ЕФИМ ГАММЕР. Из книги «Замковый камень Иерусалима»
ИЕРУСАЛИМ
Напрячься помыслом и нервом,
клюкой нащупать зорный след,
и прозревать, как в жизни первой,
когда сквозь чудо видел свет,
когда у звездного полога
не безъязык был и не слеп,
когда младенчески – пророком
вклинялся в помыслы судеб.
Уйти? Остаться? Возвратиться
под наказанье и указ?
И осознать себя в темнице
разнопохожих лиц и глаз?
Но знать срока земли и неба…
И не сказать. Кому и где?
Без осознанья чуда немо
реченье для земных людей.
Гордиев узел, путь запутан,
доколи чудо – не резон.
Серьезный век не верит в чудо.
Больной на фокусах взращен!
СТЕНА ПЛАЧА
(поэма пристрастия)
1
Западная стена Иерусалимского Храма.
Две тысячи лет евреи Диаспоры
идут к Стене Плача.
Знают и помнят:
отсюда, от Стены Плача, вышли они
в свое рассеяние две тысячи лет назад.
И здесь, у Стены Плача, соберутся снова.
Из Европы и Америки,
из Азии и Африки.
Здесь, у Стены Плача,
ведут они свой разговор с Богом.
И оставляют в щелях камня записки
с просьбами и молениями,
с душевными воплями
и сердечной скорбью.
15 января 1991 года
смотрел я на эти записки,
смотрел на евреев, разных лицом,
и думал:
в канун войны в Персидском заливе,
за считанные часы до того,
как сотни «Скадов» –
иракских ракет –
полетят на Израиль,
евреи вновь стоят перед своим Богом,
перед своей человечьей судьбой.
Что в их записках?
О чем они молят?
К чему взывают?
А, может,
они просто полагаются на своего Бога
и донимают его – вразнобой –
самыми простыми тревогами,
житейского свойства?
Бог один,
люди разные,
и записки их…
вот они, разносимые ветром,
либо взрывной волной.
2
Каждый человек –
живое подобие Стены Плача.
Жизнь его обращена к миру
только одной стороной –
обветренной,
в трещинах,
неприступной.
Стена.
Камень на камне.
Между ними
заметные щели.
Но сколько ножом ни ковыряй,
камень не расшатать –
вековечная кладка.
3
Еврейская история –
ножны.
В них меч судьбы
всего Земного шара.
Клокочет магма,
полыхает жаром.
Планета внемлет.
Истина во лжи.
Незнанье – рок.
Всеведенье – порок.
Послушен ветер правд
песчаным генам.
И наступает –
так ли? –
перемена,
и нарастает мясо
там,
где вырван клок.
4
Разумная
земная толочь
и бестолочь,
проникнись и блажи.
Наступит срок,
наступит час, и в полночь
Мир распогодится.
Небесные дожди
размоют чувства –
крепи и плотины.
Целительная
звездная вода
отыщет русло
следствия-причины
и оросит вновь
тощие года.
5
Такая лунная
безоблачная усталь.
Такое древнее
неспешное житье.
Вся ночь – твоя.
Пожалуйста, безумствуй,
и проповедуй
звездам питие.
Кто на Руси?
Но Русью и не пахнет.
В два цвета
индевеет горизонт.
Плугами – фарами
нежданный поздний пахарь
у пули на виду
грызет гудрон.
И снова – тьма,
луна и вздохи камня,
отмеченного
верой и добром.
И небо говорит
в тебе стихами
на языке доходчивом –
любом.
ЧТО ГОНИТ НАС,
ПАЛОМНИКОВ ВЕКОВ?
1
Что гонит нас, паломников веков,
из лабиринта, где мы все родились,
от сытости, дарованной как милость,
от бытия по имени ЗАБЫТОСТЬ –
от всех по мерке скроенных оков,
в иную жизнь, где солнце выест сырость
из наших, утомленных страхом снов?
Что гонит нас, паломников веков,
радетелей великого похода, –
к истокам человеческого рода –
туда, где свет земли и небосвода
для каждого непостижимо нов,
где, мировую делая погоду,
нам обрести судьбу свою и кров?
Что гонит нас, паломников веков?
2
Григорию Гросману
Холмами Иудеи
проложена земля.
Но где я, где я, где я?
И разве – это я?
Мне – сердце Маккавея.
Родился, знаю – для…
Но где я, где я, где я?
И разве это я?
В тебе я или в этом,
не ясном наяву?
Живу, пылинка света,
живу – живу – живу.
Во храме и в заветах,
в плену, в расстрельном рву –
живу, пылинка света,
живу – живу – живу.
3
В Старой Риге, возле синагоги,
наплывает детских мыслей дым.
Здесь сбивал я о булыжник ноги –
босиком бежал в Иерусалим.
Не сбежать до времени из детства,
приведут дороги в новый дым.
Замкнут детством? Никуда не деться,
и теперь, как встарь, – в Иерусалим.
4
Не зови меня с собой в дорогу.
Я устал от прелестей чужбин.
С перепугу, либо с передрогу
я теперь разборчив и раним.
Ни к чему заморские предтечи
и экзотик пьяная махра.
Слева Стена Плача, справа столб мечети.
Мне виднее здесь Небесный Храм.
5
Моим родителям Риве и Арону Гаммер
В нежданный День Календаря
вздымилось небо.
Живём теперь, благодаря
тому, что слепы,
не видим метку – «в Божий суд»
у тех, кто спехом
войдёт в разорванный маршрут
земного эха,
кто – от Нью-Йорка до Москвы –
вдруг вбит в Израиль,
когда – куда ни норови,
вхож – в «Дельфинарий».
—————————
В международный день защиты детей,
1-го июня 2001 года, террорист-смертник
из «Исламского джихада» взорвался
у входа в дискотеку «Дельфинарий»
на тель-авивской набережной.
Погибли дети и подростки, среди них
19 выходцев из России и стран СНГ,
девочка из Колумбии и один взрослый.
6
Леониду Гросману
I
Градом новые отметины,
молний росчерки.
Не приметили, не приветили –
напророчили.
II
В каком году ни провернись,
ниспослан в настоящее.
Везде непознанная жизнь
себя сквозь смерть проращивает.
III
Кончина века прошла сквозь темя
без летаргического исхода,
с переходом на новое время
со следующего года.
