ЮЛИЯ АНДРЕЕВА. Нежданный зять

Подозрительных пассажиров сняли с поезда, предварительно, выбросив из вагона их вещи. После чего провели через деревню и заперли на ночь в сараюге, приставив часовых. Кому не хватило гнилой соломы, ночевали прямо на полу. Можно было конечно подстелить что-то из вещей, но все добро было погружено на воз и увезено в неизвестном направлении. На следующее утро, дав пленникам по кружке воды, да по куску хлеба, их погнали в другую деревню, должно быть, уводя подальше от железной дороги, где у несчастных еще оставался шанс получить помощь.

На новом месте их завели под навес и велели ждать. Вторая ночь выдалась зябкой, к пленникам начали подходить крестьяне. Кто-то просил разрешение передать людям немного хлеба, или остатки ужина. Посоветовавшись, стража позволила напоить пленников водой с брусничным листом и разделила еду на всех. Получилось по чуть-чуть, но да иначе, вообще остались бы голодные.

 

— Революция скоро даст всем крестьянам хлеба, рабочим заводы, и каждому сознательному мужику по справной девке. И чем, стало быть, мужик будет сознательнее, тем и девка ему достанется краше. Вот ты красотка со мной пойдешь, – проходя мимо строя пленников, усатый хмырь по фамилии Щепарь вдруг схватил за руку светловолосую девушку в розовом платье и рывком вытащил ее из толпы. – Ух, и хороша краля! Из каких же ты будешь? Глаз мой наметанный, вижу, из бывших. Барынька, княгиня али графиня, а все одно, беру не торгуясь. За мной записывайте, остальные мне не интересны. Хотите, проверяющего из города дожидайтесь. Слышал, он уже здеся. Хотите, за деревню выведите и там в лесочке…

— Не трогай! – Из толпы выскочил усатый мужик в грязном исподнем. – Это моя дочь!

— А сам-то кто? – Щепарь сощурился, – из благородий небось. – Взять.

Пленника тут же повалили на землю, скручивая руки.

— Не благородие, куда нам, бондарь я, это, а еще, как его, шорник. Мастеровой стал быть.

— Не офицер он, не военный, нет, он мастеровой. Работает в лавке, в мастерской, то есть, – на помощь мужу выскочила дородная тетка в простом шерстяном платье и шали. – Трудится, значит, рабочий класс. Отпустите нас, пожалуйста.

— Рабочий, говоришь, а похож на господина офицера, – ладно, бондарь и шорник. По праву, данному мне революцией, я экспроприирую твою дочь. Как тебя звать?

— Люба, – пискнула девица.

— Твою дочь Любашу. А тебя я в подпол посажу. Чтобы на будущее неповадно было против власти пасть раззявать. – Хорохорился Щепарь. – Пустите ее, что ли, пусть с отцом попрощается. Чай, мы не звери. А ты, старый черт, вдолби чаду, что, ежели она супротивляться начнет и барский свой характерец выказывать, то в отряде у меня немало хлопцев, которые будут рады ее гордыню-то укоротить. Понятки?

— Да, как же это? Любушка! – Мать попыталась обнять дочку, но стоящий рядом с командиром красноармеец заступил ей дорогу, легонько ткнув тетке штыком в живот. Мол, не балуй.

— Маманьку тоже заберем. Коли девка начнет брыкаться, за нее возьмемся. Глядишь, и присмиреет. Ладно, пойдем, больше тут поживиться нечем.

— Отставить! – В воздухе прогремел выстрел, и к навесу с пленными рысцой подъехали несколько человек. Первыми на кауром и белом жеребцах выступали пожилой бородатый мужчина, в котором красноармейцы тут же узнали местного главу Сидаркова Петра Савелича, посаженного на власть неделю назад самим товарищем Будённым. Боевой товарищ комдива, был оставлен им на хозяйстве после контузии, которую Сидарков пережил, но отправляться домой на излечение наотрез отказался. Хотя, и оставить его в строю было невозможно, так как после ранения у него время от времени случались, такой силы головные боли, что бывший комиссар падал на землю и валялся там, вопя на весь божий свет. Пришлось подыскать ему менее опасное место в тылу.

— А, Петр Савелич, наше вам почтение, – Щепарь отвесил новоприбывшему шутовской поклон. – Вот, извольте видеть, экспроприирую экспроприаторов. Можно сказать, в поте лица своего.

Сидорков кивнул своему попутчику, они спешились, поручив коней ближним, подошли к красноармейцам.

— А еще точнее. Девку себе выбрал. Мне давно уже Семен Михайлович выговаривал, что де ты, Щепарь до сих пор в бобылях.

— А девка согласна? – Нахмурил мохнатые брови Сидарков.

— А кто ее неразумную, да несознательную спрашивать станет? Ну, не согласится со мной, будет со всем отрядом, чай выбор богатый. – Мужчины засмеялись.

— Отставить экспроприацию. – Спутник Сидаркова вышел вперед.

— Енто еще кто такой громкий выискался? – Щепарь выхватил наган, но молодой даже не взглянул в его сторону.

— Проверяющий из города. Да не веди себя как махновец, ты же сознательный боец, командир. Спрячь оружие. Вот, познакомьтесь. Алексей Григорьевич Ивчин.

Молодой человек вытащил из нагрудного кармана бумагу и протянул ее Щепарю.

— Ну, что же, проверяйте, а в наши дела не лезьте. Мне Буденый сам сказал, найдешь справную девку… бери. Я революционной властью могу их всех прям щас в расход пустить. Потому как буржуи. А я, вишь ты, им жизни, можно сказать, спасаю.

— А товарищ Будённый тебе не говорил, что красные бойцы чужого не берут? Чай не бандиты, а сознательные товарищи?

— Говорил, а экспроприировать не запрещал.

— Так это же у буржуев экспроприируй, а у своих не воруй! – молодой человек подошел к, готовой упасть в обморок девушке, и вдруг обнял ее за талию. Это же моя жена!

В толпе зашумели, у связанного старика от такого вранья глаза на лоб полезли.

— Молчи, дуреха, коли не хочешь, чтобы тебя этот бандюга забрал и, попользовавшись, другим бандитам отдал, – зашептал он в ухо красавице. – Как тебя зовут?

— Люба. – Прошептала та.

— А я Леша.

И снова громко, так что бы все слышали:

— Ну же, Любушка, подтверди. Муж я тебе или не муж?

— Муж! – Выдохнула девушка.

— Я же тебя, коханая моя, неделю во Владимире дожидался, – продолжал Алексей Григорьевич, явно играя на публику. После чего поцеловал Любу в сахарные уста, снова прижал к себе, щекоча ее ухо усами:

— Ты одна здесь?

— Пап… батюшка и матушка. – От поцелуев своего спасителя, пленница разомлела, земля уходила у нее из под ног, но девушка собрала волю в кулак.

— Как их зовут?

— Папу Сергей Сергеевич, а маму Матильда Прокопьевна.

— А где же тесть мой – Сергей Сергеевич? Да вот же он. – Продолжал орать Ивчин. – Здравствуйте, что же вы на земле сидите? Развязать. Матильда Прокопьевна, вас ли я вижу?

Люба подскочила к матери, помогая развязывать веревки на запястьях отца, и что-то быстро шепча.

— Что же это делается, уважаемый Петр Савельевич. Это значит, если бы я не приехал проверяющим в этот район, ваши люди уже забрали бы и мою жену и всю ее, а значит, и мою семью? Кто следит за порядком и законностью?

— Прощения просим. Кто мог знать? – Сидарков, был готов провалиться сквозь землю от стыда. Без году неделя на должности, и такой конфуз. – Верните им личные вещи, а эти люди, он попытался было обрушить свой гнев на остальных пленников, но был остановлен благодушным Ивчиным.

– А давайте их отпустим с миром. Ну, честное слово. Моя жена и так напугана сверх меры, а если эти молодчики еще и начнут стрелять в ее недавних попутчиков…

— Согласен. Отдать им вещи и отпустить. – Скомандовал он.

— Вот, это, я понимаю, единственно правильное решение. И как хороший… – Алексей не сразу подобрал нужного слова, – руководитель, и истинный революционер, на вашем месте, я бы выделил пару телег, чтобы доставить этих бедолаг до станции, более того, помог бы даже сесть на поезд.

— Сделаем, Алексей Григорьевич, прям щас и займусь.

— Пусть всем говорят, что красные не бандиты, а сознательные бойцы. Пусть весть об вашем справедливом правлении разнесется по городам и весям. Кстати, вы ведь подготовили мне жилье? Так получилось, что ехал один, а теперь, вдруг оказался с семьей. Я ведь вам, уважаемый Петр Савельевич, можно сказать, жизнью обязан. Вы только что, спасли мою молодую жену и ее родителей, коих я почитаю, как своих собственных. О чем, разумеется, будет доложено в штабе.

От таких ласковых слов из уст ревизора, Сидарков даже прослезился.

— Как же, дом подготовили. Как знали, целый дом в полном вашем распоряжении. Желаете прямо сейчас?

— Да уж, не судите строго, отвезу семью, и в полном вашем распоряжении. Дело, прежде всего. А за дом особое спасибо.

Вещи незадачливого семейства удалось отыскать только частично, но да они и на это не рассчитывали. Погрузив добро на телегу, и забравшись туда сами отец, мать и дочка Люба ехали под охраной кавалеристов в неизвестную им деревню, к новой, не понятной им пока жизни.

— Серж! Неужели ты отдашь ему нашу единственную дочь? – толкнула в бок супруга Матильда Прокопьевна, сверкая глазами на ладного проверяющего.

— Один всяко сподручнее, нежели целый отряд, – одними губами ответил ей Сергей Сергеевич. Под левым глазом у него разливался синяк, на лбу кровоточила неглубокая ссадина.

— Побойся бога! Дочь на позор! – Всплеснула руками женщина.

— Я говорю, что с одним я как-нибудь справлюсь, а вот супротив целой банды, да без оружия… Не те уже годы, извини.

— Если вы убьете Алексея Григорьевича, папенька, они потом и вас убьют. И мы с маменькой останемся совсем одни. Вы об этом подумали?

Сергей Сергеевич удивился, что дочь заговорила с ним настолько эгоистичным тоном, а ведь могла пообещать, что если отца убьют, она тоже жить не станет. Но нет, Люба хорошо знала своего родителя и била в правильное место, по обостренному чувству долга. Долг же Сергей Сергеевич видел в том, чтобы любой ценой спасти свое семейство, а не погибнуть в первом же бою, оставив женщин на поругание.

— Да как же ты, Любушка. Неужто мы допустим! – Матильда Прокопьевна прикрыла рот пухлой ладошкой, опасаясь, как бы не сказать лишнего, грубого. Вот как судьба повернулась, любимая дочка пойдет в наложницы красному бандиту, ради спасения своих пожилых родителей. Положит свою молодую жизнь, и свою честь на жертвенник.

— Погоди, милая. – Сергей Сергеевич ласково обнял супругу. – Вот доберемся до места, осмотримся, а там, видно будет. Может, напоим нечаянного женишка, а сами и сбежим.

— Из самого их поганого логова? – Усомнилась Матильда Прокопьевна но тут же смутилась, и согласно кивнула. – Конечно, Сережа, на месте и разберемся. Может и напоим, может и отравим. Живые, если понадобится, горы могут свернуть, так что, спасибо господину проверяющему, за чудное спасение, а дальше уж как-нибудь сами.

Делая вид, будто бы увлечена проплывающим мимо пейзажем, Люба тишком наблюдала за своим спасителем. Статный и весьма красивый, Алексей Григорьевич на своем могучем белом коне, наверное, отлично бы смотрелся в офицерском мундире. Она могла представить его на балу во фраке, на светском рауте.

Ах, ну, почему такой привлекательный молодой человек пошел в революцию? Почему не повстречался ей в мирное время, в Крыму, куда отец возил их с маменькой на воды, в Париже, где состоялась ее помолвка с князем Чаувелли, человеком, которого она не знала и не любила.

Вот если бы они повстречались тогда, повстречались и полюбили друг друга. Если бы он писал к ней, приезжал в гости, если бы они катались вместе на лодке на Царскосельском пруду, совершали конные прогулки. А потом обручились бы, поженились и теперь были вместе.

А что теперь, она обязана ненавидеть, Алексея Григорьевича, потому что он враг. Потому что, все ее знакомые либо воюют против большевиков, либо бегут от них. Она же Люба теперь сделалась его законной добычей, военным трофеем. Фу, как неприятно. Да, он, конечно, спас ее от мерзкого Щепаря с его красной бандой, но чем один разбойник лучше другого? Только лишь тем, что Алексей Григорьевич выглядит и чище и лучше. Да и само спасение, вот если бы принял честный бой, если бы бился за нее на дуэли, или расстрелял бы всю эту банду, дабы красавица Любовь Сергеевна Епанчина не досталась врагу. Нет, он просто забрал ее по праву сильнейшего. Человека обличенного властью, имеющего мандат с печатью.

От таких мыслей сделалось еще гаже. Люба расплела пальцами растрепавшуюся косу, и начала заплетать ее снова. Прошлой ночью она почти не спала. Да и как уснешь на голой-то земле. Так что теперь ее должно было клонить в сон. Но спать не хотелось. Любу сотрясала мелкая дрожь, в который раз с ужасом, она вглядывалась в своего будущего мужа и господина, понимая женским чутьем, что это ее судьба.

Часа через полтора они добрались до большого селения, где Сидарков велел ехать к самому опрятному и красивому дому, в котором, скорее всего, жил деревенский староста. Теперь же, хоромы должны былы достаться проверяющему.

— Ну, размещайтесь. – Алексей Григорьевич спешился, бросив поводья встречающему их у ворот красноармейцу. – Сергей Сергеевич, Матильда Прокопьевна, обживайтесь, пожалуйста. – Надеюсь, в доме имеется какая-нибудь еда?

— Как не быть. Да, я тут пару баб оставил, быстро на стол спроворят. Не желаете ли в баньку? Как знал, что пожелаете заехать, велел, чтоб всю ночь огонь в печке поддерживали. – Сидарков галантно подал руку Матильде Прокопьевне. Алексей помог Любе выбраться из телеги. И, взяв ее за руку, повел в дом.

— Дорогая, я в этом доме не был. Разберись, куда родителей поселим, где сами устроимся. Мойтесь с дороги, отдыхайте. После наговоримся. А у меня с Петром Савеличем еще дела. Жди к ужину. – Нежно обняв Любочку на прощание, Алексей запрыгнул в седло своего конька, и вместе с Сидарковым и остальными красноармейцами, они покинули двор.

— Баня давно готова. – За спиной Любы возникла низенькая женщина с морщинистым, точно моченое яблочко приветливым лицом. – Проходите, господа хорошие. Меня Дарьей кличут, а еще в доме Светлана, но она сейчас на кухне хозяйничает, выйти не может. Вещички что на вас, бросьте в корыто, после девки постирают. – Я распоряжусь, чтобы вам приготовили чистое.

— Благодарствую милая, – Матильда Прокопьевна хоть и была голодна, но пересилила себя. Даже при красных, она не позволит себе выглядеть точно грязная оборванка. В дом прошла павою. Не важно, что платье грязное да местами оборванное. Что волосы два дня не чесаны, торчат во все стороны. Строго оглядела светлую, просторную горницу. Широкий стол, в круг которого устроились покрытые вязаными ковриками табуреты. Посмотрела в красный угол, взгляд наткнулся на занавески. – А это что же такое? Отчего святые иконы спрятали?

— Так ведь новая власть. Открыть?

— Сама справлюсь. – Матильда Прокопьевна отодвинула занавески и перекрестила лоб.

— Прикрыть бы, не дай бог, Сидарков заметит.

— Ваш Сидарков с Алексеем Григорьевичем по делам отправились. Говорили, вечером явятся. – Входя в роль, наставительно отчеканила Матильда Прокопьевна. – Прочитав краткую молитву, она задвинула занавески, и только после этого, велела Дарье, проводить ее в баню.

Там их ждал новый сюрприз, крестьяне привыкли мыться все вместе, поэтому никто даже не подумал, что новые гости могут придерживаться иных правил. Но, слава богу, растопив баньку и натаскав туда достаточно воды, их новая прислуга, оставила семью проверяющего, справляться одних.

— Вот что, Сергей, – Матильда Прокопьевна решительно вошла в чистую теплую баньку, и осталась довольной увиденным. – Моемся сначала я с Любочкой, а потом уж ты. Иди в дом, спроси прислугу, может, есть табак какой, да хоть их вонючая махорка, и покури на крылечке. Так, будет вполне естественно. Когда помоемся, я тебя позову.

Когда все трое помытые и переодетые в чистое, сели за богато убранный стол, жизнь вообще показалась им почти как в довоенное время.

— Говорю бондарь, шорник, убежденно так говорю, а смысл слов не доходит, вроде как помнил, что сие значит, а тут начисто из головы вылетело. И главное, отчетливо понимаю, что от знания сего, может быть, жизнь зависит. А не могу вспомнить, что эти бондарь с шорником делать должны – ухмылялся в усы Сергей Сергеевич. Двухдневную щетину он сбрил еще в бане, усы расчесал и пригладил, как в старые добрые времена.

— Лучше бы ты бороду отрастил, в самом деле. Больше бы на простого был похож.

Матильда Прокофьевна получила длинную до пола домашнюю рубаху, поверх которой надела синюю юбку и еще одну рубаху светлую с вышивкой по вороту в виде васильков и ромашек, Любочке досталось голубое шерстяное платье с узкими длинными манжетами. Под платье длинная почти до пола снежно белая рубашка. Сергей Сергеевич получил плотные шерстяные штаны с неожиданно широким поясом, как носят люди, страдающие больной поясницей, серую рубаху и светлое, как и положено исподнее. На ноги ему подыскали вполне удобные сапоги. Все вещи ношенные, но идеально чистые, и что немаловажно, подходили по размеру. Наверное, новая власть, экспроприируя экспроприаторов, свозила имущество последних на специальные склады, откуда потом брало по мере житейской надобности.

Пока семья ужинала, им подготовили постели, а молчаливая улыбчивая Дарья, несколько раз мотавшаяся невесть куда, притащила всем еще по две смены белья и разного рода платья на выбор.

Все это, добрая женщина проделывала истово, заглядывая новым хозяевам в глаза, ладно ли у нее выходит, не побрезгует ли супружница господина проверяющего предложенным ее милости гардеробом, не велит ли, отправляться на поиски новых фасонов. Понравятся ли обновки тестю и свекрови?

— Нам ведь не сказывали, что проверяющий из города с семьей пожалует. Одного ждали, оттого и не готовы оказались, вот только баньку к сроку и истопили. – Тихо оправдывалась она, бросая заискивающие взгляды на грозную Матильду Прокопьевну. Шутка ли сказать, как баба себя поставила, если молодой зять, без нее даже на ответственное задание отправиться не может.

Но та все больше улыбалась, радуясь хотя бы временной передышке.

Все ждали возвращение Ивчина, но Алексей Григорьевич был занят и к новой родне не спешил. День прошел спокойно, после ужина начали собираться спать. И приставленная к семейству Дарья, постелила Любочке двуспальное супружеское ложе.

Девушка вопросительно посмотрела на мать, но, не стала спорить, закусив губу подчинилась. После баньки и дня обжорства, спать хотелось так, что, казалось бы, не будет кровати, ляжешь на пол.

— Может, Дарья уйдет, постелем ему на диванчике? Я видела в соседней горнице стоит, – шепотом спросила Матильда Прокопьевна у супруга. Перед людьми – называет Любу женой, но перед нами же, к чему этот цирк? Что же он не человек, что ли? Не понимает?

Человек-то человек, да только, чувствую я, Люба ему на самом деле глянулась, как тут отговоришь? Тем более, перед людьми, они вроде как женаты… – Сергей Сергеевич разложил на столе перед собой кухонные ножи, проверяя, какой лучше придется по руке.

Ивчин не явился к ужину, и теперь мог нагрянуть в любой момент.

— Что же ты, так и будешь под дверью сидеть, Алексея Григорьевича поджидая?

— А что ты предлагаешь? – Сергей Сергеевич тоже засыпал на ходу, но сама мысль, что вот он теперь уснет, а подлец проникнет в спальню к его дочери, была невыносима.

— Давай спать. У меня сон чуткий, услышу, когда явится, окаянный, тебе же сил нужно набраться. Не мальчик, сутками бодрствовать, голодать да еще и побои терпеть.

Когда через час супруга растолкала Сергея Сергеевича; тот, с неожиданным для его возраста и комплекции проворством, бесшумно поднялся, полуодетый, в одних носках, без шлепанцев, вышел из горницы, встал за дверным косяком с ножом в руке и затаился. Черная тень тихо проскользнула в кухню, где мать и дочь оставили ему ужин: кружку молока, кусок кулебяки, да ломоть сала. Сергей Сергеевич услышал, как «зять» пьет молоко. К своему удивлению старый вояка вдруг осознал, что про себя называет Алексей именно зятем. Он сжал рукоять ножа и приготовился.

Все так же тихо, Алексей чиркнул спичкой, и, стараясь никого не разбудить, прошел в коридор, где прятался Сергей Сергеевич. Дверь в спальню стариков осталась приоткрытой, Алексей заглянул туда, но, должно быть, обнаружив Матильду Прокопьевну, поспешно вышел. Следующая дверь, за которой спала Любаша.

Сергей Сергеевич напрягся, готовый резко выскочить из укрытия. Алексей открыл дверь, постоял на пороге, и со вздохом затворил ее, после чего, спичка погасла, и Ивчин впотьмах добрался до третьей двери и, пройдя туда, шумно рухнул на диван. Сергей Сергеевич услышал, как скрипнули пружины.

Потом все стихло. Он тихо прокрался к комнате зятя, слушая его мирное дыхание. Утомленный за день, Алексей моментально заснул. Подумалось, что не худо было бы хотя бы стянуть с него сапоги, да прикрыть одеялом, но, как говориться, не буди лихо, пока оно тихо.

На следующее утро Алексей поднялся раньше остальных. Через окно Сергей Сергеевич видел, как парень во дворе моется до пояса холодной водой, которую сам же притащил от колодца. И вспомнил свою молодость. Когда-то он и сам закалялся, заставляя дядьку Михея обливать его ледяной водой.

Идея приучать тело к холоду принадлежала лучшему другу Сергея, Владимиру Корфу, который как-то целый месяц прожил у них на даче в Стрельне. Алексей чем-то напоминал Сергею Сергеевичу давнего приятеля. Володька Корф был как раз таким, стройным и красивым. В какой-то момент ему показалось, что перед ним именно Володька, не постаревший ни на один день.

Не желая больше прятаться, Сергей Сергеевич оделся и тоже вышел на крыльцо.

— Как спалось на новом месте? – Приветствовал его Алексей. – Ивчин закончил умываться и отфыркиваться и делал наклоны и приседания.

— Благодарствуем, всем довольны. За табачок отдельное спасибо.

— Это не мне, это Сидаркову. Он добрая душа, полагал, что проверяющий курит, оттого и припас. Знал бы, что я еду, остались бы вы сейчас без табака. – Он весело хохотнул, сделав самое настоящее сальто. Просто не грозный гоголевский ревизор, как представился вначале, а веселый циркач.

— Надолго вы тут?

— Дня за четыре управлюсь. – Алексей закончил свои упражнения и набрал из колодца второе ведро воды.

— А мы как же?

— Вы в Самару ехали? Чтобы оттуда сесть на корабль?

— Так точно. – Сергей Сергеевич подошел ближе, и, взяв ковшик, начал осторожно поливать на спину и шею Алексея.

— В Самаре красные. Можно через Кисловодск, но, пока я здесь сижу, все еще сто раз может измениться. – Он взял приготовленное полотенце и начал растираться. – Со мной поедете. Для местных теперь вы моя семья, если расстанемся, вопросы возникнут.

Парень поставил ведро на место, кивнул несущей в дом, прикрытую полотенцем корзину, Дарье, и Сергей Сергеевич вдруг снова поймал себя на том, что рад, что Алексей сам позвал их с собой. Ему определенно нравился этот юноша, хотелось, чтобы он и дальше вот так же защищал их семью. Есть оказывается и среди красных порядочные люди.

Кстати, если заграница не поможет, и власть пролетариев установится окончательно, чем не партия для его Любочки? Молодой, красивый, да еще и при солидной по нынешним временам должности.

Нет, такие мысли следовало гнать поганой метлой. Супруга права, они должны сесть на первый попавшийся корабль и отбыть ни во Францию, так хоть в Турцию, чтобы оттуда… Как же не хочется покидать Россию!

Да и что ждет их на чужбине? Кто ждет?

***

Четыре обещанных Алексеем дня пролетели незаметно. Впервые за долгое время семейство отдохнуло и отъелось. Вместо утраченных вещей Сидарков приволок Матильде Прокопьевне целый сундук разнообразного добра и чайный сервиз на двенадцать персон. Скорее всего, Сидарков надеялся, таким образом, заручиться благодарностью Алексея Григорьевича, но побоявшись, что проверяющий осерчает, преподнёс подарки хозяйственной теще.

Дни напролет Алексей пропадал по каким-то своим непонятным делам, а к ночи приезжал домой, ел, читал и ложился спать. Теперь они уже не боялись парня, специально засиживаясь допоздна, и поджидая «зятя» за накрытым для него столом. Баньку Сергей Сергеевич топил сам, поняв, что умаявшийся за день Алексей, стыдится садиться с ними за один стол, не будучи предварительно чисто вымыт и причесан.

По молчаливому соглашению семья Епанченых не спрашивала Алексея ни о его прошлом, ни о той миссии, ради которой он приехал в этот край. Кому интересно вдруг узнать, что делящий с тобой хлеб человек недавно расстрелял семью твоих же друзей. Как после этого оставаться с ним под одной крышей? Поэтому Сергей Сергеевич предпочел ничего не знать, и того же мнения придерживались его супруга и дочь.

Все чаще родители наблюдали, как прежде сторонившаяся незваного «мужа» Любочка задерживается в кухне, чтобы посидеть рядом с красивым парнем, пока тот ужинает. Перед сном, они точно самые настоящие влюбленные считали вместе звезды, о чем-то беседуя.

При этом, «зять» ни разу даже не попытался навестить «супругу» в их общей спальной, довольствуясь, раз и навсегда облюбованным диваном.

– Тебе не кажется, отец, что этот Алексей уведет нашу Любу. – Сидя у окна, Матильда Прокопьевна наблюдала за молодой парой, возвращающейся с поздней прогулки.

— Скажешь, тоже уведет. Не корова, чай, девица.

— Вот именно. Голову задурит и уведет. Видали мы таких красавчиков.

— Наш Алексей не из таких, – Сергей Сергеевич, покручивал ус, сетуя про себя за вырвавшееся «наш». Супруга такие оговорки обычно сразу подмечала. – Захотел бы, давно забрал, с его-то властью, приказал бы тому же Сидаркову или этому, как его, с бандитской рожей, нас бы в подполе заперли, а он тем временем…

— Типун тебе на язык. Не, Алеша на насилие решительно не способен. Я уж думаю, не из поповичей ли он. Уж больно чистенький, да гладенький. На нынешних не похожий. А вот стихи часами читать, это он мастак. Вот, посмотришь, посадит он Любоньку на лихого коня, только мы их и видели. А она – дуреха, уже поди влюбилась по уши. Как теперь расставаться-то будет? Ведь проклянет она нас на всю оставшуюся жизнь, если мы их теперь разлучим.

— А не разлучим, что тогда? Ждать, когда новая власть меня повесит или к стенке поставит, что им больше нравится? А потом и до Алексея твоего распрекрасного доберутся – отчего, мол, женился на генеральской дочке? Так мы одним махом и его и ее под монастырь подведем.

— Может, уговорить его с нами ехать? – Матильда Прокопьевна поспешно отошла от окна, сев подле мужа. – Алексей, конечно, ничего о себе не рассказывает, и я понимаю, что не князь он, не граф. Обычный разночинец, пусть и с образованием. Но да ведь, я сердцем материнским чую, полюбила его Любонька.

В этот момент в сенях послышались шаги, на пороге стояли Алексей и Любовь.

— Добрый вечер! – Ивчин стянул с головы картуз, пристроив его на гвоздь у двери. – Выезжаем завтра, я вас до самого Кисловодска постараюсь проводить. – Алексей подсел к столу. – Уже отправил телеграмму в штаб, что закончил здесь дела, но намерен проинспектировать еще пару мест, чтобы два раза туда-сюда не мотаться. Это конечно нарушение приказа, но да, разберусь как-нибудь. С моим мандатом, нас через все посты пропустят. Только в Кисловодск мне нельзя. Там теперь почитай все великие князья, и туда стекаются все, как теперь говорят «бывшие», – он тяжело вздохнул. – В общем, если не возражаете, я бы проводил вас, до последней черты, а там пути наши разойдутся.

От Сергея Сергеевича не укрылось, с какой тоской смотрел Алексей на Любоньку, и как та побледнела, и, не попрощавшись ни с кем, поспешила уйти к себе в светелку.

— Что же, смелый план. – Сергей Сергеевич посмотрел на парня с уважением. – Уверен, что тебе за нарушение приказа ничего не грозит?

— Гауптвахты бояться, в погонах не ходить, – пошутил Ивчин. – Да я ведь, не просто так поеду, а действительно, работу проведу. – Он махнул рукой. – В общем, за чрезмерное старание у нас обычно не расстреляют.

Наутро они выехали, пристроив на телегу подаренный сундук и корзины с провиантом. Первая ночевка случилась на постоялом дворе, к следующему вечеру, Алексей устроил семью на ночлег в каком-то частном доме, пробивая себе дорогу мандатом и револьвером. Ивчина боялись, хотя, может не столько его, сколько грозного документа с печатью.

Сергей Сергеевич дав себе зарок не вникать в дела «зятя», решил про себя, что Алексей исполняет интендантскую должность. А, следовательно, воры и мздоимцы должны стелиться перед присланным ревизором, умасливая того на все лады. Уж чего, чего, а нарушений у молодой власти было хоть отбавляй и въедливый Ивчин имел возможность докопаться до практически любого руководителя, заставив того оказывать все возможные и невозможные почести его семье.

По мере приближения к Кисловодску, документы проверяли все чаще. Алексей объяснил, что теперь люди, желающие уехать из Петербурга и Москвы специально выправляют разрешение у местных властей, так как подобная бумага является свидетельством того, что они чисты перед законом, и к ним нет претензий. Алексей предпочитал не пользоваться услугами железной дороги, так что они путешествовали на телеге запряженной двумя лошадьми.

***

— Ну, все, последняя ночка в гостинице, и завтра вы уже сами. – Алексей предложил на прощание отужинать в привокзальном ресторанчике, в котором собралось весьма разнообразное общество. Дамы с темных дорожных платьях, явно бывшие военные, неуютно чувствовавшие себя в штафирке. Тюки, чемоданы, заполненные невесть чем раздутые шляпные коробки…

Прилавок был почти что пуст. Буфетчик мог предложить гостям холодную телятину, селедку и вареную картошку с луком, но даже эта простая еда сметалась за считанные минуты, так что бедняга был вынужден просить гостей немного обождать, пока кухня выдаст еще сколько-нибудь блюд. Алексею удалось где-то раздобыть бутылку Мадеры. Они уже разлили вино по бокалам, когда перед Сергеем Сергеевичем возник пожилой господин в темной черкеске с кинжалом, ведущий под руку невысокую моложавую даму.

— Серж, какое счастье! Мотенька! Боже! Я ехала в том же поезде что и вы, – дама подбежала к Матильде Прокопьевне и порывисто обняла ее. – Я видела, что они сделали с вами! Варвары, мерзавцы. Я бросилась в коридор, я пыталась позвать мужчин. О, боже! Никогда не прощу себе своей слабости. У меня ведь на руках был Вова. Я не могла рисковать еще и им. Потом нас спас Великий Князь Борис Владимирович.

Когда большевики начали выбрасывать пассажиров из поезда, нас вывели из вагона и спрятали. Потом мы отрядили небольшой отряд, который прочесал местность, но никого не нашли. Кроме трупов конечно. Вова все время укоряет меня тем, что вы погибли по нашей вине. Что, если бы мы не сбежали тогда, а встали всем миром, ничего такого не произошло бы.

— Побойтесь бога, Матильда Феликсовна, Вова еще ребенок, да и вы? Что вы могли сделать такого, чего не могли бы предпринять для своего спасения мы сами? – Сергей Сергеевич поднялся навстречу Кшесинской, а Алексей принес откуда-то еще два стула, предложив гостям присесть и разделить с ними вино и ужин.

— Вы не узнали генерала Ростопчина? Петр Петрович, а вы тоже не узнаете старых друзей? Мы едем в Кисловодск прямо сейчас, и не вздумайте отказываться! – Матильда Феликсовна сделала глоток, и ей понравился вкус вина. – Завтра сюда доберутся красные, и тогда будет уже поздно.

— Признаться, мы все же предполагали, отправиться в путь на рассвете, – Сергей Сергеевич переводил взгляд с Алексея на супругу, с супруги, на Любочку. Все трое понимали, Алексею в Кисловодске смерть.

— Либо сейчас, либо никогда. Мы наняли несколько подвод. Прямо сейчас внизу началась погрузка вещей беженцев. Начинаем движение, как стемнеет под охраной казаков генерала Белобордого. Как удачно, что вы успели! – Кшесинская допила вино, лукаво улыбнувшись присутствующим. – Серж, Матильда, вы же не познакомили нас с вашим юным спутником, – она чарующе улыбнулась.

— Алексей. – Ивчин поцеловал руку Кшесинской. – Не могу выразить восторга от встречи со звездой императорского балета. Видел вас в «Баядерке». Полный восторг! Но сейчас, вынужден… Он бросил взгляд на дверь, но там точно из-под земли возникли несколько человек в черкесках.

— Мне кажется, – я уже где-то видел этого молодого человека, – нахмурился Ростопчин. – У мены феноменальная зрительная память. Уж не…

— Это наш зять, – Матильда Прокопьевна чарующе улыбнулась. – Алешенька, ты, конечно, погрузишь вещи?

— Непременно. Как раз и собирался этим заняться. – Улыбнулся в ответ Ивчин. И Сергей Сергеевич почувствовал, с каким трудом последнему даются эти улыбочки.

Ростопчин сказал, что где-то видел Алексея. А что, если «зятек» арестовывал его семью, или участвовал в расстреле кого-то из знакомых? Он ведь ничего не знал о жизни Ивчина, а значит, и не мог сказать, в чем конкретно тот был замешен.

Еще оставался хотя бы слабый шанс, помочь парню сбежать. Но молодые люди в черкесках шли за ними, и наблюдали, как Сергей Сергеевич и Алексей водружали на подводу дареный сундук и остатки припасов.

— Мы потеряли решительно все. Драгоценности, деньги, награды Сергея, остались только документы, – Выйдя вслед за ними, жаловалась своим знакомым Матильда Прокопьевна.

— Ничего, главное, что все живы и здоровы. В Кисловодске мы организовали черную кассу и помогаем новоприбывшим. Дачу на первое время вам оплатят, и на прожитье немного выделят, а там, глядишь, еще что-нибудь подвернется. Может, из родни кто-то приедет, а нет, так я попрошу у Андрея. А Любочке как идет замужество! Так похорошела! Глаз не отвести, да и зять у вас картинка. Видна порода. Ладно, доберемся до места, я вам покажу славный домик, правда, на самой окраине, зато с печью. Зимний можно жить ничего не опасаясь. Вам понравится.

Матильда Феликсовна нежно поцеловала Любу и отправилась во главу колонны, где ее уже ждали.

— Может, нам не ехать? – Сергей Сергеевич с тоской посмотрел на супругу, но в этот момент поезд, состоящий из восьми телег запряженных лошадьми, тронулся в путь. На каждой телеге размещался фонарь, так как ехать предполагалось ночью.

Алексей и Сергей Сергеевич шли рядом с телегой. За ними никто не следил, но при этом не было ни одного шанса просто отойти в сторону, спрятаться за кустом или стволом дерева. В свете фонарей такой маневр не остался бы незамеченным, и пропади Алексей, это вызвало бы подозрения.

Если бы Матильда Прокопьевна не назвала Ивчина зятем, они бы еще имели шанс распрощаться с ним по-человечески. Но зять, который вдруг сбежит к большевикам! Нет, сколько не думал, Сергей Сергеевич никак не мог подыскать хотя бы слабого повода для объяснения такого поступка. Кроме того, как не просил Епанчин, Ивчин упорно не соглашался изорвать проклятый мандат. А значит, в случае обыска, он мог поставить под удар всю семью.

— Когда я был не старше тебя, – начал рассказывать Сергей Сергеевич, – был у меня друг закадычный Володька Корф, ты на него чем-то похож.

Ивчин вздрогнул и внимательно поглядел на «тестя».

— Ну, да. Корф, но не из тех Корфов, что проходили по суду как мучившие своих крестьян, это другие Корфы, небогатое, но честное семейство. Мы с Володькой жили не разлей вода. Побратались даже. Мечтали, что вырастим, выучимся, станем оба офицерами, потом женимся обязательно на сестрах, а даст бог, еще и детьми породнимся. Во как.

— И что из этого сбылось? – Ивчин шел, смотря себе под ноги.

— Да, мало что, – Сергей Сергеевич развел руками. – Человек предполагает, а Бог, как говориться, располагает. Не было человека на целом свете для меня дороже, чем Володька. Мы и жен себе приглядели, я Матильду, а он Татьяну. Сестер, пусть и двоюродных. Одно плохо было у Володьки, любил он в картишки перекинуться. Удержу в этом деле не знал, и как часто случается, проигрался однажды в пух и прах. Ну, проигрался, отдавай. А у него нет. Пришел он тогда ко мне. А я – мальчишка курсант, откуда такие деньжищи взять? Пошел я тогда в кабинет отца, и украл у него деньги. Володьке передал, тот долг заплатил. А на следующий день, родитель то меня и поймал. К стенке припер, на что, говорит, тебе такая сумма потребовалась? Не иначе как к девкам ходишь, а у тебя невеста из хорошей купеческой семьи! Расторгаем помолвку, чтобы потом мне перед ее родителями не стыдно было!

Я к Володьке, выручай, говорю. Всего-то и нужно было подойти вместе со мной к отцу, и признаться, что деньги ему потребовались. Что бы ему за это было? Да, ничего. Но вдруг он взял и отказал мне. Отец мой нас с Корфом дома ждет. Не один, с матушкой, и невестой моей и сестрой ее Татьяной. Они тогда на праздник к нам на целую неделю приехали погостить. Все ждут, что я приду, повинюсь в своем нехорошем поступке, и Володя тут же за меня заступится.

Ан, нет. Не пришел, не заступился.

Так с той поры мы с ним и расстались.

— А что с ним потом стало? – Не сказал, а как будто бы прошелестел Алексей.

— Что с ним было, про то не ведаю, но через месяц, Татьяна собрала вещички и с ним сбежала. Вот после этого, я уже о них ничего не слышал. А ты, Матильда слышала?

— Как не слышать, сестра все-таки. Но только она мне первое время писала, а потом, связь оборвалась. – Знаю, что родила сына, так что, если бы не ваша дурацкая размолвка, Любочка была бы обручена с Корфом, а не с Чаувелли.

***

В Кисловодске их действительно определили в хорошенький домик с садом. Но насладиться покоем, было не суждено. Большевики подошли уже к границе города, так что, при желании их можно было разглядеть без бинокля. Штаб уцелевшего воинства государя спешно планировал эвакуацию гражданского населения, из-за чего все способные встать под ружье мужчины спешно призывались в отряды самообороны.

Алексей прекрасно подходил под эту категорию так что, никто не удивился, когда Сергея Сергеевича попросили явиться вместе с ним в штаб. О побеге уже не могло быть и речи, Ивчин заметно нервничал, но сопротивления не оказал, и прибыл по указанному адресу без опозданий. Увидев «зятя» на собрании, у Епанчина заныло сердце. Бог знает, какие секреты выведает этот большевик, прежде чем переметнется к своим. Следовало немедленно удалить Алексея, но, не мог же отставной генерал разоблачить человека, который перед этим спас всю его семью. Потому что, сообщи он, кто такой на самом деле Ивчин, парня бы расстреляли. Но, с другой стороны, не предупредив своих, о присутствие на собрании врага, он – Сергей Сергеевич Епанчин и сам становился предателем, на совести которого возможно очень скоро будет гора трупов.

Наконец он принял решение, и, поднявшись, сообщил о своем нездоровье, и попросил, чтобы Алексей сопроводил его до дома. Правда, к тому времени, хитрый Ивчин, уже получил информацию о том, по какой дороге и куда повезут людей, и какой у них будет при этом эскорт. В общем, теперь, Епанчину оставалось только одно, прикончить «зятя» собственными руками, пока тот не передал информацию красным.

В эти дни, жизнь в Кисловодске бурлила как никогда прежде. Но Сергей Сергеевич не ожидал вдруг встретить на улицах столько военных, полагая, что большая их часть находятся на собрании.

Впрочем, он же только что приехал в городок, и возможно еще всего не знает. Подойдя к домику, выбранному для них Кшесинской, генерал был поражен обилию во дворе вооруженного народа. Когда же он увидел, как незнакомые ему хлопцы вытаскивают из дверей подаренный Сидарковым сундук, и услышал причитания жены, понял, происходит что-то плохое.

В доме орудовали бандиты.

— Беги в штаб. А я задержу их. – Шепнул Епанчин «зятю» и двинулся на врагов.

— Нет, Сергей Сергеевич, лучше уж я. – Алексей обнажил кинжал, в штабе они обзавелись элегантными черкесками и кинжалами к ним. – Я моложе. – Скрываясь за живой изгородью, он считал врагов.

— Вот именно, ты моложе, быстрее приведешь помощь. А я свое отбегал. – Сергей Сергеевич двинулся в сторону калитки, и, не скрываясь, прошел через крохотный садик. – Что тут происходит? По какому праву?

Навстречу ему выскочило сразу три разномастно одетых хлопца, на одном был морской китель над широченными алыми шароварами, другой в двубортном вечернем костюме, но вместо сорочки на нем почему-то красовалась гимнастерка, третий был в распахнутой серой бурке надетой поверх тельняшки. На их живописном фоне генерал Епанчин в своей новой черной черкеске выглядел, по меньшей мере, богом войны. Из дома доносились женские всхлипывания. Но бандиты не сочли нужным задержать его благородие. Когда навстречу ему вышел, перекрывая мощной фигурой проход, высокий горец, в котором не без труда, Сергей Сергеевич узнал князя Ладо Чаувелли.

— Как услышал, что вас с драгоценной супругой и моей невестой выбросили из поезда, сразу собрал своих джигитов и бросился на выручку. Почитай неделю искал, землю грыз, но, как видите, нашел.

— Что-то ваши орлы на джигитов не сильно похожи? – Сергей Сергеевич говорил громче обычного, чтобы женщины в доме услышали его голос.

— Э-э-э, зачем так говоришь, дорогой. Кунаков у меня среди этих не имеется. – Улыбнулся князь. – Но ребята хорошие, и вольная жизнь нам нравится.

— Нас эвакуируют из Кисловодска. Вы наверное слышали, красные наступают.

— Свою невесту, я сам спасу. Не доверяю, ни белым, ни красным. У меня своя голова на плечах. Так что, как говориться, приятно было побеседовать, и желаю здравствовать. – Эй, долго я еще должен ждать? Готова Любовь Сергеевна?

В доме послышалась возня, и заросший бородой до самых глаз громила вытащил отчаянно сопротивляющуюся Любашу. За ним чуть ли не волочилась Матильда Прокопьевна. Прическа генеральши Епанчиной была растрепана, правый рукав на платье разорван так что, обнажилось плечо. Но женщина с остервенением вцепилась в полы черкески верзилы, пытавшегося вытащить из дома ее дочь.

— Не пойду с тобой! У меня муж есть! Я ему верна! – Вопила Любочка, и так и эдак пытаясь вырваться.

— Оставьте мою дочь в покое. Она была помолвлена с вами, но мы ведь не знали, где вы? Живы или давно расстреляны. В общем, генерал выхватил из ножен кинжал, и двинулся на обезьяноподобное чудовище.

— Если моя невеста неверна мне, ей же хуже. Не пожелала сделаться княгиней Чаувелли, будет наложницей. Сегодня насладимся обществом друг друга, а завтра, была не была попробую продать в Турцию. Вам же, мой несостоявшийся тесть, за то, что не уберегли для меня невесты, я могу подарить лишь быструю смерть, – князь направил револьвер в сторону Епанчина.

— Алеша! – Вдруг вскрикнула Любочка, и в следующее мгновение, Ивчин встал между генералом и князем.

— Что же, дело становится еще проще. – Бросайте оружие, и мы не тронем женщин. Разберемся как мужчины. Э-э-э.

По его сигналу Епанчин и Ивчин бросили на землю кинжалы, и тут же были окружены молодцами Чаувелли.

— Есаул, посадите Любовь Сергеевну на телегу, – смилостивился князь. – Видите, генерал, я свое слово держу. – К стенке их. Ты, ты и ты, возьмите ружья, и по моему сигналу. Матильда Прокопьевна, можете занять место рядом с дочерью, или с мужем. Вам выбирать.

— Что, дурак за подмогой не побежал? – Сквозь зубы просипел Епанчин. – Знаешь, что я в армии делал с мерзавцами, не исполнившими прямого приказа?

— А я не исполняю приказы генерала вражеской армии. Да и все равно не успел бы.

— А теперь, значит успел?

Алексей пожал плечами, крыть было нечем.

— Ну и что теперь, «Марсельезу» будем петь или «Боже царя храни»?

Истошно кричала Любочка, Матильда Прокопьевна, обнимала дочь, гладя ее по голове.

— Не успеем, ни того, ни другого. – Алексей с тоской смотрел на девушку. Бандиты заряжали ружья. – Давно хотел вам признаться?

— Что? У тебя что-то было с моей дочерью? Ты посмел?

— Ну что вы, как бы я мог без благословения?! – Опешил от такого обвинения Ивчин.

— А жаль. Что теперь ее ждет? – Сергей Сергеевич смахнул, набежавшую было слезу. Еще не хватало, чтобы враг вообразил, будто бы генерал Епанчин плачет. – Ну, что орлы не мычите, не телитесь. Может, вам скомандовать?

В этот момент раздался залп сразу несколько ружей. Испугавшиеся выстрелов лошади понесли, так что Матильда Прокопьевна упала на воз, закрыв собой Любочку и для верности, вцепившись в борт. Расстрельная команда свалилась там где стояла, в дыму, Епанчин успел разглядеть, как во двор врываются вооруженные люди, в то же мгновение, с грациозностью дикой кошки, князь бросился на ускользающий воз с женщинами, в секунду оказавшись рядом с Любочкой и ее матерью, и чудом при этом, не свалившись на дорогу.

Чаувелли попытался привстать и схватить лошадей за поводья, но телегу тряхнуло, и он упал на Любочку.

— Пошел прочь! – Матильда Прокопьевна вцепилась в горца Чаувелли, но тот избавился от нее ловким ударом, так что, женщину чуть было не выбросило из телеги на полном ходу.

Лошади вылетели на проселочную дорогу. Неуправляемую повозку кидало и бросало из стороны в сторону. Потом, телега наклонилась, Матильда Прокопьевна не удержалась и с визгом вылетела вон, угодив в стог сена. Любочка и Чаувелли перевернулись в воздухе, князь грохнулся прямо на дорогу, а девушка пролетела чуть вперед, где вдруг с разгона уперлась во что-то мягкое. Открыв глаза, она обнаружила, что ее обнимает пожилой мужчина в белой черкеске.

Дернувшись и поняв, что из таких объятий не так-то и просто высвободиться, Любочка притихла, ожидая, что будет дальше.

В следующее мгновение, изрыгая проклятья, князь бросился на ускользающую добычу и напоролся на острую саблю Любиного защитника.

— Он преследовал вас, моя дорогая, незнакомец нежно придерживал девушку. Сабля так и осталась в теле князя. – Вы сможете сами стоять на ногах?

— Да, конечно. – Люба попыталась выполнить просимое, и тут же чуть не упала, споткнувшись о валяющийся у ее ног труп.

– Ничего страшного. Он вас больше не обидит.

— Моя мама? – Люба обернулась, ища глазами мать, но та уже подошла чуть прихрамывая.

Платье Матильды Прокопьевны было изорвано, в волосах застряли сухие травинки.

— Ну, здравствуй, друг прекрасный! Не узнаешь? – Генеральша Епанчина с усмешкой глядела на высокого седовласого красавца.

— Мотя?! Сколько же мы не виделись?

***

— Мы шли по следам Чаувелли и его бандитов, и вот же, как вовремя подоспели, – поддерживая Епанчина, незнакомый белый офицер, уже в который раз пересказывал спасенным, как так вышло, что они оказались неподалеку. – Мало нам красных, так еще эти повадились. Командир велел вперед идти, а он с ребятами на перехват.

— Моя жена и дочь? – Сергей Сергеевич держался за сердце.

— Дайте коня, я помчусь за ними. Может, еще можно что-то сделать, – рвался в бой Алексей.

— Отставить погоню. Все живы, все здоровы. Враг обезврежен, навсегда. Во двор неторопливым шагов въехали несколько всадников, пожилой командир нежно придерживал за талию, сидящую перед ним Любочку. Матильда Прокопьевна ехала чуть позади на кобылке, по-мужски сидя в седле, отчего юбка чуть задралась, обнажив крепкие лодыжки в ботиночках на шнурочках.

— Прошлой ночью вспоминал тебя, – Епанчин не без удовольствия смотрел на своего давнего приятеля, в то время, как Алексей первым подбежал к всадникам, и, взяв на руки Любочку, бережно поставил ее на землю.

— Дружить, стать офицерами, жениться на сестрах, поженить детей, – улыбнулся Корф. – Кстати, Мотя поведала мне, что оказывается, я прикончил жениха твоей прекрасной дочери. Честь имею предложить замену, тем более, что мы так изначально с тобой и планировали. Алексей, отлипни уже от барышни, и обними своего старика!

— Так он же красный? – Опешил Епанчин. – Алексей Григорьевич Ивчин, я и мандат видел.

— Мне тебя что, разведке учить? Я раздобыл этот мандат у настоящего Ивчина. Кстати, сволочь редкостная. В мужья же твоей дочери, я предлагаю моего единственного сына Алексея Владимировича Корфа, который, как я вижу, любит в твою дочь. Так что, если она не возражает, у нас есть все шансы исполнить, наконец, нашу клятву до конца.

***

— Одного не пойму, почему тогда, ты не согласился поговорить с моим отцом? Почему заставил его думать обо мне как о воре? – Повенчав молодых в первой попавшейся на пути церквушке, Корфы и Епанчины устроились в крохотном привокзальном ресторанчике, единственным угощением в котором была курица с гречкой, сидр и яблоки нового урожая. Но никто не сетовал на скудость свадебного пира.

— Я-то думал, ты давно уже обо всем этом забыл, – отмахнулся Корф. – Прости меня наконец, и дело с концом.

— Да, всему виной моя двоюродная сестричка, – наконец вмешалась в разговор старых друзей Матильда. Таня воспитывалась у нас в доме, и отец уже нашел ей достойную партию. Своего друга. Татьяна же влюбилась в Володю, и назначила ему позднее свидание. А это свидание застал новый дворецкий. Решил, понимаешь ли, выслужиться перед хозяином.

— Ладно, сам расскажу. – Поморщился Корф. – В общем, все, чего хотела Танечка, это узнать, люблю я ее так же как она меня или нет. Короче, идти ей за этого старца или меня ждать. Мы признались друг другу в любви. А потом произошло то, что сказала Мотя. К слову, между нами ничего не было, ну вообще ничего. Мотя живой свидетель. Мы просто поговорили и скрепили клятву поцелуем. Все. Но если бы этот черт, узнал меня, Татьяна была бы опозорена, и я бы потерял ее навек.

Не могу выразить, как мне было больно терять нашу дружбу, но…

— Хоть бы намекнул, ну, хоть что-то. А ты, все, оказывается, знала, и ни пол словечка.

— Татьяна с меня слово взяла, – всхлипнула Матильда. – Как я могла подвести сестру. Да и твой папА, с его патологической честностью. Он ведь родного сына не пожалел на позор перед дворней выставить. Думаешь, принял бы он невестку, сестра которой устроила ночное свидание? Как бы мы ему объясняли, что они тогда всего-то уговорились между собой? Это ведь сейчас все кажется такой невозможной глупостью. А тогда… как бы я смогла оправдаться? Как бы доказывала, что ничего особенного не происходило? Запретил бы тебе жениться на мне и точка. А я с самого детства тебя любила.

— И что теперь? – со слезами на глазах, Сергей Сергеевич смотрел на своего старого друга.

— А что? Встретились, детей поженили. Теперь будем дальше жить, внуков ждать.

— Где жить? В красной России? За границей?

— А уж это, господа хорошие, вопрос завтрашнего дня. – Решила за всех Матильда Епанчина. – Живы, для начала уже неплохо. Живы, значит, все еще впереди. Может и Париже устроимся, может и здесь где-нибудь местечко для нас сыщется. В любом случае, новая жизнь еще только начинается.