ДЕНИС АЗАРОВ. Венок сонетов

Денис АЗАРОВ (Владимирский) наш давний и новый автор. Секрет в том, что с самого начала выхода «КВАДРИГИ АПОЛЛОНА» в интернет, всю основную работу по выстраиванию композиции, по художественному оформлению и редактированию журнала Денис делал сам.

Петербургский интеллектуал, знаток литературы и философии, обладающий не только техническими навыками, Денис Азаров много лет скромно исполнял под гитару тексты известных бардов. И вот, недавно он прислал мне свой «ВЕНОК СОНЕТОВ». Не буду попусту рассуждать о том, насколько сложен этот литературный жанр. Не многие профессионалы осмеливаются работать с сонетом, тем более с «венком», который требует исполнения четких формальных установок, не говоря уже об уровне нарратива и поэзии. Сегодня «КВАДРИГА АПОЛЛОНА» с удовольствием представляет ДЕНИСА АЗАРОВА — поэта. Уверен, что его поэзия успешно будет принята нашими многочисленными читателями. Хочется надеяться, что Денис станет частым гостем нашего журнала, тем более, что успех его пера в собственных руках демиурга.

Глав.ред журнала Евгений Линов

 

Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король.

(А.А.Ахматова)

 

Я вдруг подумал: «Так вот ты какой был,
наш маленький скучный Толик. Ты тихо и незаметно,
сам не подозревая ни о чем, держал на плечах равновесие Мира.
Умер и равновесие рухнуло, и Мир встал дыбом»

(А. и Б. Стругацкие. Стажеры)

Должен сообщить, что магистрал написан не автором. К сожалению, автор магистрала возражает против опубликования своего имени.

1

Все потрясенья времени, чьи шрамы
ни царствам, ни историкам не счесть,
свою простую горестную весть
несут под видом плоской мелодрамы.

Усталый глаз противится глядеть.
Художеством разнеженное сердце,
изнемогая от своих инерций,
упрямится, отказываясь петь.

Но тёрн венка сумеет понемногу
вернуть его на старую дорогу,
и паутины тень смахнёт с лица.

Чтоб блёклых слов серебряные звенья,
избегнув заурядного забвенья,
остались на столетия в сердцах.

2

Остались на столетия в сердцах
усталость и неверие в победу.
Довольно мне вотще бродить по свету
и ночевать в пустынных городах.

Скрипит песком у Бога на зубах
холодный вкус навязчивой рекламы.
Последняя любовь, как слёзы мамы,
горчит и рассыпается во прах.

Монах, сонлив, угодлив и увечен,
в песок кандила тихо тычет свечи
и талый воск наплавлен на свечах,

Но пусть останется крупица веры,
пройдя чрез все препоны и барьеры,
как вечности горчинка на губах.

3

Как вечности горчинка на губах,
осенние прохладные недели
легко и незаметно пролетели,
оставив отрезвление и страх.

Румянец проступает на щеках,
испятнаных горячими слезами,
когда перед чужими образами
лежишь порою в тщетных ты мольбах.

Монах, не мни осеннюю траву,
Господь твой не ответит наяву,
на душу скитника не возольёт бальзамы.

Уж ты забыл далёкие года,
когда плоды духовного труда
еще лишь зрели. Времена упрямы.

4

Еще лишь зрели времена. Упрямы
бывали мы. На темных чердаках,
ещё не помышляя о врагах
и заломив фирмовые панамы,

Свободу тихо возглашали мы,
и были накалённы наши речи,
был абрис прошлого пятиконечен
и горькие отечества дымы

мы смело и немудро проклинали.
Как будто что-то в этом понимали,
спешили утвердиться впопыхах.

Не ведая, что под влияньем чувства,
герой всегда жесток и необуздан
и в прошлых, и в грядущих временах.

5

И в прошлых, и в грядущих временах
всё приглашают кавалеров дамы.
Кого на вальс, кого и на Багамы,
По мере авуаров в кошельках.

Мадам уж перемерила пижамы
и вволю отразилась в зеркалах.
В опавших листьях и пустых листах
так сновиденья осени упрямы.

В своём пылу от встречи и до встречи
заботы рядовые, человечьи,
задействуют забытые программы.

Порой, освободившись от морали,
Мы оставляем радости, печали,
надежды и утраты, страхи, драмы.

6

Надежды и утраты, страхи, драмы
не только давят, иногда влекут
на тот последний, гибельный маршрут,
где исстари тропинки все непрямы.

И, пряча стыд, показывать размах,
не устаем. И все-таки взаправду,
в том поиске подобны аргонавту,
пропавшему на дальних берегах.

Его не раз другие превзойдут,
и за пустяк его дела сочтут,
его, известно, опорочат хамы.

Нам искушения из вечной тьмы,
испытывая чувства и умы,
ниспосланы, чтоб возвышались храмы.

7

Ниспосланы, чтоб возвышались, храмы,
подарены, чтобы терялись, дни.
За тишиной не слышно болтовни,
бедны холсты, зато богаты рамы.

Когда тебя к ответу призовут,
уж не поможет опыт златоуста.
Придется снова зубы сжать до хруста,
в беззвучии, пока не разожмут.

Останется лишь прежняя неволя,
когда, не потеряв самоконтроля,
уже не отразившись в зеркалах,

мы выйдем на последний градус веры,
найдя себе достойные примеры
любви и человечности в веках.

8

Любви и человечности в веках
не доставало. Надо бы добавить,
чтоб жизнь свою печальную прославить
этюдом в нежных этаких тонах.

Зачем хочу всего всегда и сразу?
За что меня наказывает Бог?
Кому послать мой горестный упрёк,
тому ли, от кого не знал отказу?

Приникну к тёплому иконостасу,
слезами намочу худую рясу,
Не ко Спасителю, так хоть к Предтече…

Мне больше будет нечего прибавить,
я просто не смогу тебя оставить,
не расставанья порождают встречи.

9

Не расставанья порождают встречи,
всё совершается наоборот,
и бесконечен злой водоворот,
в изгибах суеты увековечен.

Когда оставил всяк, сюда входящий,
всё, чем боролся, верил и кричал,
к чему стремился и чего желал —
остался только колокол звучащий.

Остались только имена вещей
обозначенья шпаг, игра плащей
и грохот выстрелов, и свист картечи.

И напряженью противостоя,
из обветшалого небытия
они воплощены усилиями речи.

10

Они воплощены усилиями речи,
и даже просто сами стали — речь,
чтоб достучаться и предостеречь
тебя, мой недоверчивый кузнечик.

Ведь тратя пыл на вечную игру,
за скрипкою своей не замечаешь
что вот, пока ты в небо улетаешь,
я аккомпанемент не подберу.

Пусть вторит этой музыке твой стих,
хоть он рождался только для двоих,
плеснуло в тишине его весло.

Прожить еще хоть сорок тысяч лет —
и никаких особенных примет
в твореньи нет. И памяти без слов.

11

В твореньи нет и памяти без слов,
которыми от века сердце молвит.
За пазухой моей довольно молний
(ах право, не излишне ль я суров?)

Отнюдь, хотя, обиды не терпя,
опять своей я роли подневолен,
и только буквы пляшут в рок-н-ролле,
бумагу понапрасну теребя.

Забота запоздалая моя,
пошита из забытого старья,
и неуместна, как бензин в ковчеге.

Когда-нибудь оставлю я призор,
и завершу последний разговор,
но знаю, что тогда сомкнутся веки.

12

Но знаю, что, тогда сомкнутся веки,
когда последний слог я прокричу.
Поэтому от альфы я молчу,
чтоб слово сохранилось до омеги.

Уже не верится, что только в правде Бог,
скорей, пребудет Он — в отдании себя.
След Духа остается в голубях,
божествен свет, волна, частица, вздох.

И зная эту тайну, я смогу ли
и далее творить и сохранять
мой тихий мир в твоём простом ковчеге?

И для чего я знаю столько слов?
Ведь как их смысл ни грозен, ни суров —
пребудут не слова во времени во веки.

13

Пребудут не слова во времени во веки,
а качества, чей тонкий аромат
беспечно в долгой памяти хранят
умом не блещущие человеки.

Их тихими сердечными огнями
расцвечена предвечная река,
дела их нерушимы, боль легка
и правота подкреплена корнями.

Они — непобедимые войска,
строители невидимого храма,
что там густые залежи стихов!

И только в их деяньях прозаичных,
забавных и неаристократичных —
творения хранит высокая любовь.

МАГИСТРАЛ

Все потрясенья времени, чьи шрамы
остались на столетия в сердцах,
как вечности горчинка на губах,
еще лишь зрели. Времена упрямы.

И в прошлых, и в грядущих временах
надежды и утраты, страхи, драмы
ниспосланы чтоб возвышались храмы
любви и человечности в веках.

Не расставанья порождают встречи —
они воплощены усилиями речи,
в твореньи нет и памяти без слов.

Но знаю, что, когда сомкнутся веки,
пребудут не слова во времени навеки —
Творение хранит высокая любовь.