ВАСИЛИЙ КОЛОТИНСКИЙ. Главы из повести «Элеонора Сергеевна» (окончание)

III.

После дождливого июльского Петербурга Элеонора попала прямо в волшебную сказку — на ослепительно солнечный берег Эгейского моря. Отель Amathus Beach Hotel Rhodes предоставлял своим гостям все возможности для безмятежного отдыха. Через пару дней бледно-синюшная кожа питерских путешественников приобрела нормальный загорелый вид, что делало их похожими на всех других отдыхающих на пляжах острова.

По вечерам собирались всей компанией в номере Ольги и Петра, закупали в соседнем магазинчике несколько бутылок сладкого белого вина под названием Eyfpainei и болтали до позднего вечера, перемывая косточки бывшим одноклассникам и другим знакомым и не очень знакомым личностям. При этом Ольгин «спиногрыз», который целыми днями не вылезал из моря, благополучно дрых в Элеонорином номере, откуда глубокой ночью его спящего переносили на собственную кровать.

Идиллией, которой, как поэтическим произведением, воспевающим безмятежную жизнь на лоне природы, Элеонора наслаждалась ровно четыре дня. На пятый день утром в вестибюле отеля ее кто-то окликнул,

— Элеонора Сергеевна, здравствуйте! Какая неожиданная встреча.

Прямо перед Норой стоял никто иной, а сам Вася Фельдман, ее ученик, которого она безуспешно пыталась приобщить к высокому миру литературы в самый первый год своей работы.

— Вася, здравствуй! Вот уж, действительно, как сказал поэт: «На пороге наших дней неизбежно мы встречаем, узнаем и обнимаем наших истинных друзей».

— Вы все так же говорите стихами? Это Пушкин?

— Нет, Вася, не Пушкин, и даже не Лермонтов, но это неважно. Стихами я говорю все меньше и меньше. Лучше расскажи о себе.

— У меня всё стандартно: физико-математический факультет нашего университета. Работаю, отец пристроил меня в хорошую фирму, занимаюсь аэродинамическими расчетами, не женился. Собственно, и вся биография.

— Ты очень изменился, повзрослел. Отдыхаешь с компанией?

— Да, мы с приятелем и двумя девчонками решили немного развлечься на греческой земле.

— А я приехала со своими одноклассниками. Вон они мне машут руками, требуют, чтобы шла на пляж. Приходи сегодня ко мне, я живу одна, поговорим обо всем, а то на ходу как-то не очень удобно.

— Приду. Вы только назовите номер комнаты.

— Девятьсот шестнадцать. Приходи после семи часов.

— О’кей!

Ровно в семь в дверь постучали. Разумеется, это был Вася. В руках он держал громадный букет и объемную бумажную сумку,

— Вот, Элеонора Сергеевна, забежал в ближайший магазин к своему тезке — греку Василиусу и приобрел все необходимое для разговора, — из сумки были извлечены фрукты, конфеты и две бутылки муската ?????.

Немного выпили, у Норы слегка закружилась голова, мускат оказался гораздо крепче, чем уже привычное Eyfpainei.

— Вась, хочу задать тебе один вопрос, который постеснялась задать, когда ты учился в школе.

— Задавайте, если смогу, то отвечу.

— Как так получилось, что зовут тебя Василием Егоровичем, физиономия у тебя совершенно славянская, а при этом фамилия Фельдман?

— Ну, это совсем просто. У меня отчество по родному отцу, а фамилия по отчиму – Аркадию Наумовичу Фельдману. До десятого класса я был Тихомировым, а в шестнадцать лет сменил фамилию на Фельдман. Аркадий меня вырастил, я ему всем обязан, вот и решил так поступить, хотя меня все отговаривали.

— А ты помнишь, как я вызывала в школу твою маму из-за того, что ты никак не хотел читать роман «Что делать?»

— Конечно, помню, но я его тогда так и не прочел. А знаете почему? Я просто не мог на ваших уроках отвечать задания, потому что не воспринимал вас, как учительницу…, смотрел на тебя и мечтал о том, что когда-нибудь ты будешь моей. Вот немного повзрослею и признаюсь, что люблю только тебя, никого мне больше не надо, — Вася прикоснулся губами к щеке своей бывшей учительницы.

Но?ра почувствовала, как кровь горячей волной приливает к лицу,

— Вася, не надо. Я же намного старше тебя.

— Ерунда, только на пять лет, восемь месяцев и девять дней. В школе я даже боялся на тебя смотреть, но при этом только о тебе и думал, старался лишний раз пройти рядом. А сегодня утром решился: или здесь и сейчас, или никогда.

Зазвонил телефон, Олька спрашивала, долго ли еще ждать Нориного прихода.

— Оль, я сегодня не приду, извини.

— Угу…, всё понятненько. Приятного вечера.

— Пошла к черту!

Вася обнял Но?ру, прижал к себе, целуя в губы. Последние капли благоразумия растворялись в сладком греческом мускате,

— А почему бы и нет? Пропади все пропадом! — Элеонора почувствовала, как Вася поднял ее на руки и куда-то несет, — главное, чтобы не уронил, а всё остальное мы переживем!

Дни, оставшиеся до отъезда, слились в «единый времени клубок», иногда вспыхивая какими-то яркими пятнами эмоций. Нора жила только чувствами, ей было совершенно безразлично кто и что подумает или скажет.

Олька, оценив ситуацию, решила, что лучше не вмешиваться, чтобы не лишиться подруги, мол, со временем сама перебесится и вернется в нормальное стихоплетно-ноющее состояние.

Элеонора даже ни разу не вспомнила о существовании Никиты Романовича. Никакого Никиты больше не было, тем более, что он, паразит такой, ни разу не позвонил, чтобы поинтересоваться как отдыхается на море. На кой черт она с ним вообще связалась? Теперь придется как-то разруливать ситуацию, но это потом, всё потом

Конечно, ничего у нее с Васей не получится: он добился исполнения своей мечты, а раз цель достигнута, то мечта переходит в категорию, принадлежащую прошедшему времени. Надо двигаться дальше, например, к той рыжей девахе, которую Вася привез с собой и оставил в одиночестве в номере. Но?ра поняла, что это в ней начинает говорить ревность – чувство «не знающего где горит и равнодушного к воде брандмейстера». Еще этого не хватало. Нельзя, чтобы курортное приключение имело домашнее продолжение, о чем она сообщила Василию, прямо глядя в глаза,

— Знаешь, курортный роман должен окончиться на курорте. Давай расстанемся, и каждый будет вспоминать с удовольствием о прошедшем отпуске. Мы не сможем быть вместе в Питере, у каждого своя жизнь: «пора приниматься за дело, за старинное дело свое».

— Прошу тебя, перестань говорить стихами и, вообще, помолчи и выслушай меня. Ты завтра улетаешь вместе с друзьями. Я лечу послезавтра. Билеты поменять уже не удастся, поэтому придется возвращаться раздельно. Как только прилечу, сразу поеду к тебе — там и обсудим дальнейшие планы. А сегодняшний вечер — он наш и не надо забивать себе голову разными Цветаевыми и Гумилевыми.

— Слава богу!

— Не понял? Почему, слава богу?

— Да потому, что мои труды не пропали даром, ты смог вспомнить хоть кого-то из поэтов, кроме Пушкина. А сегодня вечером, если твои финансы позволяют, предлагаю посидеть в ресторане Varkarola. Я каждый день прохожу мимо и с завистью смотрю на тех, кто сидит за столиками у самой кромки моря, хочу, чтобы был «сегодня наш последний день в приморском ресторане».

 

IV.

Самолет набрал высоту. Снизу, в каких-то десяти тысячах метров медленно проплывали одна за другой страны Восточной Европы. Лайнер уходил на северо-запад, плавно огибая по внешней дуге территорию Украины.

Но?ра сидела в кресле у иллюминатора, твердя про себя одни и те же слова: «ты свободен, я свободна, завтра лучше, чем вчера». Она уже решила, что ничего не расскажет Никите Романовичу. Чем черт не шутит, может быть, все сложится, и этот рохля решится сделать ей предложение. Хотя, с другой стороны, связывать свою жизнь с человеком только из-за того, чтобы не остаться одной, наверное, не совсем правильно, точнее, совсем неправильно.

В Пулково все влезли в одно такси, Олька решила, что сначала завезут Элеонору на проспект Гагарина, а затем поедут к себе на «Ваську», где Петя приобрел престижную трехкомнатную квартиру на 12-й линии.

Никиты Романовича в квартире не было. Это обстоятельство оказалось для Норы неприятным сюрпризом: она надеялась, что дома ее ждет, как минимум, приготовленный ужин. Кроме отсутствия самого Никиты, выяснилось, что в холодильнике совершенно пусто, зато на столе в комнате обнаружилась записка, из которой следовало, что потенциальный жених решил, что он во всем ошибался и, осознавая недостойность своего поведения, отбыл по месту своего основного проживания, одним словом, «прощай, позабудь и не обессудь».

Осознание того факта, что Никита Романович решил трусливо покинуть Элеонору, привело к несколько странному результату: во-первых, возникло чувство некоторого облегчения от того, что не будет никаких выяснений отношений, а во-вторых, Но?ра поняла, что хочет есть. Она спустилась на первый этаж, удобно все-таки иметь магазин в собственном доме. Купив пакет дежурных пельменей и бутылку венгерского токая, вернулась к себе, быстренько отварила полуфабрикат, проглотила получившееся блюдо из слипшегося теста и чего-то притворяющегося мясом. Никакого вкуса у этой биомассы не было, поэтому запивать съеденное вином совершенно не захотелось. Самым сильным желанием было настойчивое требование организма перевести его в горизонтальное положение и дать возможность немного поспать.

Проснулась Но?ра около двух часов следующего дня, и как ни странно, чувствовала себя прекрасно. В конце концов, всё вернулось в привычное русло одинокого существования. До конца отпуска остается еще две недели, можно позволить себе расслабиться, посидеть дома с любимыми книгами, а не готовиться к этим дурацким урокам. Мысли о школе сразу напомнили о том, что придется ежедневно встречаться с Никитой Романовичем и этой лахудрой Кларой Эдуардовной, которая будет смотреть на Но?ру с фальшивым выражением тайного сочувствия, что переводится с бабского языка как плохо скрываемая радость от того, что кому-то опять не повезло.

— Три часа дня. Вася должен уже прилететь. Правильно я сделала, что решила прекратить отношения. Не судьба! Да и все вокруг стали бы за спиной шушукаться, что старая кошелка связалась с молоденьким парнем, — Нора подошла к зеркалу, — Ну что я такое говорю? Я совсем не старая, да и Васька выглядит вполне солидно. Интересно позвонит он мне или не позвонит: «ведь телефон-то рядом! Звони друг другу на дом!».

Но?ра прождала до поздней ночи. Вася так и не позвонил, — Вот так, очередной облом в жизни!

Пригодилась купленная вчера бутылка токая. Но?ра быстро опьянев, заснула в кресле перед телевизором. Разбудил ее телефонный звонок, на часах было пять утра.

— Элеонора Сергеевна? — в телефонной трубке звучал совершенно незнакомый женский голос.

— Да, я вас слушаю.

— Извините за столь ранний звонок. Меня зовут Ксения Александровна, я мама Васи Фельдмана.

— Доброе утро, Ксения Александровна. Что с Васей? Что-то случилось?

— Да, но сейчас уже самое страшное позади. Вчера, по дороге из Пулково машина, на которой ехал Вася, попала в аварию. Его на скорой доставили в Институт Джанелидзе. Он был не пристегнут и ударился головой о лобовой стекло, потерял сознание. Сейчас уже лучше, мы с Аркадием Наумовичем смогли даже поговорить с Васей, и он попросил позвонить и передать, что очень любит вас и, как только сможет, позвонит сам.

— Я сейчас же еду в больницу! Это на Будапештской улице?

— Да, но ехать никуда не надо, Аркадий сейчас заедет за вами на машине.

— Ксения Александровна, прежде чем ваш муж заедет за мною, скажите, вы знаете, кто я? Точнее, вы помните меня?

— Да, Элеонора Сергеевна, сын мне всё рассказал, да, собственно говоря, я и так всё поняла после той истории со «Что делать?».

Аркадий Наумович приехал через полчаса. До института добрались быстро, утренние пробки еще не успели заблокировать движение по петербургским улицам. Ксения Александровна ждала, сидя на небольшом диванчике в холле. Она с нескрываемым интересом рассматривала Но?ру,

— Вы знаете, Элеонора Сергеевна, я помнила вас несколько иной. Вы тогда пытались казаться строгой, чтобы выглядеть старше своих лет, а были совсем девчонкой.

— Да, вы, наверное, правы.  Я могу пройти к Васе?

— Немного позже. Сейчас его переведут в общую палату, и вы сможете с ним поговорить.

Но?ра почему-то испытывала чувство вины перед этой женщиной, хотя, собственно говоря, ну, в чем она виновата?  В том, что двое взрослых людей пытаются как-то найти общую точку опоры в этой жизни? В том, что она намного старше Васи?

— Элеонора Сергеевна, хочу вам рассказать про листок бумаги, который еще со школы висит у Васи над письменным столом. На нем написано только одно число и это число 589. Сегодня ночью Вася мне рассказал, что это означает, а вы хотите знать?

— Раз вы спрашиваете, то, наверное, это имеет отношение ко мне. Да, хочу знать.

— Это имеет отношение к вам обоим. А число означает пять лет, восемь месяцев и девять дней.

— Поняла. Но я не знаю, бояться мне этого или нет.

— Я тоже не знаю, но решать только вам. Уже половина восьмого, Аркадий Наумович показывает, что можно пройти в палату.

V.

Через два дня Василия решили выписать из института скорой помощи, отправив домой с предписанием соблюдать постельный режим и обязательно посещать поликлинику по месту жительства. Правда, как можно совместить высиживание в многочасовых очередях в поликлинике с нахождение в постели, никто не объяснил. Аркадий Наумович, приехавший за сыном, обнаружил в больничном коридоре спящую в кресле Элеонору Сергеевну. Первым желанием было сделать вид, что он ее не заметил и пройти мимо, но поступить так означало бы совершить бесчестный поступок, за который потом будет стыдно.

Аркадий дотронулся до Нориного плеча:

— Доброе утро, Элеонора Сергеевна, я приехал за Василием, его сегодня выписывают.

— Доброе утро. Я знаю, поэтому и сижу тут. Аркадий Наумович, пожалуйста, отвезите Васю ко мне домой, я сумею о нем позаботиться. Надеюсь, что Ксения Александровна не будет возражать.

— Вряд ли ей это понравится, но я постараюсь договориться.

— Спасибо вам!

Васино состояние было вполне сносным, если не считать того, что при ходьбе начинала кружиться голова, а под бинтами скрывались операционные швы. Так как расстояние от больничного корпуса до парковки составляло не менее нескольких сотен метров, то пришлось попросить у местных санитаров кресло-каталку, которое и было предоставлено напрокат за небольшую плату.

Дома Но?ра заранее приготовила постель в бывшей комнате родителей. Васька забрался под одеяло, после чего заявил, что теперь он будет долго-долго болеть, чтобы никто его не смог извлечь из квартиры его самой любимой учительницы.

Ксения Александровна несколько раз приезжала к сыну, привозила вкусные жареные пирожки с мясом. Каждый раз при встрече с Васиной мамой Но?ра чувствовала себя провинившейся школьницей, которой предстоит отвечать невыученный урок. С этим надо было что-то делать, в конце концов, это она здесь учительница, хотя в таких делах не бывает ни учеников, ни учителей.

Прошла неделя, Васька окончательно оклемался, стал ходить на работу, при этом каждый вечер возвращаясь к Но?ре. Он безапелляционно заявил, что раз уж все так само сложилось, то теперь они с Но?рой обязательно поженятся, обзаведутся детьми и будут жить долго и счастливо. Одним словом, «Позовите, девки, гармониста».

Элеонора в ответ неопределенно кивала, не решаясь сказать ни да, ни нет. Конечно, отношения зашли достаточно далеко, но заключение официального брака, по мнению Но?ры, качественно меняло ситуацию: «Жениться хорошо, да много и досады».

Начало нового учебного года в школе ознаменовалось шумихой, поднятой в какой-то газетёнке вокруг фальшивого кандидатского диплома директрисы. Дескать, она предоставила недостоверные сведения о своей ученой степени. Пришлось срочно переделывать документы и удалять оттуда номер диплома. Нет номера — нет и недостоверных сведений, а на слишком ретивых журналюг лахудра накатала исковое заявление суд за клевету. Пусть оправдываются, тем более что Клара Эдуардовна теперь не просто депутат, а доверенное лицо очень большого руководителя.

Никита Романович всеми силами избегал встреч с Элеонорой, в учительскую практически не заходил: отсиживался в лаборантской комнате при кабинете физики. Он, видимо, предполагал, что Но?ра может начать выяснять отношения и не знал того, что его место уже бесповоротно занято.

До наступления ноября с его мерзостной погодой оставалось еще целых полтора месяца, которые Элеонора собиралась посвятить походам по музеям. Вася мученически переносил процесс приобщения к культурным ценностям, отправляясь каждое воскресенье знакомиться с очередным объектом всемирного наследия.

Зато, отбыв повинность по ликвидации культурной безграмотности, Вася находился в ожидании того, что вечером ему в качестве благодарности предстоит романтический ужин со свечами, тихой музыкой и потрясающим продолжением. Но?ра быстро освоила все женские хитрости по удержанию мужчины: «возьму коня, отдам коня за полмгновенья с человеком». Конечно, не обошлось без консультаций, которые в качестве мастер-класса проводила Олька Аверьянова. Сама Оля посчитала, что выходить замуж четвертый раз нецелесообразно, однако твердо решила «приватизировать» Петра Алексеевича вместе с квартирой, предварительно расцарапав физиономию его секретарше.

Ноябрь наступил одновременно с беременностью. Отвратительная погода в сочетание с токсикозом не прибавляли радостных эмоций. Вспомнились стихи, написанные несколько лет назад бессонной зимней ночью тогда еще студенткой университета Элеонорой Олениной:

«Меня тревожат будущего страхи,

Они придут не позвонив,

Как черные платки монахинь

Мой мир от солнца заслонив».

 

Неожиданно на помощь загрустившей Но?ре пришла Ксения Александровна, которая мобилизовала своего супруга на оказание моральной и материальной поддержки.

Как выразилась почти свекровь:

— Нечего вам, Элеонора Сергеевна, соблазнять своим беременным пузом старшеклассниц на неправильные поступки. Аркадий поможет вам устроиться на должность литературного редактора в очень престижный питерский журнал. Со связями моего супруга – это не проблема. Современные редакторы работают на дому за компьютером, хоть лежа в постели, хоть качая люльку.

Аркадий Наумович, несмотря не сопротивление лахудры, сумел быстренько уволить Элеонору из школы и трудоустроить ее на новое место.

С приближением католического Рождества Но?ра испытывала нарастающее желание провести несколько праздничных дней в Тампере. И причина этого заключалась вовсе не в том, чтобы потолкаться по рождественским ярмаркам и попробовать разные вкусности, а в стремлении познакомить маму и отчима с Васей, а заодно рассказать им о переходе в новое качество бабушки и дедушки.

Оказалось, что в Финляндии еще темнее и холоднее, чем в Питере, поэтому почти целую неделю провели не выходя из дома. Вася и Кюости быстро нашли общий язык, играя в шахматы и употребляя в перерывах между партиями ирландский виски.

Мама рассказывала про то, как они с отцом ждали рождения Но?ры, и как жаль, что папа не дожил до рождения внука.

— Или внучки, я хочу девочку, — Но?ра почему-то была уверена, что родится девочка, хотя про пол будущего ребенка еще ничего не было известно.

В Петербург Элеонора Сергеевна возвратилась в хорошем настроении. В общем, несмотря на зимнюю слякоть и пронизывающий ветер с Невы, Но?ре казалось, что жизнь начинает улыбаться и можно надеяться, что ангел-хранитель не покинет ее, что после февраля и марта наступит апрель, будет тепло и много света, а в июле родится дочка, которой она будет читать свои любимые стихи, и в этих стихах не будет места для тьмы, заслоняющей мир от солнца.

Москва, 2016

 

 

Мурлыкин психоаналитик

 

Эту историю я услышал сидя за праздничным столом после значительного количества поглощенных алкогольных напитков, поэтому ручаться за подлинность изложенного ниже, конечно, затруднительно. Попробую, тем не менее, воспроизвести по памяти максимально близко к тому варианту, который был рассказан под звон бокалов, стук вилок и скрип ножей, отрезающих кусочки говяжьего стейка.

Елена, моя давняя знакомая, уехавшая со всей семьей в Америку лет двадцать назад, решилась посетить бывшую родину, посмотреть на старых знакомых, а заодно попробовать оформить пенсию, которую наше государство должно было ей выплачивать за не один десяток лет, отработанных на благо отечественной науки. Вот с целью послушать Лену мы и собрались за столом, на котором в художественном беспорядке расположились бутылки и закуски.

Все присутствующие, естественно, расспрашивали про забугорную жизнь: как там, что там и почем там. Лена охотно рассказывала о своем житие-бытие в городке Нью-Джерси; в общем и целом слушать было интересно, но ничего особенного про Америку я не услышал, кроме одной байки. Не берусь судить о подлинности истории или о правдивости рассказчицы, поэтому просто попробую изложить факты из жизни двух американских кошаков и их хозяйки.

Миссис Элизабет Кэмпбелл, которая была когда-то Лизкой Беловой из Конотопа, жила в Америке более сорока лет, поэтому считала себя коренной американкой. Её английский язык включал в себя всё богатство русско-украинских выражений, что нисколько не мешало смело общаться с местным населением, независимо от национальности и цвета кожи.

В Америку Лизка попала через замужество. Приехав в 1974 году поступать в Киевский университет, она вместо подготовки к экзаменам проводила время в различных ресторанах украинской столицы, с успехом растрачивая родительские деньги. Примерно раз в неделю Лизка приходила в ресторан «Мыслывець»  в Гидропарке, ей нравилось рассматривать на стенах трехэтажного заведения разнообразные рога, шкуры и чучела зверей.

 

В этот же ресторан ежедневно приходил американский журналист по имени Стив, которому красоты Киева, впрочем, как и само пребывание в городе, стояли просто поперек горла. Ему давно хотелось вернуться домой в Штаты, но до конца срока его аккредитации было еще далеко. Каждый вечер Стив напивался в ресторане, а затем, вернувшись к себе в гостиницу, заваливался спать. Утром он принимал душ, быстренько сочинял несколько строчек для своей газеты, заказывал через телефонистку звонок в редакцию, чтобы продиктовать написанное.

К приходу Стива в ресторан Лизка уже успела выпить пару бокалов шампанского, что нисколько не помешало ей разглядеть вошедшего блондинистого иностранца. Она сидела за столиком, изображая одинокую девушку, подгруженную в свои невеселые мысли, при этом незаметно наблюдала за интересным мужчиной.

Американец заказал жаркое из кабана, бутылку армянского коньяка и пару салатов. Лизка вся внутренне напряглась, дожидаясь того момента, когда коньяк сделает свое дело и все окружающие женщины покажутся иностранцу просто эталоном славянской красоты и привлекательности.

Момент такой наступил приблизительно минут через двадцать пять и как раз случайно совпал со скатывающейся по Лизкиной щеке слезой, что должно было означать, что невеселые мысли девушки перешли в стадию глубокого горя, вызванного какими-то тайными переживаниями.

Видя такое искреннее страдание, журналист не смог остаться в стороне и решительно направился к Лизкиному столику.

— Разрешите представиться, Стивен Кэмпбелл, журналист из США.

Такого Лизка никак не ожидала, она думала «закадрить» какого-нибудь немца из ГДР, чеха или, в крайнем случае, поляка. А тут, похоже, «нарисовался» натуральный америкос. Упустить такого мужика было бы непростительно, поэтому Лиза предприняла всё от нее зависящее, чтобы после ужина поехать со Стивчиком в гостиницу и забраться к нему в постель.

План удалось реализовать в полном объеме. Утром, когда Стив полез за бумажником, чтобы дать Лизке пятидесятидолларовую купюру, та устроила истерику, заявив, что она девушка глубоко порядочная, а провела ночь в чужой постели исключительно в силу внезапно охватившего ее чувства вселенской любви к заезжему гражданину Соединенных Штатов.

Стив, не ожидавший такого напора от конотопской девицы, растерянно извинился, дал свою визитную карточку и обещание встретиться с Лизкой вечером в ресторане «Мыслывець».

На выходе из гостиницы Лизку крепко взяли за руки два мужичка, с бесцветными незапоминающимися лицами, запихнули ее в служебную комнатенку, провонявшую водкой и табачным дымом.

— Та, ти тильки подивися, яка красуня нам попалася! За’раз будеш спивати нам усё про свого коханця: колись, сука, що знаэш про цього грёбанного цеэрушника!

При этих словах один из «незапоминающихся» ткнул в лицо Лизке свое удостоверение, больно ударив по переносице и поцарапав кожу. Таким нехитрым способом сотрудникам, приписанным к гостинице, обычно удавалось не только «уговорить» девушек рассказывать все, что они знали про своих иностранных знакомых, но и пользоваться время от времени их услугами прямо на рабочем столе в служебной комнате.

В первую секунду Лизка растерялась, но уже на второй секунде заорала так, что ее вопль разносился по всем этажам здания:

— Помогите! Насилуют! Милиция!

— Замовкни, едрёна вошь!

— Я тебе заткнусь. Я — невеста гражданина США! Сейчас позвоню в посольство, будет тебе международный скандал. Тебя Андропов в Туруханске сгноит вместе с твоим вонючим наградным маузером.

Откуда взялись слова про наградной маузер, Лизка не могла понять ни тогда, ни потом, тем не менее, ее вопли произвели на «бесцветно-незапоминающихся» некоторое впечатление:

— Извините, мы, видимо, ошиблись, приняли вас за девушку легкого поведения. Но все-таки, пожалуйста, чтобы избежать недоразумений в будущем, предъявите ваш паспорт.

Лизка залезла в сумочку, на самом видном месте лежала визитка Стива, которую она сунула под нос одному из мужичков:

— На, смотри чудило, ты что, думаешь, что проститутки носят с собой визитки своих клиентов?

Следом Лиза достала паспорт, показала его, не выпуская из рук. «Бесцветные» лениво на него посмотрели, не проявляя особого интереса, тем более, что в комнатку заглянул дежуривший в гостинице милиционер.

— Товарищи, у вас всё в порядке? Помощь не нужна?

— Нет-нет, лейтенант, тут у нас произошло небольшое недоразумение, но уже все улажено.

— Ни хрена, не улажено!

Лиза вошла в роль американской невесты:

— Смотри, лейтенант: эти «конторщики» мне нос поцарапали, придурки. Где у вас медпункт?

В медпукте на Лизкину царапину хотели наклеить кусочек пластыря, но девушка настояла, чтобы «рана» была продезинфицирована раствором йода.

После всех приключений Лизка вернулась в номер к Стиву и, заливаясь слезами, рассказала про то, каким преследованиям она подверглась со стороны «кровавого режима» за связь с иностранцем. В качестве доказательств были предъявлены «йодированная» царапина на носу и пара синяков на руках, оставшихся от лап бесцветных агентов.

В общем, жизненный опыт, приобретенный за восемнадцать лет жизни в городе Конотопе, привел Елизавету Белову к относительно удачному замужеству и переезду на постоянное место жительство в США в качестве законной супруги мистера Стивена Кэмпбелла.

Миссис Элизабет Кэмпбелл очень быстро поняла: поскольку она ничего ценного из себя не представляет, единственный способ выжить в «загранке» — это стать незаменимой женщиной для своего Стивчика, что ей и удалось. Она родила троих детей, которые, успешно адаптировавшись к американскому образу жизни, разъехались кто куда. Старший сын стал военным и служил в каком-то радиотехническом центре на Аляске. Дочки вышли замуж и жили одна в Колорадо, а другая в Северной Каролине.

Стив работал в известном еженедельнике, купил дом в Нью-Джерси, в котором они с Лиз неплохо устроились, завели собаку и двух котов. Одного кота звали Мурлыкой, а кличку второму придумали ностальгическую: Лиз назвала его Конотопом, в память о городе, в котором родилась.

Вот с этими двумя котами и связана история, которую рассказала Елена.

Стив часто летал по делам издательства в Европу, где задерживался иногда на две-три недели, а Лиз, чтобы не скучать, встречалась с подружками — такими же как она, приехавшими на жительство в Америку женщинами, рожденными на территории шестой части Земли.

Как-то в сентябре месяце, когда Стив в очередной раз улетел в Лондон, раздался телефонный звонок. Звонила младшая дочка Кэмпбеллов, которая пригласила мать на недельку к себе в гости, в город Шарлотт, расположенный в штате Северная Каролина. Расстояние до Шарлотта не слишком большое, но ехать на автомобиле Лиз не рискнула. Быстрее и удобнее было долететь на самолете. Но надо было на время поездки куда-то пристроить животных. С собакой вопрос решился сам собой. Барбоса по кличке Джек согласился взять к себе сосед, у которого и так были три собственные собаки, находившиеся с Джеком в приятельских отношениях. А вот котов сосед брать отказался наотрез.

В авиакомпании Лиз объяснили, что одного кота она может взять с собой в переноске в салон, а вот второе животное должно будет во время перелета находиться в багажном отделении. К сожалению, правила авиакомпании именно такие, и никакие исключения не допускаются.

Придя домой Лиз поделилась новостью с котами, рассказав, что одному из них придется лететь в багажном отделении. Тут началось что-то невообразимое. Оба котяры словно взбесились: непрерывно орали дурными голосами, отказывались от еды, царапали мебель и стены.

Лиз заподозрила, что ее любимцы чем-то заболели; пришлось везти их к ветеринару. Осмотр и анализы оказались достаточно дорогими, но главное — не выявили никаких заболеваний. Единственная рекомендация, которую смог дать ветеринар, так это обратиться к специалисту узкого профиля, а именно, к кошачьему психоаналитику мистеру Эдвардсу.

Услышав такой совет, миссис Кэмпбелл сразу вспомнила, что когда-то она была Лизкой Беловой, которая вряд ли бы могла повестить на такое «разводилово», как кошачий психоаналитик.

Но дома непрерывно продолжались кошачьи стенания. На следующий день злая и невыспавшаяся Лиз все-таки позвонила мистеру Эдвардсу, который предложил приехать к нему в офис с обоими представителями кошачьего рода.

Мистер Эдвардс сразу сказал, что прежде всего ему необходимо «переговорить» с котами с глазу на глаз, забрал переноски и удалился с ними вглубь помещения.

Лиз прождала его возвращения больше часа. Наконец коты были возращены хозяйке, а мистер Эдвардс рассказал, что Конотоп категорически отказался общаться с доктором, а вот Мурлыка в порядке конфиденциальности поведал, что, оказывается, коты панически боятся лететь в багажном отделении самолета, и причина их столь необычного поведения заключается именно в этом.

Миссис Кэмпбелл очень хотелось высказаться по поводу слов психоаналитика, но она сдержалась и даже спросила, какие рекомендации может мистер Эдвардс дать в ее случае.

Рекомендации оказались совсем простыми: так как каждый пассажир авиакомпании имеет право провести в салоне самолета одну кошачью особь в переноске, надо просто для второго кота найти сопровождающего, который согласится слетать с животным туда и обратно.

Лиз перебирала в памяти всех своих знакомым, которым можно было бы доверить столь ответственное дело, как оказание эскорт-услуг для ее любимцев. Обзвонила почти всех русскоязычных жителей Нью-Джерси, относительно которых имелись записи в ее телефонной книжке. По неизвестным причинам Лиз двигалась по списку, начиная с конца алфавита, а удача ей улыбнулась только тогда, когда она, наконец, добралась до буквы «А». Именно с этой первой буквы алфавита начинается фамилия Елены.

Елена, так совпало, как раз ушла в двухнедельный отпуск, никаких особо интересных планов на время отдыха и нее не было. Поэтому предложение прокатиться за чужой счет в Шарлотт и обратно было принято вполне благосклонно. Правда, только при условии, что на все время пребывания в городе ей будет оплачен номер в отеле.

О том, что Лиз нашла сопровождающего для одного из котов, она сообщила по телефону мистеру Эдвардсу, который тут же заметил, что это, конечно, хорошо, но перед полетом необходимо провести сеанс психотерапии для кота, которому предстоит временная разлука с хозяйкой. Чтобы сеанс прошел с максимальной пользой для животного необходимо, кроме самого кота, доставить к психоаналитику лицо, которое будет осуществлять перевозку. В крайнем случае, можно обойтись фотографией этого лица, но это только, если не удастся сопровождающего доставить «живьем». Однако, при этом миссис Кэмпбелл должна обязательно учесть то обстоятельство, что отсутствие сопровождающего лица может привести к искажению импеданса индивидуальности психосоматического поведения транспортируемого животного.

Пока мистер Эдвардс рассказывал о предстоящем сеансе, миссис Кэмпбелл, стоя перед зеркалом, с интересом рассматривала свою физиономию, при этом весьма выразительно покручивая указательным пальцем около виска.

Сказать Елене А., что той надо посетить перед поездкой кошачьего психоаналитика, Лиз не решилась. Пришлось скопировать фотографию Елены со страницы в социальной сети и распечатать на принтере.

Мистер Эдвардс долго рассматривал фотографию, затем вынес вердикт: с миссис Еленой А. в Шарлотт полетит кот Мурлыка как более коммуникабельный в плане общения с неизвестными ему женщинами. Затем клетка с Мурлыкой и закрепленной на ней фотографией Елены были отправлены в комнату для приемов, а сам психоаналитик отправился, как он выразился, оформлять документацию о проведенном сеансе психоанализа.

Через час спокойно дрыхнущий в клетке Мурлыка и фотография были возвращены Лиз и сидящему на ее на коленях Конотопу. На вопрос, почему Мурлыка спит, мистер Эдвардс ответил, что такое поведение кота объясняется усталостью после проведенного сеанса регрессивного гипнотического воздействия с целью виртуального привыкания к физическому облику миссис Елены путем 3D-проектирования ее фотографического изображения на подкорковую зону кошачьего мозга.

Обозвав себя в очередной раз дурой ненормальной, Лиз передала сотню долларов мистеру Эдвардсу, погрузила котов в багажник и поехала домой.

Путешествие в Шарлотт и обратно в Нью-Джерси прошло без каких-либо происшествий. Во время перелетов Мурлыка крепко спал в своей переноске: вероятно, находился под воздействием проведенного мистером Эдвардсом 3D-проектирования чего-то на что-то.

Что же касается Конотопа, то после возвращения он окончательно обнаглел, справедливо полагая, что является теперь главным в доме, поскольку все время находился рядом с хозяйкой. И действительно, барбоса Джека на время поездки отдавали соседу, а Мурлыке подобрали для перелета эскорт-сопровождающую.

Лежа рядом с теплой батареей, Конотоп с удовольствием предавался размышлениям на тему своих умственных способностей:

— Каким же я оказался, можно сказать, мудрым котом, что не стал разговаривать с этим придурком психоаналитиком. Вот Мурлыка что-то ему растрепал, так его за это и отдали чужой тетке, этой миссис Елене А., фотография которой теперь красуется на стенке рядом с Мурлыкиной подстилкой. Мистер Эдвардс сказал, что Мурлыке необходимо постоянно лицезреть свою сопровождающую, а то мало ли что, может быть, придется еще куда-нибудь лететь.

 

Москва, 2011