ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ АВТОБУСОМ 

              Вот меня все спрашивают: кем бы я хотел быть? А я прямо не знаю кем.

              Раньше мне хотелось побыть медведем. Чтобы жить в берлоге и сосать лапу. Лапа-то, наверно, вкусная! Уж я сосал бы её правильно. Чтобы хватило на всю зиму.

              А ещё я хотел бы побыть доктором. Только чтобы лечить и старенькие двери, и звёздочки на небе, и зверей всяких, и поломанные веточки, и людей, и даже какие-нибудь маленькие речки.

              Но до чего же мне хочется побыть автобусом!

              Если бы я был маленьким автобусом, то постарался бы поскорее вырасти и стать большим. Тогда бы я повёз сразу много людей на работу, в школу, в булочную за хлебом, а потом – домой. Ведь если они на мне поедут, то получится быстрее и веселее. Уж я бы всех-всех повёз, кто хочет. А кто не хочет, пусть идут. Пешком. Я никого не обливал бы из луж, раз им пешком нравится.

              У меня всем хватило бы места посидеть. А кто хочет – пускай лежит. И даже пускай спит себе на здоровье, а я разбужу где надо, если ты устал.

              Окна у меня были бы всегда прозрачные. Даже зимой. Чтобы люди смотрели в них и знакомым говорили: «Здравствуйте!»

              А сиденья у меня!.. Жёлтые, новенькие и чуть-чуть скрипят. Так что всегда можно на них покачаться и попрыгать.

              Летом я бы своим гудком позвал много ребят, и повёз бы их в лесок у какого-нибудь озера. Я бы осторожно – осторожно ехал, чтобы не наехать на какую-нибудь незаметную травинку. Пусть все травинки, заметные и незаметные, живут и радуются.

              Мы бы ехали и пели песни. И я бы тоже пел, потому что люблю попеть.

              У озера я лёг бы на песочек и загорал бы вместе с ребятами.

              А когда мы поедем обратно и встретим зайца, я ему скажу: «Глупый, глупый заяц! Чего ты боишься?! Ты не бойся – я тебя объеду».

              А если бы я поехал куда-нибудь совсем один, я бы разговаривал с Дорогой. Потому что дорога всегда длинная, ей тяжело стоять, вот она и лежит всю жизнь на одном месте. Это скучно. А я бы ей рассказывал про всё вокруг.

              Я бы ей про людей рассказывал: как они живут. И ещё про то, что если бы не было на свете Дорог, то люди не смогли бы ездить друг к другу в гости, чтобы дружить. Так что лучше уж я не один поеду, а обязательно хоть кого-нибудь, хоть недалеко, но подвезу.               Потому что мне так хочется хоть кого-нибудь подвезти.

              Подвезти и привезти к другу. 

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ СОН 

              Я всё хотел увидеть человеческий сон. А то, как ни засну, непременно начинаю летать. И вот всё летаю, летаю. Куда – и сам не знаю. Раз так летел, что с кровати слетел. Мама с папой от грохота проснулись, а я – нет.

              Уложили меня, укрыли и я снова заснул. Только заснул и опять. Опять полетел. До того мне надоели эти полёты во сне, что прямо не знаю…

              И вот однажды я увидел настоящий сон. Будто сижу на Гоше. Кругом жара нестерпимая, а мы с ним едем. По пустыне. Вернее, я еду, а Гоша идёт. Потому что Гоша верблюд и настоящий товарищ. Если бы я был такой большой и сильный как он, то мы бы ехали друг на дружке попеременке. Потому что плохо, когда одному всё время легко, а другому всё время тяжело.

              Едем мы с Гошей. Куда ни посмотрим, везде один жёлтый песок. И солнце над нами жёлтое. С меня пот сыплет градом. А с Гоши не сыплет. Хоть он и весь в коричневой мохнатой шерсти. Совсем не потеет. Удивительно. А как я забрался на него?.. Тоже удивительно. По лесенке я не забирался, значит каким-то чудом.

              И вот стало мне так жарко, что я перестал думать про то, как я очутился на Гоше. И пить захотелось. Прямо страшно как!

              Тут я нечаянно дотронулся до большого кожаного мешка коленкой. Чувствую: мешок холодный. Как же я его раньше не заметил?.. Запускаю в мешок руку и вытаскиваю… мороженое. Стаканчик. Только очень большой. С целое маленькое ведёрко. И в это ведёрко воткнута здоровенная ложка. «Гоша! – кричу. — Теперь не пропадём! Теперь нам пустыню переехать – как бульвар Профсоюзов перейти!» Гоша кивнул головой, мол, и говорить нечего.

              Наворачиваю мороженое. Так увлёкся, что забыл смотреть куда мы едем. Оказалось, мы стоим на месте. А мой друг Гоша косит глазом на меня и облизывается. «Друг называется, — подумал я про самого себя, – сидит, ноги свесив, трескает мороженое, а Гоша в это время, может, от жары умирает. Может, не может из-за этого идти дальше».

              Стыдно мне стало. Достаю из мешка ещё одно ведёрко, потому что первое уже съел. Зачерпываю ложкой и протягиваю Гоше. Пока он обсасывал ложку, я сунул руку в мешок и стал считать оставшиеся ведёрки. «Ого! Хватит нам», – подумал.

              Гоша вылизал ложку так, что на неё смотреть – глазам больно. Блестит, как новенькая.

              Справился он со стаканчиком, и мы тронулись.

              Я покачиваюсь между горбами верблюжьими, зачерпываю мороженое из ведёрка. Одну ложку – протягиваю Гоше, другую – себе.

              Ехали мы теперь веселее.

              Но вот чувствую: что-то мне уж очень холодно стало. Прямо весь замерзаю. Будто едем мы с Гошей среди полярных льдов, а не по горячей пустыне. Я даже подумал: «Не встретить бы нам белого медведя. Кто знает, что у него на уме? От него нам с Гошей не убежать. Конечно, можно было бы его угостить мороженым. А вдруг он уже его ел…»

              И вот когда я почти придумал что нам делать в случае опасности, в это время я проснулся. Открываю глаза.

              Мама нагнулась надо мной, трогает лоб.

              – Где мой Гоша? – говорю.

              – Какой Гоша? – удивилась мама. – Может, Миша, медвежонок?.. Он в коробке с игрушками.

              – Где мой друг Гоша, мой живой верблюд? – сказал я хриплым голосом.

              Мама схватилась за голову.

              – Какой верблюд?!. У нас никогда не было верблюдов! Что ты мелешь?!.

              – Был. Ещё какой… настоящий друг…

              Тут мне опять стало очень жарко. Я снова подумал про Гошу: «Как он там? Ведь он без меня может заблудиться. И, потом, кто его без меня покормит мороженым?»

              Я изо всех сил стал стараться заснуть, чтобы снова встретиться с ним. Только ничего у меня не получалось.

              Пришёл доктор. Он велел раскрыть рот и показать язык. Я показал.

              – Ого-о! – сказал доктор и нахмурился.

              – Эти мальчишки… – тихо плакала мама. – Прямо беда с ними. Затеяли вчера прыгать через лужу. И он тоже…

              – Теперь понятно, – сказал доктор и нахмурился ещё больше.

              А мне стало опять очень холодно. И хоть мне было совсем плохо, я подумал: «А всё-таки здорово, что мы через глубокую лужу прыгали. Может, потому я и увидел наконец человеческий сон. В нём я познакомился с хорошим другом. С верблюдом Гошей. И, может быть, мы с ним когда-нибудь ещё встретимся и не во сне». 

ГАНТЕЛЬ В КАСТРЮЛЕ 

           Я очень люблю как дядя говорит по радио таким весёлым голосом: «Доброе утро, дорогие радиослушатели! Начинаем утреннюю гимнастику». А потом раздаётся тоже весёлая музыка.

              – Здравствуйте! – отвечаю я дяде по радио и начинаю прыгать на своей кровати.

              – Ты бы зарядку делал, а не бесился, – говорит мама.

              И вот однажды я тоже – поставил ноги на ширину плеч, а руки поставил на пояс.

              Папа увидел и похвалил меня:

              – Молодчина, Вовка! Вот так бы тебе начинать каждое утро своей жизни!

              – И буду начинать.

              – Посмотрим, — сказал папа.

              Он показал мне такие упражнения – специально для меня. Я стал делать, а папа говорит:

              – Энергичней, Вовка! Энергичней! Чтобы кости хрустели! А то у тебя получается, будто ты лежишь на лужайке и нюхаешь цветочек, который завял от безделья.

              На другое утро я тоже делал упражнения. И у меня всё внутри трещало, а вечером всё болело. Папа пришёл с работы и спрашивает:

              – Ну, как, Вовка, не надоела ещё гимнастика?

              – Нет, не надоела, – говорю, – только у меня ноги не разгибаются.

              – Это пустяки! Пройдёт. А ну-ка, покажи свою мускулатуру.

              Я стал изо всех сил сгибать руку и у меня получился такой бугорок весь из мускулов.

              Папа потрогал, покачал головой.

              – Бицепсы у тебя, Вовка, как у морской свинки.

              – Ты что, папа?! – говорю. – У морской свинки во какие – с мизинец! А, может, и меньше. Правда, мама?

              Мама потрогала, улыбается.

              – Не шуми, Вовка. Хвастаться нечем. Папа прав. Твои мускулы только под микроскопом можно разглядеть.

              – Да ты не горюй! – сказал папа. – Это дело наживное. Поехали…

              И мы с папой поехали в магазин спортивных снарядов. Там мы купили для меня сразу два снаряда. Они называются гантели. Они с виду маленькие, а на самом деле тяжёлые ого-го! От них мышцы накачиваются силой, и человек становится сильным, потому что эти снаряды из чугуна.

              Я стал заниматься гимнастикой с гантелями. И у меня всё болеть перестало. И у меня даже сдвиги появились. Я стал одной рукой отодвигать бабушкино кресло, а ведь раньше я его отодвигал только двумя и то с кряхтеньем.

              И вдруг случился такой случай.

              Один раз утром я сделал два упражнения и зачем-то зашёл на кухню. Подошёл к окну. Смотрю: на улице из машины выгружают здоровенный шкаф. Я и не знал, что такие бывают. «В такой, наверно, и слона можно поместить, — подумал я. – Неужели такой в квартиру понесут?»

              И вдруг раздался страшный грохот. Что-то стукнуло меня по носу и всё лицо моё чем-то облило.

              Прибежала мама.

              – Вовка, господи! Что стряслось?!.

              А я стою с мокрым лицом. На щеках крупинки риса и в руках только одна гантелина.

              Оказалось, другая гантелина у меня как-то так выскочила из руки и грохнулась на кастрюлю. А кастрюля стояла зачем-то на подоконнике. Крышка отскочила в сторону, гантелина – в кастрюлю, а оттуда – вылетело много-много брызг. Высоко – прямо до потолка. Даже кусок мяса выскочил из супа. Он-то меня и стукнул по носу.

              Да разве бы я подошёл к этому подоконнику с кастрюлей, если бы не выгружали такой шкафище? Ни за что бы не подошёл! Делал бы свою гимнастику и – всё.

              Пришёл папа с работы, а мама ему и говорит:

              – Первого у нас нет. Весь суп на потолке.

              А папа подумал, что мама шутит.

              – Я так проголодался, — говорит, — что буду есть хоть с потолка.

              Тут мама всё и рассказала папе.

              – Хулиган! А ну иди сюда, – прорычал папа. Конечно, это он звал меня на расправу. Мне некуда было деваться, и я пошёл.

              – Полюбуйся, – говорит мама, – на своего спортсмена.

              – Ну что голову опустил? Смотри в глаза, если набедокурил сердито сказал папа.

              Я попробовал смотреть папе в глаза, но у меня ничего не получилось.

              – А ну, снимай рубаху. И не сопи. Тебя ещё не лупят.

              Я снял рубашку, стою в одной маечке.

              – Покажи-ка мускулатуру, — говорит папа.

              Я стал изо всех сил сгибать руку.

              – Кажется уже что-то такое есть… – шепнул папа маме. – Вот попробуй.

              Мама потрогала.

              – Да-а! Совсем другое дело.

              – Чего доброго, скоро подковы начнёт гнуть, – папа посмотрел на маму и добавил: – А у нас есть что-нибудь поесть кроме первого?

              – Надо посмотреть, – сказала мама и пошла на кухню.

              – А ты, – строго сказал папа, – чтобы со снарядами такого калибра на кухню больше ни шагу! Понятно?

              – Понятно.

              – Идите есть! – позвала мама.

              Пришли мы на кухню. Папа положил руку мне на плечо.

           – Ну, признавайся, на что ты там в окно засмотрелся?

              – Там шкаф выгружали… – говорю.

              – А ты за свою жизнь шкафов не видел…

              – Да-а. Знаешь, папа, какой он был здоровенный.

              – Ну, какой? Смогли бы в нём два слона в прятки играть?

              – Смогли бы! – и я засмеялся, потому что у папы в глазах опять появились такие весёлые чёртики.  

ВДРУГ СЛОН ПОДОЙДЕТ

              Увидели мы раз с Толькой большую глубокую яму. Сама она никак не могла выкопаться так глубоко. Да ещё за один день: вчера-то её не было. Не иначе как экскаватор выкопал. Для какого-нибудь дела.

              – Вот это ямища! – обрадовался Толька. – Вот это глубоченная!

              – Да, – говорю, – если в неё слон свалится, он уже ни за что не выберется.

              – Ещё как выберется!

              – Да ты посмотри! Глубинища-то какая! Почти дна не видать.

              – А мы на что?!. – кричит Толька.

              – Как на что? Чтоб смотреть в эту яму, чтоб в неё не свалиться.

              – Эх, ты, не свалиться… Мы с тобой как раз слону и поможем. Возьмёмся вот так вот и – протянем ему руку помощи. Понял?

              – Понял, – говорю. – Только знаешь, Толька лучше б эту яму закопать.

              – Это почему же?!

              – Чтоб слон в неё не свалился. Чтоб нам его не вытаскивать. Слон, знаешь, какой тяжелый.

              – Что-о? – говорит Толька. – Тяжести испугался!.. Да если хочешь знать, нам его, может, и вытаскивать не придётся. Слоны же медленно ходят. Мы как увидим, что он идёт, сразу закричим. Чтоб он сторонкой шёл. Чтоб сюда и близко не подходил. Ведь так?

              – Так.

              Толька посмотрел на меня. Нахмурился.

              – Закопать… Что-то ты сегодня, Вовка, скучный какой-то. Яму-то, может, для дела выкопали, а ты: закопать…

              Я прямо не знал что ему ответить.

              – Ладно, Толька, – говорю. – Не надо закапывать. Давай ещё постоим здесь. Вдруг слон подойдёт.

              – Совсем другое дел! – обрадовался Толька. – Давай, постоим. Вдруг и правда – подойдёт.

РАЗГОВОР С КОМАРИКОМ 

           Я давно знаю, что деревья там, стулья всякие, разные насекомые и живые зайцы не разговаривают. Нет, они, конечно разговаривают. Только маминым или бабушкиным голосом. Когда мне книжку читают. А по-настоящему говорящие бывают только попугаи у учёных. Жаль, у меня такого попугая нет. А нет потому, что какой же я учёный? Так, просто человек Вовка.

              И хотя я всё это давно знаю, мне всегда слышится. И как дерево с птицами говорит. И как стул на ножки жалуется, когда на нём сидят. И как заяц другому зайцу про морковку рассказывает: какая она сладкая. И я с ними, хоть с кем, могу поговорить.

              Вот вчера я был в густом далёком парке. Почти в лесу. И вот налетела на меня стая комаров. Отмахиваюсь от них, а сам прислушиваюсь. Слышу комариный разговор жужжится:

              – Аппетитный какой мальчишка, а?!.

              – Давненько мы вкусненькими не закусывали!

              – А ну-ка, ну-ка!..

              – А что? Бояться нам нечего.

              – Конечно! Он даже руками размахивать толком не умеет.

              – Я вон, на носу у него сижу, и хоть бы что!

              Вот вруны! Так я им и подставил нос. Я того хвастуна сразу прихлопнул. Он и посидеть-то не успел.

              Тут вижу: вьётся один маленький тощенький комарик. Подлетит и – отлетит. Подлетит и – отлетит в сторонку.

              – Что, боишься?! – обрадовался.

              – Нет, — отвечает. – Я, понимаешь, без спросу не могу…

              – Как так?! Что же ты за комар такой?

              – Такой уж…

              – Какой такой?

              – Уж не такой…

              – Не голодный что ли?

              – Нет, я голодный. Может, голоднее всех. Да вот беда – без спросу не могу. Мне и мама говорит: «Ой, Комашик, будешь таким в жизни, пропадёшь…» Ладно, прощай Вовка. Полечу пропадать.                             — Странный ты какой… Ведь ты же голодный. Ещё и не долетишь, – говорю. – Так и быть я тебе разрешаю. И махать руками не буду. Ты уж только не больно кусай, ладно?

              – Нет, Вовка, не буду, – отвечает. – Мне тебя жалко.

              – Что-о?!. – я прямо рассердился на него. Думаешь, мне тебя не жалко?! А ну, сейчас же!.. Ведь пропадёшь.

              – Спасибо, Вовка. Ты Человек, – сказал Комашик и сел.

              Вот такой у меня разговор был вчера с одним Комашиком. Не верите? Потрогайте мой лоб. Там осталась ма-аленькая шишечка, где Комашик сидел. 

ПОЛКАН ПОДУМАЛ, ЧИРИКУШКА ПОДУМАЛ… 

              Мы с бабушкой жили на даче.

              Вот раз сижу я на ступеньке крылечка. Устал. Набегался. Больше бегать мне никуда не хочется, а домой идти – сил нет.

              Сижу, отдыхаю. Смотрю на Полкана. А Полкан лежит себе возле своей конуры. Тоже отдыхает. Только он отдыхает от старости. Ему уже много-много лет. Может, поэтому у него уже и уши висят.

              Полкан передние лапы вытянул, а между ними положил свою голову. Земля от солнышка тёплая, вот он, наверно, и греет свои старые зубы. А из носа он выдыхает воздух. Выдохнет, и даже пыль у него перед носом начинает клубочками подниматься.

              Полкан смотрит своими рыжими глазами на пыль, и совсем не хочет посмотреть на меня или вокруг. Будто ему очень-очень скучно или грустно.

              И вдруг, прямо с берёзы, прямо к самому носу Полкана свалился Чирикушка. Это бабушка так воробьёв называет. Потому что они умеют громко чирикать. Вот…

              Вижу: расставил Чирикушка свои лапки, упёрся своим хвостом в землю, пёрышки у него на груди распушились, и смотрит он одним своим глазом на Полкана. А глаз у Чирикушки – как чёрная точечка. И блестит.

              Чирикушка тоже, наверно, был старый. Весь коричневый, обтрёпанный. И в хвосте у него совсем немного перьев.

              Полкан перестал выдыхать воздух и посмотрел на Чирикушку. Он, наверно, подумал: «Ну что, Чирикушка, в гости пожаловал?»

              А Чирикушка, наверно, подумал: «Я вот тебя совсем не боюсь. Хоть ты вон какой – весь из меха и большущий».

              А Полкан подумал: «Хорошо тебе. На забор можешь сесть, и он не сломается. Ещё на берёзу залететь можешь».

              А Чирикушка подумал: «Видно, ты тоже старый. Лежишь, как глупый возле своей конуры и около своей миски. А может ты и притворяешься. Знаем мы вас собак. Вон в миске кость лежит. А попробуй подойди, сразу зарычишь: «Мойё, мойё…» Вас наверно и учат только свои миски охранять».

              А Полкан подумал: «Вижу, что и ты старый. Старость, брат, не радость. Хоть на берёзе сиди, хоть у конуры лежи. Ну, чего уставился на мою миску? Кость увидел?»

              Чирикушка подумал: «Жизнь у вас у собак хорошая. Хозяин есть, кости даёт, а вы их не доедаете. Даже оставляете на них маленькие кусочки мяса. Такие вкусные кусочки, хоть и меньше комара. Мне бы съесть два таких комара! Я бы сейчас не сидел перед твоим мокрым и глупым носом, а раскачивался бы на какой-нибудь ветке и кричал бы на весь мир, что хорошо жить».

              А Полкан подумал: «Эх, ты-ы, старый-старый дуралей. Да кость эту я давным-давно обглодал. Ещё в далёком щенячестве. Она теперь гладкая и чистая. Тебе и за всю твою жизнь её так не обклевать. А теперь мне костей не дают. Одни супы. Сам должен понимать: не для моих старых зубов кости. Вон, Вовка сидит уставший. Убегался. Ты попроси его, так он тебе целый кусище вынесет. Хоть хлеба, хоть ещё чего. Он у нас такой…»

              Тут я встал со ступеньки и тихо-тихо попятился домой.

              Отрезаю кусище хлеба на кухне и думаю: «Только бы Чирикушка меня подождал. Ну что стоит ему ещё немного подумать про Полкана? Про то, что он старый и добрый. Только про кость не надо. Ведь на ней никакого мяса нет».

              Я очень осторожно вышел на крыльцо. Но Чирикушки уже не было. Ни возле Палкана, ни на заборе, ни на берёзе.

              Полкан посмотрел на меня своими умными-приумными глазами, будто хотел сказать: «Эх, ты-ы…»

              Мне от его взгляда даже жарко стало. Прямо совсем растерялся я, и не знал что делать.

              Я пошёл домой и намазал хлеб маслом.

              Хлеб я дал Полкану. Сначала он не хотел брать, а потом взял своими жёлтыми зубами. Мол, ладно, выручу. Только в другой раз соображай быстрее… 

ЧУДО НА ВАРЕЖКЕ 

              Я выключил свет, подвинул стул к самому окну и сел. Коленкам моим сразу стало тепло, потому что они прижались к батарее. А на дворе было уже темно, шёл снег, и на всё это я засмотрелся.

              Снежинки за окном падали и падали. На небе им, наверно, было холодно и скучно. Наверно, потому им и захотелось сюда к нам на землю. Потому что у нас на земле живут люди, деревья, животные и птицы. И маленьким птицам, хоть они только пищать умеют, мы строим кормушки на зиму. Чтобы этим всяким пернатым было веселее перезимовывать. Ведь у нас и фонари горят, чтобы каждый мог найти дом. Так что я бы на месте снежинок тоже падал бы вниз. Спешил бы сюда, на землю.

              И вдруг я подумал, что снежинки сейчас торопятся к нам, а мы их не встречаем – ведь все люди уже дома, и во дворе никого нет. Тут я вскочил и бросился за своей курткой.

              Мама крикнула:

              – Куда?

              Я крикнул:

              – Встречать!

              – Кого?!

              А я не успел крикнуть, потому что закрылась дверь.

              И когда я выскочил во двор, я стал себя ругать за то, что сидел дома и грел коленки о батарею.

              Я задрал голову и увидел множество снежинок. У меня даже дух захватило.

              Все они летели ко мне с вышины. Будто обрадовались, что я наконец вышел. И они падали мне на лицо холодными пятнышками. И даже на зубах я почувствовал холод, как от студёной воды.

              А очень высоко в небе я разглядел три звезды. Они ещё не спали. Они там, у себя наверху, переливались разноцветными огнями. Я даже подумал, что это как раз они и рассыпают снежинки. Потому что, когда снежинки подлетали ко мне, они становились похожими на эти звёзды. И вдруг высоко-высоко я увидел одну очень большую снежинку. Она не летела. Она спускалась. Прямо ко мне. Я испугался: ведь если она упадёт на моё лицо – она растает! И я её даже не разгляжу!

              А она всё ниже и ниже.

              Я встал на цыпочки, поднял руки, и она села мне прямо на варежку. Тут я осторожно вытащил руку из варежки, потому что моя рука была очень тёплая. Я стал ею махать, чтобы она поскорее остыла.

              И вот рука совсем замёрзла. Я засунул её в холодную варежку и пошёл к столбу. На нем как раз светилась лампа. Я нагнулся рассмотреть снежинку и увидел… увидел, что у меня на варежке лежит настоящее чудо.

              Снежинка была такая большая, такая тоненькая! И чуть-чуть шевелилась. Будто дышала. И ещё мне показалось, что она позванивает огоньками. Я даже засмеялся.

              – Мальчик, ты что нашёл? – спросил меня кто-то.

              Я поднял голову.

              Это был высокий дядя в огромной пушистой шапке. Он уткнулся носом в воротник. Из кармана у него тащился поводок. На поводке была маленькая пучеглазая собачка.

              Я страшно обрадовался.

              – Смотрите что у меня! – говорю им.

              Дядя нагнулся. Он даже шапку прижал рукой к голове. Чтобы она не свалилась.

              – А-а, – говорит, – снежинка.

              – Смотрите, она будто дышит! Как живая, правда?

              – Ну, брат, сказанул! Это же просто кристалл. А кристаллы не дышат.

              – Кристалл?..

              – Ну да! Правильный кристалл замёрзшей воды.

              – Ну и пусть… А хотите, я вам подарю?

              – Что? – не понял дядя.

              – Снежинку.

              – Нет уж! Нам не надо, — засмеялся. – Вон сколько этого добра под ногами. – И они ушли.

              Вот если бы вышла наш дворник тётя Паня! Вот это было бы да! У тёти Пани такой голос! С таким голосом хорошо командовать пароходами. Чтобы они плыли в разные страны. Тёте Пане снежинка бы понравилась. Я знаю. Она бы своим голосом спросила: «Где ты такую взял?!» А я бы, конечно, эту снежинку подарил ей. Она стала бы её рассматривать и радоваться. А я пока погрёб бы большой лопатой…

              Но тёти Пани не было. Может, она сейчас сидит у себя в квартире и пьёт чай с вареньем. Пускай уж пьёт и отдыхает.

              Я ходил возле нашего дома совсем один.

              Мне захотелось ещё раз посмотреть на свою снежинку, и я пошёл к столбу с лампочкой. И вдруг по дороге я увидел целую гору снега. Да ведь это же «Москвичок»! Старый, совсем сгорбленный «Москвичок» Аверьяна Ивановича! Теперь он будет тут замерзать до самой весны, пока снег не растает. А потом к нему придёт Аверьян Иванович и начнёт его заводить. «Москвичок» будет чихать, тарарахать и не заводиться. Потому что от старости у «Москвичка» кончились машинные силы. Аверьян Иванович рассердится, закричит:

              – Ах ты, ржавая кляча! Драндулет! Консервная банка! Я тебе, керогаз! – замахнётся на него заводной ручкой…

              Хорошо, что я его узнал!

              Я полез к нему прямо по сугробу.

              – Здравствуй «Москвичок»! Как ты тут?

              В «Москвичке» что-то чикнуло. Будто он хотел прокашляться и поздороваться со мной.

              Я утоптал снег спереди и присел.

              «Москвичок» посмотрел на меня старыми стеклянными глазами. У него над глазами лежали толстые белые брови из снега. Из-за этого «Москвичок» казался совсем грустным.

              – Ты только посмотри, — говорю я ему, — что я тебе принёс! Видишь? Здорово?! Это не просто кристалл, а я и сам не знаю что… Хоть это и снежинка… Ты, «Москвичок», не думай, я её никому не отдам. Я тебе её подарю. Хорошо? Пусть она с тобой побудет. Вот здесь. Ладно? А завтра я к вам приду. Я обязательно приду. Вы только дождитесь.   

ТРАМУШКА

(папина сказка) 

           Вчера мы с папой ждали маму. До самой ночи. Она работала во вторую смену, и мы её ждали. Только я не дождался. Потому что я прилёг на диван, а папа стал рассказывать мне сказку, чтобы время скорее пролетело. Я слушал-слушал и уснул. Уснул и увидел папину сказку ещё и во сне.

              Вот что я увидел: в одном трамвайном парке жили-были трамваи Папа и Мама. И был у них сынишка по имени Трамушка.

              Мама, как все мамы на свете, любила укладывать Трамушку спать. А Трамушка, как все детишки на свете, укладываться не любил. Ему в эти часы хотелось расспросить маму про самое интересное.

              – Мама, а трамвайная дуга по проводу бежит, или провод – по трамвайной дуге? – спрашивает он.

              – Вырастешь и узнаешь. Давай, я тебе лучше сказку про волка и семерых козлят расскажу.

              – Нет, мама, – отвечал Трамушка, – расскажи мне что-нибудь про наши колёса.

              – Да ты подрасти сначала.

              – Я и так расту. Мама, а когда я вырасту, у меня какой будет номер?

              – Господи, – вздохнула мама, – мне завтра на работу, а ты мучаешь меня глупыми вопросами.

              – Ну, какой, мама? – не отставал Трамушка.

              – Конечно девятый. Как у папы, как у меня… А пока ты без номера, ты ещё маленький.

              В конце концов Трамушка засыпал.

              Ночью мама вставала поправить на нём одеяло, но однажды она подошла к кроватке и не увидела в ней своего сына.

              Она разбудила мужа.

              – Вот пострел, – сказал папа. – Ладно, придёт, я с ним поговорю по-отцовски…

              – А вдруг он под автобус попадёт, или в Неву с моста опрокинется? – беспокоилась мама.

              – Вряд ли. Он у меня вчера всё про тормоз расспрашивал. Ну, я рассказал ему как этой штукой пользоваться. Научил, словом.

              – Эх, отец, хоть бы ты побрился, – сказала мама, как все мамы на свете, когда им нечего сказать.

              – Сейчас что ли? Ночью?.. – ответил папа, как отвечают в таких случаях все папы на свете.

              И папа пошёл к воротам парка, где в будочке сидел сторож Егорыч.

              – Не заметил ли ты как наш Трамушка проскочил за ворота? – спросил он сторожа.

              – Нет, не заметил. Видать, шибко задремал.

              – Эх, Егорыч, Егорыч… – вздохнул папа. – Ведь ты, дорогой, на работе…

              – Да ты, отец, не горюй. Трамушке побегать захотелось. Днём-то нельзя, мал ещё на линию выходить. Прибежит, куда денется!

              А Трамушка тем временем мчался по ночному городу. Увидит одинокого пешехода, притормозит, как папа учил.

              – Садитесь, подвезу.

              – А какой ты номер? Куда едешь?

              – Я ещё маленький, – отвечал Трамушка. – У меня ещё нет номера. Вы только скажите куда вам надо, а я уж постараюсь.

              – Вот спасибо-то, малыш! Выручи уж!

               

              …Ещё было темно, когда Трамушка осторожно проскочил в парк мимо дремавшего Егорыча. Так же незаметно хотел он забраться в свою кроватку, но мама окликнула его:

              – Сынок, вернулся?!. Слышишь, отец, – разбудила она мужа, – вернулся наш Трамушка. На линии был…

              – Ну, как? Намотался? – позёвывая, спросил Трамушку папа. – Наверно колёса гудят от усталости.

              – Нет, папа. Мне все говорили: «Спасибо!» а я всем отвечал: «Пожалуйста». Я только от этого устал. И то чуть-чуть.

              – Хорошо иметь молодые колёса… – сонно сказал папа. – Ладно, сынок, ложись. Скоро утро.

              – Мама, а расскажи мне сказку, — попросил вдруг Трамушка.

              – Ему ещё сказку, – недовольно сказала мама. – Про колёса что ли?

              – Нет. Про волка и козлят.

              – Вот и пойми вас деток… – вздохнула мама и начала рассказывать, известную всем, сказку.

              Но Трамушка уже спал.

              И я – тоже. 

 

СОБАКА ДЛЯ ПИСАТЕЛЯ 

  Светлой памяти

                                                                      Виктора Юзефовича Драгунского 

 

              — Папа, — сказал я, — давай напишем письмо писателю.

              — Какому ещё писателю?..

              — Как какому?!. Помнишь, читали?!. Который пишет такие весёлые книжки про ребят.

              — Ну, брат, многие писатели пишут весёлые книжки про ребят.

              Тут я полез в шкаф и достал книжку.

              — Вот я про какого писателя говорю.

              — А-а!.. – сказал папа. – Так это Сергей Константинович! И мне он нравится.

              — Так напишем ему письмо?!

              — Садись и пиши.

              — Я сяду… только я не умею по-письменному.

              — Пиши по-своему, по-печатному. Что ж с тобой делать.

              Папа дал мне бумагу и карандаш. Я сел за стол и писал весь вечер. У меня получилось такое письмо:

          Здрастуйти сиргей канстатинович мы с папой читали ваши книшки. Ани нам очин нравяца. Летом я был в диревне и ка мне приручилась синица. Один раз она села мне на голову и стукнула меня клювам патамушто я ещё не дастал корм а корм был в кармане. Будте здаровы и пишите сваи книшки ещё

                                                                                    Вова Богданов

              Папа прочёл моё письмо и схватился за голову:

              — Вовка! Ошибок-то сколько!.. Если их все сложить в одну кучу, то получится хорошая горка. С такой горки можно зимой кататься на санках.

              — Папа, а ты исправь…

              — Нет, уж… пошлём так. Пусть Сергей Константинович пристыдит тебя за твою неграмотность.

              Папа запечатал письмо в конверт и сказал:

              — А адрес напишу я. Потому что ты пишешь с размахом – у тебя буквы получаются больше конверта.

              Письмо мы послали в Дом Детской Книги, потому что там знают где живут все писатели.

              Через несколько дней я устал спрашивать у мамы и папы когда Сергей Константинович мне напишет. «Наверно, он на меня рассердился, и не хочет мне писать», — думал я.

              И вот однажды вхожу в нашу парадную, обстукиваю ноги от снега.

  — Вовка, тебе письмо, а ты там копаешься со своими валенками… — сказала тётя Вера. Она как раз вставляла в ящички газеты и журналы, потому что она почтальон.

              Сначала я не поверил, что вот мне – письмо, а потом схватил его и побежал скорее домой.

              -Мама! Мне письмо! – крикнул я.

  — Вот и дождался, — сказала она и, посмотрев на конверт, добавила: — От Сергея Константиновича. Интересно, что же он тебе пишет?

              — Мама, — сказал я, — читай сама, а я пойду на кухню. Потому что Сергей Константинович, наверно, меня очень ругает.

              — Это хорошо, что тебе стыдно, — сказала мама, и закрыла за мной дверь.

              Только я вошёл в кухню, как услышал мамин голос:

              — Вовка, иди скорее сюда!..

              Я прибежал, посмотрел на маму, а она стоит и улыбается.

              — Вот что пишет тебе Сергей Константинович, — сказала она. – Слушай: «Милый Вова!..»

              И когда мама так сказала, я подумал, что это письмо не мне, но потом подумал, что ведь я же Вова…

              Мама читала дальше:

              «Мне прислали твоё славное письмо. Спасибо, друг. Я рад тому, что тебе и твоему папе нравятся мои книжки. Но больше всего мне понравилось про синицу. Про то, как она приручилась к тебе. И про то, как она стукнула тебя клювом, я надеюсь, не очень больно. Это хорошо, что к тебе привязалась птичка. Она, конечно, почувствовала в тебе доброго человека. Я думаю, ты вырастешь сильным, добрым и весёлым.

              Передай от меня поклон своим родителям.

              Пиши.

              С дружеским приветом Сергей Константинович Рябинин».

              Я даже не поверил, что письмо такое. И когда пришёл папа, я попросил его прочесть вслух ещё раз. Он прочёл, и мне сразу захотелось написать Сергею Константиновичу другое письмо. Ведь он написал: «пиши».

              Я ходил из комнаты в кухню, из кухни в комнату, и всё не мог придумать про что бы такое написать. А мне так хотелось…

              — Не мучайся, — сказал папа, — напишешь, когда будет чем хвастать.

              Перед Новым Годом папа уехал в командировку. В Москву. Когда он вернулся, он мне сказал:

              — Знаешь, у кого я был?.. Тебе ни за что не догадаться.

              — В музее, — сказал я, — какие-нибудь приборы разглядывал.

              — Ну, это само собой! А ещё я побывал у… Сергея Константиновича. Вот я у кого побывал!

              И папа нам с мамой рассказал про Сергея Константиновича. Что он уже не молодой, что у него больное сердце, и когда папа пришёл, он лежал в постели и пил лекарства. Ему было трудно разговаривать с папой, но он шутил и улыбался. Он непременно к весне поправится и поедет на дачу. Папа сказал, что Сергей Константинович мечтает иметь какую-нибудь собачку, какую-нибудь живую лаечку, чтобы ходить с ней по лесу и разговаривать как с другом. Ещё у Сергея Константиновича в комнате все стены в детских рисунках. Папа сказал, что много рисунков просто замечательных. Ещё Сергей Константинович собирает всякие колокольчики из бронзы. У него их много — целая коллекция.

              Сергей Константинович передал мне большой привет и сказал, что помнит про меня.

              Когда папа перестал рассказывать, я удивился: почему же у Сергея Константиновича про всё про это нет ничего в книжках? Наверно, он ещё не успел написать. Он, может, ещё напишет…

              До Нового Года осталось два дня, и мы послали Сергею Константиновичу телеграмму, чтобы он скорее поправлялся.

              Пришёл Новый Год. Мы с папой сидели под ёлкой. Папа был цыплёнком, а я медведем. У нас маски такие были. Я всё хотел съесть папу, а он не давался:

              — Смотри, как бы я тебя не съел! – кричал папа не писклявым голосом, а как у медведя. – Вовка, — вдруг сказал папа, — а что если нам с тобой взять и подарить Сергею Константиновичу щенка?.. – и я бросился папе на шею, и крепко-крепко его обнял, потому что он здорово придумал.

              У нас не было щенка, и я сказал:

              — А где мы его возьмём?

              — Тут надо подумать, — сказал папа.

              Я тоже стал думать. Думал несколько дней, но ничего не мог придумать. Придумал папа. Он позвонил дяде Ренату. Дядя Ренат сказал, что самое правильное обратиться в охотничье собаководство на улице Герцена.

              И вот однажды вечером дядя Ренат, папа и я поехали в это собаководство. Оно оказалось в подвале. Двери там не закрывались, потому что всё время входили люди. Мы тоже вошли. В длинном коридоре и в большой комнате было много народу. В коридоре стояли и разговаривали, а в комнате сидели на стульях и тоже – разговаривали. Это всё были охотники. Только у них ружей с собой не было. Они все курили и говорили про охоту и про своих собак.

              На стенах комнаты висели фотографии самых лучших собак, И я прямо не знал: то ли мне рассматривать таких красивых собак, то ли послушать охотников.

              Пришла одна женщина, и её все обступили. Я тоже обступил. У неё в руках была большая корзина, покрытая тёплым платком. Женщина поставили корзину на стол, и сняла платок. В корзине на мягкой подстилке ворочались щенки. Они были серые и пушистые. Они тыкались носами друг в дружку.

              Подошёл какой-то усатый дядька. Он стал брать щенков по одному за шиворот и рассматривать их лапы, хвосты, уши и носы. Одного он даже щёлкнул пальцем по розовому пузечку и сказал, улыбаясь:

              — Молодец!..

              Щенки в руках дядьки даже не пищали. А по лицу его было видно, что он их всех очень любит; что он зря не скажет «Молодец!», что он здорово разбирается в щенках. «Вот бы нам одного такого», — подумал я. Но оказалось, что эти щенки уже давно распроданы. Их привезли просто для проверки, и чтобы записать в специальные книги.

              — Пойдём, Вовка, домой, — сказал папа. – Дело сделано.

              — А щенок где? – спросил я.

              — Щенок будет! – и папа весело мне подмигнул.

              Всю неделю на улице было очень холодно. Сегодня меня тоже не пустили гулять, и я сидел в прихожей на маленьком стульчике, потому что я ждал папу. Потому что сегодня он привезёт щенка.

              И когда в дверь позвонили, я, вместо того чтобы взять и открыть, закричал:

              — Мама!.. – и куда-то побежал.

              В дверях стоял папа весь в пушистом инее. Он был белый весь-весь. И только щёки – красные. Он стукал рукою об руку. Пальто у него на груди оттопыривалось, и я сразу догадался, что щенок прячется там, потому что на улице такая холодрыга.

              Папа непослушными пальцами расстегнул верхнюю пуговицу куртки и сказал:

              — Принимай, Вовка, своими тёплыми руками вислоухого друга!

              Я взял щенка на руки. Ростом он был с мой ботинок. Ещё он был очень тёплый, потому что грелся об папу всю дорогу.

              Щенок стал тыкаться своим мокрым и холодным носом в мой нос. Глаза у него были грустные, как у старичка. И когда он заскулил, папа сказал:

              — Зверь хочет есть! Принесите ему барана.

              И мы ему налили тёплого молока в блюдце. Щенок скулил и суетился вокруг блюдца, будто хотел в него влезть, но боялся утонуть. Тогда папа намочил свой палец в молоке и сунул щенку в нос. Тут щенок ухватил папин палец и стал сосать громко, с чмоканьем. Он быстро обсосал папин палец и заскулил. Тогда папа взял его за голову и ткнул мордочкой в молоко. Щенок несколько раз захлебнулся, отфыркался и стал быстро-быстро лакать, потому что он научился пить молоко.

              Он был чёрный с белыми пятнами, а хвост, как у мышонка – тоненький. И уши у него висели, как платочки.

              — Папа, а он не девочка? – спросил я.

              — Нет не девочка.

              — Папа, а он лайка?

              — Самая настоящая западносибирская, — сказал папа.

              — А вот в книжках Геннадия Снегирёва все лайки пушистые, уши у них остренькие и торчат, а хвост – крендельком.

              — Дай срок, и у нашего хвост завьётся крендельком! – сказал папа.

              Щенок поел, отошёл и… сделал лужу. Тут мама дала мне в руки тряпку, чтобы я не зевал.

              — Папа, а как мы его назовём?

              — Я думаю, что мы его никак не назовём. Ведь мы его подарим Сергею Константиновичу, а уж ему будет приятно назвать собаку самому.

              С этого дня щенок жил у нас. Ему надо было немного подрасти, чтобы ехать в Москву. А пока мы с ним так подружились, что я не хотел больше ходить на улицу: вдруг и ему стало бы скучно без меня?

              Мы ходили с ним по квартире друг за другом на четырёх лапах и обнюхивали друг друга, как большие собаки. И когда он научился лаять, мы стали лаять с ним вместе.

              Однажды я захотел, чтобы мы со щенком стали лакать молоко из одного блюдца, но мама налила мне в кружку и велела лакать за столом.

              Вечером я ложился спать со щенком в одно время. Я долго не мог заснуть и поэтому лежал и думал про то, как Сергей Константинович обрадуется, когда увидит своего щенка. Конечно, Сергей Константинович напишет о нём много всяких весёлых приключений. Я вырасту, и буду приезжать к ним в гости. Ведь щенок меня не забудет.

              Мы с папой написали Сергею Константиновичу про щенка, что мы его ему подарим. И чтобы он написал нам как назвать его.

              Сергей Константинович ответил очень скоро. Он писал, что он просто счастлив, что он стал быстро поправляться, и что он ждёт нас со щенком недельки через две. А про имя Сергей Константинович сказал, что пока ему ничего путного в голову не приходит. Так и написал: «ничего путного». И конечно, он написал, что непременно придумает.

              Я очень удивился. Чтобы писатель не мог придумать имя щенку. Но папа сказал:

              — Как же он может назвать, если он его даже не видел. А имя даётся на всю жизнь – это дело очень тонкое.

              Мама уже приготовила коробку, чтобы щенку было удобно ехать. Мы постелили в коробку тёплую тряпочку и померили: хорошо ли щенку будет в коробке. Ему так понравилось, что он захотел остаться спать прямо в коробке. Но мы его вытащили и положили на подстилку в коридоре.

              — Скоро, скоро поедешь, — сказала мама, — потерпи.

              Щенок сел и гавкнул, будто всё понял, будто ему нетерпелось скорее подружиться с Сергеем Константиновичем. И когда папа пришёл с работы, щенок подскочил к нему и тоже гавкнул своим весёлым голосом на папин ботинок. Но папа даже не обратил внимания на него. Он даже ничего не сказал и не пошутил.

              Папа разделся, переступил через щенка и пошёл в комнату какой-то очень грустный.

              — Ты что, нездоров? – спросила его мама.

              — Нет… здоров.

              — А на работе как?

              — Всё по-старому.

              — В чём же дело? – спросила мама и очень внимательно посмотрела папе в глаза. Папа ничего не ответил. Он протянул маме газету. 

              …Мы сидели с папой на диване. Он положил свою руку мне на плечо, а я плакал. Я плакал потому, что в газете было написано, что Сергей Константинович умер. Потому что… как же это может быть?.. И неужели Сергей Константинович уже никогда не увидит своего щенка, никогда не придумает ему имя, и никогда не напишет про него хоть одну весёлую историю для ребят?!.

              А щенок лаял и прыгал возле нас. Он кусал тапок на папиной ноге. Ему хотелось играть, и он ничего ещё на свете не понимал. 

ОБРАЩЕНИЕ СО ЩУКАМИ 

              Она лежала в кухне на столе. Такая большая и такая зелёная. И живот у неё был толстый. Только не зелёный, а весь из белых чешуинок.

              Я увидел её лицо. Оно было злое. Щука лежала на боку и одним своим свирепым глазом смотрела на меня. Тут я подумал: хорошо, что мы с ней не в реке встретились, а на кухне. У нас дома.

              Я подошёл к щуке ещё ближе и погладил её рукой. Она даже не шевельнулась. Оказывается, она совсем не страшная. Чуть – чуть прохладная и всё.

              Я взял щуку за плавник и сказал:

              – Здорово, щука! Боишься меня? И правильно. Потому что я тебя не боюсь. А ну, раскрой рот!

              Щука не послушалась. Я взял и руками раскрыл ей рот. Раскрыл и увидел зубастую пасть. В пасти было много-много зубов для еды, а остальные, наверно, чтобы пугать. Раскроет щука пасть, увидят маленькие рыбки такую кучу зубов и от страха забудут спасаться.

              Из-за этих зубов я не сразу заметил щукин язык. На нём никаких зубов не было, и я захотел его потрогать. Язык оказался шершавый, как тёрочка.

              Я стал вытаскивать палец и вдруг чувствую, что он никак… никак не вытаскивается. Вот она какая: лежала себе и притворялась, а теперь схватила меня за палец.

              – Щука, отпусти! Отпусти палец, кому говорят! Ты меня всё равно не проглотишь. Я вон – больше тебя. Понятно?

              А щука будто ничего не слышит.

              Я стараюсь вытащить палец, а мне всё больней и больней.

              Вошла мама. Увидела меня. Схватилась за голову и бросилась в комнату к папе.

              – Что здесь творится?! – раздался папин голос.

              Он вошёл в кухню, увидел всё и строго сказал:

              – Ты зачем суёшь руку в чужую пасть?

              – Хотел посмотреть щукины зубы, – говорю.

              – Ну и смотрел бы, а палец зачем сунул?

              – Я думал, она неживая… Думал, потрогаю зубы какие они, а они, оказывается, и не зубы, а острые крючки…

              – Ну, любопытная Варвара! Вот и ходи теперь со щукой на руке, раз она к тебе прицепилась. И спать ляжете вместе…

              И когда папа вытащил мой палец, мама смазала его йодом. Потом забинтовала, и я стал ходить, как раненый.

              А наш сосед Виктор Степанович сочинил песенку про меня и про щуку:

                            Подбегает к щуке Вовка,

                            – Ну-ка, пасть разинь, плутовка!

                            Любопытный Вовку руку

                            Храбро сунул прямо в щуку!

                            То-то был мальчишка рад

                            Руку вытащить назад.

               

              Виктор Степанович и принёс нам щуку. Он на выходные уезжает с друзьями ловить рыбу.

              Недавно он снова привёз щуку. Я у неё тоже зубы потрогал. И – ничего. Потому что теперь я знаю как обращаться со щуками. 

 

КУПЕЦ И ОСЁЛ

(ещё одна папина сказка)

 

              Однажды папа укладывал меня спать. А мне спать не хотелось.

              — Папа, говорю, — ты же обещал рассказать мне новую сказку.

              — Правда?.. Я что-то не помню…

              — А я помню!

              — Ну, ладно, раз обещал. Слушай. Сказку эту рассказал мне один старенький-престаренький дедушка. Был он такой старенький, что, рассказывая, подолгу чихал, кряхтел и кашлял. Нелегко мне было порою понять что к чему. Суди сам: «Жил-был когда-то на Востоке в… кхе-кхе… стране купец по имени… а-ап-чхи!.. – чихнул дедушка, и мы так и не узнаем в какой стране и как звали купца, который когда-то жил на свете…

              Я хотел было переспросить, но вспомнил, что не очень-то хорошее дело – перебивать старших. Особенно, когда у них такая белая и такая длинная борода. А потом, пока я переспрашивал бы дедушку, он мог бы позабыть про этого купца и рассказать совсем про другого. А мне хотелось узнать именно про этого, потому я молчал и слушал.

              — Купец был не беден и не богат, — продолжал дедушка. – Не беден – потому что бедных купцов не бывает, а не богат – потому что были другие купцы, которые имели больше, чем он.

              Купец занимался торговлей. Он покупал и продавал. Если бы нечего было покупать и продавать, то он бы, наверно, завял от скуки, как бухарская роза без воды…

              Однажды купец посмотрел на других купцов и заметил, что многие из них не ходят пешком, а ездят на ослах. «Что же это я такой растяпа, — подумал он про себя, — хожу с караваном по разным странам и всё пешком? Куплю-ка и я себе осла. Есть у меня три верблюда, будет и осёл. Всё веселее».

              Стал купец искать себе осла подешевле да получше. Но так как трудно найти самого дешёвого осла, и чтобы при этом он оказался самым лучшим, пришлось купить этого. Всякий бы огорчился, взглянув на него. Шерсть свалявшаяся, клочьями, один глаз смотрит в небо, другой — в землю и оба какие-то задумчивые. Зато во всём остальном это был хороший осёл, так как у него имелось два длинных уха, четыре копытца и один хвост – вполне приличный.

              Сел купец на свою покупку и удивился: до чего легче жить, если сидишь на осле. Ноги могут преспокойно себе болтаться, а голова думать про торговые дела. «Хорошо, что я недорого купил себе осла, — думал купец. – Заработаю мешок денег и тоже взвалю на осла. Пусть глупое животное тащит – для того и создал его аллах».

              Вот приехали они раз в один город. Торговля на базаре только-только началась. Увидел купец яркие ткани, дай, думает, куплю. Свезу в другой город, продам подороже и выручу мешок денег. Но тут осел, возьми да скажи:

              — Хозяин, не будь дураком, покупай не ткани, а горшки.

              Не удивился купец тому, что осёл по-человечьи заговорил, а удивился ослиной глупости.

              — Много ты, осёл, понимаешь! Горшки… Не нужны они мне – твои горшки. Вон, другие купцы ткани покупают.

              — То-то и оно, что другие, — сказал осёл, — привезёшь ты ткани в другой город, а там и без тебя купцов с таким товаром хоть отбавляй. Может, всего и не продашь.

              «Кажется, он прав», — подумал купец, а сам стукнул пяткой осла в бок.

              — Ты в мои дела не лезь. Они не твоего ума.

              — Я и не лезу. Поступай, как знаешь, — ответил осёл.

              А к совету купец всё-таки прислушался.

              Увидел он гончара, стал прицениваться к его работе. А осёл опять:

              — Ты, хозяин, не спеши. Базар только-только начался, будут и другие гончары. Посмотришь их работу. А эти горшки не бери.

              — Слушай, ты осёл или купец?!. – рассердился купец.

              — Осёл, — ответил осёл.

              — А я?

              — Купец.

              — Ну, так вот, занимайся своим ослиным делом – вози меня. А я буду купеческим – торговаться!

              — Хорошо, — ответил осёл, — будь по-твоему.

              — Тоже мне, длинноухий учитель… — пробурчал сердито купец и купил у гончара двести горшков.

              Погрузил он товар на своих верблюдов и поехал в другой город. Добрались они до города и – на базар. Стал купец распаковывать тюки с горшками, видит: одни черепки привёз. Вот незадача! Совсем расстроился купец.

              — Всемогущий аллах, как же так?! Ведь я горшки покупал… Целые!.. Ведь так, осёл?!

              — Так, так… — отвечает вьючное животное. – Только я тебя предупреждал: не бери у этого гончара. У него горшки были сырые – плохо обожжены. Вот они и полопались в пути…

              — А что же ты мне сразу не сказал, что они полопаются, — возмутился купец.

              — Хотел, да вспомнил. Велел ты мне заниматься своим делом – тебя везти.

              «Ну и осёл у меня!?» — подумал купец, а вслух сказал:

              — Что же нам делать теперь, ослинушка дорогой? Слышь, ты чего молчишь? Я ведь тебя, как друга спрашиваю…

              — Деньги у тебя ещё остались? – спросил осёл.

              — Вот только те, что в халате зашиты. Совсем немного осталось, — тяжело вздохнув, ответил купец.

              — Раз так, хозяин, ничего здесь не покупай, а пошли в соседний город. Там мы хлопок закупим. А уж где продать, я потом подскажу.

              Рассердился купец:

              — Осёл, ты часом не спятил ли?! Где это видано, чтобы купцу с базара пустым идти, да ещё в другой город?!

              Очень ему не понравилось предложение осла, но он его всё-таки послушался. И пошли они налегке.

              На второй день пути встречают их два очень грозных и свирепых разбойника. Один – длинный-длинный, другой – короткий-короткий и толстый-толстый.

              — Стой, купчина! – кричат разбойники грозно и свирепо. – Мы голодные и холодные. На нас одежонка, сам видишь, какая… А ещё нам золото надо.

              Затрясся купец от злости и от страха, как все богачи, когда у них богатство отнять хотят.

              — Грабители! – кричит. – У вас ни стыда, ни совести! Вас повесить на базарной площади мало!

              Честно говоря, купцу только показалось, что он кричит. На самом же деле он тихо-тихо шептал:

              — Ка-ра-у-у-ул…

              — Ну, купчина, давай очухивайся, — сказал самый грозный длинный-длинный разбойник, а мы пока проверим что за товар везут твои верблюды.

              Стали они смотреть, а там одни пыльные вьюки, мешки да верёвки.

              — Ну, и купчина нам попался!.. – удивляются разбойники и чихают от мешочной пыли.

              — А ну, купец, снимай свои сапожки! – крикнул самый грозный длинный-длинный разбойник.

              — И поживей! – пропищал второй – толстый-толстый разбойник.

              Некуда деться купцу, говорит:

              — Можно, я сначала осла своего за ухом почешу?

              Удивились разбойники ещё больше, переглянулись. От удивления длинный стал ещё длиннее, а толстый – толще. Говорят они:

              — Чеши поскорее, да сапоги скидывай!

              Вот чешет купец осла за ухом, а сам шёпотом спрашивает его:

              — Ослинушка, выручай. Что делать-то мне горемыке?

              — Отдай сапоги, — сказал осёл.

              Отдал купец сапоги со слезами. Всё-таки свои, не чужие.

              Стали разбойники примерять, обоим малы.

              — Давай-ка, купец, чалму свою сюда, — с досадой сказал длинный-длинный разбойник.

              — Да поскорей! – пропищал толстый.

              -Только мне сначала надо осла за ухом почесать, — отвечает купец.

              — Ну, дуралей! Ладно, чеши!

              — Раз ты такой же осёл, как тот, которому за ухом чешешь.

              Почесал купец осла за ухом и расстался с чалмой.

              Стали разбойники её мерить. Никуда не годится. Мало ткани. Вокруг головы можно только три раза обернуть, а надо – шесть.              Потребовали они халат. Купец с разрешения осла и халат отдал. Тот тоже оказался обоим разбойникам «не по фигуре». Разозлились они от своего разбойничьего невезенья не на шутку.

              — Отвечай, торгаш, где у тебя деньги?! – кричат.

              А купец стоит в одних трусиках. Поёживается от холода. Дело-то к ночи шло.

              — Нету у меня денег! – говорит.

              И так он это сказал, что нельзя было не поверить, потому что он говорил правду. Деньги были зашиты в халат, а халат у разбойников – лежит на земле за ненадобностью.

              Поняли разбойники, что время впустую теряют, отдали купцу одежонку и сказали, чтобы он убирался, пока цел.

              Купец, конечно, не заставил себя упрашивать, поехал. По дороге все молитвы, которые знал, прочитал. И не по бумажке, а на память. Уж так он был рад, что жив остался и при деньгах. Даже начал было сам сочинять молитву в честь осла спасителя, но потом спохватился: какой из осла спаситель? Один на земле спаситель – это аллах. И путать его с ослом – это ж аллаха гневить. Такое не годится…

              Пришли они в город. На базаре закупили хлопок и направились по совету осла в совсем другую страну.

              На пути их оказалось море. Купец, как увидел на берегу пустой корабль, так и заторопился. А осёл ему и говорит:

              — Не спеши, хозяин, на этот корабль. Пусть другие садятся, а мы подождём.

              — Так они вперёд нас в другую страну уплывут!

              — Пускай уплывают, аллах с ними. Авось, мы их обгоним ещё…

              Купец пожал плечами, но спорить не стал.

              Дождались они другого корабля, сели на него, поплыли. По пути осёл сказал купцу:

              — В это время года здесь часто шторма бывают. Утонуть можно. Но самое страшное мы переждали.

              И точно. Увидели они как-то остров, на который выбросило штормом первый корабль. Как раз тот, что перед ними отплыл. Жители острова, как могли, помогали пострадавшим.

              Приплыли они в страну, про которую осёл говорил. Направились прямо в столицу. Благо она не далеко была от моря. Подошли они к самому городу. Видят: у ворот в винограднике кто-то виноград убирает. Стал того человека купец про базар расспрашивать. Заодно спросил:

              — А ты кто такой будешь?

              — Я, — отвечает человек, аккуратно срезая гроздь, — повелитель этой страны.

              Не поверил купец, но виду не подал.

              — А слуги и народ у тебя есть?

              — А как же! – отвечает повелитель.

              — А они что делают?

              — Тоже виноград убирают. Трудятся. Каждый на пользу своей семьи.

              — Раз они трудятся, то зачем тебе это делать?!

              — Чтоб скорее убрать урожай.

              Страшно удивился купец таким речам, не поверил. И в самом деле, где это видано, чтобы правитель-повелитель трудился наравне с простыми людьми своей страны…

              В городе на ночь остановился купец со своим караваном на постоялом дворе. Тут он услышал от других купцов ещё более диковинные вещи про повелителя этой страны.

              Оказывается, как только повелитель стал повелевать своей страной, так сразу распустил свою армию по домам. И воины занимались тем, что помогали жёнам по хозяйству, охотились, ловили рыбу и бегали с детишками купаться да загорать. А сам повелитель, уж такой человек, как узнает, что кто-то готовится на него войной, быстренько собирается и едет к тому повелителю, у которого руки чешутся и повоевать охота. Приезжает к нему. Так, мол, и так… Чего нам своих людей от нужных дел отрывать. Давай мы с тобой подерёмся хоть на кулачках, хоть на саблях кривых. Так вот спор и уладим. Но какой повелитель сам пойдёт драться на кулачках?! Нет ведь! Он скорее скажет:

              — Ваше Светлейшество, на сколько лет мир между нами заключён?

              — По моим документам, Ваше Высочайшество, на десять лет, — скажет приехавший повелитель.

              — Так вот, я думаю, что надо ещё лет на десять продлить наш мир. А?.. Как считаете, Ваше Светлейшество?

              — Что ж, по рукам! Вашими устами, Ваше Высочайшество сам аллах говорит.

              Тут ударят по рукам два великих повелителя, и обе страны в мире остаются.

              А ещё купец узнал, что у этого странного повелителя есть красавица дочь. Такая красавица, что как увидишь, так упадёшь от того, что голова закружится. И хорошо, если только ушибом отделаешься. Уж такая была красавица…

              Утром купец на базаре очень выгодно продал хлопок. Так выгодно, что денег у него стало полных два мешка. Осёл, когда тащил на себе хозяина с этими мешками, то и дело останавливался перевести дух.

              «Ну, теперь я богатым купцом стал», — подумал купец и потёр свои купеческие ручки одну о другую. Мол, вот славно-то!.. И так у него на душе хорошо сделалось от этой мысли, что захотелось ему до нестерпения взглянуть на повелительскую дочку. Ещё в первый день слышал он на постоялом дворе, что повелительскую дочку может взять в жёны всякий, какого бы звания он ни был. Только вот закавыка: сначала надо ответить на три красавицыны вопроса. В слухах этих купец усомнился и спросил самого повелителя:

              — А если бы у меня было всего полмешка денег, всё равно бы я мог жениться на вашей дочери?

              — Даже если у вас ни копейки за душой не будет, а одна голова. На плечах… — сказал повелитель.

              — Прекрасно! – обрадовался купец и потрогал свою голову. Голова была на месте. На плечах. Как полагается… Прикинул купец в своей купеческой голове что-то купеческое и говорит:

              — А в приданое за невестой даётся что-нибудь существенное? – спрашивает.

              — Само собой. Полцарства, как уж заведено, — отвечает повелитель.

              Наконец увидел купец красавицу. Выслушал три её вопроса и упал, поражённый её неписанной красотой. Все, случившиеся рядом на ту минуту, думали, что бедняга уже не встанет. Но он к вечеру встал, отдышался. Пришёл на постоялый двор и три дня рот полоскал тёплой водой с содой, потому что онемел и не мог говорить.

              Пока рот полоскал, пока говорить снова научился, придумал купец кое-как ответы на вопросы дочери повелителя.

              Пришёл к ней. Так, мол, и так…

              Выслушала красавица, улыбнулась.

              — Не верно, — говорит.

              Купец духом не упал.

              — У меня, — говорит, — осёл есть. Так он хоть на сто ваших вопросов ответит. Осёл мой, так что это всё равно, что я отвечу.

              — Ну, что ж… Веди своего осла, — улыбнулась красавица, — послушаю его.

              Купец привёл осла. По дороге он ему всё рассказал.

              — Я бы и сам ответил на эти вопросы, да мне уж больно хочется, чтобы все подивились твоему уму, — схитрил он.

              Выслушал осёл вопросы, подошёл к красавице и ответил ей шёпотом в самое ушко на каждый вопрос.

              Удивилась красавица:

              — Верно!

              — Но это же мой осёл! – вскричал купец.

              Красавица улыбнулась, покачала головой.

              — Раз так,- говорит, — задам я ещё один вопрос. Совсем простой. И только тебе купец. Скажи: «О чём тебе нельзя будет забывать, если ты станешь моим мужем?»

              — Конечно, помолиться. Утром и вечером.

              — Это верно, да не то. Ну, а ещё что?

              — Что ещё?.. Что ещё… Выручку пересчитать перед сном!

              — Пусть будет так. А ещё?

              Долго стоял купец в задумчивости. Чесал лоб, затылок, уши. В задумчивости прошёлся. Потом пробежался. Подпрыгнул раз десять. Раз семнадцать присел, а отгадки нет – как нет. Не идёт она в купеческую головку. Уже и лица на нём никакого. Жалко стало красавице купца.

              — Ну, скажи ты, осёл, если знаешь.

              Осёл помотал головой, говорит:

              — Тот, кто станет мужем дочери повелителя должен помнить: ЛЮБИМАЯ ВСЕГДА ЕГО ЖДЁТ…

              Ответ осла так тронул сердце красавицы, что она не выдержала и… поцеловала вьючное животное в пыльный шерстяной лоб.

              — Жаль, что ты не человек, — вздохнула она.

              И лишь произнесла она эти слова, как осёл превратился в юношу с лицом, достойным ума купеческого осла.

              — Меня обманули! – всплеснул руками купец. – У меня украли осла и невесту!.. На чём я теперь поеду, на чём я теперь свои деньги повезу?! У меня ведь их теперь два мешка!..

              Народ вокруг смеётся:

              — Бедняжка!..

              — Мешки денег, а купить другого осла не на что!

              — Да, купи… — стонет купец. – Тогда один мешок не полный будет… И потом, где найдёшь ещё такого осла, да по дешёвке?..

              — Не расстраивайся, купец, — говорит ему юноша. – Сейчас я схожу со своей невестой под венец, вернусь и мы рассчитаемся.

              — Только деньгами! – кричит купец. – Они надёжнее всего.

              — Деньгами, так деньгами.

              Стоит купец посреди площади, ждёт. День, другой, третий… Какой же купец не станет ждать, пока ему принесут причитающееся…

              Вот вернулся юноша. Теперь уже муж дочери повелителя. Он принёс увесистый мешок, туго набитый деньгами.

              — Теперь ты сможешь купить любого осла, — сказал он. – Только знай: больше тебе так не повезёт…

               Вот и…

              — А-ап-чхи-и!! – чихнул дедушка, рассказавший эту сказку.

              Тут, наверно, и ты догадался: ВОТ и ВСЁ. 

 

В ИНОСТРАННОЙ СТРАНЕ

               

              -Вовка, тебе придётся лететь, — сказала мама очень грустным голосом.

              И когда мама это сказала, мне вдруг так захотелось лететь, так захотелось! Хоть куда!..

              — А на чём лететь? На настоящем самолёте?!.

              — Да, на самолёте.

              — Ур-ра! – крикнул я и захлопал в ладоши.

              Мама всё равно была грустной. Тут я перестал кричать «ура». И хотя мне очень-очень хотелось лететь, я сказал:

              — Может, потом, мама? Ну, когда ты станешь весёлая…

              — Потом будет поздно, — улыбнулась мама. – Папа звонил из Клайпеды. Он задерживается на несколько дней по работе и просит прислать тебя. Говорит: сделаем ему подарок. Пусть это будет его первое самостоятельное путешествие. А я так боюсь. Ведь я вынуждена отправить тебя одного…

              — Не бойся, мама! Я не один полечу, — сказал я, — я с самолётом полечу. И люди ещё будут. Все вместе и долетим. А я тебе письма с дороги буду посылать. Как папа.

              — Какие письма, — вздохнула мама. – Глупый ты у меня ещё. Туда лететь-то два часа с небольшим. Да и писать ты ещё толком не умеешь. Ладно, будем собираться в дорогу.

              Мы приехали в аэропорт. И тут я увидел очень много самолётов. И большие, и чуть поменьше. И с винтами, и без винтов – реактивные. Самолёты с грохотом улетали и с грохотом прилетали. Вот бы на всех покататься! Но для этого надо много билетов, а у нас с мамой только один. Для меня.

              Мне очень понравился самый большой самолёт. Я смотрел на него и прямо не мог оторваться. Он тихо стоял совсем близко. В нём, наверно, и полки длинные. Чтобы спать. Как в поезде. А ещё, может быть, в нём есть какое-нибудь маленькое футбольное поле. И пока самолёт летит в дальнюю страну, люди могут поиграть в футбол. Чтобы не скучать.

              «Конечно, я полечу как раз на нём», — подумал я, и прямо не мог дождаться, когда скажут по радио, что уже можно в него садиться.

              Но всё получилось совершенно не так. Возле моего большого самолёта стоял совсем маленький, с винтами. И вот, оказалось, что это и есть наш самолёт, потому что он летит в Клайпеду. Как раз к моему папе. Если бы мне не хотелось к папе, я бы ни за что не полетел на таком маленьком.

              Мама посадила меня в этот самолёт.

              Она долго разговаривала с тётей в синей форме. Такая красивая лётчица! Мама из-за этого разговора чуть не осталась в самолёте. Чуть не улетела с нами.

              И вот самолёт побежал по своей дороге. Его трясло и он подпрыгивал. Я сидел у окошка и тоже подпрыгивал. И когда самолёт взлетел, я даже не заметил. Самолёт вдруг перестал подпрыгивать. Я посмотрел в окошко, а там – одна ночь. А чуть пониже ночи, вместо нашего города одни огонёчки. Ну, будто большая праздничная ёлка с цветными лампочками стояла-стояла и вдруг упала. И все цветные лампочки рассыпались по земле и покатились.

              Что-то сказали по радио. Сначала я ничего не понял, а потом понял. Сказали, что мы летим в какую-то Палангу. Тут я испугался, потому что мне надо в Клайпеду. Но потом я подумал: это всё радио перепутало.

              — Тебя как звать? – спросил меня дядя. Такой усатый и с таким толстым носом. Он сел со мной рядом, когда мы уже взлетели.

              — Вовка, — сказал я. – А мы до Клайпеды долетим?

              — Будем знакомы, Николай, — я пожал его руку. – Не волнуйся, Вовка. Должны долететь. Мне тоже в Клайпеду.

              Оказалось, дядя Николай рыбак. Только он не удочками ловит рыбу, а сетями. С большого корабля. Называется рыболовный траулер. Сейчас дядя Николай летит на свой траулер, чтобы уйти на нём в море. Потому что корабли по морю ходят, а не плавают.

              — Ты как себя чувствуешь? Ничего? – спросил меня вдруг дядя Николай.

              — Ничего, — говорю, — только мне что-то в уши давит.

              — А ты сделай так, будто ты глотаешь. Будто тебе никак не проглотить, а ты стараешься.

              Я стал стараться и у меня всё прошло.

              Тут мы увидели лётчицу. Она что-то всем раздавала.

              — Дядя Николай, — сказал я, — лётчица ходит по самолёту, а ведь самолёт из-за этого может залететь куда-нибудь не туда…

              — Что ты, Вовка! – улыбнулся дядя Николай. – Лётчики сидят в кабине и ведут самолёт. А эта девушка – стюардесса. Она объявляет остановки, погоду и угощает всех конфетами.

              — Правда?!.

              — Уж поверь моряку.

              К нам подошла стюардесса и что-то сказала. Я сначала ничего не понял, а потом понял.

              — Угощайтесь, — сказала она. В руках у неё была большая железная тарелка, а на тарелке целая гора конфет. Я взял одну, но тётя улыбнулась и сказала:

              — У нас полагается брать много.

              Тут я взял целую горсть. Я сосал конфеты и смотрел в окошечко. Мне всё хотелось хоть что-нибудь увидеть в небе, но ничего не было видно. Только темноту.

              Дядя Николай затарахтел. Я посмотрел: а это он спит. Спит и храпит. Да так здорово, будто у самолёта ещё один мотор появился. Мне даже показалось, что нас стало сильнее трясти. Я взял и подёргал дядю Николая за рукав. Он проснулся и сказал:

              — Что?! Храплю? Это у меня морская привычка. Спасибо, что разбудил. Если опять захраплю, толкай, не стесняйся. А то мы так самолёт растрясём.

              Я несколько раз толкал дядю Николая. А потом и сам, наверно, заснул. Потому что когда я проснулся, мы уже не летели. Возле меня стоял папа. Он ерошил мои волосы и смеялся.

              — Вставай, летун! Прилетели. Нам теперь на автобус надо.

              В автобусе я уже спать не хотел. С нами ехали люди. Они разговаривали, а я ничего не понимал. Я подумал, что мы где-то очутились.

              — Папа, где мы? – спросил я. – В иностранной стране?..

              Папа Рассмеялся.

              — Считай, что так. Мы с тобой в Литве. Здесь почти все говорят по-литовски.

              — А как же мы?..

              — Здесь и по-русски тоже говорят. Но хорошо бы нам с тобой научиться и по-литовски.

              — А ты уже умеешь?

              — Ещё нет, но хотел бы.

              Мы вышли из автобуса и пошли по улице. На домах горели цветные буквы. Я таких ещё не видел. Они, наверно, тоже были по-литовски.

              Папа сказал, что я буду жить у него в гостинице. Мы как раз входили в неё. Папа подошёл к тёте за столом и сказал:

              — Лабас вакарас!

              — Лабас вакарас, — ответила ему тётя и улыбнулась.

              Я прямо удивился: как здорово папа разговаривает по-литовски. А ещё говорил, что не умеет.

              — Ну, поздоровайся, — сказал папа и посмотрел на меня.

              — Здравствуйте! – сказал я. – Я по-литовски ещё не умею.

              -Лабас, лабас! – сказала тётя. – Это не беда. Научишься, — и она дала папе ключ с таким деревянным ботиночком.

              Когда мы поднимались по лестнице, я спросил папу:

              — А что ты сказал тёте?

              — Я сказал: лабас вакарас. Это значит: добрый вечер. Запомнил?

              — Запомнил: лабас вакарас. Смешно как…

              У папы в комнате оказалась только одна кровать. Зато она была очень широкой, и мы здорово на ней разместились.

              Утром папа сказал:

              — Лабас ритас, Вовка!

              — А это что такое?

              — Это значит: доброе утро.

              Пока папа брился, я вышел на балкон. Кругом были крыши из красных плиточек. Я таких крыш никогда не видел. И по этим крышам гуляли обыкновенные голуби. Точно такие, как у нас дома. Они были очень важные и разговаривали по-голубиному.

              Потом мы сидели с папой в буфете и перекусывали.

              Ну, как дуона, как пена? – спросил папа.

              — Какая дона и где пена?! – удивился я.

              — Как какая?.. Дуона – значит хлеб, а пена – молоко.

              — А-а!.. Здорово! Вкусно. Особенно эта пена.

              — Вот что, Вовка, — сказал папа, — сейчас мы с тобой зайдём в рыбный порт. Там я тебя познакомлю с моим коллегой по работе и другом дядей Альгисом. Это он договорился под свою ответственность, чтобы тебя пропустили в порт. И ты, пожалуйста, поздоровайся с ним по-литовски. Помнишь, как будет доброе утро?

              Я страшно обрадовался. Ещё бы! Ведь мы пойдём в настоящий порт с кораблями, и там я познакомлюсь с папиным другом.

              — Лабас вакарас, — сказал я.

              — Вовка, да ты что?!. Это же значит добрый вечер. Эдак нам придётся ждать до самого вечера, чтобы поздороваться с дядей Альгисом. А на дворе утро. И ждать нам некогда…

              — Вспомнил, вспомнил! Лабас ритас! – закричал я.

              Я всё-таки боялся, что меня не пустят в рыбный порт, потому что туда заходили только взрослые. Но меня пропустили.

              И как только мы вошли, я увидел много разных кораблей. Они стояли совсем близко. У самого берега. Они чуть-чуть качались, потому что стояли прямо на море. Вот их волнами и качало. А над ними летала много чаек. Они всё посматривали сверху: что там на кораблях делается. А на корабли грузили разные ящики и бочки.

              — Ну, как, Вовка? Картина?! Айвазовский чистой воды!..

              — Ой, папка! Здорово! Хорошо, что я прилетел к тебе!..

              — Для того-то я тебя и вытребовал из дома!.. – рассмеялся папа. – Вовка, вон и дядя Альгис идёт.

              Я увидел высокого дядю. У него были прямо жёлтые волосы. Будто их покрасило солнце. А глаза – светлые, как две капли воды. Он шёл к нам, махал рукой и улыбался. Он меня сразу узнал.

              — Здравствуй, Вовка! – говорит. – Я о тебе много слышал.

              — Лабас ритас, дядя Альгис!

              Дядя Альгис подхватил меня под локти и подбросил высоко в небо. И я опять увидел там чаек. Увидел мачты кораблей. Совсем близко.

              Мы вошли в помещение. В нём стояли какие-то машины. Они с грохотом тряслись и шипели.

              — Здесь делают холод! – крикнул мне в ухо папа.

              — А почему здесь тепло? – крикнул я.

              — Потому что холод здесь не нужен. Его по трубам отводят в специальные камеры. В них замораживают рыбу. Вот там холод нужен. Иначе рыба испортится.

              Папа с дядей Альгисом стали смотреть на какие-то приборы и что-то записывать. А я стал смотреть на то, как всё кругом гремит и трясётся.

              Дядя Альгис сказал что-то папе, взял меня за руку и куда-то повёл. Мы вышли на улицу.

              — Вовка, — сказал дядя Альгис, — пойдём я тебе покажу настоящий океанский корабль. Красавец! Ты такого ещё не видел.

              — А мы успеем? Вдруг он сейчас уплывёт!

              — Я думаю, нас он дождётся. Ведь только вчера пришёл в порт. Он называется «Плайя Хирон».

              Навстречу нам шли рабочие и моряки. Они здоровались со мной и с дядей Альгисом. И я тоже с ними здоровался.

              Мы увидели его издалека. Я не думал, что бывают такие большие. Рядом с ним стояли совсем маленькие, и он походил на корабль папу… Он был весь белый, а на бортах ржавые полосы. Наверно он очень долго плавал, поэтому в пути немножко заржавел.

              Мы поднялись на корабль по такой лесенке. Называется трап. Дядя Альгис сказал.

              Нас пропустили, и мы ходили по кораблю. На нём так много комнат, называются каюты, что я чуть не потерялся. Эти каюты закрываются тяжёлыми дверьми с круглыми окошками. Такие окошки называются иллюминаторы.

              Корабль мне очень понравился.

              Когда мы шли обратно, я всё оглядывался назад. Мы уже далеко отошли, а «Плайя Хирон» всё стоял, как большое белое облако.

              Вечером к нам в гостиницу пришёл дядя Альгис с какой-то девочкой. Оказалось, что это его дочка. Её зовут Алдона. Я прямо удивился как дядя Альгис похож на неё. Она сказала мне своё имя и как-то так присела. Как в балете. Я так приседать не стал, потому что не умею. Я только сказал:

              — А я Вовка.

              И вот мы все сели на автобус и куда-то поехали.

              Я спросил у Алдоны:

              — Куда мы едем?

              — В Гируляй, в Гируляй, как доедешь – вылезай! – сказала она и засмеялась.

              В Гируляе было тоже море. И лес. В этом лесу мы встретили живую косулю. Мы подошли к ней совсем близко. Она смотрела на нас своими черными глазами и что-то жевала. У неё были такие глаза и она так смотрела, что мне стало почему-то её жалко. А ведь её никто не обижал.

              Потом мы вернулись к морю и долго смотрели как солнце садится далек-далеко прямо в волны.

              Потом дядя Альгис дал нам с Алдоной по большому яблоку. Яблоко было тёплым, потому что дядя Альгис вынул его из кармана.

              Алдона съела яблоко и сказала:

              — Вискос!

              Я тоже съел и сказал:

              — Вискос.

              Я думал, что это значит «вкусно», а это, оказывается, слово «всё». Мол, больше яблока нет.

              Когда мы ехали обратно, Алдона прямо в автобусе стала учить меня считать по-литовски. Сразу до десяти. Мне было трудно, и я попросил её приехать к нам завтра, чтобы учить меня считать сначала до трёх.

              — Гярай! – сказала Алдона. А сама не приехала. Оказалось, ей надо было выступать в детском хоре. Я и не знал, что она в хоре поёт.

              А когда дядя Альгис и Алдона пришли к нам в гости, мы с папой как раз собирались уезжать домой.

              — Вовка, — говорит Алдона, — мы пришли вас проводить. Тут я рассердился.

              — Проводить… — говорю. – А кто меня считать обещал научить?!.

              — Ничего, — смеётся Алдона. – В другой раз.

              — Нет уж, давай учи!

              — Сейчас что ли?!

              — Ну да! Пока я не уехал.

              — Ну, запоминай: вена, дус, кятури, пеньки…

              Я подумал, что мне сразу столько не запомнить. Ни за что не запомнить.

              — Мне столько не запомнить, говорю.

              — Ну, запомни хотя бы до трёх.

              — И столько не запомнить. Ладно, как будет один?

              — Вена.

              — Вот «вену» постараюсь запомнить.

              — Пора нам, Вовка, — сказал вдруг папа.

              Мы сели в автобус. Папа открыл окно и мы с ним крикнули: «Виса гяра!». Дядя Альгис с Алдоной тоже махали руками и кричали: «Виса гяра!» Потому что это значит: «Всего вам доброго!»

              Прилетели мы с папой домой, он и говорит маме:

              — Между прочим, твой сын освоил даже счёт по-литовски. Освоил в каких-то пять минут.

              — Что ты говоришь?! – удивилась мама. – Я и не догадывалась, что он у нас такой способный. Вовка, неужели!..

              — Немножко, — говорю, — освоил.

              — Ну и как будет один? – спрашивает мама.

              — Веник, — говорю.

              — Ну-у… А ведь это слово и я знаю.

              — Да откуда ты можешь знать, если ты никогда не была в иностранной стране?!.

              Тут мама ушла и вскоре вернулась.

              — Вот, — сказала она и показала.

              В руках у неё был веник.

              Я прямо растерялся.

              — Числа с вениками в голове перепутал, — засмеялся папа. Что ж тут удивительного, если человек так мало пробыл в иностранной стране.

              — Конечно! – говорю. – Ведь всего несколько денёчков!.. 

ЕСЛИ БЫСТРО СПАТЬ 

           Чтобы рано проснуться, надо быстро спать. Когда я быстро сплю, я встаю очень-очень рано. Ещё везде совсем темно, а я уже хожу. Мне это так нравится!

              Я иду в коридор и сначала хожу как бабушка. Тапочки шаркают: шарк-шарк. А потом я хожу как мама. Это совсем не интересно, потому что мама не шаркает и не топает. Зато до чего же я люблю ходить как папа! Он хорошо топает – сразу слышно, что это папа, не кто-нибудь. Мама говорит, что папа топает, как слон. А это совсем неправда! Потому что слоны, когда топают, у них даже веточка не сломается под ногами. Они ходят медленно и осторожно. Ведь им надо укрываться от опасности, раз они большие.

              А я топаю по коридору, будто я пришёл с работы, будто я так устал, что ноги отваливаются.

              И когда я так топаю, то папа, если он в хорошем настроении, кричит:

              – Эй, воры! Погодите, мы ещё не выспались!

              А если папа в плохом настроении, то он говорит:

              – Перестань, Вовка! Провалишься к соседям этажом ниже и разбудишь людей.

              К нам уже приходила соседка. И она уже беседовала со мной про поведение. Я ей всё объяснил, и она всё поняла. Такая хорошая соседка! Клавдия Петровна. Она мне сказала:

              – Что ж с тобой делать, разбойник. Топай уж. Только потише. А то у нас люстра раскачивается.

              Теперь я стал потише. Потому что люстра раскачается, разобьётся и наши соседи останутся без света.

              А когда я похожу как бабушка, мама и папа, я иду в ванную. Там всегда жарко и я люблю посидеть на краешке ванны, как какое-нибудь животное из жаркой страны. Мне даже хочется забраться на какую-нибудь высокую пальму и оттуда посмотреть. Но у нас в ванной нет пальм. И вообще, никаких деревьев. Поэтому я просто пускаю воду. Сначала холодную, а потом горячую. А потом тёплую. Вода течёт и что-то говорит. И я тоже разговариваю с водой про трубы и про краны.

              Однажды мне захотелось узнать что делает вода в толстой трубе, если все ручки закрыты. Если она не течёт в раковину. Я засунул палец в кран, и тогда мне пришлось ждать пока проснётся мама, пока она придёт. Потому что палец у меня не хотел вытаскиваться. Мама позвала папу, и они вдвоём вытащили. Пришла и бабушка, но уже было не надо. Про воду я всё-таки узнал. Только потом. Оказывается она в трубах стоит.

              А тогда папа сказал, что придётся ликвидировать все краны в квартире. И я обрадовался: ведь не надо будет умываться! А я всю жизнь только об этом и мечтаю. Жаль, что краны не ликвидировали.

              И вот когда я поразговариваю с водой, и она мне всё расскажет, я иду на кухню. Посмотреть в окно на улицу и на градусы в термометре. И если я увижу нашего почтальона тётю Зину, я машу ей рукой. Хоть она на меня даже и не посмотрит. Хоть даже письма мне никакого не несёт, а только другим.

              А один раз я увидел птицу синицу. Она тоже уже не спала. Она стояла на подоконнике за окном. Прямо на цыпочках стояла. И голову вытягивала. Будто хотела заглянуть прямо в меня. И мы долго-долго смотрели друг в друга, потому что мы разные. И я вертел головой туда-сюда, как синица. Мне это очень понравилось.

              Иной раз я посмотрю в окно, а там ничего не видно: только ночь и темно. Тогда я сразу иду к бабушке. Сяду на её стул, возьму спицы и начинаю вязать. Бабушка просыпается и сразу говорит:

              – Ну что, шатун-полуношник, опять дурью маешься?

              Бабушка сразу просыпается, потому что я один раз вязал ей папин свитер. Я хотел ей помочь пока она спит, а у меня из свитера получились одни шерстяные нитки. Весь свитер тогда развязался, и мне за это здорово влетело. Только не от бабушки. Бабушка теперь меня сразу прогоняет. Она меня прогонит, я немного похожу ещё, а потом лягу в постель. Укроюсь одеялом, чуточку посмотрю с открытыми глазами на потолок и засну.