АННА ПАРИЖСКАЯ. Миниатюры

В Ситроене

— Представляешь? Это была любовь с первого взгляда!!! В этом возрасте, когда уже никто не надеется — рассказывала взахлёб Меган, сидя в капсуле старого Ситроена, приправляя рассказ отборными ругательствами в адрес водителей подрезающих ей путь. Вот уже три месяца Меган челноком прошивала город с юга на север, с тех пор как случайно на вечеринке познакомилась с Чарли . Проведя четыре дня у своего возлюбленного, она возвращалась домой перевести дыхание и привести в порядок заброшенные дела. С Моникой она теперь общалась только по телефону из машины:
— Представляешь, у него ещё есть дочь подросток от первого брака, а у неё не было своих детей, хотя она очень хотела, и несколько раз даже пыталась через донора, но все равно ничего не получалась, поэтому она просто влюбилась в его девочку и забирала ее из школы. Он даже ревновал. Ох, эта такая ужасная история, даже не знаю зачем начала тебе об этом рассказывать. — с сожалением сказала Меган и тут же выругалась, так как не успела проскочить перекрёсток и остановилась на красный свет.
— Ох, наконец-то я высплюсь и постараюсь несколько дней не курить. Я так не курила с юности,-лукаво улыбнувшись сказала Меган. -Мне трудно уже дышать- и пошарив рукой на дне сумки достала сигарету. Чиркнула спичка, Меган затянулась и выпустила дым в окно автомобиля. Светофор переключился на зелёный и Ситроен нервно тронулся.
— Он сказал, что она была очень красивая женщина,-продолжала Меган.- Но конечно, без детей все выглядят моложе. Стресс, основная причина старения и болезней, ну ты знаешь, не мне тебе рассказывать. Кстати, как твоя работа? — вдруг вспомнив о подруге, спросила Меган. Какое-то время она слушала, как изюмом начиняя сдобную тишину автомобиля сердобольными междометиями. Телефон, который она держала в одной руке, совсем не мешал ей вести машину. Меган была хорошим водителем и часто осушая четвёртый или пятый бокал красного вина, любила прихвастнуть об этом на вечеринке, перед тем как покинуть её и действительно, бог миловал, но Монике иногда казалось, что уходя последней и садясь пьяной за руль, Меган как раз надеялась что случай сложится как нибудь иначе.
— Ну, подвинь свою задницу, -простонала Меган,
— Извини, какой-то идиот встал, не проехать. Удивляюсь как люди водят машину. Продолжай, я внимательно слушаю. — и опять на какое-то время в автомобиле воцарилась тишина. Машина ползла медленно и Меган перекладывала какие-то конверты которые скопились на полу и на сидении, сортировала их.
— Не расстраивайся так, это всего лишь работа. Выпей что-нибудь. — сказала Меган глядя одновременно на конверт и на дорогу.
— Мы вчера гуляли с Чарли два часа по лесу и он наконец рассказал мне как все с ней произошло. Ужасная история. Мы оба плакали. Да, он её очень любил и для него это был страшный шок, просто удар. Он до сих пор не отошёл. Но что поделать, жизнь такая штука. Ведь если бы это не произошло, то я бы никогда его не встретила. — сказала Меган и тяжело вздохнула- и вдруг резко ударила по тормозам, справа её неожиданно подрезал чёрный Ягуар.

Anna Parijskaia, 2020, London

Важная тетя 

За кулисами шелестел приглушенный детский шепот. Все ждали какую-то важную тетю и готовились к выступлению. Ольга Павловна целую неделю, буквально, дрессировала детей декламировать назубок, правильно стоять, глядеть вдаль и иногда позволяла воздеть руку для выразительности текста. Родители были заранее предупреждены о важности события. Они должны были за два часа до прослушивания доставить умытых, причесанных и нарядных семилеток для генеральной репетиции. Ольга Павловна волновалась за детей, как перед собственным выступлением. Ее страх и волнение передавались детям и, наконец, затаился за кулисами, когда по сцене, простучав тяжелыми каблуками, прошла и села на стул перед сценой грузная женщина, в темно синем костюме и желтыми волосами, гладко забранными в тугой узел на затылке. Началось прослушивание. Ольга Павловна подталкивала детей по одному. Они выходили в центр пустой сцены, и ослепленные софитом начинали декламировать стихи. Важная тетя слушала невнимательно, иногда громко копошилась в сумке, и прервав выступающего почти в начале, отсылала растерянного ребенка и звала следующего. Девятой на сцену вышла девочка. Она уверенно заняла правильную позицию, и прежде чем начать читать взяла паузу притягивая тишину, и почувствовав внимание, начала. Ее совсем не детский голос звучал четко и в то же время мягко и удивил присутствующих новым смыслом давно избитого стихотворения. Девочка закончила читать и стояла неподвижно, а в лучах софита бесшумно плавали микроскопические галактики пылинок.

-Какая некрасивая девочка — неожиданно сказала важная тетя и вышла.

Стук ее каблуков какое-то время продолжал звучать в пустом зале, а потом наступила тишина.

 

Дом

Этот прилепленный к отвесной скале домик он купил случайно, всего за десять тысяч, года два назад и забыл о нем. Вернувшись из путешествия по Италии и очень скоро заскучав, он отправился на своем новеньком «лексусе» из Москвы в Минеральные Воды. Обычно он пробивал весь путь без остановок. Движение и скорость восстанавливали в нем внутренние равновесие, поэтому он исколесил почти все скоростные трассы, оставляя в мире свой антропогенный след. Он любил прямые чистые линии дорог, где ничто не отвлекает и не навевает лишних мыслей. Иногда он делал остановки, чтобы принять душ и перекусить, иногда ему даже удавалось заснуть. После многих лет бесконечных путешествий он уже не мог совместить впечатления с городами, города — со странами, память превратила все в единый калейдоскоп бесконечного странствия. Скучая в очередной гостинице, он вдруг вспомнил старого армейского друга, живущего недалеко, в соседней Грузии. Через пять часов он пересек границу, проехал Тбилиси, Батуми. Ему временами попадались полупустые деревушки. Домики, как покинутые гнезда, встревоженные шумом двигателя, провожали пустыми глазницами случайный автомобиль, и только сады продолжали цвести сами по себе, исторгая живые ароматы завязавшихся соцветий.

Спускаясь к долине по крутому серпантину, он так напрягал мышцы, как будто собственным телом удерживал автомобиль над пропастью. Он видел боковым зрением крутое ущелье справа, заросли эвкалипта и шумные водопады делали дорогу азартной, опасной и утомительной. У небольшого разъезда он остановился и выключил двигатель. Далекий шум воды, падающей в пропасть, никак не давал сомкнуться тишине. В этот момент он и увидел этот самый домик на изгибе скалы. Старый, заброшенный, небольшие деревянные верандочки слегка покосились, но дом изо всех сил прижимался к отвесной скале. Ему пришла в голову странная идея купить этот дом, и если бы Резо, в гости к которому он в конце концов добрался, не оказался со связями, то фантазия так бы и растаяла вместе с туманом в ущелье на краю пропасти.

***

Два года спустя в московской квартире старых друзей подруга хозяйки – кажется, ее звали Таня — театрально размахивая сигаретой, рассказывала, как мечтает покинуть постылую слякоть городов и уехать далеко-далеко, где смогла бы забыть обо всем и слиться с природой. И он вдруг вспомнил о доме и, поддавшись тайному желанию прихвастнуть своим обладанием Таниной мечтой, рассказал о нем. Цель была мгновенно достигнута. Утром Таня проснулась в его московской квартире и, не вставая с постели, возобновила обсуждение поездки, начатое накануне вечером. На завтрак ничего съедобного не оказалось, и он, перекатывая во рту горький без сахара черный кофе, слушал гостью и начинал немного ревновать ее к дурацкому дому. Таня настаивала на том, чтобы немедленно отправиться в путь, а он убеждал ее, что необходимо дождаться хотя бы марта. До марта оставалось два длинных зимних месяца, и Таня c их общего молчаливого согласия задержалась в его квартире сначала на день, потом еще. Ее теплое дыхание в темноте согревало его зимнее одиночество, но к середине марта он не выдержал и решил, что пора — он полетит один, а она приедет позже.

Выйдя из дома он наконец вдохнул свободу вместе с морозным московским воздухом и выдохнул, уже выйдя из самолета в теплую грузинскую ночь.

В аэропорту он снял машину. Он не был уверен, что сам найдет ночью дорогу к дому, поэтому попросился на ночлег к Резо. Утром Лали, добрая жена Резо, достав из сундуков старые ковры, одеяла, подушки и еще какую-то необходимую утварь, загрузила все в его багажник. Он благодарил, отказывался, потом, смущенный заботой, стоял рядом с машиной, наблюдал, как она поставила на заднее сиденье две корзинки с сыром, хлебом, помидорами и виноградом, а Резо сунул туда же несколько бутылок домашнего вина и бутылку чачи. Попрощавшись с Лали и Резо, он уехал.

Он съехал с главной дороги и свернул на узкую, избитую рытвинами дорогу, ведущую к дому. Машина минут пять покидалась из стороны в сторону и остановилась. Дом действительно задней стеной почти примыкал к скале, но вокруг было немного места для двух машин и несколько террасок, ведущих вверх, — видимо, там был сад. Он порылся в сумке и достал ключ. Несмотря на яркое солнце, в доме было сумрачно и пахло антикварным магазином. Раздвинув пыльные темные шторы, он открыл окна и осмотрелся. Внутри дом оказался гораздо просторнее, чем выглядел снаружи. Из центральной комнаты с прилегающей к ней кухней шла довольно крутая лестница вверх, на второй этаж, откуда веером расходились три комнаты-спальни, и в каждой была дверь на веранду. В доме осталась брошенная мебель. Длинный деревянный стол, три стула и лавка, а наверху две кровати, одна без матраса. Он перетащил наверх из машины подаренные пожитки и, понажимав телефон, приложил его к уху.

 «Алло», — прозвучал знакомый Танин голос.
«Привет. Я добрался. Здесь не совсем то, что ты представляла. Вернее, я не совсем правильно объяснил. Короче, это развалюха без удобств. Я завтра что-нибудь сниму приличное и позвоню». На другом конце забулькал Танин голос.
«Слушай, я почему-то очень устал. Позвоню завтра. Целую. Пока». Действительно, странная усталость свинцом навалилась на тело, и ему захотелось лечь.

Когда он открыл глаза, то первое мгновение не мог определить, где находится. Он позвал Таню. Молчание вернуло память. Он потянулся к телефону — тот был мертв. Он попытался встать с кровати, но комната, сорвавшись с места и совершив неожиданный кувырок, отбросила его обратно на подушку. Как будто ударившись головой об асфальт, он опять попытался встать, но от чувства, что его окатили ледяной водой из ведра, он почти захлебнулся и опять упал на подушку.

Уже четвертый день Таня безуспешно пыталась дозвониться к нему, сидя в его московской квартире. Пока она курила на кухне, в гостиной громко вещал телевизор о растущих цифрах зараженных каким-то странным вирусом с красивым названием «Корона». Никто не ожидал, что очередная локальная вспышка сезонного гриппа в китайской провинции обернется катастрофой. Подобно домино, страна за страной закрывали границы, останавливали транспортное сообщение. На девятый день, когда он, наконец, принял вертикальное положение и уже был в безопасности, его любимые города: Париж, Лондон, Москва, Рим, Нью-Йорк — превратились в пустынные декорации апокалиптического блокбастера.

Он опустил ноги и почувствовал ступнями приятную прохладу пола. Голова была необитаема, как и дом, в котором он оказался. Он не имел представления ни о времени, ни о том, что с ним произошло. Сидя на кровати, он смотрел сквозь стеклянную дверь на веранду, как плывут облака, и ему казалось, что его череп набит такими же белыми кучевыми облаками.

 Во время болезни, когда к нему возвращалось сознание, он не раз вспомнил с благодарностью добрую Лали за подушки, и теперь, утоляя голод, доставая из корзинок собранную ею снедь, он удивлялся, что никогда прежде не ел такой вкусной еды. Ему захотелось впустить в дом новый день, и он открыл дверь. В дымке, еще не развеянной солнцем, перед ним расстилались тишина и неподвижность Алазанской долины. Он переступил порог. Он чувствовал слабость и легкость одновременно. Обойдя дом справа, он поднялся на терраску. Солнечные лучи, как песок, струились сквозь цветущие ветви медоносного персика, алычи, миндаля, растопыренной сливы. От чистого воздуха, солнца и высоты у него закружилась голова, и он присел прямо под деревом. Он заметил, что неподвижное безмолвие равнины — откровенный обман, что, пока он поднимался на терраску, она изменилось. Дымка исчезла, и он увидел далекие голубые горы. Надо было разобраться с домом, выяснить про электричество, зарядить телефон, позвонить Тане, выяснить, какое сегодня число, наконец, но солнце поднималось выше, становилось ярче, он чувствовал на лице его тепло и продолжал сидеть с закрытыми глазами.

Анна Парижская
25 августа 2020

Имена 

В шестнадцать лет Хаим Шмулевич наконец сменил своё позорное имя на Михаил Шмелев и уехал из проклятого родного города.

В городе осталась престарелая бабка.

Миша Шмелев быстро завёл новых товарищей в мореходном училище, записался на секцию дзюдо, а по субботам ходил с курсантами в местный клуб на танцы. Миша не был огромного роста, как его товарищи, но двигался мягко, и вёл партнерш во стремя танца уверенно, и они ощущали ладонями надежную выпуклость его трицепсов. От армии Миша тоже не косил. Служил на севере во флоте, а демобилизовавшись не стал продолжать военную карьеру, а поступил в театральный. Женщины любили его. Он говорил мало, больше слушал, и , умел держать на сцене длинные паузы, наполненные тихим звуком разбитых зрительских сердец. На третьем курсе, в конце последнего семестра, он встретил девушку. После спектакля, в костюме и гриме, Михаил спустился в столовую, а она сидела за столиком в углу и болтала с каким-то парнем. Миша сразу узнал в мимолетном видении свою будущую судьбу и через год они поженились, а через два у них родилась дочь.

Актерская карьера тоже складывалась удачно. После окончания училища он получил предложение поступить в штат известного театра и благодаря связям главного режиссёра получил комнату в тридцать квадратных метров куда и перевёз всю свою семью; жену и трехлетнюю дочь. Работы было много, днём репетиции, вечером спектакли. И, наконец, появилось первое приглашение в кино, не на главную, но значительную роль в картине известного режиссёра.

Первой о таких событиях всегда узнавала жена. Миша не верил публике, и только по выражению лица любимой судил о своём успехе.

Как-то, в канун Нового года на закрытом спектакле, где были все свои, и актёры в антракте пили шампанское,

-Шмуль — раздался, как выстрел в спину, звук давно похороненной клички. Театрально-сдержанно обернувшись, Михаил Шмелев узнав бывшего соседа бугая

Шатило, вежливо ответил:

-Вы обознались, — но Шатило ухватился за рукав

кафтана, как будто хотел ещё что-то сказать и тут, произошёл какой-то неожиданный кульбит.

Шатило оказавшись на полу лицом вниз под тяжестью актера Шмелева задыхаясь прошипел:

-Баба Хана твоя померла, думал ты не знаешь.

Вокруг столпились актеры, и гости не могли понять, это действительно драка, или режиссёрский ход спектакля. Наконец звонок, прозвучавший три раза, объявивил начало следующего акта. Публика разошлась по партеру и ложам, а в фойе, в тишине, продолжала стоять поражённая неожиданной выходкой мужа женщина.

После спектакля Шмелев долго сидел в гримерной. Когда погас свет в театре, а в коридорах зажглись тусклые ночные лампочки, он вышел на улицу через служебный вход и вдохнул свежий морозный воздух. Улица была пуста и чиста от снега. Он падал больничными ватками не оставляя никаких следов от сотен ног пришедших на спектакль.

Дома Михаил не стал есть оставленный ужин, а открыв кабинет, достал начатую бутылку виски, налил пол стакана и выпил.

Раздевшись в темноте, он лёг рядом с женой, несколько минут лежал неподвижно, потом сглотнул, напряг и расслабил мышцы горла, как делал каждый раз перед выходом на сцену, и очень тихо начал свой ночной монолог:

-Меня зовут Хаим Шмулевич …..

Anna Parijskaia
London
21 November 2019