ВЛАДИМИР БЕСПАЛЬКО. Сквозь годы

ПРЕДВОЕННАЯ ОСЕНЬ 

Там, где ёжики спелых каштанов

Рассыпаются по мостовой,

Проходила юная мама,

Освещённая жёлтой листвой.

Шла, вдыхая остатки лета,

Всё сильнее в минуты те

Ей казалось, что тихим светом

Мальчик светится в животе.

И, подумав о том что случится

С ним, когда разомкнутся тела,

Две ладони, как крылья птица

На высоком платье свела.

Замирали в одной два сердца…

Окунувшись в военный дым,

Задыхаясь, выжило детство,

Не успевшее стать моим.

 

9 МАЯ 1945 

Как представитель поколенья,

Едва с кровати не упав,

Бежал за утренней сиренью,

Хватая брата за рукав.

Не зашнурованы ботинки,

В глазах дрожат осколки сна.

На крыльях треснутой пластинки

Плывёт над городом весна.

А над домами флаги, флаги…

Их ветер в солнце замесил.

Солдат в рожок зелёной фляги

Сигнал Победы прогорнил.

А мы сквозь надолбы развалин

Бросались грудью на сирень

И грозди света раздавали,

И на руках качал нас день.

И кто-то мне надел пилотку,

И, небо чувствуя у рта,

Во всю мальчишескую глотку

Кричал восторженно «ура».

 

ФОТОГРАФИЯ 

Фотограф извивался, словно бес.

Под чёрною накидкой он исчез.

И вспыхнул магний, ослепив до слёз.

И дым войны сквозь негатив прополз.

Птенцом сижу у мамы на руках,

Как будто бы на дальних облаках.

А рядом брат, двоюродные сёстры,

И тётки в кофтах стареньких и пёстрых.

А в центре тот, кто лучше всех видней.

Он стал землёй, в бою сравнялся с ней.

А снимок – вот он, предо мной лежит.

Луч солнца по нему легко скользит.

Уменьшены в нём люди во сто крат,

Они сквозь гарь минувшего молчат,

И все они – как боль моя сквозная,

Всё вдаль плывут, в глазах не исчезая.

 

* * *

Я полоснул глазами по лицу

И увидал себя же на плацу.

Ботинки вмёрзли в Приамурский край:

Горнист зарю над юностью сыграй.

На бескозырке пара чёрных лент.

Губ старшины суровый инструмент:

Чеканка шага и чеканка душ,

И листья подо льдом осенних луж.

А старшина суров, но недалёк,

В его глазах зловещий огонёк.

Я подчиняюсь весело ему,

Я драю пол, зарядку дав уму.

На крыльях я лечу в учебный класс,

На тренажёре точно ставлю глаз.

Но чтоб металлом до конца не стать,

Я вчитываюсь в звёздную тетрадь.

А старшина – какой ни есть, но мой,

Маячит вечно за моей спиной.

Я одного хочу, чтобы и впредь

В свои глаза, не опуская глаз, смотреть.

 

* * *

Для нас на земле не хватило места.

Горько целует воздух невеста.

Нам выпало море и мёртвая зыбь,

Не знаю, не пробовал землю забыть.

Нас море бросало сквозь бури и зори.

На робах, на лицах – изморось соли.

А за спиною примяты от груза

Лёгкие крылья синего гюйса.

 

Мы, тралы поставив над взрывчатым дном,

Работали молча в ковчеге стальном.

А под кормой, как на нитях медузы,

Ржавые мины со смертью в союзе,

Притихли под слоем холодной воды.

Работаем молча. Вблизи от беды. 

 

ЭЛЕКТРИЧКА 

Людское море билось о перрон,

У каждого в глазах сияло лето.

Жестоким штурмом взяли мы вагон,

Не досчитавшись пуговиц и сеток.

Помчал состав к зелёным берегам,

А в тамбуре торжественно курили

Подростки, и казалось паренькам,

Что за спиною с болью лезут крылья.

Живым холмом лежал в пролёте пёс,

И лава накалялась разговора,

И город исчезал под стук колёс,

Показывая кукиш семафора.

Румяный муж во всю внушал жене:

— Побереги до остановки нервы,

Мы всё же сели – значит на коне,

А тишина ещё у нас в резерве…

 

В окне мелькали рощи и поля,

На проводе качалась гирькой птица.

Я чувствовал: без драки жить нельзя,

И ничего, что ноет поясница.

В толкучке можно садануть локтём

И отмахнуться можно по привычке,

Но главное – летим одним путём,

И все правы под небом электрички.

Правы туристы, пёс и комары.

Прав старичок, хотя довольно странен –

Он протянул перо – велел – Твори!

И растворился, словно марсианин.

Летел к заливу солнечный вагон,

Вдали мелькали ласточки травинок,

И в окна залетал густой озон,

И пёс – щенком во сне жевал ботинок.

И только это странное перо

Мне сердце пронзительностью острой.

Я забывал посадку и перрон…

Мир жил во мне и солнечно, и грозно…

 

КРЫМСКАЯ ОСЕНЬ 

Крыма горную колыбель

Волны пенистые качают.

То Алупка, то Коктебель

На зелёных качелях взлетают.

Раскачался от шторма Крым.

От румяной жаровни шашлычной

Поднимается жертвенный дым,

Растворяясь в эпохе античной.

А шашлычник – Лаокоон,

Как змеёй перевитый толпою –

Полбазара и небосклон

Закрывает могучей спиною.

Раскачался от цен базар,

Вина хлещут, как волны о рубку,

Пробивает навылет загар

Твою белую блузку и юбку.

Окунулось светило в закат –

Жизни листьев проносятся мимо,

Просверлили свирели цикад

Тёмно-синие сумерки Крыма.

Сквозь отверстья сияние звёзд

Долго льётся в раскрытую душу.

Я с усмешкой облако грёз

Над пустынной душой обнаружу. 

 

Ресторан раскачался не в лад.

Сквозь бокалов прозрачные линзы

Тихой женщины медленный взгляд

Пьёт себя сквозь соломинку жизни.

Зеркала раскачались витрин,

Из минувшего выплыла снова

Вереница сгорбленных спин,

Что стоит за буханкой ржаного…

А вдали, где темнеет самшит

И мерцают лунные тени,

Одинокое море гудит

И о берег бьётся в смятенье.

Словно хочет Чёрное враз,

Враз покончить с нелепым бессмертьем.

И осколки амфор и ваз,

Словно древние письма в конверте,

Вылетают на берег со дна…

Море, море, ну, что ты взбесилось?

Или может твоя глубина

В глубине небес отразилось.

 

* * *

И тогда посмотрел я сквозь годы,

В Салгире замелькали следы.

Мальчик тихо спросил меня «Кто ты?»,

Я ответил спокойное «Ты».

Он смотрел на меня, не мигая,

Удивленье и радость тая:

«Ты похож на меня, понимаю,

Отчего же ты старше меня?»

«Между нами пространство и время,

И одна неизменная ось,

Тяжело нести общее бремя».

«Тяжело – он ответил – так брось!»

«Тяжелей будет, если я брошу».

Он молчит, не шепнёт «отдохни».

У доски мел задумчиво крошит.

В голове его бродят стихи.

Он уверен, вращает планету.

Боль и радость, и свет, и грехи.

Помотает мальчишку по свету,

Прежде чем воплотиться в стихи.

 

* * *

Семинарист, завет любви читая,

Летит в метро сквозь чёрный шар земной.

Страницы, свет высокий излучая,

Его бросают в хлад и дрожь, и зной.

Клюют старушки буквы из газеты,

Отпели их мечты и соловьи,

Девчонки, что почти полураздеты,

Читают бёдра крепкие свои.

Вникает в цифры троица студентов…

В метро своя короткая, но жизнь,

Они глотают формулы конспектов,

Вон тот, что слева, друг, не подавись.

Два офицера выдыхают воздух:

По йоге дышат, видно, от нуля,

На их погонах выпуклые звёзды –

Они им войны звёздные сулят.

Летим под Невским, гложет ощущенье,

Что над землёй сияет чудный день.

В глухих дворах качаются качели,

На Марсовом во всю цветёт сирень.

А Судный день, Голгофа и Распятый

Живут недалеко от наших дней,

А первый век, иль, как его, двадцатый,

Из-под земли надёжней и видней.

 

* * *

Доски, гвозди, краски, кисти,

Хруст лопат, рассады шёлк…

Перед Троицей очистить

Сеть могил народ пришёл.

Хватка в каждом – всё наружу,

Каждый виден здесь насквозь.

И с небес слетают души,

Чтоб поднять упавший гвоздь.

Посмотреть, как крест подкрашен,

Как берёзка прижилась.

Мир иной не так уж страшен,

Если есть с живыми связь.

Пилы воздух режут звонко,

Труд кипит, и зной плывёт.

Твердь времён, а в ней воронка –

Всех со временем всосёт.

Всех всосёт, но будут живы

Внуки, правнуки, пра… пра…

Строй могил, за ними нивы,

Лес, река, заря с утра.

 

* * *

Всё забудешь. И тут же всё вспомнишь:

Не сумеешь, не сможешь забыть.

И захочешь вернуть – не догонишь,

А догонишь – не сможешь вернуть.

Вот как нынче, а было иначе.

Да и было ли это? И с кем?

Ты во сне на минуту заплачешь

И забьёшься в холодной тоске.

То ли сон это нынче неясный,

То ли явь. Ничего не понять.

Усмехнёшься, пытаясь напрасно

Быстрокрылое счастье поймать.

 

* * *

Звуки жизни – в звёздных нотах,

А в подземных переходах

Безымянные солисты –

Подземельные артисты

Так поют, что через душу

Вылетает боль наружу.

 

В стороне, в холодном свете:

Тот на скрипке, та на флейте –

Всё играют и играют,

К милосердию взывают.

 

– Звуки лютня, мандолины

Заполняли всю Кордову –

Бросил фразу мимолётно

Музыкальный человек.

Лучше бросил хоть бы рубль

Музыкантам подземелья.

Их талант идёт на убыль,

И на пиво, и на зелье,

Превышающее градус –

Градус жизни городской.

 

Музыканты всё играют.

Знают: музыка спасает

От жестокости, с которой

Безымянные солдаты

Погибают на войне.

 

* * *

«Весна священная» Стравинского

Звучит от речки до холма.

Солдат в кустах девицу тискает

И дева, тиская, сама

Солдата вводит в искушение.

Уста у девы – чистый мёд.

В казарме гомон построения.

Но одного не достаёт.

Луна – пластинкою вращается.

«Весна священная» звучит.

Солдат в казарму возвращается –

Он родины и меч, и щит.

Солдата ждёт за опоздание

Иль гауптвахта, иль наряд.

Но в нём живёт весны звучание

И девы многослойный взгляд.

 

* * *

То ли храм, то ли мельница

На холме за рекой.

Время крутится, вертится,

Позабыт домострой.

Жизнь вокруг бесшабашная.

А в деревне глухой

Самогонка неважная.

А могла быть другой.

Бродят гуси и курицы,

Поросёнок визжит.

А старухи все умницы,

Не умеют не жить.

Молодые отчалили

На простор в города.

Коль пробьются в начальники –

Проведут провода. 

 

* * *

Туман над речкой тихо тает,

Кузнечики пустились в пляс,

Как неумеренно светает,

Как солнце радостно для глаз.

Оно не хуже и не лучше,

Прекрасно оттого, что есть.

И до росы доносит лучик

Идущую от солнца весть.

 

* * *

Небо махнуло крылом пролетающей птицы,

Словно хотело с осенью поздней проститься,

С осенью мрачной с её подневольною грустью…

Чудь белоглазую помнят и совы, и гуси.

Птицы скользят над нефтезаправочной Русью.

Трактор ржавеет над братской могилою поля.

Люди ушли за кудыкину гору на волю.

Флаг сельсовета выцвел, и нити прогнили.

Старуха без внуков рассталась с мечтами благими.

И, выпив чекушку, в безлюдной избе голосила,

И свечку зажгла, и тут же свечу погасила.

И снова зажгла. И глазеет безмолвно на пламя,

Сомкнула перста, а время сочится сквозь длани.

 

* * *

В эпоху парадов, вождей, метростроя,

Стахановцев, лётчиков, первых героев,

В преддверье войны ты посмел появиться –

Над жизнью зависла стальная десница.

Гиены жрут падаль, но жаждут напиться

Кровью евреев, украинцев, русских –

Сказал мне поэт по фамилии Слуцкий.

О предках – ни слова. Безвременье длится.

Забыли кто как от кого смог родиться.

Сказал и умолк. Я успел удивиться.

Ребёнком я думал, родился от грома,

От общего горя, от моря, от гнома.

Откуда? Оттуда. Спроси у верблюда.

Такой недотёпа, телёнок, ублюдок…

С годами допёр – я из мук появился

И смог воплотиться, сквозь время разрухи

Не в склянку «Столичной», не в бред бормотухи,

Не в кальку Идальго, в Володю Беспалько.

А если любил я одну Дульцинею,

То, словно виденье, мелькнул перед нею.