СОФИЯ ПРИВИС-НИКИТИНА. Варька, Варвара Степановна

Началась эта история давно. Мне тогда было года двадцать два. Я училась, работала кассиром в большом магазине, растила сына, бегала на спевки, разводилась — всё одновременно. Но история не обо мне.

Уборщицей в магазине работала довольно колоритная личность — Варька. Она была пожилая по нашим понятиям, но Варька. Вокруг бегали тридцатилетние Любови Ивановны и Аллы Константиновны, а она была просто Варька. И было уже ей хорошо за полтинник.

Весёлая, добрая. Убирала на совесть, но постоянно под хмельком. Так чтобы очень — не сказать, но в тонусе с утра и до вечера.

И вот целый день с ведром и тряпкой проваландается, а к вечеру уже домой спешит. Бутылку покупает, всё чин-чинарём.

 Днём строго настрого было запрещено ей продавать спиртное. Но надо было знать обаяние этой наглой рожи! Конечно, продавали. Она бутылочку на дно ведра бросит, воды нальёт, тряпкой из мешковины притопит и ходит себе целый день . Магазин намывает.

 Ну, а в процессе пойдет грязную воду выливать, присядет с друганами на пару минут. У магазина зелёная зона такая роскошная была. Очень интересный народ собирался со всего района. И они там целые дни проводили за водкой, пивом и интересными беседами за жизнь. Там даже романы случались. Да! Да! А вы думали?

Вот она с ними откушает, вернее, отопьёт и идёт: рожа, как блин, под подбородком пёстрая косыночка подвязана, глазки -щёлочки, улыбается, а зубов и в помине нет! Но такая симпатяга при этом! Рожица хитрющая, весёлая. А доброта такая идёт. Ну, вот, казалось бы пьянь, и что тут говорить? Я молодая была, вообще в людях только интуитивно разбиралась. А тут тянет от человека теплом, как от печки.

Как-то приходит, а за ней пацан бежит, ну года три- четыре от силы. И что-то канючит-канючит…

А она ему :

-Нет, Климушка! Нельзя, Климушка! Домой беги! Там борщик, котлетки. А мороженое нельзя! Больно кашлял ты сегодня. Я тебе сырков шоколадных куплю.

 Под попку шлёпнула, он и ускакал.

-Ну- думаю- внук, ясен пень!

Только имя какое-то не особо современное. Тогда больше Эдики, Владики в ходу были.

А Варька уже мигает, мол, беленькой! Я под кассу, скручиваю бумажный кулёк, как на десяток яиц, подаю, Варька платит, и пошла себе воду набирать на уборку.

А тут пришла как-то Варька на работу сама не своя. Мы все думали – похмелье давит. И выпить не взяла. Споро с утренней уборкой управилась и домой. А у самой глаза, как у собаки, потерявшей хозяина.

Уже под вечер смотрю, валандает по залу тряпкой еле-еле. Меня к ней как толкнуло. Спрашиваю:

— Варя, а что у тебя? Дома что- нибудь случилось?

— Климушка заболел. В жару лежит. Воспаление лёгких.

— Один что ли?

— Один.

— А родители где? Мама? Папа?

— Да папки у нас сроду не было… А мамка-то я и есть!

« Пьяная»- думаю.

А Варька продолжает:

— Мне уже пятьдесят четыре было, когда он у меня образовался. А я думала, что бабий век мой закончился, и не волновалась даже. Пока пузо на нос не полезло.

-Так, а отец-то кто?

— Да кто ж его знает, девонька? Одно ясно: подлец! Воспользовался старухиными прелестями. Я ж его и не помню. Видать, в несознанке была.

Варька вздохнула по-старушечьи:

— Завтра на больничный пойду. Надо спасать Климку-то…

Молодость любопытная и не очень деликатная штука. Я и спрашиваю:

— Варя ! А Клим-то почему?

— Как почему? Меня ж климакс -то мой обманул и, можно сказать, поимел. Дитё вот на старость подарил. В честь него Климом-то и окрестила. А как же иначе? Что ему не крещёным жить?

Вы скажете: и что тут такого? История, каких тысячи. Я бы с вами согласилась, если бы не сказочное продолжение этой истории.

Климушка благополучно выздоровел. Жизнь вошла в свою колею. А потом судьба разбросала всех по разным сторонам жизни. Я закончила учёбу и ушла с этой работы. Развелась и снова вышла замуж. Про Варю вспоминала редко, но грустно и светло.

Со свёкром и свекровью мне повезло, как, впрочем, и в первом браке. То есть, человеку в одни руки много не отпускают. Мужья попадались так себе, но родители?! Просто песня! Свёкор интеллигент, ну просто рафинированный. Театры, концерты. «Будьте любезны, если вас не затруднит. Не стоит беспокойства». И всё в таком духе.

Вот мы с ним и посещали всяческие культурные мероприятия. И как-то попали на гастролировавший в нашем городе спектакль еврейского театра. Сплошное наслаждение и музыка. Сидели, как завороженные.

В какой-то момент я скосила глаза в сторону и зафиксировала пожилую пару, так ладно пригнанную друг к другу, что скошенный глаз нарадоваться на них не мог. Ну, и не успел.

Свет приглушили, пошла грустная еврейская песня. Я слушала и всё думала : « Откуда я знаю эту со вкусом одетую женщину с седой короткой волной, в чёрном платье, с жемчужным ожерельем на шее? Неуловимо знакомое, родное… Откуда? Что?»

 До антракта досидела с трудом. Как только зажёгся свет, я метнулась взглядом в сторону этой пары.

 Мужчина сухопарый, строгий. Очень дорого и аккуратно одет. И к нему склоняется в улыбке женщина. Как только она улыбнулась, я тотчас её узнала. Варька! Варюха! Господи, прости! Что же это делается на свете?

Она что-то мужчине говорит и улыбается полным ртом белоснежных зубов.

« Металл и керамика!»- утешительно прозвенело в голове.

Вот они поднимаются, он подаёт ей норковую горжетку. Встают, она опять ему улыбается.

« Нет! Похоже на фарфор! Это же какие деньги!»

 Мы тоже поднимаемся и идём к выходу, в фойе. Они прогуливаются, раскланиваются со знакомыми, и мы прогуливаемся, раскланиваемся. На втором круге Варька меня цепляет хитрым взглядом и тащит ко мне через всё фойе своего строгого спутника.

 Я в растерянности. Стою, как дубина и не знаю, как себя вести. Больше всего озадачивает — как мне обращаться к даме? Не «Варька» же, в самом деле!

— Сонечка! Здравствуй, девочка моя! Как я рада тебя видеть! Я так часто тебя вспоминаю!- И она улыбается мне в самое сердце. А личико лукавое, умненькое!

— Ну, вспоминай, деточка моя, Варвару Степановну! Работали вместе. Ты совсем ещё девочкой была!

 И понеслось.

-Как ты? Где ты?

— Как Вы? Где Вы?

— Да, живём- не тужим! Климушка? Климушка учится, совсем взрослый стал!

 Она меня с мужем познакомила, я её со свёкром. А пятнадцать минут же не резиновые. Пролетели, как один миг. И опять песни, рвущие душу и тёмный зал.

 А после спектакля сутолока у гардероба, масса народа, и растерялись мы. Больше я Варвару Степановну не видела, ничего не слышала и не узнавала, хотя, конечно, могла бы. А зачем? Кто знает, для чего так причудливо жизнь тасует колоду?

За что мы получаем то, что имеем? За что мы не имеем то, что хотим?