ВАСИЛИЙ КОЛОТИНСКИЙ. Репатриант
Репатриант
Историческая неправда, которой, впрочем, никогда и не было
I.
Ледяные декабрьские волны Балтийского моря методично раскачивали старенький пассажирский пароход. Впереди был порт Данциг, позади оставались годы, прожитые в Риге. Вынужденное бегство в фатерланд казалось неизбежным: немцы должны объединиться и жить на своей родине.
Арнольд Штакельберг неохотно прошел в набитый людьми и вещами небольшой салон старой посудины, которая только каким-то чудом держалась на воде.
– Завтра Рождество. Куда и зачем мы бежим?
На этот вопрос не было ответа ни тогда, отвратительным декабрьским днем одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, ни сейчас – одиннадцать месяцев спустя, которые промелькнули одним кошмарным забегом, начавшемся в Данциге, продолжившемся в убогих центрах для вновь прибывших соотечественников и на какое-то время приостановившемся в маленькой съемной комнатушке на окраине Кёльна.
Вчера вечером Арнольд был приглашен на вечеринку в особняк своей троюродной тетки Урсулы фон Штакельберг, которой захотелось поговорить «по душам» со своим дальним родственником, недавно прибывшим в Германию в числе репатриантов. Надо сказать, что Арнольду очень повезло: Урсула, используя свои многочисленные связи, сумела выбить для племянника разрешение на проживание в Кёльне. Так везло далеко не всем вновь обретенным гражданам рейха, так называемым фольксдойче, отношение к которым было более чем настороженным. Большинство репатриантов направлялись в Рейхсгау Вартеланд, лишь отдельные счастливчики попали на основную территорию Германии, и то только потому, что у них имелись влиятельные родственники.
Вернувшись от Урсулы домой, Арнольд плюхнулся на металлическую койку, долго ворочался, пока не впал в дремотное пограничное состояние между сном и каким-то полубредом: древние кельты, римляне, «колония», преобразовавшаяся в название города Кёльн, существительное «кёльш», под которым понимается либо марка местного пива, либо один из видов диалекта, отличающийся тем, что при разговоре успешно проглатываются конечные буквы и слоги слов, а заодно и пропускается в них буква «р». Непрерывно звучала надоедливая стихотворная строчка «Вершина горы пламенеет над Рейном в закатном огне», строчка повторялась раз за разом и не давала сосредоточиться на чем-то очень важном и нужном.
– Знаю-знаю, эта гора находится где-то в другом месте, но тоже на Рейне, который всё так же стремителен и коварен, как и тысячи лет назад.
Арнольд перевернулся на другой бок, пытаясь избавиться от навязчивого состояния, приподнялся на локтях: в комнате было совсем темно и очень холодно. Вечером не протопил печку, не захотел возиться с розжигом сырых дров. Вот теперь приходится мерзнуть, все-таки уже конец ноября. Конечно, здесь, на западе Германии, теплее, чем в Латвии, но зима – она везде зима. Сравнение с Латвией напомнило о совсем недавнем времени, когда Арнольд Штакельберг жил в Риге в небольшой двухкомнатной квартире на улице Тербатас. Всё у него было хорошо: была работа, подрастал сын, жена Ольга преподавала в гимназии французский язык. Казалось, что так и будет всегда. Но политика уничтожила его маленький уютный мир.
Для Арнольда всё начало рушиться в октябре 1939 года после подписания Пакта о взаимопомощи между СССР и Латвией. С одной стороны, резко ухудшилось отношение к немцам со стороны латвийских властей, подталкивающих остзейцев к возвращению в фатерланд. Как выразился президент Карлис Ульманис: «Латвия становится более латышской», эти слова чуть позже подтвердил министр иностранных дел: «…в Латвии не существует группы немецкой народности… Немечество в Латвии окончилось на вечные времена».
С другой стороны, немцы из метрополии через своих эмиссаров и газеты призывали к немедленному отъезду на родину. И надо сказать, что их слова были вполне убедительны на фоне ликвидации культурной автономии, закрытия немецких газет и школ, прекращения богослужений на немецком языке.
Одновременно с началом политической истерии начали трещать по швам семейные отношения. Ольга заявила Арнольду, что ни в какую Германию она ни за что не поедет. Она почему-то считала, что, будучи русской, ей ничего не угрожает. А раз Латвия теперь дружит с Советским Союзом, то и бояться нечего. Если бы Арнольд мог предвидеть, чем для Ольги и их сына закончится вера в СССР, то он бы силой заставил жену уехать вместе с ним в Германию. Но год назад, рассорившись с Ольгой, господин Штакельберг поднялся на борт парохода, отправляющегося в Данциг.
Холодная сырая комната, которую Арнольд снимал в небольшом частном доме, стала его единственным пристанищем в этой жизни. Но воспринимать нынешнее положение дел следовало как исключительное везение. Урсула помогла устроиться на приличную работу почти по специальности – мастером в авторемонтную мастерскую. В Риге Арнольд работал в должности инженера-электромеханика. Это была высокооплачиваемая работа, которая обеспечивала, помимо всего прочего, достаточно высокий социальный статус в обществе. Здесь же, в фатерланде, надо было учиться приспосабливаться к весьма специфическим условиям жизни в Германии одна тысяча девятьсот сорокового года.
То, что происходило на его бывшей родине, казалось чем-то нереальным. Если верить германским газетам, в Латвии не было больше ни президента Карлиса Ульманиса, ни прочих министров с их идеями национального государства, ни самого государства, зато была советская власть и депортация потенциальных врагов этой власти в Сибирь. Где теперь Ольга Штакельберг и ребенок? Российское дворянское происхождение и наличие, хоть и беглого, но мужа немца, ничего хорошего для Ольги не предполагало.
На будильнике пять часов утра. Пора вставать и отправляться на работу, опаздывать нельзя. По законам Третьего рейха опоздание на работу считается преступлением, а учитывая статус фольксдойче, наказание может быть весьма суровым.
Рабочий день начался как обычно. Привезли пострадавший в дорожном происшествии Wanderer WW23S с откидным верхом. У автомобиля был разодран весь правый борт. Унтер-офицер, доставивший своего железного друга, пояснил, что повреждения были получены при выезде на набережную Рейна в результате наезда на бетонное ограждение, которое он не заметил в темно-те. Унтер чуть не плакал, очень волновался и просил отремонтировать автомобиль как можно быстрее. Как он объяснил, унтер-штурмфюрер пообещал отдать его под суд, если к завтрашнему дню машина не будет приведена в идеальный порядок.
Арнольд внимательно осмотрел автомобиль. Ни о каком ремонте деталей кузова не могло быть и речи – только замена и покраска. Естественно, что необходимых комплектующих в мастерской не было, поэтому пришлось идти в контору и обзванивать всех владельцев автомагазинов, а также знакомых и незнакомых автомехаников. Чтобы не терять время, Штакельберг приказал рабочим начать разборку правого борта автомобиля.
Как назло, нужных деталей ни у кого не было, точнее, не было сегодня. Арнольд заказал доставку с завода, но требуемые железяки прибудут только через три дня. После этого автомобиль, конечно, будет отремонтирован, но вряд ли это поможет унтер-офицеру избежать наказания.
Ближе к обеду позвонил знакомый механик из мастерской на улице Ам Грауэн Штайн и сказал, что к нему привезли такой же Wanderer с заклинившим поршнем, и если Арнольд готов немного заплатить, то можно снять нужные детали с ремонтируемого автомобиля, а затем поставить на их место новые узлы, полученные с завода. Все равно переборка и ремонт мотора займут не менее четырех-пяти дней.
Штакельберг согласился на этот вариант. За деталями он отправил небольшой грузовичок. Ехать предстояло на другой берег Рейна, где недалеко от кладбища располагалась нужная автомастерская. Унтер-офицер вызвался съездить и поработать грузчиком, на что Арнольд сразу согласился: лишь бы не видеть перед собой его страдальческую физиономию.
Ремонт автомобиля был окончен только под утро. Больше всего времени ушло на покраску. Сушили краску специальными электрическими нагревателями – большими металлическими щитами с намотанной нихромовой проволокой, по которой пропускали ток.
К утру автомобиль стоял под навесом и сиял отполированным кузовом. Ровно в шесть часов унтер позвонил своему командиру и доложил, что автомобиль отремонтирован. К удивлению Арнольда, унтерштурмфюрер выразил желание лично прибыть в мастерскую, чтобы принять работу и расплатиться.
Минут через двадцать во двор автомастерской въехал полицейский автомобиль, из которого вышел молодой человек в очень дорогом костюме. Судя по тому, что унтер-офицер застыл в нацистском приветствии с вытянутой вверх правой рукой, Арнольд догадался, что перед ним эсэсовский офицер – владелец отремонтированной машины.
На вид молодому человеку можно было дать не более тридцати лет. Волевое красивое лицо в сочетании со спортивной фигурой вполне могли бы принадлежать киноактеру, привыкшему играть супергероев.
– Доброе утро, господа! Кто отвечает за ремонт автомобиля?
– Здравствуйте, за ремонт отвечаю я – мастер Арнольд Штакельберг. Надеюсь, что унтерштурмфюрер останется доволен качеством работ.
Вместо ответа офицер задал вопрос:
– Почему вы говорите с прибалтийским акцентом?
– Я репатриант из Риги.
– Понятно. Покажите автомобиль.
После осмотра машины офицер потребовал предоставить ему счет с указанием стоимости деталей и ремонта. Получив документ, расплатился с точностью до пфеннига, не забыв взять расписку в получении денег.
– Благодарю вас, господин Штакельберг, за проделанную работу. Кстати говоря, кем вы работали в Латвии?
– Я был инженером-электромехаником, работал на предприятии по обслуживанию генераторов для электростанций.
– Какое учебное заведение вы оканчивали? Что-нибудь в Риге?
– Нет, господин унтерштурмфюрер, я оканчивал Берлинскую высшую техническую школу.
– Ясно. И попрошу вас господин Штакельберг, обращаясь ко мне в дальнейшем, использовать применительно к моему имени Магнус фон Платен титул барон, разумеется, если наша следующая встреча когда-либо состоится. Всего хорошего, до свидания.
Наступивший декабрь был наполнен предрождественскими ярмарками и обычной для этого месяца суетой. Пришлось нанести обязательный визит Урсуле фон Штакельберг, подарить ей плетеную корзинку с шоколадными конфетами и фигуркой ангела, которого предполагалось разместить на праздничной елке.
После Нового года жизнь, которая только-только вошла в привычную колею, была нарушена самым непредсказуемым образом. Утром, как только Арнольд вышел на улицу, чтобы в темноте, практически ощупью, добраться до работы, он внезапно был освещен фарами припаркованного автомобиля. Когда вышедшей с пассажирского места человек в военной форме подошел ближе, стало понятно, что это полицейский.
– Господин Штакельберг, доброе утро. У меня приказ доставить вас к нам в управление.
Арнольд прекрасно понимал, что спрашивать у полицейского о причинах задержания не имеет никакого смысла. Во-первых, не ответит, а во-вторых, вряд ли что-либо знает, он просто выполняет приказ.
За несколько минут, проведенных в полицейской машине, Арнольд успел мысленно перебрать все причины, по которым его могли везти в управление. Единственным возможным поводом для привода в полицию ему казалось наличие русской жены. Но не еврейка же! В конце концов, он ничего плохого не совершил и не стоит волноваться. Скоро всё выяснится.
В управлении, несмотря на ранний час, было множество народа. Арнольда провели по коридору вглубь здания. Здесь было тихо, около кабинета стояли стулья. Сопровождающий полицейский попросил присесть и подождать.
– Господин унтерштурмфюрер скоро вас вызовет.
Действительно, буквально через две минуты из кабинета вышла девушка в эсэсовской форме.
– Заходите, пожалуйста, вас ждут.
II.
За столом сидел уже знакомый Арнольду владелец автомобиля Wanderer. На этот раз унтерштурмфюрер был облачен в безукоризненно подогнанный по фигуре мундир. Увидев входящего Арнольда, фон Платен встал.
– Labdien, kungs in?enieris. Paldies par lielisko darbu.
– Sveiki, barons kungs! Вот уж не ожидал услышать от вас латышскую речь. Судя по всему, вы ознакомились с моим досье и знаете, что я владею языком.
– Вы совершенно правы, господин инженер, я просмотрел личное дело и, возможно, предложу вам работу по специальности. Но только в том случае, если ваша реальная квалификация окажется соответствующей диплому. Присаживайтесь к столу. Предлагаю немного поговорить о деле. Скажите, вы слышали что-нибудь об уравнении Мещерского?
– Если речь идет о движении тел с переменной массой, то я знаком с этим уравнением.
– Хорошо. Возьмите чистый лист, карандаш, напишите уравнение и поясните его.
Арнольд быстро начал писать формулу, одновременно объясняя значение каждого символа. При этом он никак не мог взять в толк, зачем офицер СС решил проэкзаменовать его на знание классической механики. Наверное, просто не верит, что я тот, за кого себя выдаю. Ну конечно! Поэтому он и проверял, говорю ли я по-латышски.
– Ну что же. Всё правильно. Раз вы справились с этим заданием, то вот следующее: опишите, пожалуйста, с помощью дифференциальных уравнений поведение астатического гироскопа, закрепленного в карданном подвесе, при воздействии на него однократного возмущающего импульса.
– Вы шутите, господин барон!
– Нисколько. Если не можете сразу, то напишите исходную систему уравнений, затем ее решение и конечный результат. Пишите, а я пока займусь своими делами. Через полчаса посмотрим, как вы сумеете справиться с этим заданием.
– Вряд ли я справлюсь.
– А вы постарайтесь, только очень постарайтесь, господин фон Штакельберг! – барон встал и направился к выходу. – Да, чуть не забыл сказать. Если решите задачку, то я приглашу вас сегодня на ужин в один неплохой ресторанчик.
Предлог «фон» непривычно резанул слух, уже много лет никто так не обращался к Арнольду. В Латвии лучше было не акцентировать внимание на аристократическом происхождении рода. Да и в Германии это не очень приветствовалось, если не рассматривать моменты кратковременного пребывания в доме тетки Урсулы.
Но в данное время было не до выяснений причин употребления предлогов. Предстояло что-то делать с задачей про астатический гироскоп. Не случайно же барон попросил очень постараться. Он хоть и выглядит молодо, и звание у него совсем невысокое, но судя по тому, как все лебезят перед ним, этот эсэсовец совсем не прост, и дело не в его баронстве. Взгляд Арнольда скользил по стенам кабинета, по столу, наконец остановился на застекленном книжном шкафу. Книги! Это не просто книги – это учебники и научная литература на немецком и французском языках: термодинамика, механика сплошных сред, астрономия, математика и многие другие разделы физики и химии. В углу полки расположилась фотография. Очень знакомые лица. Ну конечно же, это всесильный рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и штандартенфюрер СС Мюллер, а чуть сзади за ними – в штатском и со шляпой в руках киношный красавец и хозяин этого кабинета барон Магнус фон Платен. Вот это да!
Рука как бы сама рисовала гироскоп, вписанный в кардан.
– Так, стрелочками обозначим действующие силы, запишем уравнения для случая Эйлера-Пуансо, теперь рассмотрим проекции моментов сил, которые действуют вокруг рамок подвеса кардана. Это надо сделать как для внутренней оси, так и для наружной. В результате получаем уравнения движения астатического гироскопа для варианта подвижных осей координат.
Арнольд крупным почерком быстро заполнял листы бумаги. Он уже почти закончил вывод формулы, когда в кабинет вошел унтерштурмфюрер.
– Ну что же, полчаса истекли, показывайте, что вы нарисовали, – барон взял в руки исписанные листы.
Фон Платен быстро просматривал уравнения.
– Почти все правильно, вот здесь в третьем уравнении пропустили значок второй производной, но это не принципиально. Так, не написали последнее уравнение.
– Господин барон, я просто не успел. Это элементарно следует из написанной системы.
– Да, но вы не уложились в отведенные полчаса. Тем не менее поздравляю. Не зря вы учились в Берлинской технической школе. Жду вас сегодня ровно в шесть вечера в ресторане «У старого Августа», это недалеко от собора на улочке, параллельной реке. Найдете?
– Найду. Я сегодня не был на работе. Не могли бы вы выдать документ, подтверждающий мое пребывание в управлении полиции?
– Нет, такой документ я не выдам. Он не нужен, забудьте о своей работе, появляться там нет необходимости и, я бы даже сказал, нежелательно. Но обо всем поговорим сегодня у «Августа».
Ресторанчик «У старого Августа» занимал первый этаж перестроенного старинного дома. Полумрак помещения лишь слегка разбавлялся горящими свечами, стоящими на столиках.
При входе в зал Арнольда встретил пожилой метрдотель.
– Господин желает поужинать в нашем ресторане? Столик на сколько персон позволите предложить?
– У меня на шесть часов назначена встреча.
– Позвольте уточнить ваше имя.
– Арнольд Штакельберг.
– Да, вас ждут, я провожу.
Фон Платен расположился в отдельном кабинете. В ожидании гостя он просматривал свежие вечерние газеты.
– Добрый вечер, господин инженер. Присаживайтесь. Предлагаю для начала что-нибудь поесть и немного выпить. Надеюсь, вы не откажитесь от хорошего коньяка, – барон нажал на кнопку на столике. Не успел он ее отпустить, как вошел официант.
– Карл, можешь приступать.
Официант молча поклонился и вышел. Появился он минуты через две с тяжелым подносом, уставленным всевозможными салатами и закусками, которые тут же перекочевали на стол. Такая роскошь казалась чем-то невозможным в Германии, все силы которой были сосредоточены на задаче создания мощнейшей армии в мире, что требовало от населения жертв в виде всевозможных ограничений, в том числе и максимальной скромности в выборе еды.
Пока Арнольд рассматривал стоящие на столе блюда, Карл извлек откуда-то бутылку коньяка, показал этикетку барону. Тот кивнул, после чего официант откупорил бутылку и налил немного напитка на дно рюмки, стоявшей перед бароном. Фон Платен посмотрел через коньяк в рюмке на пламя свечи, затем слегка пригубил напиток.
– Прекрасно, Карл, благодарю, – затем, обращаясь к Арнольду: – Это настоящий выдержанный французский коньяк. Господин инженер, предлагаю немного выпить за наше знакомство.
При этих словах Карл наполнил коньячные рюмки и бесшумно исчез.
– Знаете, господин Штакельберг, сегодня у меня очень удачный день. Во всяком случае, мне хочется надеяться, что это именно так. И моя надежда, как ни странно, связана с вами.
– Чем же моя скромная персона могла заинтересовать офицера СС?
– Прежде чем ответить, предлагаю попробовать блюдо под названием Anguille au Vert – это угорь в зеленом соусе. Понимаю, что вас, латышей, этим не удивить, но мы, немцы, считаем это блюдо деликатесом.
– Благодарю, барон, но я не латыш, а немец.
– Это правильный ответ. Давайте еще немного выпьем, съедим Anguille au Vert и перейдем, наконец, к деловой части нашей встречи.
Возникший из ниоткуда Карл молча поставил блюда, наполнил рюмки и вновь исчез.
– Теперь можно перейти к сути нашего разговора. Хочу сразу предупредить, что до того, как я начну излагать мое предложение, вы можете встать, поблагодарить меня за ужин и уйти. Но если вы выслушаете хотя бы малую часть того, что я собираюсь сказать, то у вас будут совершенно другие варианты, а именно: либо безоговорочно согласиться с моим предложением, либо отправиться в места не слишком располагающие к уюту и нормальному существованию. Итак, выбор за вами, а пока предлагаю отведать осетровой икры. Ее нам поставляют русские, говорят, что осетр водится в Каспийском море, интересно было бы посмотреть на российскую природу, возможно, скоро представится удобный случай. Кстати говоря, вы случайно ничего не знаете о том, где сейчас находится ваша семья?
– К сожалению, все контакты с Латвией утеряны. Вряд ли стоит пытаться писать письма, это может привести к нежелательным последствиям.
– Вы правы. Тем более что вашей жены уже нет в Риге. Мы провели проверку по своим каналам. Ольга Штакельберг и ваш сын были депортированы в Россию. Более точной информации нет, но предположительно в один из отдаленных восточных регионов. Но хватит о грустном. Вы готовы выслушать мое предложение?
Арнольду очень хотелось расспросить поподробнее об Ольге, но он сдержался: понятно, что барон сказал ровно столько, сколько счел нужным, и не более того. К тому же пришла пора принимать решение. Фон Платен вряд ли потерпит неопределенность в ответе.
– Барон, я готов вас выслушать.
– Ну ничего другого я и не ожидал. В таком случае сразу перейдем к делу. Я предлагаю вам потрудиться на благо рейха, которому сейчас очень требуются квалифицированные ученые и инженеры для работы в области новых технологий. Более детальный разговор предлагаю провести где-нибудь в другом месте. Сегодня мне было важно получить ваше принципиальное согласие. Итак, вы согласны?
– Да.
– Прекрасно! И последнее. Я забыл вас предупредить, но теперь это уже не важно, что весь наш разговор прослушивался, стенографировался, и ваше заключительное «да» является официальным согласием работать на службу СС. Вы какой кофе предпочитаете?
– Черный с сахаром.
– Карл, принеси, пожалуйста, два черных кофе и сахар.
III.
В течение последующих пяти дней никто не беспокоил Штакельберга; длительность ожидания казалась странной, тем более что приходилось сидеть дома и бездельничать. Само собой, это не осталось незамеченным соседями, которые как-то странно посматривали на Арнольда и наверняка уже сообщили в полицию о подозрительном поведении репатрианта.
Утром в воскресенье, когда Арнольд собирался выйти из дома, чтобы направиться на службу в лютеранскую церковь, в дверь его комнаты постучали.
– Войдите!
На пороге стояли двое мужчин в одинаковых пальто.
– Господин Штакельберг? По распоряжению руководства мы должны сопровождать вас к месту вашей новой работы. Пожалуйста, соберите самые необходимые вещи и документы. Машина ждет на улице, отъезд через сорок минут.
Садясь с машину, Арнольд заметил шевеление занавесок на окнах соседей.
– Вероятно, радуются, что их доносы не остались без внимания и рвение истинных патриотов нации зачтется, разумеется, при подходящем случае.
Весь путь машина проделала менее чем за полчаса, остановившись на площади у вокзала. Как пояснили сопровождающие, представившиеся как Макс и Вернер, далее предстоит небольшое путешествие на поезде. Сперва надо будет добраться до Гамбурга, а затем осуществить пересадку на поезд до Ростока. Всю дорогу говорили на темы, никак не связанные с предстоящей работой. В чемоданчике Вернера оказались запасы еды и неплохого алкоголя, которые позволили скрасить время вынужденного пребывания в вагонном купе. Арнольд заметил на лацкане пиджака Макса небольшой золотой значок члена НСДАП – одной из высших наград Третьего рейха, из чего следовало, что Штакельберга сопровождают не рядовые служащие СС, а люди, облеченные особым доверием.
На вокзале Ростока пронизывающий ветер с Балтийского, или, как его правильно называть в Германии, Остзейского моря, вновь напомнил Арнольду о покинутой Риге, но предаваться воспоминаниям было некогда. Прибывших встретил мальчишка в звании обершутце и провел к небольшому армейскому автобусу.
Штакельбергу были выделены скромные отдельные апартаменты в общежитии для сотрудников авиационного завода.
Здание общежития расположилось на охраняемой территории, вход на которую осуществлялся по пропускам; никаких других ограничений на вход и выход не было.
Первые недели работы в конструкторском бюро завода Арнольду пришлось, как ни странно, знакомиться с общими принципами работы ракетных двигателей. Ему было совершенно непонятно, какое отношение ракеты имеют к вопросам самолетостроения. При этом он время от времени вспоминал вопрос об уравнении Мещерского, заданный ему фон Платеном. Видимо, это было не случайно. Через месяц Штакельберга перевели в другой отдел, который занимался вопросами сохранения устойчивости ориентации летательных аппаратов в пространстве.
В середине мая в конструкторском бюро произошли существенные изменения: сменилось руководство, в большом количество стали мелькать люди в форме люфтваффе и СС. Арнольд не придавал этим изменениям какого-либо значения, он попрежнему занимался документацией, которую ему для ознакомления давал начальник. Поэтому, когда в очередной раз позвонила секретарша руководителя отдела и попросила зайти к шефу, он подумал, что тот хочет передать ему новые документы.
В приемной, где обычно, помимо секретарши, никого не было, находилось еще несколько человек. Арнольд решил, что ему придется ждать, пока шеф всех примет, но ошибся.
– Господин инженер, проходите, вас ожидают.
В кабинете, кроме начальника, находился гауптштурмфюрер СС Магнус фон Платен.
– Хайль Гитлер! Рад нашей новой встрече, господин инженер.
– Хайль Гитлер! Поздравляю вас со значительным повышением по службе, господин барон.
– Благодарю. Как я и обещал, нам представилась возможность поговорить о вашей дальнейшей работе, господин Штакельберг. Вы уже ознакомились в общих чертах с работой конструкторского бюро. Пора переходить к решению актуальных задач.
Я руковожу всеми работами по созданию новых видов летательных аппаратов, в том числе и аппаратов с реактивной тягой, которые, в частности, предполагается устанавливать на некоторые модели самолетов. Кроме того, нам необходимы автономные гироскопические системы управления полетом и оснащение этих систем механизмами и приборами для измерения скорости. Для решения этих задач мною принято решение о создании группы расчета параметров гироскопических систем, а руководителем группы назначаю вас. Ваша кандидатура уже согласована, мне же остается надеяться, что я не ошибся в выборе.
– Постараюсь оправдать ваше доверие, господин барон.
Но оправдывать доверие оказалось гораздо труднее, чем Арнольд мог себе представить. И дело было вовсе не в сложности поставленной задачи. После начала войны с Советским Союзом в работе бюро произошли резкие перемены. Требовалось срочно увеличивать количество выпускаемых самолетов и проводить конструкторские доработки. На какие-то там гироскопические системы никто из руководства внимания не обращал. Восточному фронту требовалось все больше боевых машин, потери росли с каждым месяцем. Фон Платен совсем перестал появляться в Ростоке, и казалось, что вся эта возня с гироскопами никому не нужна.
На фоне унылой работы в бюро в личной жизни Арнольда произошло знаковое событие: во время планового медицинского осмотра он познакомился с врачом-стоматологом – доктором Кристианой Хауштайн.
Кристиана была на два года старше Арнольда. Ее муж погиб на фронте в сорок первом году, после чего она уехала из родного Дрездена в Росток: не захотела оставаться в доме, где всё напоминало о прошлом.
Взаимная симпатия достаточно быстро перешла в нечто большее. Кристиана переехала из съемной квартирки в апартаменты Арнольда, а примерно две недели спустя Штакельберга вызвали в подразделение СС при заводе. Усталый офицер лениво посмотрел на Арнольда.
– Господин инженер, у меня масса дел, а я вынужден разбираться с вашими бабами. Это непорядок, что фрау Хауштайн пребывает в вашей квартире при наличии зарегистрированного брака с «русской». У нас запрещено многоженство. Чтобы больше не видеть вас и не слушать рассказы о ваших похождениях, предлагаю в соответствии с «Законом о защите здоровья немецкого народа» немедленно написать заявление о признании брака с этой «русской» недействительным и заключить нормальный брак так, как этого требуют законы Третьего рейха. Вам все понятно?
– Да.
– Идите и не забудьте занести мне бутылочку шнапса после свадьбы.
Этот разговор произвел на Штакельберга очень тягостное впечатление, и вовсе не потому, что от него потребовали аннулировать брак с Ольгой, а оттого, что лапы государства проникали абсолютно во все углы, не оставляя никакого личного пространства. Наверное, так и выглядит абсолютный тоталитаризм, облеченный в форму построения идеального общества: государство медленно, как удав, сдавливает своих граждан, лишая их способности сначала свободно дышать, затем думать, и в конечном счете превращает всех в безликую биомассу, издающую радостные приветственные звуки при упоминании имени хозяина. Что касается Ольги, то было понятно, что никогда они уже не смогут быть вместе. Хотелось только верить, что Ольга и сын живы, а все остальное, может быть, когда-нибудь придет в состояние относительного благополучия. Вопрос только в том, хватит ли жизни, чтобы дотянуть до изменений к лучшему.
Общая обстановка в Германии в целом и в бюро в частности кардинально изменилась весной 1943 года после Сталинградского котла. Разгром и пленение 6-й армии под командованием генерала Фридриха Паулюса заставили очень многих задуматься о том, что катастрофа рейха не только вполне реальна, но и может наступить в обозримом будущем, а за катастрофой последует неизбежная расплата. Внешних изменений было мало: всё так же в патриотическом угаре надрывалось берлинское радио, и так же победно звучали речи руководства на еженедельных рабочих совещаниях. Но внутренней уверенности становилось все меньше, и Арнольд хорошо это чувствовал.
В конце мая Штакельберга ознакомили с приказом, в соответствии с которым он направлялся на работу в Тюрингию на некий объект под названием «Средний Завод». Кристиана, уже на правах законной супруги, также готовилась к переезду.
Собственно, самого «Среднего Завода» Штакельберг так и не увидел. Предприятие было надежно спрятано где-то глубоко под землей. Местом службы Арнольда был определен небольшой особняк в городке Нордхаузен. Помещения старинного здания были разделены перегородками, в образовавшихся комнатках расположились десятки сотрудников, занимавшихся конструированием отдельных узлов, предназначенных для какого-то, как говорили, секретного оружия. Причем вся работа была построена таким образом, что каждая группа сотрудников не имела ни малейшего представления, чем занимаются их коллеги в соседней комнате. Отсутствие официальной информации с лихвой компенсировалось упорно циркулирующими слухами о том, что «Средний Завод» – это предприятие, изготавливающее ракеты «Фау», которые являются новейшим оружием, способным изменить весь ход войны.
Группе Штакельберга было поручено конструирование гироскопических систем управления летательных аппаратов. Причем, в отличие от Ростока, где работа шла неспешно, в Нордхаузене требовалось решать задачи максимально быстро, для чего постоянно приходилось трудиться в вечерние и ночные часы, не говоря уже о работе по воскресеньям.
Появление штурмбаннфюрера СС Магнуса фон Платена в комнатке, в которой работала группа Штакельберга, было полной неожиданностью.
– Хайль Гитлер, господа!
– Хайль Гитлер! – несинхронно выкрикнули повыскакивавшие с мест сотрудники.
– Попрошу оставить нас наедине с господином Штакельбергом, – в полной тишине инженеры и техники, стараясь ступать как можно тише, покинули комнату.
Барон оглядел помещение.
– Да, условия не из лучших, но что поделаешь – война. Я посмотрел ваши последние расчеты. Вроде всё правильно, но у нас возникли проблемы при реальных испытаниях. Дело в расхождениях между расчетными значениями параметров полета и фактическим местом нахождения изделия в пространстве. С этим надо что-то делать. Точность доставки изделия к месту назначения должна быть безусловно повышена.
– Под словом «изделие» вы подразумеваете ракеты «Фау»?
– Не совсем, напомню вам, что «Фау» еще и буква «V» латинского алфавита, то есть «Виктория» – победа, – фон Платен поднял вверх указательный и средний пальцы в виде буквы, – но также можно сказать, что «V» – это первая буква в слове «Vergeltungswaffe». В общем, как вам больше нравится, так и считайте. Послезавтра мы с вами едем на остров Узедом, посмотрите реальные испытания, возможно, появятся новые идеи.
– Господин барон, может быть, прежде чем ехать на испытания, мы попробуем проанализировать причины неточностей в расчетах, чтобы их скорректировать?
– Предложение принимается. У меня через час должна состояться важная встреча, поэтому продолжим разговор после семнадцати часов в этой комнате. Подготовьте, пожалуйста, все расчеты, включая промежуточные выкладки.
Фон Платен внимательно слушал Арнольда, рассказывающего об использовавшихся численных методах решения систем дифференциальных уравнений.
– Для решения применялся метод Рунге-Кутта четвертого порядка точности с постоянным шагом интегрирования, – Арнольд быстро записывал формулы на большом листе бумаги. – Такой порядок расчетов был заранее согласован и утвержден руководством.
– Знаете, господин Штакельберг, я предлагаю провести в качестве эксперимента расчеты с повышенной точностью. Скажите, реально ли пересчитать отдельные вычисления для шестого порядка точности?
– Все зависит от того, за какое время.
– У нас два дня. Рассчитать надо систему ракетных гироскопов в карданных подвесках, и только для конкретных численных параметров. Нам предстоят важные испытания в присутствии высших руководителей. Не хотелось бы их провалить. Успеем?
– Постараемся. Я сейчас вызову трех-четырех расчетчиков. Нам потребуются точные размеры всех узлов, характеристики конструкционных материалов, скорости вращения гироскопов. Собственно, зачем я это все перечисляю: вы всё знаете лучше меня.
До острова Узедом долетели на пассажирском варианте самолета Хейнкель-111. Расчеты завершили буквально за час до вылета. Перепроверять правильность было уже некогда. Весь полет фон Платен, не отрываясь, сравнивал полученные результаты с теми данными, которые были получены ранее.
– Если мы ошиблись, то нас с вами, господин Штакельберг, ожидают серьезные неприятности. Завтра на пробных пусках будет присутствовать лично рейхсфюрер.
– Могли что-нибудь и напутать. Когда считаешь на арифмометре, всегда надо перепроверять результаты.
– Теперь уже поздно, надо еще успеть занести результаты наших вычислений в систему радиоуправления и целеуказания.
Утром следующего дня все офицеры на полигоне находились в напряженном ожидании начала запуска ракет. Нервозность многократно усиливалась от присутствия рейхсфюрера, который в течение нескольких часов осматривал полигон и беседовал с личным составом. Наконец, была дана команда на подготовку к пускам. Две ракеты с жутким грохотом стартовали с наклонных установок, оставляя за собой белые дымные следы, скрылись из вида. Оставалось только ждать информацию, передаваемую с самолетов наблюдения за полетом.
Арнольд стоял в отдалении от группы офицеров, окруживших рейхсфюрера. Он видел напряженное бледное лицо фон Платена. Минуты через четыре после пуска к начальнику полигона подбежал один из офицеров и что-то доложил. По тому, как все расслабились и заулыбались, стало понятно, что испытания прошли успешно. Барон повернулся в сторону Штакельберга, соединил на обеих руках большие и указательные пальцы в кольца, объединил эти кольца в звенья цепи и поднял руки высоко над головой. Арнольд мгновенно понял значение этого жеста. Фон Платен сказал: «Гироскопы отработали безупречно!»
IV.
Годы, прошедшие после окончания войны, были заполнены работой, не всегда добровольной, но, надо признать, интересной и приносящей моральное удовлетворение от процесса творчества как такового.
Как ни странно, это относилось и ко времени вынужденного пребывания в России на секретном Острове посередине озера Селигер. Русские, насколько это было возможно, хорошо относились к немецким ученым, создающим узлы для новейшего оружия: была интересная работа, были необходимые книги и статьи из американских журналов, были хорошие жилищные условия и еда. При этом немцы получали зарплату, о которой только могли мечтать их советские коллеги.
Даже ограничения на свободу перемещения не были абсолютными. Иногда устраивались выезды в город Осташков, а два раза Арнольд и Кристиана побывали на экскурсии в Москве.
Разумеется, такие путешествия происходили в сопровождении лиц в штатском, но это было лучше, чем просто безвылазно сидеть на Острове.
После разгрома Германии Штекельберги не делали никаких попыток перебраться в американскую зону, как, по слухам, это сделал фон Платен, прихватив с собой наиболее ценных сотрудников и грузовики с документацией. Арнольд и Кристиана просто остались в городке Блайхероде в Тюрингии, где и работали последний год войны. Русские, занявшие город, довольно скоро начали проявлять интерес к инженерному персоналу, работавшему ранее на «Среднем Заводе», создали учреждение под названием «Раабе», где и собрали уцелевших специалистов. Чуть позже даже организовали целый институт. Но относительно спокойная жизнь продолжалась совсем недолго. Ранним октябрьским утром 1946 года всех сотрудников института вместе с семьями погрузили на грузовики и под конвоем вывезли из Германии в СССР.
Так Арнольд и оказался на Острове, где провел шесть лет, работая над конструкторскими расчетами в отделе автоматических систем управления. Эти расчеты направлялись куда-то, затем возвращались с пометками, сделанными неизвестным русским конструктором. Почерк был всегда один и тот же: четко выписанные буквы, украшенными витиеватыми петельками. Иногда пометки делались на немецком языке, что свидетельствовало о том, что невидимый конструктор прекрасно знал о том, кто проводит расчеты. У Арнольда периодически возникало чувство, что русские сталкиваются с теми же проблемами, что и фон Платен. Они заставляли по многу раз пересчитывать одни и те же задачи. Видимо, результаты расчетов не совпадали с экспериментальными данными телеметрии.
Работа на Острове окончилась в 1953 году. Нельзя сказать, что это стало полной неожиданностью, слухи начали распространяться еще за два года до прекращения деятельности островной шарашки. Всему персоналу была предоставлена возможность вернуться в Германию, точнее, в ГДР. Судя по всему, немецкие ученые выполнили всё, что от них требовалось, в их услугах СССР больше не нуждался. С другой стороны, ГДР была под полным контролем со стороны Советского Союза и в этом смысле мало чем отличалась от Острова, разве что только бОльшими размерами. Как бы там ни было, но Восточная Германия все-таки была ближе по духу, чем Селигер.
Незадолго до отъезда Штакельберг напросился на прием к начальнику особого отдела. Русский полковник сидел в небольшой комнатке, в которой кроме стола и двух стульев расположился громадный сейф, а на столе стояли лампа и большой черный телефонный аппарат.
– Присаживайтесь, по какому вопросу вы хотели переговорить?
– Гражданин полковник, скоро я уеду в ГДР и вряд ли когда-либо вновь буду в России. У меня к вам просьба совершенно личного характера.
– Слушаю вас.
– До войны я жил в Латвии.
– Я знаком с вашим личным делом, – перебил полковник. – Пожалуйста, сразу изложите суть вашей просьбы.
– Постараюсь быть кратким. Я хотел бы знать судьбу моей первой жены Ольги Штакельберг и нашего сына Петера.
– Хорошо, я сделаю запрос. Можете идти.
До отъезда оставалось два дня. Арнольд уже не надеялся, что сумеет узнать что-либо о семье. Поздно вечером, когда Кристиана легла спать, а Штакельберг укладывал в картонные коробки книги, которые собирался взять с собой в Германию, раздался звонок в дверь. На пороге стоял солдат.
– Товарищ полковник приказал немедленно доставить вас к нему в кабинет, – парень топтался в прихожей, явно не понимая, как следует себя вести. То ли отконвоировать этого немца, то ли просто ждать, когда тот соберется и сам пойдет к полковнику.
– Проходи, сейчас оденусь, и пойдем вместе.
В кабинете горела только настольная лампа с зеленым стеклянным плафоном, освещавшая угол стола, на котором лежали какие-то бумаги.
– Штакельберг, проходите. Я получил ответ относительно вашей жены и сына. Они живы и находятся на поселении в Иркутской области. Им сообщено, что вы покидаете пределы СССР.
Кроме того, им разрешено приехать в Ленинград в день вашего отлета в Берлин. А захотят ли они приехать или нет, мне неизвестно. Это всё.
– Я даже не знаю, гражданин полковник, как мне вас благодарить.
– Не надо благодарить. Вы скоро будете совершенно свободным человеком у себя на родине, товарищ Штакельберг. Не хотел вам говорить, но думаю, что не совершу должностного преступления, если скажу несколько слов о вашей теперешней жене. Кристиана Хауштайн была осведомителем гестапо. Наверное, не стоит предавать данному факту чрезмерное значение: в конце концов, в Третьем рейхе все были либо осведомителями, либо непосредственно работали, кто на тайную полицию, кто на СС. В числе последних были и вы, согласившись сотрудничать с фон Платеном. Между прочим, ваша супруга написала несколько донесений, в которых цитировала непатриотичные высказывания барона. Кстати, вы ничего не знаете о его послевоенной судьбе?
– Я слышал, но это только слухи, что он сумел уйти к американцам.
– А что вы думаете о нем как об ученом?
– Если ему создать соответствующие условия, он может добиться очень многого. Ради достижения цели барон не остановится ни перед чем. К этому я еще бы добавил, что он обладает какой-то особой интуицией, которая позволяет выбрать единственно правильный вариант из сотен возможных.
– Спасибо, товарищ Штакельберг, и счастливого пути. До свидания.
Арнольд и Кристиана стояли в холле нового здания ленинградского аэровокзала «Шоссейная». До отлета оставалось чуть более часа. Вещей практически не было, весь багаж был отправлен в Германию «малой скоростью» в железнодорожном контейнере. Вместе со Штакельбергами этим же рейсом летели несколько сотрудников Островной шарашки. Никто из покидавших СССР не знал, что их ожидает в этой новой стране с непривычным названием ГДР. Конечно, были газеты, было радио, но официальная трескотня о первом на немецкой земле государстве рабочих и крестьян как-то не внушала доверия. Уж слишком все было парадно и неправдоподобно.
Объявили посадку на рейс. В это время к Арнольду подошел сопровождающий.
– Товарищ Штакельберг, с вами хочет увидеться гражданка Сидорова.
– Кто это? – машинально спросил Арнольд и в тот же момент увидел Ольгу, стоявшую, прижавшись спиной к стене. Одетая в убогое темно-серое пальто, с седыми волосами, неаккуратными прядками, выбивавшимися из-под сиреневого берета, она казалась совершенно чужеродной на фоне хорошо одетых пассажиров ленинградского аэропорта.
Оставив ничего не понимающую Кристиану стоять посередине зала, Штакельберг подошел к своей бывшей жене.
– Ты все-таки приехала, я уже не надеялся.
– Я сама не верила, что это возможно. Неделю назад меня вызвали и сказали, что разрешили свидание. Сначала я подумала, что ты осужден, но потом начальник объяснил, что нет, не осужден, а отправляешься на жительство в Германию, и я смогу увидеть тебя в аэропорту. Он выдал мне разрешение на недельную отлучку из колхоза. Правда, разрешил только мне, Петя остался дома.
– Как вы там живете? Как Петер? И почему твоя фамилия Сидорова, ты вышла замуж?
– Слишком много вопросов, а у нас осталось не больше десяти минут. Нет, замуж не вышла. Фамилию мне посоветовал сменить кум, сказал, что так будет меньше проблем. Думаю, что он был прав. Петер стал Петькой Сидоровым, работает трактористом. В армию его не взяли: он в детстве обморозил ноги, пришлось ампутировать три пальца. Но это к лучшему: теперь он всё время на глазах. Местные мужики его не трогают, им кум строго-настрого запретил приставать к таким, как мы. Я работаю уборщицей в сельсовете. В общем, все очень хорошо. Мне велели тебя ни о чем не спрашивать. Вижу, что жив, Gott segne dich! Давай прощаться, вряд ли мы когда-либо увидимся.
Во время четырехчасового полета до Берлина Арнольд молча сидел в кресле, уставившись на белоснежные облака, проплывающие под фюзеляжем самолета. Казалось, что новенький двухмоторный Ил-14 летит над бесконечными снежными полями. Где-то там под белым одеялом находилась Латвия, ставшая частью СССР, Рига и улица Тербатас. Прошло четырнадцать лет, а кажется, что прошло столетие и ничего не осталось от прежней жизни.
Самолет начал снижаться, заходя на посадку в аэропорту Шёнефельд.
Кристиана взяла Арнольда за руку.
– Это твоя русская жена?
– Да.
– Она была красивой в молодости?
– Очень красивой.
***
Восточный Берлин. Двадцать четвертое декабря одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года – ровно двадцать девять лет назад Арнольд Штакельберг стоял на палубе парохода, идущего в Данциг.
Кристиана копошилась на кухне, запекая в духовке рождественского карпа. По телевизору, настроенному на канал Западного Берлина, транслировали передачу из Центра управления полетами НАСА. Впервые в истории человечества космический корабль «Аполлон-8» совершал пилотируемый облет Луны.
Глядя на триумф человеческого гения, Арнольд не мог избавиться от мысли, что этот успех американцев оплачен тысячами жизней пленных в подземельях «Среднего Завода» и лагерях острова Узедом. Эти жизни безжалостно уничтожались во имя глобальной цели, которой было вовсе не создание оружия возмездия – этого пресловутого «Vergeltungswaffe», и даже не нанесение ракетных ударов по Лондону. Уже тогда, в воюющей Германии, за спинами всех этих рейхсфюреров и группенфюреров создавалась техника, способная оторвать людей от сил притяжения Земли. Вопрос только в цене, которую пришлось заплатить за всё это величие мысли. Кто возьмет на себя смелость взвесить на весах истории смерть тысяч людей с одной стороны и «триумф воли» с другой? Получается, что и он, Арнольд фон Штакельберг, виновен в гибели людей. Ведь мог же он тогда в ресторане «У старого Августа» просто встать и уйти, поблагодарив барона за ужин. Мог! Но не сделал этого. Хотя кто знал, чем всё кончится?
Арнольд снова посмотрел на экран. Спиной к телекамере стоял мужчина крепкого телосложения с темными волосами, украшенными проседью. В тот момент, когда на громадном табло, расположенном на стене Центра управления, появились цифры телеметрической информации, человек обернулся лицом к передающей телекамере, соединил на обеих руках большие и указательные пальцы в кольца, объединил эти кольца в звенья цепи и поднял руки высоко над головой.
– Не может этого быть! Этот знак, показанный когда-то на мысе острова Узедом в июне 1943 года, Арнольд фон Штакельберг запомнил на всю жизнь: «Гироскопы отработали безупречно!».
Камера крупным планом показала лицо улыбающегося человека, предками которого были германские короли. Осознавая значимость успеха, мужчина поднял вверх указательный и средний пальцы в виде буквы «V».
– Интересно, – пробормотал себе под нос Арнольд Штакельберг, – какой из возможных смыслов вложил он в этот разв свой жест «V»? Очень даже может статься, что вовсе и не «Виктория»!
2017
