МАКС НЕВОЛОШИН. Педагог. Жена. Студентка. Врач…

06.06.2016

Педагог. Жена. Студентка. Врач…

Профессор филологии Антон Николаевич. Зарплата до восьмидесяти тысяч, плюс северные надбавки. В последнее время – меньше. Полную ставку уже не тянет: давление, возраст… Много лет бросает курить и сладкое. Еще давнее начинает бегать по утрам. Эрудит, симпатяга, плюшевый мишка в очках. Любимец студенток и кафедральных дам.

– Антон Николаевич! Вы здесь?
Мельком постучали. Показалась голова замдеканши.
– Пойдемте, ну где вы?! Все готово, ждем!
– Иду, иду.
Филолог затушил сигарету. Глянул виновато на пустые стеллажи, заклеенные коробки. Почти чужой кабинет. В деканате накрыли стол. Речи начальства звучали с обыденной фальшью. Будто на поминках, – думалось. Затем слово дали ему. Он поднял бокал.
– Уважаемые коллеги. Друзья…
И понял, что не в силах говорить заготовленную чушь. Болезненно улыбнулся.
– Ладно, чего там… Все сказано. Выпьем за мою счастливую дорожку.

Решение уволиться, бросить постылый город возникло спонтанно. Тотчас, боясь одуматься, подал заявление. «Пора обновить декорации… Врачи рекомендуют. – лгал знакомым. – На юг. На юг… Психологи советуют: раз в семь лет менять обстановку… Туапсе или Сочи, на месте разберусь…» На кафедре, естественно, сплетничали. Всматривались, кто из длинноногих учащихся слегка пополнел. Кто недавно болел или взял академ. Амурные подвиги филолога были секретом только в его воображении.

Короткий путь до общежития, там холодно, стыдно. Там диван, на котором педагог оттрахал четверть факультета. Квартира после развода оставлена жене и детям. Дети… Дети его знать не хотят. Жена, Галя, – тем более. Опять угодила в больницу с нервным расстройством. Говорят, нетвердо узнает близких. Кто же ей все-таки позвонил? Черт! А так славно все начиналось…

Темнота, влажный снег, двоятся пятна фонарей. Город исчерпавший себя, вымотавший тело и душу. Еще неделя – и он станет прошлым. В комнате укутался халатом, плеснул бренди, закурил. Уютно замерцал айпэд. Вместо фейсбука открыл записки. Душа требовала слов. Слова вставали на места, как пули в барабане. Я знаю, что такое мораль. Мораль – это не убий. Не укради. А в области секса морали нет. Есть темперамент.

Косметика – после. Отфильтровать банальности, красивости, повторы, лишние слова, выверить ритм. Убрать аллитерации, шипение, жужжание. А заглавие будет… Социальный суицид. Ммм… Язык сотрешь. Исповедь подонка? Ужасно. Или вот. Письма другу-беллетристу. Нет, нет… Почему бы нет? Тогда так.

*   *   *

Может, ты когда-нибудь напишешь обо мне. Если я раньше тебя уйду в иной мир. Что-нибудь умное, грустное. Чтоб жизнь моя прошла не зря. Я с недавнего времени стал худо понимать, что со мной творится. За три года потерял жену, детей: они не хотят меня видеть. Не разговариваю с отцом. Потерял дом, оставляю работу. Еду почти в никуда. Багаж – только шмотки и айпэд. Сомневаюсь, что бегство на юг мне поможет. Не представляю, чем я там займусь. От педагогики тошнит, но что еще я умею?

Вчера на собрании в ЛИТО избрали нового председателя. Говорили массу добрых слов. Боюсь, второй раз услышу их только на своих похоронах. Мне пишут студентки: как жаль, что вы уезжаете. Вы такой хороший. Для самых близких я плохой. Женщины… Их было много, и не только шлюх. При этом я убежден, что у меня лучшая жена на свете. Я люблю ее, но изменял. Еще до того, как она заболела, у меня была любовница-студентка. А уж после… Я стал недавно верить в Бога. Надеюсь, он меня простит. Я не хочу жить, братец. Еду на юг именно для того, чтобы не прыгнуть с моста в залив. Но море есть и в Туапсе.

Чувство вины, муки совести, запоздалое раскаяние – достаточно причин осудить себя. Приговорить себя. Таким как я не место среди нормальных людей. И все-таки охота разобраться напоследок. Где это началось? Когда? Думаю, в пионерлагере, на юге. Курьезная петля – я возвращаюсь в точку А.

*   *   *

Меня зовут Галя. Это я помню точно. Здесь они все называют меня Галя. Хорошее имя, а главное редкое. Непроизносимое татарское отчество я сменила еще в школе. Папа едва ли обиделся, хотя мне начихать. Он к тому времени нас бросил. Галина Михайловна – звучит неплохо. Годится для завкафедрой или декана. Однако, я не стала ни тем, ни другим. И вообще никем – из-за одного подонка. Я о бывшем муже, если что.

Я знала – моим научным руководителем будет только он. Самый умный преподаватель, лекций никто не пропускал. Плюс у Антона все защищались, даже высокие блондинки. Этих кукол, в смысле аспиранток, у него тогда было четверо. Одна хвалилась, что уже переспала с Антоном. Остальные пока мечтали. Я хоть и шатенка, данными Бог не обидел. Класса с восьмого говорили: похожа на Одри Хепберн. Лицом – да, но фигура у меня богаче. Из фильмов подучилась кое-чему. Поначалу он меня не видел. Еще бы, такие вешалки рядом. Я из любопытства включила Одри: элегантная простота, узкие юбочки, наивный взгляд. И бимбы отодвинулись а тень. Кроме того, у меня в голове не пластик.

Я не то чтоб увлеклась им как мужчиной. Невысокий, плотный. Очки – самая заметная часть лица. Все это имело значение, пока Антон не откроет рот. Уболтать он мог хоть книжный шкаф. Мне-то в смысле экстерьера было из чего выбирать. Но особи попадались убогие. Весь из себя Орландо Блум, а получит гостинец – и в спячку. Самцы. Антон не такой, я это сразу поняла. Ему кроме секса много чего надо. Например, познакомиться (шутка). И мне.

Ухаживал ненавязчиво, без пафоса и спешки. Это и ухаживанием назвать трудно. Гуляли, беседовали. Кофе, стихи, театр… Он много рассказывал, чего на лекциях нельзя. Про диалоги Гумилева и чекиста Якобсона. Про душевную болезнь Цветаевой и самопиар Ахматовой. Про тайный шкафчик в кабинете Блока… Когда Антон говорил, его не хотелось перебивать или спрашивать. Хотелось одного, чтобы это не кончалось как можно дольше. И в постели тоже, хотя в другом, конечно, смысле. Вышло у нас так.

Поехали в Ленинград с друзьями, вчетвером. Прибыли вечером, Антон с хозяевами на кухне заболтался. Сокурсники его, кажется. Квартира огромная. Комнаты три, почти без мебели и жутко запущенная. Антон проговорил всю ночь, я заснула. Наши друзья удалилась в соседнюю комнату. Видимо, занимались сексом. Утром хвалили меня за крепкий сон. Ну, поехали в Петергоф. Июнь, белые ночи, сирень. Музыка, солнце и фрейлины в шелках…

Помню состояние нереального счастья. Антоша увивался, пытался брать за руку. Языком молол безостановочно. Об истории города, дворцов, кто что строил и переделывал. Даже фонтаны знал, как называются. Он был звезда, только детсадовского типа. Не знаю, как лучше сказать.

Видимо, решил меня дожать. Вечером пошли на стриптиз. Это по-другому тогда называлось. Театр какой-то, но сильно откровенный. Антон купил мне розу за двадцать пять рублей, сумасшедший. Он почти двое суток не спал. Я раньше не видела, как стриптиз влияет на мужчин. Оба возбудились, у Антона появилось в глазах что-то такое странное… Теперь я знаю, что это. Похоть.

В квартире друзья наши снова потерялись. Антон поведал душещипательную историю: якобы у него было только раз. С методисткой из пионерлагеря. Она его заманила в комнату, дала водки. И он неотчетливо помнит, как там случилось и удалось ли. Это трагедия – в двадцать семь лет не знать мужчина ли он и так далее. Короче, убедил. Он стал ей дорог тем, что жил в тревогах. Она ему – участием своим. Секс был хороший. Понравился мне намного больше, чем…  Не важно. Там просто лежала бревном, чтоб не отвлечь кое-кого от важных дел. Антон меня приятно удивил.
– А говорил, опыта мало. – пошутила.
Он тоже усмехнулся:
– Книги надо читать, девушка. И не только для удовольствия головы. Теория – мать практики.

Утром он задал надоевший вопрос.
– Знаешь, на кого ты похожа?
– Конечно, – говорю, – на Одри Хепберн.
– Нет, – Антон надел очки, – ты похожа на девушку, рядом с которой я хотел бы просыпаться каждый день. Воспитывать общего ребенка. Детей.
– И роди богатыря мне к исходу сентября.
Антон на секунду задумался.
– Времени мало. Лучше так. И роди мне… короля в середине февраля. Попытаемся?
– Только не сейчас.

К середине февраля он стал мне изменять. Или чуть раньше, не суть. Беременность и роды украшают дам только в фантазиях идиотов. И характер улучшают там же. Чем не повод сходить налево? А выдает запах. Женский нюх, и так чувствительный, обостряется до сумасшествия. Особенно если муж пахнет грязными девками. Антона стали чаще посылать в командировки. Конференция, семинары, выездные лекции… Устроить это при его связях было легко. Возвращался довольный, с цветами, подарками. И с запахом чужого. Мне это померещилось, – внушала я себе, – Мне померещилось. У меня лучший муж на свете. Много работает, хорошо получает, все несет домой. Не пьет, любит дочь…

В этом самогипнозе я жила пятнадцать лет. Без малого пятнадцать лет! Согласилась на второго ребенка. Антон уговорил стать домохозяйкой. С помощью родителей купили двушку на спальной окраине. Начали откладывать Кате и Андрюше на университет. Дочь мечтала о филфаке МГУ… Глянец, а не семья: известный профессор, молодая жена, красивые, смышленые дети. После того, как он заразил меня веселенькой болезнью, спали врозь. На приеме в больнице чуть не сдохла от стыда, думала: убью. Но смолчала. Только попросила его больше меня не касаться.

Когда появились цыгане, я была дома одна. Услышала неместный гам на лестничной площадке. И лай. Я посмотрела в глазок. Цветасто одетые люди кричали невнятно соседям через дверь. Вот же напасть… Опять менять домофон. Вдруг быстро надвинулось чье-то лицо. Темный глаз встретился с моим. И я отомкнула замок.

*   *   *

В элитный пионерлагерь меня рекомендовали как лучшего студента. Вожатых набирали из многих педвузов страны. Разумеется, я согласился. Целое лето на море! На всем готовом, плюс зарплата. К несчастью, мне достался старший отряд. Линия между вожатыми и подопечными здесь тонка, почти размыта. Девятиклассники-акселераты. Светловолосые модельки с наивными лицами и загорелыми конечностями. Низко расстегнутые блузки, высоко обрезанные шорты. Отшлифованные морем и солнцем ноги… Воздух был отравлен кокетством, запретными намеками, страстями. Звон цикад мешал уснуть. После отбоя мальчики лезли к девочкам, но чаще наоборот. Сохранять невозмутимость мне удавалось с трудом. Отрядные лолиты то и дело пытались убраться в моей комнате. Когда на дискотеке объявляли белый танец, мне приходилось скрываться. Помню, ехали в автобусе с уборки яблок. И первая мисс лагеря, Даша Бессчастная, якобы не отыскав сиденья, уселась ко мне на колени.

Самоудовлетворение мне не помогало. Не помог даже роман с методистом Ангелиной. Возможно потому, что она была невысокой и темненькой. А еще – слишком быстро и украдкой приходилось действовать. Неуставные отношения между персоналом грозили отчислением. Не говоря уже про отношения персонала с воспитанниками. Даже намек мог сломать жизнь. Думаю, тогда во мне поселилось это болезнь. Фиксация на юных блондинках модельного типа. Все мои шлюхи такие. И все студентки тоже, которых поимел. Сначала они были моложе вдвое. Затем – втрое. Я знаю, что использовал статус профессора, власть. Тем не менее, любил их, как ни дико это звучит.

Я так и не отважился сознаться жене в первой измене. Проститутки – не в счет. Это не измена, а так, снятие давления в котле. Галя уехала в отпуск тогда с маленькой дочкой. Два года Кате было. И в тот же день, вечером, ко мне Ася заходит обсудить реферат. С двумя стаканчиками мороженого зачем-то. У меня было шампанское. Налил, она предлагает: «Давайте на брудершафт». Она еще долго была на «вы». Выпили. Ася говорит: «На брудершафт просто так не пьют». Ну и что мне было делать?

Ей восемнадцать, мне тридцать шесть, я счастливо женат. Но я подумал тогда, если объясню Асе, что люблю жену, хочу быть верным, то сваляю дурака. Мне просто голову снесло, и было от чего. Я хотел жене признаться, но… Короче, явился на вокзал. Обнял их. Катя в смешной панамке: «Папа плиехал! Папайка зласуй!» Как сказать жене? Плюс Ася замуж не хочет и семью разбивать тоже. Ну вот.

Хочу верить, что ты напишешь про меня. Именно поэтому настолько с тобой откровенен. Если пытаюсь сам, выходит какая-то бесстыжая неправда. Потому что все непросто. Вслух непросто объяснить, когда о себе! Ведь эту студентку я тоже искренне любил. Тут можно говорить часами, а верных слов не отыскать. Я знаю, что такое мораль. Не убий. Не укради. Но в области секса морали нет. Есть темперамент. Мораль в области секса изобрели попы и фригидные женщины. А может только фригидные женщины, без попов…

*   *   *

Цыгане затолкались в прихожую. Две тетки, чумазый ребенок с пальцем в носу, бородатый мужик и собака. Дворницкой породы, упитанная, грязная. Шерсть клоками. Завоняло мокрой псиной.
– Нам бы воды попить, дочка. – произнес бородатый.
– А мы тебе погадаем!
– Все скажем… – загалдели женщины.
– Истинную правду…
– Разбежалась, – медленно ответила я. Слова давались нелегко, – я уйду, а вы тут по карманам, да? Идите на лестницу, я вынесу.
– Соседи твои плохие люди, – будто не слыша продолжал старик, – а ты хорошая. Доля тяжелая… – он смотрел мне в глаза. – Только воды попить. И накормить животное. Видишь, Полкан отощал совсем.

Узнав свое имя, пес напрягся. И вдруг меховым снарядом рванулся на кухню. Я за ним. Тварь была уже на столе. И мой бутерброд – в зубах!
– Ах ты, дрянь! – Я схватила полотенце.
Шавка, легко спрыгнув, умчалась в коридор. Я достала бутылку воды. В прихожей ничего не изменилось. Собака укрылась за ноги хозяев. Бутерброд свисал из пасти.
– Нате! – бросила воду. Бутылка угодила в плечо старика. – Берите и вон отсюда! Или я звоню в милицию!
Цыгане молча вышли. На пороге старик обернулся.
– Не надо. – грязный палец уперся в меня. – Не надо никуда звонить. Они сами за тобой приедут. Скоро уже.

Я проверила сумочку, одежду. Тщательно все продезинфицировала. Побрызгала освежителем. Грязно оставалось только на душе. Мучил вопрос: зачем я им открыла? Это вышло невольно. Так люди дышат, моргают, вытирают пот со лба. Движение тела без участия головы. Чтоб не объяснять эту странность Антону и детям, я умолчала о происшедшем. Ночью выяснилось кое-что похуже. Собака осталась в квартире.

Меня разбудил чуть слышный цокающий звук. Иногда он замирал, потом доносился снова. Одновременно запахло чем-то вроде тлеющего мусора. Дымом свалки… Нет, скорее, псиной. Собакой, которая шляется черт знает где… Минуточку. Не утренний ли это песик? Забежал назад, когда я поднимала бутылку. Хотя, ведь я… Значит, раньше. Я вышла в коридор, зажгла свет. Никого. Проверила кухню, ванную. Плотно затворила все двери. Поколебавшись, открыла входную. Запах шел не из подъезда. Но откуда?! Я щедро спрыснула вокруг освежителем.
– Галь, что такое?
– Ничего. Запах какой-то. Показалось. Спи.

Наутро я увидела лужу рядом с обувной полкой. Воняло соответственно. Скоренько замыла, освежила воздух. Появился заспанный Антон.
– Что у нас пахнет как в борделе?
У кого чего болит, – подумала я.
– Говорила же, угар нашел из подъезда.
– Странно, не заметил. Позвонить газовщикам?
– Я разберусь.

Призрак собаки изводил меня неделями. Осторожные, когтистые шаги по ночам. Комочки шерсти, лужицы в коридоре. Однажды я нашла аккуратную кучу дерьма за тахтой. Я старалась ликвидировать все это незаметно и быстро. Не рассказывать же домашним, что у меня… Кстати, что у меня? Галлюцинации? Крыша поехала? Больница исключалась, город у нас маленький. Объявления типа «избавлю от порчи» всегда меня смешили. Я выбрала знахарку, живущую подальше.

Открыла женщина в халате похожая на… цыганку. О, нет… В квартире, однако, чистенько, ароматно. Пекли что-то. Макбук на кофейном столике. Чайный сервиз, кекс. Хозяйка достала с полки карты.
– Наливай чаю, а я на тебя раскину.
– Зачем? Я вообще-то не…
– Я для себя. Бесплатно.
Карты мягко упали на стол. Гадалка их подвигала туда-сюда.
– С мужем плохо живете?
– При чем тут это? Нормально живем.
– Пьет, бьет? Гуляет.
Я встала.
– До свидания.
– Да ладно, сядь. Рассказывай, что стряслось.
Рассказала.
– Я знаю их, – кивнула хозяйка, – это нехорошие цыгане. Порчу навели. Но мы ее уберем. Значит, будешь делать так. Как откроешь дверь или форточку, брось этой собаке наружу вроде гостинец. Затвори, повернись через левое плечо. И скажи потихоньку «итсон немер вос йинег ниш оловенм». Я запишу.
– Что это?
– Мантра. Снимает порчу, чистит ауру.
– И долго так?
– Пока не исчезнет.

Собака пропала. Возвращалась, только когда я подолгу забывала исполнить ритуал. Понятно, я старалась делать это наедине. Антон если и заметил не подал виду. Мы давно жили параллельно. А Катя однажды спросила на кухне:
– Новый шаг в борьбе за чистоту?
– Ты о чем?
– Твои камлания у окна.
Надо же «камлания»… Дочь филологов. Но я готовилась к вопросу.
– Ну да… Это… знаешь… Мантра. Знакомая посоветовала. Чистит квартиру от всякой гадости.
– От гадости? – дочь обернулась на футбольный шум из зала. – Понятно.

*   *   *

Меня напряг зачет по физкультуре. Какой-то умник поставил лыжи в середине дня. Возвращаться на лекции потной как мышь? Обойдутся. Прогуляла, короче, справку достать не удалось. Девчонки советуют: пошепчись с Антон Николаичем. Дяденька влиятельный, может помочь. К блондинкам неровно дышит. Ну, это я давно заметила, разглядывал меня всегда. И не противный в общем-то. По его предмету у меня было окей. Но говорю: мол реферат завис, то-се, хотелось бы приватно обсудить. Не ожидала такой удачи, что сразу пригласит домой. У него как раз жена уехала в отпуск с ребенком. Это я после узнала.

Я купила два мороженых с орешками, не вино же покупать. А «Лакомка» тает, надо решать быстро. Он типа: зачем, Анастасия? Но достает сервизные блюдечки, фужеры. Шампанское. Я за это время шарфик размотала, там чуть спустила, здесь подтянула. После бокала осмелела. «Давайте, –  говорю, – на брудершафт?» Он помялся. Выпили. Я его руку-то придержала. Жесткая рука… «На брудершафт, – шепчу, – просто так нельзя». Ну, мужичок задышал, куда он денется. Мне вначале было прикольно. Антон с моим отцом почти ровесники. А потом ничего, зацепило. В постели оказался – мистер фантастик, хоть староват и росту компактного. Точно говорят, маленькие в этом деле шустрые. Рост – чепуха, мы по улицам особо не гуляли. Встречались больше в горизонтальном положении. А зачет устроил, молодец.

Встречались сложно – романтика! Его курица вечно дома, он – на работе. Случалось, в аудитории трахались – дверь на ключ, рот на замок… Я тогда автоматически на «вы» переходила, Антон смеялся. Иногда брал отгул, на телефоне его прикрывали. И вез меня в отель на берегу. Покупали сладости, вино… Нет, с Антоном хорошо было, и разговор такой легкий всегда. Деньги «на мороженку», подарки… Привыкла в общем за два года.

Потом объявилась эта докторша. Антон ее в больнице склеил, когда лежал с инфарктом. Редкостный кобель. Звали ее Лена. Я бы сроду не запомнила, если б не его трепотня. Лена – кардиолог Божьей милостью, сердце чувствует лучше, чем УЗИ. Лена – талантище, стихи пишет, у нас духовная близость и все такое. Одним бабам трепаться про других – не креза ли? Антон мне вечно болтал про студенток. И про шлюх своих не забыл – в разных городах. Якобы выкупил одну из борделя за двести штук, классика жанра.
– А если жена узнает? – спрашиваю.
– Не узнает. Она в финансах по нулям. А и узнает, мне пофиг, сам заработал. Скажу, проиграл в казино.
У них с женой тогда совсем разладилось. Антон говорил, она малость двинулась, чертей ловит по квартире. Вообще-то надо разводиться и честно жить с Леной. А у Лены, вот незадача, муж и сын.
– Она тоже разводится? Ты хоть спросил?
– Спросил. Она так согласна жить.
– Где?
– Где что?
– Где жить собираетесь?
– Господи, какая ты зануда. Это детали. Они сами решаются, главное – выбор.

Он меня даже познакомил с этой Леной на каком-то сейшне в доме творчества. На зверька похожа, такая белочка молью поюзанная. Старше меня лет на десять. И стерва. Чего он там нашел? А он и правда нашел – встречаться мы стали реже. Год были как друзья с легким постельным оттенком. Потом совсем разбежались. Закончили таким разговором, что вспомнить стыдно. Эх, и обозлил он меня!

После универа взяли секретарем в городскую администрацию. По знакомству, конечно. Как-то недалеко от мэрии встречаю Антона. Небритый и одет холодновато. «Из больницы, – говорит, – сбежал, пройтись». У него случился второй инфаркт, но уже отпустило. С докторшей там вышло хуже некуда. Она мужу сказала, что уходит к другому. У Антона с жильем непонятки, короче, он включает тормоза. И вот она, докторша, жене его позвонила, чтоб ускорить события. Это Антон так думает, что она позвонила. Но, как у всякого бабника, есть варианты. У жены крыша слетает напрочь, в психушку увезли. Отец его и дети взяли сторону жены. Антон оставил им квартиру, универ дал общежитие. «Может пойдем, – говорит, – ключ есть, вспомним молодость». Удивительный человек.

*   *   *

Понимаешь, брат, о чем я хотел бы написать, да не могу? О человеке, который производит хорошее впечатление. Его любят, уважают, ценят. Он добрый, щедрый, талантливый. И мало кто знает, что в нем бушуют страсти. Безграничная любовь к женщинам заводит его в тупик.

Тяга к искусству заставляет меня быть откровенным. Беспощадным к себе. У меня была светлая, преданная, любящая жена. Она меня совершенно не подозревала. В Сочи, например, я говорил ей вечером, что не могу уснуть. Выйду, мол, прогуляюсь, загляну в бар. А сам – к млядям. Возвращаюсь под утро, она спит. Верит, что я просто так гулял. Разве я не подонок? При том что для многих женщин я остался добрым волшебником, отзывчивым собеседником, тонким психологом, щедрым рыцарем. Это не я так думаю о себе. Это говорили мне они.

Влюбчивость – удел креативных людей. Возьми хоть Довлатова. Ходок был тот еще. Четверо детей от двух жен и любовницы. Плюс других баб немерeно. Умер на квартире у одной, пока жена с детьми были за городом. А Пушкин, Есенин, Высоцкий?… Та же история. И ничего, уважаемые люди.

О шлюхах. Там не все Сонечки Мармеладовы, через одну. Но ты знаешь, много умных, адекватных. Помню, одна мне цитировала Гомера. Если не врет, училась на филфаке СПГУ. Я ведь умею слушать человека, отношусь к девушкам по-хорошему. Не делаю разницы. Ты бы в жизни не угадал, у какой замужней, образованной дамы это было в прошлом. Иногда они рассказывали мне про известных личностей, которые у них отметились. Тоже уважаемые люди… Но я сбился. Были и другого типа, конечно. Я нередко спрашивал, каким ветром тебя в этот бизнес занесло? Одна меня поразила. «Душа, – говорит, – просит. Деньги так, бонус. С интересных мальчиков не беру. За приятность брать неловко». Она не в борделе работала, самостоятельно. Впрочем, мы похожи, так что я ее не осуждаю. А еще есть категории: порядочные женщины, оставшиеся с ребенком. Воспитательницы, медсестры, учительница одна была. Ну, еще студентки, этим всегда мало.

Для меня, как литератора, такой опыт бесценен… Ты помнишь историю про Джекила и Хайда? История двух разных людей, спрятанных внутри одного, очень типичная. Цельных людей почти нет. Но эти два человека у всех разные. То есть один-то примерно похожий: хороший. А другой – разный. Мистер Хайд был убийцей, мой – развратник и циник. Но мой хороший человек очень мучается, поверь. Мне с этим трудно жить: я знаю, что меня ценят достойные люди. Но если бы они узнали, что творится у меня внутри, то отвернулись бы с негодованием.

*   *   *

– Мне б Антон Николаича.
Игривый женский голос в трубке.
– Его нет. Кто это?
– Eго любовница. Одна из. Не удивлены, конечно.
– До свидания.
– Нет, подождите! – торопливо. – Нам с вами есть о чем поговорить.
– Не думаю.
– А вы подумайте. Вот например… Сколько юбок Антон Николаич перемял в этом году? Знаете? Я вам отвечу: как минимум шесть. Это не считая проституток. Он в командировки часто ездит, правда? А там…
– Пошла в задницу. – оборвала я. – Меня его шлюхи не интересуют.
– Ой, прям Жаклин Кеннеди! – обозлился голос. – А финансы семьи тебя интересуют? В банковские счета давно заглядывала? Так загляни, овца. Девочки теперь недешевы, хахаха!

Я позвонила в банк. Потом время уперлось в стену. Будто в трансе кормила детей, желала им спокойной ночи. Слегка мутило от запаха псины. Я открывала форточку, шептала мантру. Ждала поворота ключа.
– Где деньги Кати, Антон? – спросила я, – Куда ты их дел?
Я знала, что этот миг наступит. Миг тишины.
– Что ты с ними сделал?
Он медленно опустил кейс на пол. Снял и вновь надел очки.
– Я… В общем… я их проиграл. В казино. Ну, получилось так, извини.
– Антон…
В подъезде хлопнула дверь, загудел лифт. Медленные ватные звуки.
– Антон, почему ты мне врешь? Что происходит?
Я готова была расплакаться.
– Почему? – повторила я. – Куда исчезли деньги?
– Я же тебе сказал…
– Ты врешь, подонок! – Хлесть! Смазала его по щеке, очки полетели. Замахнулась еще, он перехватил руку.
– Прекрати истерику. Детей разбудишь…
– Вспомнил о детях? Пусти. Пусти, кобель драный! Мне твои шлюхи звонят. Мне! Мне звонят грязные…
– Кто? Кто звонил?!
– Уходи, Антон. Прямо сейчас. Мы разводимся. Я не могу тебя видеть. Не хочу. И… – я сорвалась на всхлип, – и забери наконец эту паршивую собаку!!
– Какую собаку? Галя. Тебе надо серьезно лечиться…
Я распахнула дверь.
– Пошел вон!
Антон молча вышел. Я побрела на кухню. И там – второй раз в жизни – увидела цыганскую собаку. У нее оказалось до странного много зубов. Она подвернулась кстати.
– Ххрр…
– Ага… и тебе не хворать… Обожди, дорогуша, – бормотала я, нащупывая ручку сковороды (жаль, не чугунная, давно пора купить), – сейчас тебе будет…

Собака прыгнула.

И в полете увесисто огребла сковородой. Хрясь!!
И еще раз! И еще – уже мягкую. Чвяк! Чвяк!!
– Мама!
– Мама, что с тобой?!
На пороге стояли дети.
– Марш отсюда! – я замахнулась. – Марш!
Незнакомые мальчик и девочка попятились, глядя за меня. Я обернулась. На полу чернели комья земли, останки кактуса, фрагменты горшка. В голове что-то лопнуло и погасло.

*   *   *

Недавно я чистил электронный архив и увидел письмо от старого друга. Непрочитанное, странное письмо, будто куски дневника. Как я его не заметил? «Может, ты когда-нибудь напишешь обо мне. Если я раньше тебя уйду в иной мир. Только без юмора, что-то печальное. Чтобы жизнь моя прошла не зря. Я с недавнего времени стал худо понимать, что со мной творится…»

Друг этот пропал года три назад. Я пытался отыскать его, да бестолку. Но уверен, что он жив, это возраст у нас такой. Человеку просто хочется исчезнуть. Уехать туда, где нет знакомых, потихоньку жить, думать, читать. Смотреть на воду. Иногда, глядя внутрь себя, я различаю осенний пляж.

Солнце только что встретилось с морем. Километры песка меняют цвет. Я вижу силуэт человека в шортах и панаме. Его тень похожа на детский рисунок. Сзади трудно понять его возраст. Плечи свободны, шаг расслаблен. В руках – хваталка для мусора с длинной ручкой и сумка-тележка. Его должность называется «смотритель пляжа». Это значит: собрать бутылки, пакеты, лохмотья водорослей, полить газон…

Его лечит эта работа. Вместе с пляжем он как бы чистит свою душу. И душа, пусть на время, становится лучше, новей. Печали – эфемернее, а счастье – бесконечным, как море или небо. По краю горизонта бахромой зависли облака. Чуть ниже элегантно позирует корабль. Тихо сегодня. Еле слышно шелестит прибой, а вода похожа на мех. Хочется погрузить туда руки, словно в нежную, мягкую шубу. Или накинуть ее на плечи, будто мантию. Чтоб она тянулaсь за тобою без конца, размывая следы, удаляя ненужное прошлое…

«Антон… – шепчу я. – Антон!»

Человек медленно оборачивается.

Фобии

Сергей, мой троюродный брат, – человек отважный. Сейчас объясню. На исходе девяностых он унаследовал папину строительную компанию. Затем расширил бизнес – купил два ресторана и похоронное бюро. Сравнительно небогатым юношей брат полюбил рестораны, особенно где варьете. Посещать их тогда удавалось реже, чем хотелось бы. В смысле не каждый день. Потому, наверное, и купил. Устроил себе коммунизм в отдельно взятых помещениях. Ешь, пей до упаду, танцорки – все твои. И бесплатно.

А ритуальные услуги… тут, видимо, юмор фаталиста.

Вскоре эта идиллия кого-то сильно огорчила. Почему всегда так? Если человеку хорошо, сразу находятся люди, которым от этого плохо. Вдруг мы узнаем: обстрелян Сережин автомобиль. В брата, к счастью, не попали. Он заказал бронированный Лексус, но водил по-прежнему сам. Шофером и охраной пренебрегал. Выкинутые деньги – если серьезным людям надо, завалят по-любому.

Однако его не хотели убивать. Его хотели напугать. Однажды ночью, когда брат, выйдя из ресторана, садился в машину, ему прыснули чем-то в лицо. Затем жестоко отпинали: повредили глаз, сотрясли мозг. Сломали два ребра. Сережа надолго улегся в больницу. Блюстителям закона твердил, мол память отшибло. А если что вспомню – разберусь сам. Похоже, ему это удалось. Мне было любопытно – как, да спросить отчего-то не решался. Враги его по-тихому исчезли, остались только друзья. И вся собственность осталась при нем.

То есть, про него можно сказать всякое. Например, можно сказать, что брат – жмот: поскупился на охрану. И вообще не сильно ладит с головой. Но сказать, что он трус? Нет, это вряд ли. Теперь дальше. Этот же самый герой панически боится лечить зубы. Не знаю, как сейчас, но в 2003-м его улыбка напоминала изгородь в заброшенной деревне. А как иначе, если день начинается и кончается сигаретой? При том, что в кабинетах дантистов братец не замечен со школы. Если вообще бывал.

– Как ты общаешься с людьми? – спросил я. – Ведь стыдно же. У тебя партнеры, жена, любовница…
– Две.
– Тем более. Богатый человек, поместье вон целое отстроил (мы как раз осматривали его новую виллу). Ты можешь себе поставить лучшие зубы в мире. В Швейцарии или Беверли-Хиллз…
– Не могу. – ответил брат. – Понимаешь, у меня две мм… фобии. Зубные врачи и самолеты. Я по жизни мало чего боюсь. – его лицо исказила досадливая гримаса. – Все серьезные люди знают, что мне угрожать бессмысленно. Бессмысленно и вредно для здоровья…

Мы помолчали, отдавая дань Сережиной крутости.
– Но как подумаю об этом кресле, – продолжал он, – колотит, хуже чем после запоя. Я у психоаналитиков был, веришь? Сам не верю. Туеву хучу денег выкинул на этих клоунов. И на гипноз…
– А под наркозом?
– Говорю тебе. Я близко туда подойти не могу.
– Погоди. Глотаешь дома пару таблеток валиума. Вырубаешься. И тебя отвозят…
– Все. Закрыли тему.

Брат глянул так, что я вдруг понял, куда исчезли его обидчики на закате девяностых.

И еще я догадался – его ужасает не боль. Это другое. Может, полная беспомощность в руках дантиста? Совершенно невыносимая для человека, привыкшего контролировать, указывать, решать… Особенно – беспомощность под наркозом.

Как бывший психолог я, разумеется, знаю, что такое фобии. Но об их причинах лженаука толком не договорилась. Самая известная, она же единственная, гипотеза такова: в несознательном возрасте человек сильно испугался. И затем всю жизнь страшится напугавшей его бяки. Или как-то увязанной с нею буки.

Предположим, младенца расстроил бородатый друг семьи. Склонился над колыбелью, в шутку зарычал. Ребенок в истерике. Повзрослев, он необъяснимо опасается бородатых людей. Или собак вроде терьеров. А раз своего малолетства люди не помнят, значит об источнике фобии догадаться нельзя. И все же…

Сережа боится чинить зубы и летать на самолетах. Здесь есть нечто общее. В обоих случаях – тотальная зависимость, потеря контроля. Откуда страх перед ней? Что с ним произошло? Самый легкий ответ: младенцем брата жестко пеленали. И в таком виде уронили, допустим, со стола… Если мы когда-нибудь увидимся, расскажу ему об этом.

Но вот еще более странный пример. Мой школьный приятель Ваня – тоже не из робких индивидов. Ныне серьезный коммерсант, владелец магазинов, заправок, автомоек. Поднялся в те же девяностые, однако без могучего родителя, с нуля. В юности – удачливый фарцовщик, а также нападающий местной хоккейной команды. Все эти занятия с робостью мало совместимы.

Однажды смотрим вдвоем футбол у меня дома. Чемпионат мира, четвертьфинал. Тот самый, где Марадона забил англичанам рукой. Родители в гостях, у нас по этому случаю бидончик пива. Скумбрии копченой порезали. Я отлил у папы две рюмахи водки. Добавил ему водички из крана, ничего здоровее будет. Ваня поставил литр коньяка на англичан. Я согласился на пари и, кажется, удачно. Аргентина вела 2:0.

Вдруг на улице стемнело. Тяжело и редко закапало. Небо разодрали две беззвучные молнии. Хлестко, с оттяжкой бабахнул гром.
– Быстро выключай! –  потребовал Ваня.
– Кого?
– Телевизор, идиот!
– Зачем??
Ваня метнулся к телевизору. Экран погас.
— Не понял. Это что сейчас было?
— То! Молния долбанет в антенну, и телек взорвется!!

Тут уже я испугался. Что если Ваню – прямо здесь, в моей квартире – накрыло острое умопомешательство? Куда бежать? Кому звонить?
– Вань, – спокойно произнес я, – не дури. Включи телевизор. Садись в кресло, и досмотрим футбол.
– Дебил!! – Ваня старался перекричать хлынувший ливень. – Ничего я не включу, пока эта сука не кончится! И тебе не дам!
Я встал.
– Ты не забыл, чья это квартира? Ну-ка вали отсюда.
– Хорошо, я уйду.
Ваня исчез в направлении прихожей. Дать ему зонт? Ладно, идти недалеко, обойдется. Я глянул на экран. Трибуны бесновались – англичане забили гол!
– Ооо-бля… – простонал я, – все из-за тебя, скотина!
– Когда от тебя останется кусок сгоревшего дерьма, не говори, что я не предупреждал.
Ваня захлопнул дверь.

Как известно, Аргентина победила 2:1. Мой друг выставил коньяк. Мы легко помирились и забыли этот случай. Случай между тем называется астрапофобия. Причины неизвестны. Заболеванию, согласно науке, поддаются впечатлительные лица с ранимой психикой. У Вани ранимая психика? Смешно.

Но – время рассказать о моей фобии. Это, увы, банальные тараканы. Боязнь отвратных насекомых появилась у меня годам к тридцати. То есть, гораздо позже, чем достойные фобии у нормальных людей. Вечно опаздываю.

«Чем провинились тараканы? – спрашивает классик. – Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство?» Отвечаю. Тараканы ужасают своей необъяснимостью. Они – синоним хаоса. Неясно, чего ждать от усатых безумцев. Таракан может геройски кинуться под занесенный тапочек. Или подло упасть вам на голову в душе. Или ночью заползти в ухо. Эта история впереди.

В отрочестве-юности мне было не до них. Отвлекали более насущные вопросы. Например, куда девать руки на свиданиях. Как, возвращаясь домой, избежать скоплений поселковой шпаны. А если не избежал, то как, отдав им сигареты, с достоинством удалиться. Тараканов я почти не замечал. Они изредка возникали на кухне, где мама их стабильно побеждала. В аспирантском общежитии мы встретились по-взрослому.

Свидания к тому времени превратились из тягостной необходимости в приятную рутину. Руки нашли свое место. Я выучился меньше говорить и незаметней действовать. За это меня полюбили несколько девушек сразу. Шпана осталась в первой жизни. Вакантную площадь в шкатулочке страхов заняли тараканы.

Тараканы, они ведь как разруха. На кухнях после, а сначала – в головах. И таких голов в общежитии хватало. Аспирантка физмата Лариса сочиняла диссертацию только подшофе. Два года Лариса истратила на то, чтоб отыскать правильную дозу. Чуть меньше – авторский блок. Чуть больше – творческий криз.

Мой сосед, Дима, увлекался психологическими тренингами. Там незнакомых людей заставляли обниматься, кричать хором чепуху, стоять на одной ноге с закрытыми глазами, имитировать эмбрионы, писать справа налево и вверх ногами. После тренингов Дима надолго замыкался в себе. И однажды замкнулся совсем. Отпугивал людей целлофановым взглядом. Вечерами исполнял загадочные ритуалы у окна.

Третий жилец нашей комнаты, философ Саша, регулярно выпивал и дискутировал. Интеллектуальный уровень собеседников, а также их наличие значения не имели. Наутро философ подолгу рассуждал о том, как страшно жить. Выговаривал эту фразу, акцентируя поочередно каждое слово. Пока ему не давали опохмелиться. Саша почти три года валял дурака. За месяц до защиты наскоро протрезвел и выдал двести страниц непостижимого текста. Что-то о проблемах социального отчуждения или разотчуждения. Творил целыми днями, лежа в продавленной койке. На предложения выпить реагировал агрессивно. Исцарапанные гениальным почерком листы сбрасывал на пол. Неслышно появлялась его девушка Лена. Сортировала бумажный ковер, перепечатывала рукопись на еле живой «Эрике». Вскоре Саша блестяще защитился, женился на Лене и увез ее в Магнитогорск. К Лене мы еще вернемся.

По ночам в кридоре шумели чеченцы. В комнате напротив гулял спекулянт водкой Алибек. Жил один, вероятно купил мертвую душу либо начальство. Музыку, которая на-а-ас связала, то и дело глушили задорные женские визги. «Скоты, – шептал в подушку Дима, – боже, какие скоты…» Когда началась первая чеченская война многие с облегчением решили, что Алибек свалит домой. Я в неявной форме спросил его об этом. «Э-э, нэт… – патриотично заметил дитя гор, – ишаки воюют. А у мина здэс бизнес».

Через год я переехал в двушку. Нового соседа звали Слава. В прошлом – боец калужского ОМОНа, затем торговец живописью на Арбате. Расспросы o научных изысканиях Слава подавлял бетонным взглядом. Когда ночью по его щеке проползал таракан, сосед, не открывая глаз, ловил его и бросал в направлении меня. Такой у него был юмор. Явившись с торговой вахты, Слава, охая, сдирал кроссовки и развешивал токсичные носки на батарее. А потом говорил: «Слышь, Макс, ты опять курил в форточку? Я тебя скоро накажу, дышать же нечем, блин!» Возражать мне не хотелось. Габаритами сосед напоминал ресторанный холодильник. Кроме того, Слава был полумертвой душой, а их ценят.

Если кто не в теме. Мертвая душа – это человек, прописанный в общежитии, но там не живущий. «Поселив» его в своей двушке, ты наслаждаешься комнатой один. За мертвыми душами охотятся. Их соблазняют, переманивают, оставляют друзьям в наследство. Соответственно, полумертвая душа бывает в общаге наездами. В основном это учащиеся из дальнего Подмосковья и сопредельных областей.

Люди, о которых я рассказываю, более-менее терпимо относились к домашним насекомым. А значит, сколько не трави, всегда есть шанс получить живой сюрприз. Но это, как выяснилось позже, был детский лепет. Когда за стенкой поселился художник Айдархан, меня заколбасило всерьез. Айдархан, друг степей, оказался чудовищным засранцем. Как только наступала его очередь мыть санузел, Айдархан забывал русский язык. «Жок! Шык уйден! – гневался он. – Дик шыкты!» Свинством и запахом его жилище походило на классический бомжатник. По столу, огибая пизанские башни грязных мисок, задумчиво бродили тараканы. Впрочем, они бродили повсюду – индивидуально, семьями и группами наподобие туристов. Айдархан, такой же задумчивый, часами насиловал банджо, глядя внутрь себя. Его сосед, эталон флегматичности Вова, не парился на эту тему. Если таракан заползал на мольберт, Вова хмыкал в бороду и аккуратно ставил его на пол.

Вскоре искатели новых территорий зачастили ко мне. Дихлофос убивал меня быстрее них. Вместо павшего бойца являлись десять свежих. Заснуть мне удавалось только пьяным. Я всерьез планировал долбануть Айдархана сзади чугунной сковородкой. Как-то раз поплакался на жизнь Лене, девушке философа Саши.

Лена, тоже философ, появилась на свет в Благовещенске. Мне сказали, что там преобладают китайцы. На политических картах made in China это давно их земля. Лена, продукт смешанного брака, обладала миловидной азиатской внешностью. И от этого сильно комплексовала. Она мечтала сделать пластическую операцию и заиметь европейское лицо. В остальном – славная девушка: веселая, улыбчивая, компанейская. Гулянок и танцев не пропускала. Пользовалась успехом, но любила только Сашу.

Саша защитился и уехал, наказав друзьям присматривать за Леной. Она по-прежнему тусовалась с нами. Компания и треп напоминали ей о Саше. И вот я захожу к Лене по делам. Рассчитываю на халявный ужин. 93-й год, время самое диетное.
– Гречневую кашу будешь?
– Я все буду. Даже спирт «Рояль».
– Садись. Чего такой грустный? С похмелья?
– Ага. Сплю плохо. Зафакал один придурок.
И рассказал.

– Omnia relativum est, – усмехнулась Лена, – подумаешь, тараканы. Ты наших кафедральных змей не видел. Вот кого надо бояться. Это чистый террариум. Иди, я тебе фокус покажу.
Мы подошли к окну. Лена медленно отогнула край занавески. На внутренней поверхности отвратительным узором застыла колония тараканов. Штук тридцать. Они не шевелились, возможно, разомлели у батареи. В чистенькой, уютной комнате Лены они выглядели жутким сюром. Гречневая каша и полстакана разведенного спирта едва не выскочили из меня.
– Почему не травишь? – выговорил я.
– Зачем? – Лена снова улыбнулась. – Живи сам и не мешай другим. Это Диоген Синопский, если что. Они меня не трогают, ведут себя прилично…

Лена ошибалась.

Темным зимним утром, около шести в дверь постучали.
– Кто там?
– Я! Открывай скорей!
В голосе Лены слышалась паника. Я натянул штаны, открыл дверь. Лена – пальто распахнуто, шапка набекрень – задвинула меня в комнату.
– Ты один?
– Один. Что случилось?
– Мневухозаползтаракан! – шепчет.
– Что?!
– Мне. В ухо. Заполз. Таракан!
Волоски на моих конечностях поднялись дыбом.
– И ты не почувствовала??
– Во сне… Глубоко. Он там шевелится!
Тут я заметил, что глаза ее стали идеально круглыми. Как доллары – и без всякой пластики.
– Что будем делать?
– Надо в больничку. Поедем со мной, я одна боюсь.

Мы вышли в колкую пургу. Рассвет как будто отменили. Белые иглы неслись во все стороны разом. Но чаще – в лицо. Я не чувствовал холода и ветра. Я мог думать исключительно о таракане у Лены в голове. Как он там внутри шевелит усами и лапками. Этот шершавый, хрустящий звук… Оо, матерь! На ее месте я точно сошел бы с ума. В метро Лена заплакала.

Мы достигли центральной больницы. Отыскали круглосуточную помощь. Медиков позабавила наша травма. Улыбки сняли тяжесть с их лиц. Лена зашла в кабинет и быстро вернулась.
– Не могут достать. Боже! Направили в двадцатый.
Я задремал в коридоре. Наконец, она вышла – счастливая. На щеках ямочки, глаза снова китайские.
– Достали! Представляешь, они его вымывали. Шприц здоровенный, таким в «Кавказской пленнице» Моргунову делают укол. А игла такая специальная…
– Давай без подробностей, а?

Этот случай надломил мою психику. Я сменил полушарие, четыре страны, шесть городов и десятки квартир. Фобия не уходила, она жива до сих пор. Вид таракана приводит меня в слезливую истерику. Ночами я просыпаюсь от мелкого движения по себе. Я включаю ночник, трясу одеяло… Только раз за двадцать лет это оказалось не галлюцинацией. В кровати был паучок! Ошибка не прибавила мне радости.

Передышка наступила в Мюнхене. Там я снимал квартиру, затем переехал в общежитие. И за год не увидел ни одной ползущей твари. Ни одной. Что подкрепило мое убеждение. Чем меньше порядка в головах, тем больше насекомых дома. И наоборот. Удивительно, что теперь я живу в стране, где обитают тараканы-монстры. Они величиной с палец, мало того – летают. Птицы уступают им дорогу. Дважды я имел близкий контакт с этими зверюгами. Боюсь, третьего раза мое сердце не выдержит.

Однако есть новость и похуже. Недавно во мне поселились еще одна фобия – люди.

 

 Save as PDF
0 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать

Написать ответ

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F