АНАТОЛИЙ ЕРШОВ. Избранные стихотворения
Из новой книги.
Столетие
Июль 17 года –
Холодный, аномальный, ветреный.
Неравнодушная природа
Детей испытывает: верно ли,
Что всё они простят неласковой –
Бесплодные сады и ливни,
Вдруг заливающие наскоро
Деревни, города, долины.
Простят ли грозы ошалелые,
Когда бросаются в падучей
На землю и плоды незрелые;
Грозят, гремят огромной тучей
И градом бьют, как пеной белою.
Привычен людям даже град.
Как пережить духовный глад?
Смотрю окрест – роптать? Смеяться ли?
Сквозь земли и все нации
Фантомной болью – год 17й.
Кровавый и решительный,
Благой и разрушительный.
***
Ты прав, поэзия – духовная трещотка.
С ней разум не заснёт, пускай себе гремит.
Она как речи рябь, в ней не увидеть чётко
ни самого себя, ни донный ил, гранит.
Куда себя стремит? Она – река и лодка?
Что ночью в ней бессонное горит?
Из « Диалог с небожителем»
7
Золотая рыбка А.К.
(не автомат Калашникова)
Отчего, со счастливой улыбкой
Воздыхателя русских баллад,
Ты сидел, точно с пушкинской рыбкой
Повстречался полвека назад?
На каком человечьем наречье –
Инглиш, идиш? Увы, не латынь, –
Говорила, смотрела за плечи,
Обещая свой откуп? А ты?
Ты направо смотрел, на старуху, –
Не царица, но благо своя, –
И ладошку подкидывал к уху,
Не подругу ли благословя?
«Не печалься, ступай себе с богом,
изумлявшийся чуду судьбы.
Всё на свете выходит вам боком:
Вот корыто, землянка, – суть вы».
Vivam*
(сюита для флейты соло ми минор
месье Жозефа Буамортье)
Вот я, господь. И грусть моя светла:
Моя душа и звуки флейты
Смешались с красотой земли.
Когда меня ты выбьешь из седла,
Моих родных, наш бог, о, пожалей ты.
Меня в Тьонвиль* пересели.
Туда, где ты из хаоса извлёк
Слепую плоть мою и вдунул душу,
И мир велел принять без укоризн.
Как певчий дрозд, острее, чем зверёк,
Я мир предчувствую и слышу.
От бед его я очищаю жизнь.
Всё сущее – не только вещь и знак,
Но звук, согласие и смена
Двудольных ритмов: Мозель и поля,
Орех и тёплый дождь, олень и мак,
Юдольник и пичуга, несомненно, –
Всё сохранит озвученное я.
*vivam (лат.) – я буду жить
*Тьонвиль – родной город Ж.Буамортье
Портрет
Да, этот дуб с толстовским дубом –
Ещё подростком – говорил,
Что пальцы женские и губы
Всех рассуждений и доктрин
Властительнее и прекрасней, –
Тот снисходительно молчал.
Свидетелем кровавых распрей,
Попутчиком иных начал
Был сестрорецкий дуб, столетний,
И с ним сестра его – река.
Приземистый, широкий, ветви
На нём – гигантские рога.
Он – утверждение природы
О несомненной правоте.
Черней, чем все её невзгоды,
Светлей, чем пена на воде
Коричневой реки, чуть ниже,
Где стая уток и людей.
…Прости, старик, я не унижу
тебя сравненьем, хоть убей.
Ты жизнелюб и чародей.
* * *
Гурджаани – грузинская лёгкая грусть,
Послевкусие страсти, томятся в глазах и гортани,
Всё горланят, картавят о давних годах наизусть, –
Там сердцами целуется юность, не ртами.
Гурджаани – соломенный запах любви,
А горчинка её – это время, как горы далече.
Всякий раз были нежностью удивлены
Губы, пальцы мои, погружаясь в горячие плечи.
На?ни – гордое пламя за дверцей печи,
За щелями гудящая тяга желанья.
…Вот открыл – и, сияя глазами, молчи.
Ты не мысль о любви, ты звучанье её и пыланье.
Ноябрьская песнь сексиста на реке Сестре
«…давайте же мыться, плескаться,
нырять и любить, домогаться
в джакузи и в душе, в лохани,
в реке, в ручейке, в океане…»
К.Чуковский. Мойдодыр.
Если вам не до богатства
Иль наскучило оно,
То давайте домогаться
Юных губ, грудей и ног.
Будем помнить, что природа
Всё забудет, всё сожрёт, –
По закону бутерброда
Стоит жить наоборот.
Моногамия – от бога,
Но и набожный, любя,
Домогается немного
То мессию, то себя.
Разрешения не надо
На волнение реки:
Если уточка – услада,
Чертит селезень круги.
Неужели мы осудим
Этот поздний зимний пыл?
Дорогой, понятный людям,
Всем, кто любит, и любил.
