ЕФИМ ГАММЕР. Восемь ностальгушек

 

ВОСЕМЬ НОСТАЛЬГУШЕК

 

ДИССИДЕНЦИЯ

 

А чего я хотел? Да практически ничего. Социализма хотел, с человеческим лицом. Под лицом человеческим, думал, сущность волчью не спрячешь. Ну и… пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал… Пока во имя свободы не разворотил весь Советский Союз до основания, а затем… Свободы стало навалом. А Советского Союза не стало вовсе. И разоблачать некого.

А чего я хотел? Да практически ничего. Пару-тройку слов свободных… разоблачительных… на кухне… Без огласки.

Да промашка вышла с оглаской. Третье ухо оказалось подслушивающее. Второй язык — доносительский. Вот я и вышел в разоблачители. Пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал, пока не разворотил все, не разнес по камушку. Ни града отчего, ни веси, к пуповине привязанной. Ни адреса. /Помните? “Мой адрес — Советский Союз”./ А кухня? кухня? Где уж ныне кухня моя стародавняя? Маленькая, спокойная, рассчитанная на пару-тройку слов свободных, разоблачительных. В чужой стороне, в запредельном государстве обретается кухня моя. А те, кто собирался в ней втихую, по-добрососедски, раскиданы по разные берега мирового океана и копят старательно доллары, чтобы, оплатив импортные визы, вновь потолкаться на прежней своей жилплощади, туристического соблазна ради. Вдохнуть дым Отечества, горький, прекрасный и как встарь чадливый от пригоревшего масла.И ностальгически вспомнить: а чего я хотел? Платить деньги за посещение собственной квартиры? Нет, не этого я хотел. Да практически и ничего не хотел. Пару-тройку слов свободных хотел, разоблачительных. Хотел как лучше. А вышло — как всегда. И разоблачать некого.

 

ГЕМАТРИЯ

 

Когда Бог вывел евреев из Египта, то по малости опыта общения с ними, жестоковыйными, оставил в заспиньи у невольников родину их рабовладельческую — в целости и сохранности. В виде соблазна для маловерных и искушения для слабых духом. А в пищу рабам тем, нагуливающим аппетит в пустыне, дал манну небесную. Но объелся народ на халяву небесной кормежкой и возроптал: мясо ему подавай в котлы да рыбу нильскую. В Египет его возверни, к фараону, пирамидам, кнуту и прянику. Сфинкс, видите ли, ему — народу еврейскому — понадобился. Затосковал он, понимаете ли, по сфинксу с загадочной душой его заегипетской.

Когда Бог вывел нас из Советского Союза, по гематрии, к слову, равнозначному древнему Египту, то опыта общения с нами, жестоковыйными, у Него было уже предостаточно. С присыпочкой, так сказать, из пота и соли. И Он убрал у нас в заспиньи Советский Союз, разрушил его, размолотил в песок. И оглядываться не моги. Нет для нас там ничего-ничегошеньки. Только Мавзолей с загадочной русской душой — средневолжский разлив еврейско-калмыцкого свойства. Остается — не оглядываться и надеяться на манну небесную.

Вот и надеемся… надеемся…

Вот и ждем.

 

В ОЖИДАНИИ МЕССИИ

 

Когда придет Мессия, хватит ли у нас ума — узнать его?

— Узнаем! — говорят мне русские репатрианты. — Ведь быть того не может, чтобы перед уходом Оттуда он не выпил на посошок.

— Ну и?…

— Опохмеляться-то среди нас придется. Признаем!..

 

И МУЗЕИ ДЛЯ НАС НЕ ПРЕГРАДА

 

Каждую неделю кавторанг Лешка Морской имел возможность торпедировать музей народного творчества и изобразительных искусств. Он торпедировал музей каждую неделю, ибо имел такую возможность. Такую возможность — торпедировать музей — ему давали две рускоязычные газетыИзраиля. Газета «Север».И газета «Юг» тоже.

Тот, кто ежедневно покупал газету «Север» и газету «Юг», приобретал вместе с ними отрывной купон на право посещенияИерусалимского музея народного творчества и изобразительных искусств. Но фокус заключался в том, что право он имел, а пойти в музей бесплатно мог лишь при наличии двух открывных купонов — один от газеты «Север», второй от газеты «Юг».

Кавторанг Лешка Морской, большой хитрец по части посещения музеев на халяву, каждый день, на зависть прочим капитанам второго, третьего и даже первого ранга, отрывал по два талона-контромарки — один из газеты Север», второй из газеты «Юг», и имел возможность еженедельно торпедировать музей.

Каждый день! — это доказано свидетелями и завистниками. Но как можно отрывать каждый день по два отрывных талона, когда живешь на севере и имеешь возможность отрывать купон только у газеты «Север»? Это вопрос!

Но если есть вопрос, отыщится и ответ. Не на Марсе ведь газеты покупаем!

Ответ лежал в плоскости жены кавторанга Лешки Морского.

Жена кавторанга, по-добрососедски — «капитанша», Арена Исаковна ежеднено, по утреннему «холодку»,ездила на юг, в Кирьят-Гат, воспитывать и прикармливать внука. И ежедневно, на вечерней «прохладе», воспитав внука, возвращалась в Кирьят-Моцкин, перевоспитывать и подкармливать мужа. А там, в Кирьят-Моцкине, перевоспитанный и подкормленный кавторанг Лешка Морской отбирал у нее отрывные купоны от газеты «Юг».

Он их отбирал у жены Арены Исаковны и складывал в параллельную стопку, рядом с собственными из газеты «Север». И что получалось в результате? Получалось, что он, простой кавторанг Лешка Морской, наяву, своими руками творил израильское чудо, подобно… — Да! А почему нет? — подобно пророку Моисею, который ударом посоха осушил Чермное море и повел евреев к бесплатной пище на другой берег, к манне небесной и куропаткам в собственном соку.

Благодаря ухищрениям ума и выверенности курса Арены Исаковны у кавторанга Лешки Морского набиралось необходимое количество отрывных контромарок, и он имел возможность раз в неделю на халяву торпедировать Иерусалимский музей народного творчества и изобразительных искусств. А если он имел столь редкую возможность, то, естественно, не моготказать себе в удовольствии. И раз в неделю обязательно его торпедировал.

Раз в неделю, по воскресеньям, кавторанг Лешка Морской надевал свой парадный мундир, с шевронами, но без звездочек и погон, повязывал черный галстук и ехал на трех автобусах попеременно в центр страны. Сначала он ехал из Кирьят-Моцкина до Хайфы, потом из Хайфы до Иерусалима, потом из Иерусалима… нет-нет! не куда-нибудь на Кудыкину горку, не в зоопарк и не в забегаловку какую, а прямиком в музей народного творчества и изобразительных искусств.

Когда он входил в музей, все понимали: кавторанг не входит в музей, кавторанг его торпедирует. И то! Согласитесь, ни у кого в обозримой биноклем жизни не случалось обзавестись сразу двумя комплектами отрывных купонов — от газеты «Север» и от газеты «Юг», выходящих в двух, прямо скажем, противоположных точках Израиля. Ни у кого! Никогда!

Нет и не могло, по задумке газетчиков, родиться такого придурка на белом свете! А вот и не угадали. Перехитрили самих себя. У Лешки Морского это случалось. И регулярно! С завидным постоянством! Как беременность у его религиозной дочки Рахели в Кирьят-Гате. У нее случалось. Иунего случалось.При чем, у него случалось это с материальной выгодой по совместительству. Вот он и торпедировал бесплатно музей, не задумываясь о будущем. Будущее, как он полагал, ему обеспечит дочка Рахель в будущем. Она будет бесперебойно рожать, а он бесперебойно торпедировать Иерусалимский музей народного творчества и изобразительных искусств. И все ему будут завидовать! Тоже бесплатно.

Будущеесмотрело в глаза кавторангу Лешке Морскому с полотен голландских мастеров, когда он мог себе позволить бесплатно торпедировать музей. Он мог себе это позволить. И позволял! Он позволял себе бесплатно ходить по коридорам, по залам с изобразительными образцами минувших эпох.Позволял себе бесплатно останавливаться, где хотел.У мраморных скульптур с женской грудью и отсеченными руками, у мясистых вдовушек Рубенса с бокалами вина, у обаятельной красавицы Рембранда, подозрительно представленной автором такой подписью — «Сиськи и я».

Лешка Морской мог себе позволить. И позволял! Действительно, если имеется такая возможность — бесплатно торпедировать музей, почему бы его бесплатно и не поторпедировать? А заодно… Почему бы заодно не понести в музейные массы одухотворенных на холстах произведенийобразцы и собственного народного творчества, кстати, почерпнутые из советской киноклассики.

— Мы из Кронштадта! — докладывал, знакомясь,кавторанг Лешка Морской голозадым бабам художников Рубенса и Рембранда. И смущенно шмыгая носом, поправлялся: — Это раньше, уважаемые за наружность голые женщины,мы были из Кронштадта. — А сейчас… понимайте в меру испорченности еврейского языка идиш… сейчас мы из Кирьят-Моцкина. Здрасте! — и шел себе дальше — торпедировать Иерусалимский музей народного творчества и изобразительных искусств, где на десять тысяч квадратно-гнездовых метров ни одного живого милиционера.Нате вам, дожили!Выпить даже не с кем…

 

ГРИМАСЫ И ПЕГАСЫ

 

Израиль — страна репатриантов. И страна абсорбции. Здесь каждого абсорбируют. А неудачников переквалифицируют хоть в кого. Причем, пути переквалификации неисповедимы. Можешь стать ненароком даже членом парламента. Но чаще поднимаешься только до уровня простого члена сообщества себе подобных, чтобы потом на досуге, ближе к пенсии, подсоблять мне в пополнении сюжетов для ностальгушек. Как это делает в отключке от своего основного занятия бывший мелкий вор в законе, ныне новый репатриант Кеша Голодушкин.

 

1. Солдат-надомник

Когда Кеша служил ездовым-резервистом на израильской армейской почте, он откликнулся на газетное объявление: “Требуется солдат-надомник”. И пришел по адресу. С американской автоматической винтовкой М-16.

— Автомат к бою готов? — спросил у него наниматель.

— Всегда готов!

— Тогда стреляй.

— Куда?

— В меня.

— Зачем?

— Жизнь штука сложная. Пегасы и гримасы. И прибамбасы… Я решил покончить с собой.

Кеша и стрельнул. А потом подумал: кто же теперь платить будет? Самоубийца? Ну и люди!.. Все на халяву да на халяву.

 

1. Боксер-спаситель

Однажды Кеша, попав по недомыслию за небольшие деньги на ринг в качестве боксера-профессионала, предотвратил политическое убийство. По истечении третьей минуты первого раунда, под звон гонга, должен был состояться заказной выстрел из пистолета, не услышанный, разумеется, болельщиками. Звон гонга — он дай Бог, какой звучный, любой выстрел перекроет.

По задумке заказчиков убийства, их политический противник, восседающий в роли почетного гостя за судейским столом, вынужден был получить пулю прямо в лоб и рухнуть на пол. Но не получил и не рухнул. Благодаря Кеше Голодушкину, переквалифицированному в боксеры. Дело в том, что Кеша из-за незнания скрытых механизмов профессионального бокса нокаутировал своего соперника в первом раунде, за десять секунд до обусловленного тайным соглашением удара гонга и синхронного с ним выстрела. В результате преждевременного нокаута удара гонга не последовало. Не последовало и пули в лоб политического противника. Он остался жив. И сегодня вытворяет такое, что Кеше Голодушкину, право, совестно за досрочный нокаут.

 

III. Дегустация — мать порядка.

Кеша устроился дегустатором на винно-водочное предприятие. По рекомендации подполковника Васеньки, прозвучавшей вполне комплиментарно: “Сорок чистых градусов от двадцати крепленных он завсегда отличит, попробовав”.

Вот Кеша и отличал градусы. На работе. В белом халате. В ухоженном кабинете.

Однажды пьющая Франция заказала Кешиному винно-водочному учреждению партию выпивки в коллекционной посуде. Количество? Еще то количество бутылок — сдохнешь, пока сосчитаешь!

Как такое количество продегустировать в одиночку, не пригласив специалистов-собутыльников за компанию? И пригласил. И продегустировал с ними. Теперь пустые бутылки некуда посылать. Кешу и его компанию — есть куда. Туда, во всяком случае, добровольцами не ходят.

Но как оплатить неустойку за недоставленный товар? Под белую горячку выяснилось, что это — проблема только для израильских предпринимателей. Для Кеши и его компании вся эта проблема решалась просто. Решалась и, самое удивительное, — решилась. По предложению Кеши бутылки сдали и расплатились. Но следует уточнить — сдали в антикварный магазин.

 

IV.Держись, Пегаска, уши оторвут!

Когда Кеша по глупости задумал стать писателем, он поинтересовался у одного из героев моих ностальгушек Фони Непутево-Русского, поэта и полицейского:

— А что за это дают?

— Нобелевскую премию, — отшутился непризнанный на Парнасе Фоня, не получивший за свои стихотворные опусы даже от Пегаса уши, не то, что денежное возмещение за моральный ущерб от писания.

Кеша усек про Нобелевскую премию, равную почти миллиону долларов. Той сумме, которой ему не доставало для полного счастья в отдельно взятой стране. И написал первое литературное произведение: заявку на выделение Нобелевской премии.

И что? Заявку послал в благословенную заграницу. Ответ из-за границы не заставил себя ждать. “Вас уже рассматривают на присуждение Нобелевской премии”, — прочитал Кеша про себя на неведомом, но вполне родном по приятности содержания языке.

— Меня уже рассматривают! — радовался вслух Кеша Голодушкин, плодя завидки среди израильских литераторов. И среди Фони Непутево-Русского тоже.

Хотя, если честно признаться, его тоже рассматривали в этот напряженный момент жизни. Правда, не в Нобелевском комитете. Бери ниже. В рентгеновском кабинете. На предмет обнаружения проглоченного в порыве творческого состязания с Пушкиным куриного пера.

 

1. Каков уклон—таков резон

Кеша шел по жизни с уклоном в сорок градусов. Под этим уклоном он стал выходить в люди и в Израиле. Под этим уклоном его и выдвинули в предвыборный штаб одной из многочисленных партий.

— А деньги за работу? — поинтересовался Кеша. — Мне скучно пропагандировать без премиальных.

— Деньги — потом. Ты нам выборы выиграй, получишь и деньги. Когда у нас объявится касса.

— В энтом разе, — сказал Кеша, — выигрывайте самостоятельно, а я буду за вас пропагандировать после выборов. Когда у вас появятся деньги.

Можете не беспокоиться, эта безденежная партия никаких выборов не выиграет и не свернет Кешу с магистрального пути: его уклон — 40°, и ни на градус больше.

 

VI.Мафиозные штучки

Кеше Голодушкину предложили возглавить русскую мафию. В Израиле.

Он отказался:”В Израиле не могу”.

— Чего так? Типа патриотизм заел?

— Меня тут каждая собака знает.

— Подфартило с популярностью в мире животных. Ну и что?

— Поясню. Каждая собака признает меня здесь за своего, за еврея. А вы мне… мафия… русская… Мафия, кстати, в переводе с иврита — пекарня. Представляете, какими пирожками с капустой будет от меня пахнуть, если я возглавлю вашу мафию-пекарню? Собаки принюхаются… И сразу брехать начнут о моей скрытой некошерности: тут русский дух, — будут брехать, — тут Русью пахнет! Отсюда, господа хорошие, постановим на стрелке так: в директоры вашего хлебо-булочного комбината я согласен переквалифицироваться. Но предложите мне возглавить мафию другую, еврейскую по духу и существу. Тогда и заладятся между нами отношения. Тогда и покорешуем.

Однако еврейскую мафию Кеше Голодушкину не предложили. И без него в Израиле немало охотников печь пироги с капустой. И при этом без заметного для сторожевых псов запашка, который, вполне возможно, на доисторической родине и до Киева доведет, а в Израиле… Ох, не ходите, звери, в Африку гулять.

 

ТО ТУТ, ТО ТАМ

 

Подполковник Васенька, дедушка Шуркиной шантрапы, пошел на пляж с младшим внучком Хаимкой. Расположились под тентом, разлеглись у воды на коврике. Стали загорать-нежиться. Под ласковым солнышком да под зазывные выкрики продавцов с ящичками на перевязи: “Артик! Артик!”

— Дедушка, купи мне артик, — попросил мороженое на палочке Хаимка.

Дедушка кивнул. Охотно поднялся с коврика и двинулся к ближайшему продавцу, орущему на весь пляж: “Артик тут!”

Идет к нему, значит, к зазывале с ящичком, а тот, видя отставного подполковника, тотчас переменил пластинку. И орет совершенно противоположное: “Артик там!”

Дедушка оглянулся. Действительно: там другой продавец с другим ящичком. Пошел к нему, другому. А тот, видя его, нового репатрианта с выправкой офицера иностранной армии, кричит истошно, наоборот — в противовес сказанному прежде: “Артик там!”

Повернул подполковник Васенька, заторопился к первому продавцу: не дай бог, мороженое растает. А тот, первый, и приветствует его на надрыве голосовых связок: “Артик тут!”

Но недоверчивый уже дедушка, сблизившись с зазывалой, спрашивает-интересуется, чтобы вышло все без промашки: “Артик тут?”

Наглый продавец отвечает старику совсем по-хамски: “Артик там!”

“Тут он или там?” — нервничает отставной офицер, вспоминая о незапятнанной даже на попойках чести мундира.

“Тут!” — ликуя, отвечает мороженщик.

Дедушка отстегивает на его “тут” деньги. А наглый насмешник с пингвином на фартуке, сгребая шекели в потный кулак, вместо сдачи выдает предъинфарктное: “Артик там!”

Этим, последним самым издевательским “там” разносчик холодной закуски и подавился. Бывший преподаватель Первого Одесского артиллерийского училища имени памятника Ришелье, не выдержав, влепил ему по зубам.

Теперь он временно, до выяснения, сидит тут в кутузке, а думает, что находится там. Так как все вокруг говорят с ним только по-русски.

Объясняют, что “Артик тут” в переводе с иврита значит “Артик клубничный”, а “Артик там” — “Артик вкусный”. Растолковывают ему в каталажке все эти премудрости на родной мове, по-русски, иначе обидится и начнет снова распускать кулаки. А в тюрьме это не принято — побить могут…

 

 

СЕРМЯЖНАЯ ПРАВДА

 

Он мог считать себя вторым Пушкиным, но никто на дуэль его не вызывал. И жена переходила из рук в руки, себя не желая держать в руках. Он выглядел жалким хотя бы потому, что старался выглядеть величественно. Но в отсутствии тоги облачался в халат с атласной подкладкой красного цвета, намекающей на цвет знамени, под которым он некогда ходил на демонстрации. Ходил-ходил, и дошёл до ручки. Превратился в досужего гида- устроителя удовольствий для денежных туристов. А хотел добраться до Атлантиды и обогатиться за её счёт.

Но где Атлантида? То-то и оно.

А где денежные туристы? Рядом с чековой книжкой.

 

 

ЛЕКАРСТВО ОТ ИЕРУСАЛИМСКОГО СИНДРОМА

 

Сеня был дурак, хотя и родился в России.

Приехав в Израиль, он назвался Соломоном. Но это ему ума тоже не прибавило. Тогда он стал писать книжки о еврейских пророках. Полагал, что теперь его уже однажды назовут мудрым.

Однако, как выяснилось, на один маленький Израиль иметь двух Соломонов Мудрых – это большая глупость и лишняя капля яда для чувствительных антисемитов. И его отправили в дурдом. Нет, не на принудительное лечение. А для того, чтобы клиентам этого богоугодного заведения читал свои книжки. По теории вероятности, больным, попавшим в плен иерусалимского синдрома, идет на пользу такая пропарка мозгов, позволяющая предметно познакомиться с чудотворной деятельностью коллег-предшественников – пророков древности.

Некоторым из умалишенных под влиянием примеров прошлого хочется ходить пешком по воде или воскрешаться из мёртвых. Вот и выздоравливают, убеждаясь после реанимации, насколько они смертные.