МИЛЕНА МАКАРОВА. Стихи
***
Словно книгу, авгур листает полет,
Птичья стая предскажет все наперед.
Ну а если в чем-то она не права —
Вынет сердце тогда гаруспик-судьба.
***
Спорить с Небом – заплатить дороже,
Что бы там тебе ни говорили.
Был огнем под золотистой кожей,
Станешь горсткой говорящей пыли.
Страшно или нет, уже не знаю.
Знаю только – не дано иного.
Но душа — забытая Даная —
От дождя проснется золотого.
***
Все эти древние штучки-
Поджигать корабли при помощи зеркала,
Писать на подметках имя врага,
И стирать его шаг за шагом.
Все эти древние радости-
Хоронить в амфорах с медом,
Бродить по лабиринтам.
И петь в ночь полнолуния.
Отчего же сегодня, скажи,
Мне приснилась вся эта древность?
Из перстня выпали камни.
И я, испугавшись, проснулась.
***
Мы с тобой познакомились в странном кафе,
Где под стеклянным полом
Струилась подземная река,
Ласково отражая незримое,
А время звенело, будто монета для лодки Харона.
Два персональных мифа,
Двое из прошлых реинкарнаций?
Какая разница, как называть нас?
Просто пришло время встретиться и улыбнуться
Смутной улыбкою узнавания.
На мне было черное платье,
С переплетенными, будто
В кельтском узоре татуировки
Ослепительно-белыми розами.
Плечи были открыты, и нечто вечное чудилось
В бликах на обнаженной плоти.
«Цирцея»,- сказала мне как-то подруга,
Насмешливо, и все же, любуясь,
Когда я подняла волосы, примеряя какое-то украшенье.
А ты, Одиссей, за время странствий,
Ставший похожим на удачливого корсара,
В черной коже и ловко порезанных джинсах,
Верящий в свой криминальный фатум,
Говорящий на бесподобном «арго».
Ты поднял бокал. Мы встретились взглядами,
Будто бы на мгновенье сомкнулись прошлым.
Я ощутила металлический вкус Алькатраса,
А ты чуть отшатнулся от пепельной тени Танатоса,
Тихо скользящей за мною. Но это нестрашно.
Ибо, потом, конечно был Эрос –
Наивный, горячечный и сладострастный.
***
У чернил — густой аромат гиацинтов.
Из-под земли
Кто-то пишет письмо Аполлону.
AMOR FATI*
Дай мне забыть, что было накануне,
И не глядеться в будущее. Тонет
Оно во тьме. Волчицу из латуни
Я спрятала в изнеженной ладони.
О да, любовь и голод правят миром!
Так странно, что еще совсем недавно
Она была лишь римским сувениром,
И вот, уже в глаза глядит на равных.
Скажи, о чем задумалась, Фортуна?
Ты говоришь, плохого не случится,
Пока капитолийская волчица
Младенцев кормит молоком латунным.
Моя капитолийская волчица-
Еще одна пронзительная тема.
Пусть кровь моя под кожею струится,
И согревает молоко для Рэма.
И Ромула мы не забудем тоже.
Так прошлое присутствует незримо,
И кровь течет под мраморною кожей,
И вечен мрамор царственного Рима!
Моя капитолийская волчица!
Моя латынь, любимая когда-то,
Дай выстоять, и пусть мой век продлится,
И будет чуть помилосердней фатум.
____________
* Любовь к судьбе (лат)
ПОСВЯЩЕНИЕ МАКСИМИЛИАНУ ВОЛОШИНУ
От синевы небесного фаянса,
До глубины затерянного клада…
Сияющее золото Эллады
С тяжелой бирюзою декаданса
Соединить. И для строки одной-
Старинная французская камея.
Но медный гвоздь, что принесен волной,
О корабле расскажет Одиссея.
А лира из редчайшего металла,
Таинственный и судьбоносный сплав –
О бархате Латинского квартала
И о венке из киммерийских трав.
***
Не хватает ни сил, ни дыханья, ни слов.
Только взглядом в зеркальном брожу коридоре,
Да ищу среди груды напрасных даров
То, чем можно зажечь свое темное море.
Зажигалки серебряной короток век,
И нигде не найти запасного огнива.
Только вижу- по пляжу несущийся снег,
Отражает огонь, что разлит над заливом.
Кто молчанье мое мне сумеет простить,
Созерцание не посчитает за кражу?
Я не знаю. Но взгляда мне не отвести
От пылающих струй, что несутся по пляжу.
Этот ветер, и этот февральский закат,
И пылающий холод приморского снега-
Может, это и есть мой ненайденный клад,
Моя Александрийская библиотека.
***
Я –cивилла, что гадает на тысячу лет вперед.
Я –авгур, что листает, словно книгу птичий полет.
Я –гаруспик, что смотрит на сердце, вынутое из груди.
Мне сегодня грустно. Я говорю: уйди!…
Кто мы друг другу? Персональный миф?
Ты любовался мною, не полюбив.
Мне сегодня грустно, и это уже навек.
Кровь течет по венам, словно по руслам подземных рек.
Это –всего лишь Лета с водой холоднее льда.
Глаза так болят от света, но прозрачны как никогда.
И та ночь, что могла стать единственной на двоих,
Превратилась в глоток Иппокрены. Хрустальный стих.
РИМ
(из итальянского дневника)
Ветер странствий таит в себе холодок «сабвэя»,
Сквозь подземный город летит железная лента.
Мегаполис разбит, словно амфора, на фрагменты.
От названий станций вечностью вдруг повеет.
Colosseo— шелестит динамик,
Обнажая виртуальный мрамор.
«Вечный Город» измеряя шагами,
Я любуюсь открывшейся панорамой
Той истории, что уже не время, а место,
Как бы это все не казалось странным.
Словно путь от алтарей Весты
До сияющих высот Ватикана.
Терпеливо, куплет за куплетом
Ветер странствий сочиняет поэму,
В ней он скажет : Млечный Путь –это
Молоко Ромула и Рэма.
Так созвездье капитолийской волчицы
Дремлет в небе, по-латински бездонном.
Но все то, что уже не случится
Засверкает, словно перстень Нерона.
***
Самое время — и это почти цитата-
На берегу залива листать Платона.
Когда покрываются льдом все циферблаты,
Мы понимаем: зимняя жизнь — монотонна.
Самое время, и это почти цикута,
Воспоминанья пить медленными глотками,
Холодными, словно последнее зимнее утро,
Горячими , будто еще не погасшее пламя.
Сколько лукавства в вечном незнанье Сократа?
Что за признанье звучит на забытой латыни?
Что-то из жизни, наверно, уйдет безвозвратно,
Канет в античную Лету, навеки остынет.
Что-то, конечно, останется с нами навеки.
Пусть ненадолго, но в чьей-то судьбе погостили.
Я выбираю спокойные письма Сенеки.
Все ли ты понял из этих посланий, Луцилий?
ФИГУРА РЕЧИ
1
Не поймите буквально,
Это только «фигура речи»,
С неестественными пропорциями
И слишком тонкими запястьями.
Прозрачными глазами
И татуировками из золота,
( Где строка из Бодлера рядом
С японским иероглифом смерти).
Вынутыми ребрами,
Сгоревшим солнечным сплетением,
Корсетом в стиле «стим-панк»
Иль гладиаторскими сандалиями.
Кружевом на шелковых бедрах,
Запахом ванили и тлена
(Высшей степенью сладострастного ощущения,
В котором пепел Александрийской библиотеки)
2
На грани суицида, голода
Иль бешеного богатства.
Склонения, спряжения, изменения,
Нестерпимо мучительного излома.
В запекшейся крови эсперанто,
В Прокрустовом ложе латыни,
В безумной муке освобождения
Или в своем добровольном рабстве,
Она чего-то хочет, эта «фигура речи».
Вечная женственность, приговоренная
К вечному отчаянному мужеству.
На гендерном перепутье,
Как на перекрестке Гекаты.
Она что-то все-таки означает-
Кровь и плоть от этого времени,
Вынимающего внутренности
Блестящими руками гаруспика.
Она во что-то , кажется, верит…
Несколько «зеркальных нейронов»
Тебе отвечают улыбкой.
Несколько зеркальных неронов
Тебе говорят о смерти.
