
– Гоша! Умники превращаются в дураков, когда высказывают свои тайные мысли. Как-то раз цифру 8 уложили на спину. И местный поэт вздрогнул: женская грудь! А школьный учитель вменил ему с укоризной: знак бесконечности! «Все равно число развратное», – резюмировал поэт, чтобы последнее слово осталось за ним.
– Но разве может проявиться последнее слово при бесконечности?
– Кому как, а волчьему аппетиту подавай отбивную.
4.
Образованность – это когда от зубов отскакивают даты исторических событий и высказывания знаменитостей прошлых времён. Например, пирамида Хеопса построена в 2500 году до нашей эры. Или – «весь мир театр, а люди в нём актеры». Кто сказал? Шекспир!
Под этот камуфляж можно маскироваться до старости лет, и твои мысли, какими бы ни были, пройдут след в след с высказываниями великих.
Начнём?
Тут и зазвонил телефон.
– Алло! Кто на проводе?
– Служба психологической поддержки периода пандомии. Поговорим?
– Я не против. Совсем одичал.
– Глюки?
– Пока обхожусь. Но самоизоляция, чтоб её! Сиди дома и не кукарекуй, а на улицу, если что, без маски не выходи. Оштрафуют!
– Но не в кутузку ведь запрут.
– Бросьте! Представляется, что день-другой и мыслить разучусь вовсе.
– Раньше?
– Мыслил в охотку. Соображал…
– На троих?
– Сейчас чаще на двоих. С Гошей. У него амнезия, о дне вчерашнем забывает, а в остальном память энциклопедическая. С ним и говорим, когда спускается со своей верхотуры ко мне в квартиру.
– Темы?
– О войне и мире, о Сталине и Гитлере, о пришельцах и всякой прочей мистике.
– Что ж, тогда для психологического оздоровления и вопрос на тему ваших умственных возможностей.
– Слушаю.
– Известно ли вам, что Сталин находился в сибирской ссылке вместе с Каменевым?
– Как пить дать!
– Ссылка сближает, объединяет людей. Отчего же Каменев был расстрелян в 1937 году?
– Из-за болезненной мнительности Сталина.
– Интересная версия. А подробнее?
– В 1917 году, в пору Временного правительства, Каменев был главным редактором газеты «Правда». В заместители к себе он взял Сталина.
– За это же не расстреливают.
– Но Каменев имел свойство редактировать рукописи. И скрупулезно правил сталинские материалы, изгоняя из них орфографические ошибки. Следовательно, в недалёком будущем мог и заявить, да хоть с трибуны Кремля, что Сталин не лишен ошибок. Вот за это поплатился.
– Резонно.
– Значит?
– Угадали. У вас стопроцентное психологическое здоровье. Продолжайте и дальше размышлять в том же духе.
– А вы ещё позвоните?
– Позвоним. Как без этого? Нам нужно держать руку на пульсе вашего самочувствия и не допускать до…
– Суицида?
– Сначала, до маразма.
– Ага! В таком пикантном случае давайте и о Гитлере поговорим. А то, коснувшись всего лишь одной темы из наших разнообразных кухонных посиделок, я с непривычки могу почувствовать себя несколько ущербным.
– Не торопитесь отпевать свои умственные способности. Психоаналитик Фрейд говорил: «прежде, чем ставить себе заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами».
– Вы?
– Боже упаси!
– В таком случае, о Гитлере?
– Что ж… пойдём навстречу просьбам трудящихся. Вопрос на засыпку. Почему мама Клара после смерти мужа перевела Адольфа в другую школу, расположенную за тридцать с лишним километров от Линца в городе Штайр?
– Хитрый вопрос. Но мне по мозгам. Причина проста. В Линце, где Адольф учился прежде, его из-за плохих отметок оставили на второй год в пятом классе. Мама Клара подозревала, что её непутевого сына, так и не освоившего премудрости школьных наук, оставят в Линце и на третий год. Вот и отправила его в Штайр, где учителя более покладистые.
– Не лучшая ли доля выпала бы человечеству, окажись Адольф третьегодником, единственным на весь Линц? Превратился бы в городское посмешище и…
– Простите, но романы, написанные в сослагательном наклонении, не для меня. Что было, то было. А чего не было…
– Опять вы подтвердили своё стопроцентное психическое здоровье. А то ведь, если следовать путями сослагательного наклонения, дорожка приведёт прямиком в сумасшедший дом.
– И будем там друг другу растолковывать, что было бы, не случись то, не случись это.
– И родились бы мы, если бы не встретились некогда наши родители?
– Да и позвонили бы вы мне, не попади я в карантин?
– И кто бы при таком сослагательном раскладе столь высоко оценил ваш аналитический ум и душевное здоровье?
– Позвольте. А творческий потенциал?
– И с Музой, выходит, общаетесь?
– При самоизоляции больше не с кем.
– И?
– Вот стишок написал.
– Слушаю.
– Где девственность гуляет по планете, там, к сожаленью, не родятся дети.
– При внимательном прослушивании, имею непреодолимое желание отметить: слово «гуляет» отнюдь не для девственницы. Оно несёт скрытый подтекст и низводит поэтический образ от возвышенности к низменным инстинктам. Видите ли, скрытый смысл слова «гуляет» более соответствуют поведению ночной бабочки, а не девственницы.
– Но это никак не отражается на концовке.
– То бишь?
– От девственниц, к сожаленью, не родятся дети.
– От ночных бабочек, в основном, тоже. Или вы хотите, чтобы и от проституток рождались дети? Мало нам, что весь мир и без того стал продажным.
– Если бы только это.
– А что вас ещё тяготит?
– Серьёзно?
– Иначе нельзя.
– Операционная система.
– Это что? Медицинский термин?
– Научный. Так и записано в учебниках – «операционная система».
– А ближе к пониманию?
– Ближе и не бывает. Оглянитесь на два месячишка назад. И вспомните: 27 марта Израиль перешёл на летнее время, все компьютеры в один миг переключились, как им было предписано заранее.
Невольно подумалось, что и у Земного шара имеется в запасе своя операционная система и раз за разом она включается в первом двадцатилетии нового века, почитай, каждые сто лет, чтобы запустить смертельную для человека болезнь. И тогда – коронавирус, практически ровно через сто лет после испанки, внезапно возникшей в 2018-ом. Кстати, испанка началась в один и тот же день, как по расписанию, в Бостоне и Бомбее, городах, разделенных огромным океаном. Как это возможно во времена, когда межконтинентального авиасообщения не существовало? В 1920 году при подсчёте убыли населения, выяснилось: пандемия унесла более 50 миллионов жизней, в разы больше чем Первая мировая война. А ещё за сто лет до этого? А за двести? Холера. Чума. Было?
– Было! Что же вам надобно? Хотите исправить историю по своему вкусу?
– Ничего мне не надобно!
– А на посошок?
– Наливайте? Вы там, я здесь. И чокнемся.
– Каким образом?
– Я с телефонной трубкой. А вы?
– Со слуховым аппаратом.
– Будем здоровы!
– Будем!
И буль-буль по обе стороны незримого горизонта.
«Эх, начать бы жизнь заново», – подумал Дани, положив трубку на рычаг.
А что, если? И впрямь, почему не начать? Ведь для этого ничего не нужно, кроме внутреннего просветления и Божественного толчка.
Раз – просветление.
Два – толчок.
И очнулся где-то там… там… Где?
Кромка чёрной земли, за ней река. В руках винтовка, в ушах грохот от разрыва бомбы.
Постой-погоди, это жизнь не моя, я ведь ещё не родился. Я… Когда я был маленький, лет шести, и такой же пушистый, как новорожденный цыпленок, меня почему-то невзлюбил петух на даче в Юрмале, где мы снимали комнату. Он бегал за мной по двору, хотел клюнуть. Наверное, курочек приревновал. Не знаю, я на птичьем языке не гу-гу и ни га-га. Однако ревность вышла петуху боком, вернее, стоила головы. Хозяин дачи при всех нас, детях и взрослых, отрубил ему голову на чурбаке. И он, безголовый петух, побежал-побежал по двору, будто от смерти убежишь. И, споткнувшись, свалился у скамейки.
Что было потом? А ничего! Просто я отказался кушать бульон, который хозяева приготовили из этого петуха. Наверное, поступил благородно. Но не у кого спросить. Маленький Дани не скажет, а большой не помнит, год-то был – ого-го! – какой давний. А другие годы? Куда ни повернёшься, всюду – прошлое. Выпитая рюмка – прошлое. Недопитая – будущее. А настоящее? Его не изыщешь даже между двух слов, не то, что рюмок. Сказанное – прошлое, не сказанное – будущее. Выходит, настоящего и нет в природе. Следовательно, и нас нет. Но мы существуем, не иначе. Это чувствуется каждой клеткой тела, умом, сердцем, душой. Это… А вот и телефонный звонок. Как же его услышать, если не существуешь?
Опять психологическая помощь? Вот достали!
– Алло!
– Извините, – прерывистое от волнения дыхание, тонкий мальчишеский голос, – я попал по адресу?
– А кто тебе нужен?
– Сам себя я и нужен! Мне сказали, что стыкнусь с самим собой, но уже взрослым.
– Кто сказал?
– Я знаю? Голос такой, он просто сидит в голове, и говорит, когда захочется.
– Что говорит?
– Я не понимаю. Он очень умный. А я ещё маленький. Но сейчас, у телефонной будки… «Иди-позвони, – сказал мне, да так, что я всё понял, – попадёшь в своё будущее». Я и позвонил.
– А номер телефона?
– Не знаю. Я не помню, крутил диск или…
– Как тебя звать?
– Дани. А вас?
– И меня.
– Вот здорово! Скажите поскорее – у меня всего минута – кем я стану?
– Ты станешь мной.
– А когда?
– Что значит «когда?».
– Сегодня у нас солнечное затмение, обещанное по радио. А у вас? Мы коптим стёклышки, чтобы посмотреть на солнце. А вы? Меня уже записали в первый класс? А вас?
– Малыш, я давно уже закончил Ленинградский университет, живу в Израиле, писатель и художник.
– Вот здорово! И у Стены плача бывали?
– Я везде побывал. А ты? Ты ненароком не с хлебом под мышкой?
Дани вспомнилась первая встреча с Бугром, укравшим у него в детстве буханку свежего хлеба в день солнечного затмения. Он спонтанно подумал: а не переиграть ли прошлое? Вычеркнуть Бугра из жизни, может, потом судьбы их не пересекутся, и в нынешние времена он не будет таить никакой угрозы ни для него, ни для Гоши. И всего-навсего для этого нужно предупредить ребятёнка, чтобы он возвращался домой другой дорогой. Но не успел.
– Ой! – раздалось на той стороне провода. – Меня послали в магазин, а я тут заболтался.
Трубка дала отбой. Сердце ёкнуло. Вмазать бы кулаком по прошлому. Но не вмажешь – прошлое. И будущему нос не расквасишь – будущее. Остаётся… И Дани всадил кулак в каменную стену. Удар ушёл в прошлое. Перевязка в будущем. Окровавленная ссадина в настоящем. А в мозгах: жизнь вне сослагательных наклонений и без всяких философий, строится по воинскому образцу. Армейское подтверждение: так точно! Армейское отрицание: никак нет! А между? Жизнь солдатская? Так точно! Но жизнь ли это? Никак нет!
А если жизни нет? Тогда «крепче за баранку держись, шофёр», и по ленточной спирали вниз. Из Гило в центр Иерусалима. В бар Грошика. На двойной вискарь с лимоном. Давно уже из-за карантина там не бывал.
– Аристотель говорил: «Зачем удваивать реальность?» – втемяшился знакомый ангел с попутными нравоучениями.
– Это о ком он говорил?
– О человеке.
– Стало быть, имел в виду: не следует художнику писать человека с натуры.
– Истина рядом. Но не это имел в виду Аристотель.
– А что?
– Не надо созидать человека из человека. Вот что он имел в виду.
– Прости, дорогуша! А если, положим, жена на третьем месяце?
– Аристотель не одобрил бы.
– От такого, как он, ещё ждать одобрения? Да и от тебя… – и в сердцах: – У нас тут все вокруг Келдыши, один ты Выколдыш!
– Но с пониманием.
– Тогда разъясни. Большой адронный коллайдер… Да?
– Да. И что?
– Для чего он нужен? Как толкуют ученые, для выяснения, что было до Большого взрыва с нашей вселенной. Но ведь нашей вселенной вообще-то и не было до Большого взрыва. Чего выяснять?
– Чтобы и вас самих не стало.
– Но это ведь наказуемо.
– Однажды Иван Грозный обратился с юридически обоснованным словом к карательным органам: «Вы судите по чести, по совести. Но так, чтобы опричник всегда был прав». Судьи не осмелились перечить. И судили. Имеете ли вы право судить их?
– Право имеем.
– Но только начнёте, как нам скажут: «А судьи кто?»
– Стоп-стоп! А не склоняешь ли ты меня к мысли, что ныне и на мне ответственность за чью-то жизнь? Гошину? Молчишь?
И вдруг с осознанием неотвратимости смерти Дани подумал о Игале Зете, бывшем своем командире по прозвищу лейтенант Ури, находящемся в коматозном состоянии. И вспомнилось сказанное Гошей, что сейчас идёт охота на него. Не упредить Бугра, значит обречь на гибель своего товарища по оружию. И Дани прибавил скорости, свернув на шоссе, ведущее в больницу Шарей Цедек.
Единственное, что принадлежит человеку, это жизнь, – стучало в нём, как метроном. – Деньги? Завтра можно обанкротиться. Слава? Завтра можно обесславиться. Жена? Завтра может уйти к другому. А жизнь всегда остаётся с человеком. До смерти. И он способен ею распорядиться по-своему. Допустим, взять и лишить себя жизни. Однако, это самый неискоренимый грех, исправить его уже нельзя и выпросить снисхождения у высшего судьи тоже. Впрочем, одно дело лишить себя жизни, а другое… Да-да, лишить жизни кого-либо иного. Понятно, это тоже грех, но есть ещё время собственной жизни и при удачном раскладе появляется надежда о снисхождении, отпущении грехов и всяком таком, что верховодит в душе. Тут и наступает соблазн. Однако нож не точишь, не набиваешь автоматный магазин патронами, а открываешь Библию наугад: интересно какое пророчество выпадёт? И читаешь Божье, сказанное Каину: «На тебе крови брата твоего, Авеля». Не кровь, а крови – множественное число, знак того, что у убитого не будет детей, внуков, правнуков, что умрёт, не родившись, огромная династия из тысячи тысяч потомков. И никто из них не увидит не то, что наш мир, но и тот Высший, куда мы уходим после земной жизни. У кого после этого возникнет желание точить нож или набить патронами магазин автомата? Поднимите руку. Но что это, почему не видно ни одной поднятой руки?
– Да никого из тех, к кому ты обращаешься, нет в живых.
– Как же так? Вот они, я их вижу. Только почему-то руки не поднимают.
– Ты их видишь согласно закону крови: они твои родственники. Из местечка Ялтушкино, в Украине, где родилась и жила до замужества твоя бабушка. Они не живые, потому и не могут откликнуться на твою просьбу и поднять руку. Все они убиты фашистами 20 августа 1942 года, не родившись, а могли быть детьми, внуками и правнуками племянника твоей бабушки, расстрелянного в восемнадцатилетнем возрасте. А тот, кто их расстрелял… тот ещё долго ходил по планете и разносил смерть, как сегодняшний коронавирус.
– Но ведь…
– Да, после того, как он приехал на променад к террористам в Израиль, чтобы поучить их мастерскому умерщвлению людей…
– Мы его убрали!
И перед Дани возникла воинская операция, проведённая под командованием Игаля Зета, кликуха лейтенант Ури, когда они служили в одной роте.
Продолжение следует…
