ЮРИЙ ЗВЕРЛИН. Миниатюры
КОЛЛЕГИ
Дела мои шли все хуже и хуже…
По несколько раз на дню погружался я в собственное эго и, пребывая в состоянии самосозерцания, я полностью терял самоконтроль, а вместе с ним и былую перпендикулярность. Тогда-то и начинался процесс медленного сползания по стенке на пол.
Но все же, как мне казалось, вовремя спохватившись и, выровнявшись как можно вертикально, я снова прислонялся к стене и начинал судорожно перекладывать с места на место всевозможные предметы. Я хмурил брови и морщил лоб, имитируя повышенную умственную активность, но все ухищрения мои были напрасны: цепкий взгляд председательствующего зорко следил за всеми моими манипуляциями.
И однажды, когда в состоянии аффекта я находился точке максимального отклонения от оси вертикали, он резко хлопнул ладонью по столу!
Звук был настолько сильный и звонкий, что в испуге, не понимая, что происходит, и полностью потеряв ориентировку в пространстве, я с грохотом обрушился всей тяжестью своего тела на пол, чем вызвал нездоровое оживление и дружный смех моих товарищей…
Председательствующий медленно поднялся со своего места и чинно указал мне рукой на дверь:
– Как смеете вы, мальчишка? В присутственном месте! Немедленно покиньте почтенное собрание!!!
Стыду моему не было предела!
Я и представить не мог нечто более ужасное, чем быть с позором выставленным за дверь. В отчаянии с мольбой о милости обратился я тогдашним моим коллегам, но к моему глубочайшему удивлению и разочарованию никто не поддержал меня. Более того: самые приближенные, сгрудившись у стола председательствующего, стали наперебой требовать моего окончательного изгнания…
Председательствующий вышел из-за стола, чтобы выставить меня за дверь, но вдруг почувствовал все горе и отчаяние, охватившие меня, и лицо его просветлело.
– Мой юный друг! – произнес он, крепко обнимая меня, – Поверьте, я не держу на вас злобу, ведь все, что случилось с вами, есть не вина ваша, но несчастье! Однако я не вправе отменить коллегиально принятое решение. Да и никто не вправе!
– Да, да! Мы не вправе! Таковы реалии нашей сегодняшней жизни…
– Вот именно! – председательствующий строгим взором обвел собравшихся, – Такова суровая действительность, и, как ни жестоко это по отношению к вам, мы не можем поступиться нашим демократическим выбором!
Он еще раз меня обнял.
Друзья подходил и пожимали мне руку.
И все вместе, искренне улыбаясь мне в лицо, и, похлопывая меня по плечу, они дружно выкинули меня за дверь…
БЕСЕДА
Счастью моему не было предела.
Наконец-то нашелся человек, готовый выслушать меня до самого конца.
– Главное, не торопитесь и не волнуйтесь! – уговаривал он меня, усаживаясь напротив, – Время у нас предостаточно и, даю вам честное слово, что не буду вас перебивать!
Воодушевленный его отношением, начал я неторопливо свое повествование, но вскоре врожденный страх, что мне не дадут высказаться до конца, взял верх: я стал торопиться, сбиваться с мысли и, полностью ее потеряв, запнулся.
– Не волнуйтесь, начните сначала! – подбадривал он меня.
Я снова и снова начинал, и снова и снова сбивался. В конце концов, от отчаяния забился я в страшной истерике.
Он успокаивающе похлопал меня по плечу:
– Не переживайте так сильно, с кем не бывает!
Я поднял на него глаза и увидал на его лице сочувствующую улыбку, но в этот момент показалась она мне саркастической ухмылкой и я взорвался:
– Вы!!! Вы переполнены гордостью от того, что готовы выслушать меня не перебивая, но ведь вам абсолютно наплевать на меня, и вы, всего лишь, кичитесь своей интеллигентской выдержкой. В душе же вы презираете меня за косноязычие и смеетесь над моей неполноценностью! Но знайте же, я не нуждаюсь ни в чьем снисходительном сочувствии, более того, я сам смогу постоять за себя!
С этими словами я плюнул ему в лицо.
По тому, как задергались его глаза, я догадался, что поведение мое ему весьма неприятно, и только повышенная культурность не позволяет ему ответить на мой плевок. Он лишь молча встал со своего места и, отвернувшись от меня, утерся рукавом.
Но мне и этого было мало!
В злобе на все и вся вскочил я и отвесил ему пинка под зад…
Мой добрый слушатель понурил голову и ушел от меня прочь.
Я снова остался один, взволнованный донельзя:
– Как? По какому праву посмел я обидеть хорошего человека?!! Да, никто в целом мире и представить не может, какую ужасную кару заслужил я своим хамским поведением!..
Но все же желание высказаться до конца взяло верх над всеми моими сомнениями и, немного успокоившись, я снова отправился искать себе очередного собеседника…
ИСПОВЕДЬ
Имел я однажды счастье беседовать с одним весьма умным человеком.
И во время обсуждения различных психофизиологических проблем, спросил он меня вдруг, понимаю ли я, что, собственно говоря, есть сумасшествие. Вопрос показался мне очень простым, но как я не старался, четкого определения дать не смог.
Он же, весьма довольный своим превосходством, снисходительно пояснил мне, что это всего лишь следствие избыточности потока информации, поступающей извне.
Так сильно запали мне в голову его слова, что начал я целенаправленно снижать этот поток и, в конце концов, полностью перекрыл все каналы, связывающие меня с внешним миром: я перестал читать книги и журналы, слушать радио и смотреть телевизор…
Единственным источником информации оставалась моя жена, но, опасаясь за свое психическое здоровье, ушел я от нее к глухонемой девушке, с которой не мог разговаривать, а лишь обменивался улыбками при встречах и расставаниях. Весь день она молча сидела в кресле у окна и незамысловато вышивала носовые платки для своего праздношатающегося мужа, то есть меня.
Но то ли обладала она телепатическими способностями, то ли существуют в природе некие частицы информации, передаваемые взглядом, и после того, как несколько ночей подряд просыпался я от ужасного видения: казалось мне, что, пристально глядя мне в глаза, она что-то рассказывает – понял я, что надо уходить и от нее. К другой!
Выбор мой пал на совершенно слепоглухонемую даму, с которой я мог общаться только путем рукопожатий. Я даже не видел ее лица, так как весь день находилась она в абсолютно темной комнате, но, не смотря на это, читала какую-то странную книгу, в которой вместо букв были непонятные мне выпуклые точки.
Я глядел на нее, и начинало уже казаться, что наконец-то обретаю я долгожданный покой…
Однако, всякий раз, когда пальцы мои касаются какой-нибудь неровной поверхности, мгновенно в памяти моей всплывают выпуклые точки на шершавых листах ее книги…
И щемящая тоска пронизывает сознание мое!
ПОД СТУК ТРАМВАЙНЫХ КОЛЕС
Поздним вечером возвращался я домой на трамвае.
В раздумьях о сегодняшнем и завтрашнем днях сидел я, по обыкновению, уставившись в одну точку. На несчастье мое точка это оказалась на лице сидевшей напротив меня женщины. Не выдержав моего напряженного взгляда и не понимая моей отрешенности она, в конце концов, встала со своего места и ударила меня по лицу.
Столь сильна была ее рука, что мгновенно оказался я лежащим на полу и лишь спросил удрученно:
– За что?
– Да экий вы непонятливый, – улыбнулась она и повернулась, чтобы сесть на свое место.
В этот момент в тусклом свете потолочного плафона узрел я в ней – Деву Марию, и, вставши на колени, взмолился Богоматери о спасении души.
– Так ты узнал меня! – резко обернулась женщина и не улыбка, волчий оскал исказил ее лицо, и она снова замахнулась для удара.
Зная тяжесть ее ладони, хотел я было отпрянуть, но вспомнил слова Спасителя и смиренно подставил для удара другую щеку. Она не ударила, а лишь ласково погладила меня по лицу и, сказавши:
– Не веруй ни в кого более, чем в сына моего! – вышла на ближайшей остановке.
Хлопали, открываясь и закрываясь двери.
Входили и выходили люди из трамвая, но сколь не были удивлены они моим поведением, стоял я посреди вагона на коленях до самой конечной остановки. И не чувствовал ни стыда, ни позора, ибо столь велика была благодать, снизошедшая на меня в тот момент!
ДЕЛО, КОТОРОМУ ТЫ СЛУЖИШЬ
Дело, которому я себя посвятил, и, которому отдавал несчетное количество времени, было столь глобально и масштабно, а напряжение, с которым я отдавался работе, было так велико, что, истощаясь духовно и физически, засиживался я, по обыкновению, до глубокой темноты, и лишь под утро забывался в страшном полусне. Был мой сон кошмарен и ужасен, и, казалось, несть ему конца!
Но вот однажды легкое дуновение пронеслось надо мной. Будто кто-то неведомый взмахнул в ночи своим крылом. Вскочивши впотьмах, осматривался я окрест себя, ища глазами, уж не она ли это – Синяя Птица Счастья впорхнула, наконец, в мою одинокую келью! А руки уж сами, не просясь головы, судорожно тянулись к табуретке с одним лишь желанием, ударить что есть сил и, разорвавши на куски, посмотреть, а что там у ней внутри?
Но в последний момент, отрезвляюще, как удар электрического тока, приходило понимание:
– Да откуда, здесь, в комнате с наглухо забитыми окнами, появиться Синей Птице?! Ведь это же он ¬– твой Ангел-хранитель пришел к тебе, в твое убогое жилище и, склонившись над тобой, накрыл тебя своим крылом, дабы уберечь от иных невзгод!
И падала, брошенная в страхе, табуретка на пол. Пол, словно палуба в шторм, уходил из-под ног, а я, павши ниц, проваливался снова в забытье, уже до самого утра, и только губы беззвучно шептали:
– Господи, прости меня грешного!..
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
Эта история случилась давным-давно.
В ту пору я жил в доме на берегу большого озера. По противоположному берегу проходила железная дорога и имелась железнодорожная станция.
По утрам шум проходящих поездов, многократно отражаясь и усиливаясь о водную поверхность, достигал моего дома и будил меня. Я выходил на улицу и долго в задумчивости глядел вслед проходящим поездам…
– А как это, на поезде?.. – часто спрашивал я сам себя вслух и, немного подумав, сам же себе и отвечал, – А ведь, однако! Наверное…
Однажды я перебрался на противоположный берег и, купив в кассе билет, решил испытать счастье стать пассажиром железнодорожного состава.
Я подошел к вагону, готовящуюся под посадку, и, ухватившись за поручень, попытался взобраться по ступенькам на верхнюю площадку тамбура. Все многочисленные попытки мои были безрезультатны…
Другие пассажиры, с легкостью совершавшие столь привычные для них действия, откровенно смеялись надо мной.
В конце концов, отчаявшись, и не выдержав издевательств толпы, окружившей меня, я сдал билет обратно в кассу и, понурив голову, поплелся домой.
Я возвращался к себе, сгорая от стыда. Мне казалось, что все встречающиеся мне по пути люди, смеются надо мной, тычут в мою сторону пальцем и даже плюют мне вслед. Но уже подходя ближе к дому, я немного успокоился и подумал:
– Ну, и что, собственно говоря случилось? Есть ли особый повод для беспокойства? Что касательно толпы, окружившей меня на вокзале, то имею ли я моральное право обижаться, а тем более сердиться на этих людей? Ведь откуда они могли знать, что вся неловкость моя есть следствие многочасовых изнурительных бдений и тяжелых умственных рассуждений во славу Отечества нашего! Тем более, что «рожденный ползать летать не должен!», – вдруг вспомнил я слова, слышанные в далеком детстве, и уже совершенно успокоенный и умиротворенный я вернулся к себе домой.
СЛУЧАЙ В МЕТРО
В задумчивости я поднимался наверх, стоя на ступеньке эскалатора.
Вдруг кто-то коснулся моего плеча:
– Милостивый государь, полюбуйтесь, как славно функционирует механизм, какого сцепление шестеренок! Ну, прямо – музыка!
Я с удивлением посмотрел на говорившего: это был немолодой уже человек с добродушным лицом, одетый в старомодного покроя мундир.
– Ничего особенного! – произнес я, с удивлением пожимая плечами, – эскалатор, как эскалатор…
– Э! Нет, батенька, это же люди делали! Они же для вас старались, а вы …
Но тут взгляд его остановился на рукавах моего пиджака, испачканных чернильными кляксами, и он полупрезрительно заметил:
– А вы, я вижу, из конторских будите? Бухгалтер или счетовод? Да, где уж вам понять законы сцепленья шестерен!!!
– Нет, нет, – смутился я своего неопрятного вида, – я – писатель. Рассказы сочиняю, книжки пописываю.
Лицо его мгновенно переменилось, и он грозно отчеканил:
– Пописывать разрешается исключительно в случаях крайней нужды, причем в строго для этого отведенных местах общественного пользования! А чтобы просто так – НИ-НИ!!! – закричал он, размахивая перед моим носом указательным пальцем правой руки.
В испуге я вытянулся по стойке смирно.
– А вы, похоже, не совсем пропащий, — голос его потеплел, – похоже, в строю хаживать доводилось?
– Так точно! – я щелкнул каблуками ботинок и, выполнив команду «равнение на лево», четко произнес любимые слова из устава строевой службы:
– Строй – святыня! Встал в строй – блюди!
– Ну, что же – золотые слова! – он одобрительно похлопал меня по плечу, – А теперь, как говорится, «ни корысти ради, а славы Отечества для»!
Двумя пальцами он приподнял клапан бокового кармана своего мундира. Я моментально все понял, достал свой бумажник и, отыскав ассигнацию, подобающую важности момента, низко поклонившись, аккуратно опустил банкноту в глубину его кармана.
Человек лишь коротко кивнул мне в ответ.
В этот момент эскалатор вынес нас наверх, и наши пути-дороги разошлись навсегда.
ПРИТЧА О СУМАСШЕДШЕМ ДЯТЛЕ
Рассказ знатного орнитолога.
Знатный орнитолог рассказал мне следующую историю:
– В стремлении достать личинку из-под коры дерева птица-дятел склонна к такому отчаянному рвению, что и сила и частота ударов клювом о ствол достигает невероятных величин. Птица-дятел получает сотрясение мозга и сходит с ума.
– Но, что самое удивительное, – продолжал свой рассказ знатный орнитолог,- сумасшедшие дятлы имеют склонность к коллективному объединению и, по обыкновению, слетаются в громадные стаи, своеобразные птичьи коммуны. И несть в природе явления более страшного, чем стая обезумевших дятлов!
Тут знатный орнитолог закончил свой рассказ и оставил меня одного, дабы мог я в уединение спокойно осмыслить его слова. И хотя, сказать по правде, не очень поверил я во все услышанное, а прямолинейность морали о вреде излишней увлеченностью работой показалась мне несколько банальной, рассказ заставил меня задуматься о первопричине явления:
– Ведь, разве только сумасшедшие особи имеют склонность к коллективному объединению, и, может, скорее наоборот, любое объединение индивидуумов с вполне нормальной психикой рано или поздно приводит их к групповому психозу…
