ЕЛЕНА ХАНИНА. Они пришли… и именем твоим. Стихотворения

ДЕМОКРАТИЯ 

 

Они пришли… и именем твоим
луну загнали в темень подземелья.
Повесили на площади Офелию,
раздав ее имущество своим. 

 

Они пришли… и именем твоим
взорвали города и пароходы.
И, вытоптав пшеницы ранней всходы,
селенья превратили в горький дым. 

 

Они пришли… и именем твоим
клялись надрывно, сотрясая стены,
что с этих пор и в бывшем Карфагене
ты будешь править… подчиняясь ИМ.

 

*   *   * 

Как много дел незавершенных
мне не удастся завершить!
У лукоморья дуб зеленый
из лейки звездами полить. 

 

Для очень дорогой персоны
подать на блюде вкусный торт.
Одежду стильного фасона

 

носить. Играть, не зная нот, 

 

На полированном рояле –
Вивальди, Моцарт, Дебюсси.
Не дотянуться до педали,
до ноты фа и ноты си. 

 

До пониманья неземного,
до понимания себя.
Уйдем, чтобы родиться снова,
опять любя! Опять губя! 

 

Все тем же мучиться вопросом – 

в какой стране, в который век? 

И те же мысли, словно осы, 

и тот же ироничный смех.

 

*   *   *

Ничем прошедший день мой не отмечен,

и незаметно наступает вечер.

 

Приходит к нам,

жесток и беспощаден,

безделья раб.

 

Чего день прожит ради?

 

Не радовал меня и не тревожил,

но отчего тоска, мороз по коже?

 

Сверкнут минуты,

прожитые даром,

железным спрутом

или Божьей карой.

 

Безмолвным страхом станут или болью,
некстати вдруг к веселью и застолью
придут они, гонцы недоброй вести —
часы и дни,

когда с тобой не вместе.

 

И пустота глазницами темнеет,

молчит, а уж молчать она умеет…

 

*   *   *

Со мною демоны
коварные и злые.
Уж так я сделана –
мне не расстаться с ними.

 

Живут нахальные
и скромные безмерно,
ко мне приставлены –
моей души каверны.

 

Бросают в стороны
судьбу без передышки –

я мыслью скована,
и в кандалах лодыжки.

 

Куда велят ступать,
туда и ставлю ногу.
Когда бы их не знать,
нашла б свою дорогу.

 

*   *   *

                   Памяти Шагала

 

Как вечность, мир наш стар,

скучны повторы,

всё тот же Гибралтар,

всё те же горы.

 

Вперёд спешат года,

совсем как люди.

всё та же чехарда,

как в Голливуде.

 

Повтор надежд, обман,

дела и страсти,

по вечерам туман,

и солнце – гаснет.

 

Придумано вот так,

и не иначе…

Волшебник, добрый маг,

на крыше плачет.

 

*   *   *

Я устала от уймы напастей
и побочно ведущих дорог,
от делений устала на части,
над которыми я не во власти:

я сумела бы – Бог не помог.

 

Я устала от пытки хамсина –
щиплют больно песчинки глаза.
Полдень пахнет палёной резиной.
Воздух терпко пропитан бензином.
Крик людской… Завывание пса.

 

*   *   *

В цепи великих заблуждений,

в толпе безжизненных фигур

искать прекрасное мгновение?

Какой абсурд!

 

В тумане вечных невезений

не брезжит, а брюзжит рассвет,

и, растворясь, уходят тени,

которых нет.

 

*   *   *

Не останавливай мгновенье!
Оно пройдется налегке
по недостроенным строеньям,
по грустным старым песнопеньям,
впотьмах, с фонариком в руке.

Не оборачивайся! Нет!
Уже потеряна дорога
в страну, в которой, не секрет,
один-единственный портрет
над каждой хижиной убогой.

Не говори жестоких слов.
На паперти стоят согбенны:
надежда в темно-голубом,
забытый в сказках старый гном,
и хмуро подпирают стены.

 

*   *   *

Встают великанами хмурыми
в серебряной дымке мечты.
Я общаюсь с посредником-гуру –
он молча глядит с высоты.

На глупость глядит, на беспомощность,
на всеми заброшенный дом,
на спящие в тине сокровища
и тонущий в море паром…

На память – шкатулку хрустальную,
что в ней удалось сохранить?
Семь ракушек, детскую спаленку
и жемчуга тонкую нить. 

ЦУНАМИ 

На непредсказанно взъярившейся волне
вздымались вверх широкополые панамы,
пустая лодка и картина в черной раме,
и где-то, где-то на прибрежном дне
так много приютившихся предметов –
ненужных грез, невыплаканных слез,
и в статуэтках – воплощенье поз
из Индонезии, Банхкока и Пхукета.
А Шри-Ланкá, как девушка Дега,
была в сценически пластическом наряде –
прекрасный лотос на гостиничном фасаде
исчез, и голыми остались берега…