МАРИЯ ФАЛИКМАН. Нанизывая слова на траву. Стихотворения
Нанизывая слова на траву, растущую из-под снега,
Рассказываю о том, как живу и звёзд не хватаю с неба,
Проигрываю везде, где могу, не знаю, зачем играю,
Поскальзываюсь на хрустком снегу с зелёной травой по краю.
За праздниками поди разбери, какие стоят погоды.
Из пригородов до самой зари с дарами спешат подводы.
И я, побросав земные труды, для пущей драматургии
допрыгиваю до первой звезды, пока не видны другие.
* * *
Сколько нынче снегу нанесло.
Девушка, возьми своё весло,
Проложи дорогу до метро.
Здесь бело, а в небесах серо.
Ты боишься набело? Прости.
Будем вместе по небу грести
Через хлопья снега напролом,
Облака расталкивать веслом.
Милая, не зябко ли тебе?
Ангел нам сыграет на трубе.
Белый всполох в серых облаках.
У него снежинки на щеках.
Щёки раздувает он, трубя.
Это мир приветствует тебя
Белым снегом, золотым крылом,
Стылым взглядом девушки с веслом.
* * *
От белого снега до чёрного снега не больше недели.
От чёрного снега до чёрной земли дуновенье циклона.
А дальше до зелени без промедления дни полетели,
а дальше черёмуха, дальше сирень, и в пол-улицы крона
у старого клёна, а что нам до клёна, когда до каштана
от силы неделя, но дни, словно дворники в полуподвале,
толкутся на месте, бранятся, и голубь им вторит гортанно,
достанешь печенья ему из кармана — заметит едва ли.
Среди зацелованных этим циклоном в почёте беспечность,
в ходу неприкаянная простота, беспардонное счастье.
А дальше как в детстве, когда так мучительно рвутся беречь нас,
чуть-чуть заиграешься, сразу — смотри, дотемна возвращайся.
И ты возвращаешься. Морось внезапная сыплется с неба.
Отвергнута голубем, в недрах кармана крошится галета.
И вновь мимо зелени до тополиного белого снега.
До белого снега, до чёрной земли, до зелёного лета.
* * *
На Чистых прудах сегодня закат особый.
Как раз по тебе — и в этом его особость.
Здесь раньше стоял ларёк, торговали сдобой.
Здесь раньше ходил трамвай, а теперь автобус.
Трамвай вернётся, ларёк вернётся едва ли.
И облако это, цвета созревшей вишни,
повиснет над башней — и поминай как звали.
Не с этой ли башни пишет его Всевышний?
Не с этой ли башни, щурясь, глядит на город:
палитра размером в небо — твори что хочешь.
А город спешит, растёт, утоляет голод,
пока прорисуешь этакий, грифель сточишь.
Но краска — она любую тоску развеет.
Она передаст, чего не сумеешь словом.
И город то багровеет, то розовеет,
то вдруг васильковым кажется, то лиловым,
и льётся закат на улицы, что ж не литься,
а город сдаётся, мало что понимая.
И тонут в пруду, как в море монетки, листья –
деревья вернутся, стоит дождаться мая.
На Чистых прудах сегодня закат осенний,
но что пробормочешь urbi, не крикнешь orbi.
Избави нас, Боже, от всяческих потрясений,
и мы тебя тоже избавим от лишней скорби.
Осенний бульвар, октябрьский дымок закатный,
автобус, в бульвар врастающий из заката.
Попросишь билет — и сразу бери обратный:
кто знает, а вдруг и ты вернёшься когда-то.
ПЕТЕРБУРГСКИЙ НОКТЮРН
К.К.
В Таврическом саду под липой,
в Измайловском — опять под липой.
А вы ноктюрн сыграть смогли бы?
И мы ноктюрн сыграть смогли бы.
Но мы ноктюрн играть не станем,
теперь не время для ноктюрна,
хоть мы играем со стараньем,
и говорят, весьма недурно,
но нынче утро, нынче солнце,
и в водостоках слишком сухо,
над нами облако несётся,
свистит себе, не застя слуха,
а мы — к ступеням Эрмитажа,
а вы — куда-нибудь поближе.
Мы встретимся? Не знаю даже.
Мы встретимся. Я вас увижу
в Таврическом саду под дубом,
в Измайловском и всяких прочих.
Кивнув скульптурам большегубым,
стремительные, словно почерк
излишне рьяного юнкора,
дойдём до самых до окраин.
Но верю: мы вернёмся скоро,
и мы ноктюрн ещё сыграем.
И засверкает эта вера,
как новенькая фоторамка,
вокруг Румянцевского сквера,
вокруг Михайловского замка,
и будет нам попутный ветер,
и взмоет в небо зонтик чей-то.
А вот и дождь. А вот и вечер.
Пора, пожалуй. Где там флейта?