СОФИЯ ПРИВИС-НИКИТИНА. Поминки.
Детство моё золотое прошло в сказочном городе Таллине, в семье военного моряка, капитана медицинской службы. Детство было привольным и счастливым. Я целыми днями носилась по городку, совершенно неуправляемая. Со множеством ипостасей внутри себя.
Я сплетничала, влезала в семейные отношения соседей, давила чужие грядки, шантажировала мальчишек, куривших за сараем. Вламывалась в чужие дома, устраивала благотворительные концерты. Благотворительные – лично для меня. Мне набивали полные карманы конфет и пряников, и с облегчением провожали со двора.
Козырей в рукаве у меня была масса. Папа, который пользовался безупречной репутацией, два старших брата, благодаря чему я могла совать свой любопытный нос во все возрастные группы своего городка. И не выкурить меня, не избавиться! Права свои знала чётко. Прозвище носила « атаман Маруська»!
Когда папа умер в цветущие тридцать пять, мы мгновенно осиротели. Папина мама забрала меня в Киев, где я жила и училась. Но каждое лето приезжала на каникулы к маме. Забыть обо мне, с моим ненавязчивым диктатом, не удавалось никому. Наступало лето, приезжала Солоха, она же- атаман Маруська, и начиналось! Визиты без приглашения, сплетни, сталкивание лбами и при этом, очень много веселья и шуток. Меня принимали такой, какая я была. И, как ни странно, любили. Видимо, потому, что я не была злоблива. Просто взбалмошная любопытная, не очень хорошо воспитанная симпатичная пигалица.
Друзья братьев со мной возились, подсаживали на деревья, вынимали из — под накрывавшего периодически меня взрослого мужского велосипеда.
Время шло вперёд, видоизменялось и раскидывало людей на значительные расстояния от дружбы. Городок терял свою актуальность. Домики с печным отоплением и дворы затопленные черёмухой, уходили в прошлое. Люди постепенно переезжали в квартиры со всеми удобствами.
Но мальчишеская дружба моих братьев протянулась на всю их взрослую жизнь. И, когда я приехала в Таллин после школы, мы по- прежнему ,ездили в городок. Братья к друзьям, а я к подругам и к их друзьям тоже. Бренчали на гитаре, пили дешёвое вино, слушали музыку, бегали в кино. Это было счастливое время.
Самым уважаемым в компании был Сурик. По национальности – грек. Красивый, воспитанный, уравновешенный и безумно весёлый и хлебосольный.
И хоть все разлетелись по микрорайонам, дружба не измельчала. Друзья встречались. Не часто, но постоянно перекликались душами и телефонными звонками: « Ты есть, я есть, мы вместе, всё хорошо!»
Я к встречам стала относиться несколько небрежно. У меня были уже очень высокие отношения и цели. Как у уголовника: « Украл! Выпил! Сел! Романтика!», так у меня: « Влюбилась! Пошла под венец! Развелась! Следующий!» Меня никто нисколечко не осуждал. Все друзья жили с уверенностью, которую я им привила в детстве, что они имеют дело с неординарной, одарённой редкой личностью. И по тому, как они ко мне относятся, можно судить о них, как о личностях. Удались они в этом смысле или так, погулять вышли. Удачными хотели быть все.
И вот в рассвете своих сорока неожиданно и скоропостижно умирает душа компании – Сурик, грек. Горе страшное! На похоронах людей море! Друзья в тоске и соплях. Я, конечно, тоже была на похоронах. Постояла, всплакнула и собралась домой. За мной бежит жена Сурика — Лариска, и покорнейше просит не уезжать, садиться в автобус и ехать к ней домой на поминки. Я упираюсь. Но недолго. Замёрзла, есть хочется,и пообщаться — собрались же все друзья Сурика. Поедут мой брат с женой. Все уже взрослые люди. Некоторые уже седые солидные дядьки. Брат постоянно общается с ними, а я давно их не видела. Так давно, что некоторых с трудом узнала.
Короче, покатили. В квартире Сурика нас ждал накрытый стол. Длинный, он как бы пронзал две комнаты – купе насквозь. Сидели на удобных длинных лавках. Стол был просто завален едой, вином, водкой. Выпили по три поминальных, и потекла беседа… Лёгкая, с оттенком грусти, но весёлая, омывающая душу. Сурик был удивительно светлым и весёлым человеком. Он был тем раствором, который намертво скрепил кирпичики дружбы. Забегая вперёд, скажу, что эта кладка не рухнула до сих пор.
Народу много, человек тридцать, наверное. Меня усадили между двумя нашими общими друзьями – Юркой Камориным и Сашкой Бойким. И где-то после пятой, рука Сашки (он сидел слева от меня, опускается на моё колено). Я среагировала спокойно, то есть не среагировала вообще. Не кричать же на поминках, что меня пытаются лишить сомнительных остатков чести! Тридцать три года, два замужества, и неподдающиеся учёту грабли, на пути к этим замужествам.
Я продолжаю участвовать в разговоре, выпивать и закусывать. Мне Сашкина рука не мешает, она меня вдохновляет, хотя уже не так спокойна, уже поглаживает, разведку ведёт. После выпитого приятное тепло разливается по телу. Все такие милые, так красиво говорят про Сурика. Много весёлых случаев и всяких курьёзов друзья рассказывают наперебой. Я почти в блаженстве.
И вдруг, на правое колено опускается властная Юркина рука. Это вам не интеллигентный Сашка! Юркина рука требовательна и воровата. Он сразу начинает шарить чуть ли не по всей длине ноги. Я толкаю Юрку локтем в бок и этим как бы определяю доступное пространство. На какое-то мгновение рука замирает, прилипает к коленке, и я успокаиваюсь. Но рядом тонкий и звонкий Сашка чутьём улавливает, что что-то происходит и пытается расширить рамки границ для своей руки.
Мне ничего не остаётся, кроме как опустить руки вниз, под скатерть, сцепить ладони, пропустить их между ногами, и регулировать движения рук этих двоих, чтобы они там не столкнулись под столом. И не произошёл скандал с избиением штафирок.
Естественно, на еду и выпивку я уже только смотрю! Руки заняты, вернее в плену под столом, между коленями. Нечем поднять рюмку и об закусить, тем более, не может быть и речи. Все мои мысли только о том, чтобы две эти алчущие руки не столкнулись под столом. И главное, что сесть – то я мечтала совершено в другом месте, поближе к балкону. Для меня, как для курящей дамы, это определяющее место для комфорта.
Но усадили тут. Сиди, разбирайся с этими взбесившимися бонвиванами. А с виду приличные мужики. Симпатичные, кстати. Обои, в смысле — оба. Сижу с мечтой вырваться на балкон и покурить. Удаётся. Пробираюсь к балкону. Друзья юности моего старшего брата помогают мне, чем могут. Вот Володька- шкаф подталкивает меня под зад очень благоговейно и шлёпает на прощанье, как бы задавая скорость.
На балконе уже курят жаждущие. Разговоров и воспоминаний масса. Сурик постоянно кому-то помогал, у СУрика была тысяча полезных знакомств и множество интересных увлечений. С ним всегда было весело. И поминки были по Сурику не тягостные, а похожие, пусть это не покажется вам кощунством, на празднование именин, но при отсутствии виновника торжества. Как будто по какой-то причине он не смог быть за столом, у которого собрались друзья.
Постепенно толпа на балконе стала рассасываться. Я пускала в небо причудливые колечки и думала о бренности бытия. И тут на балкон ворвался Юрка. Он безапиляционно заявил, что хозяйка всех требует к столу, буквально вытолкал немногих оставшихся с балкона, а меня прислонил к хилым перилам восьмого этажа и принялся нацеловывать, с шептаниями. И я покорилась судьбе.
И понёсся упоительный вечер. За стол – руки под столом – балкон – Сашка–поцелуи – за стол – руки под столом –на балкон– Юрка –поцелуи. Скандала избежать не удалось. Произошёл какой-то сбой в чётко налаженной системе, и Сашка с Юркой оказались на балконе… но без меня. Целоваться они без меня не захотели. Случилась потасовка. Но уже и поминки подходили к концу.
Распрощавшись с безутешной вдовой, расселись по машинам. Брат ворчал. И никуда меня с собой взять нельзя, и смуту я внесу в любое общество. Конечно, реснички, бровки, ноготочки. Заявилась на похороны, шелуга! Я ничего и не отвечала, помалкивала. Рядом сидела жена брата, сомкнув в дудочку уста и тоже не одобряла.
Я смотрела в окно и думала: «Почему вдове скорбеть в ярко алом рте можно, а мне в ресницах скорбеть нельзя? И почему они все такие фарисеи?»
На девятины позвонила Сурикова вдова и пригласила меня в гости. Я собиралась пойти. Но меня не взяли. Брат не заехал, сказал, что я не умею себя вести в обществе, и от меня сплошной дискомфорт. Вот такие дела.
P.S.
На сороковины меня тоже не взяли. Да я и не собиралась. У меня дома интересное кино уже закрутилось. И тоже по поводу моей безнравственности. Ну, люди! А на сороковинах то на тех, Сашка, который слева был, сделал официальное предложение руки и сердца вдове, будучи основательно и крепко женат целых двадцать лет. Но эта, в алом рте, ему отказала. Она за Юрку наглого потом пошла. Того, который с правой коленки был.
© Copyright: Привис-Никитина София, 2016
