АННА БАНЩИКОВА. Мемуар.

04.06.2016

МЕМУАР

Однажды ко мне на колени

прыгнул Хокку Елены Шварц,

когда я сидела на лавочке

под соснами в Комарово.

И прямо — на новую юбку!

А у меня аллергия

на всех домашних животных.

(Кот Бродского – не исключение.)

Я собачку тихонько сбросила,

но с лицом, видно, не совладала.

На меня посмотрели гневно

и ушли с подругой к заливу.

Просто юбка была индийская,

а купил мне ее любимый.

Между прочим, хороший поэт

и человек прекрасный.

 

***

На решетке балкона глядящего на восток

начинают краснеть листья дикого винограда.

Не припомню теперь, кто тогда посадил росток.

Виноград оплетает весь дом, как хотела когда-то

я тебя оплести, замаскировать…

Это тоже война, ты же сам понимаешь, милый.

Ну, подумай, к лицу ли нам маршировать, стрелять?

Все подобные войны кончаются братской могилой.

Закрываю балконные двери, предвидя грозу,

но не думать о ней не хватает моей отваги.

Знаю, ветер порывом опять оборвет лозу,

затрепещут лохмотья как будто победные стяги.

***

Послеинфарктная верность жене

преображает, как злая простуда

с температурой и бредом во сне.

Тяжесть понятна, но нежность откуда?

Долгой враждой обескровлены лица,

стало домашним словечко «паскуда».

Сын поворовывает, матерится…

Тяжесть понятна, но нежность откуда?

Пасмурным утром в потертой пихоре

едешь привычно понурый, покуда

ни зазвонит телефон. В разговоре

тяжесть  понятна, но нежность откуда?

***

Перед сном нажраться чеснока,

от души намазать рожу кремом

и увидеть (в свете ночника)

что еще не очень постарела.

Боже мой, какие пустяки

лезут в голову, какое-то проклятье!

Про восход какой-то у реки,

про пятно от ягоды на платье…

Что же тут обидного? В крови

у млекопитающих такое,

что напоминает о любви

перед окончательным покоем.

***

Любовь немножко пахнет зоопарком.

Немножко грязно и немножко стыдно

так близко наблюдать все это. Жарко.

И жаль тебя, и за себя обидно.

Ну ладно в детстве смотришь, как бывает

оно в природе, и плевать на запах.

Лежат, жуют, ползут, перелетают,

за клетку держатся, стоят на задних лапах…

И всюду жизнь! И трудно удержаться,

не полюбить козла или гадюку.

Вон мальчик плачет, хочет здесь остаться.

Отец его уводит, взяв за руку.

***

Понимать того, который в ссылке

из бумажных писем мастерит

корабли. Запискою в бутылке

нам выплевывает время — кит:

 «И спасла меня…», — но тут размыта

ватерлиния, как небо взрыто

грозовое кружево чернил.

И еще: «…черновиков не правлю…»

Понимать его –  читать по Брайлю

то, что хвостик ласточки чертил.

***

Обойдемся уже без луны,

к сожаленью — шепчу — к сожаленью.

Душный август, тревожные сны,

вся природа подернута ленью.

Поздно, поздно на небо смотреть,

на земле много всякой заботы.

Надо как-то учиться стареть –

не меняются лишь идиоты.

Лишь они, будто рыбы в воде,

в отражении гулком и зыбком

все грустят об упавшей звезде

с виноватой какой-то улыбкой,

все глядят в телефонный экран,

все твердят, что дождутся ответа,

и все время идут по пятам

утомленного, пыльного лета.

СБОР ЯБЛОК

Во дворе куча яблок, тазы и веселый народ.

И пустая корзина в руке, и набитый живот.

Мы наелись с тобой спелых яблок на целую жизнь!

Эти райские будни, наверно, и был коммунизм.

Загорелые ноги тропинкой уводят опять

Крутобокие, сочные в жаркой тени собирать.

От оскомины скулы свело, мы уже не хотим…

Выбираем со сладкой гнильцой напоследок – едим!

***

Старая бурятка загрустила –

не идет упрямый внук на ручки.

Дети слишком помнят запах бездны,

из которой сами лишь недавно.

Женщина ведь тоже как ребенок,

не идет в холодные объятья,

чревом ощущая смертный ужас,

безнадежно смотрит и уходит.

Так цветы, кусты, деревья, травы

тянут лепестки и листья к солнцу.

Но без глубины сырой и черной

нет для них ни жизни, ни цветенья.

ТЮЛЬПАНЫ

Так танцевать могут только цветы,

выгнуться, будто на цыпочках птица.

Если взглянуть на букет с высоты,

видишь надменные тонкие рыльца.

После, напившись из вазы, они

листья поднимут, как будто истома

или молитва, продлившая дни

неувяданья, им тоже знакома.

Утром заметишь на глади стола

те лепестки, что неслышно упали.

С приобретеньем второго крыла,

кажется, мертвою бабочкой стали.

Как не боятся они темноты?

Днем замирают их телодвиженья,

и очертанья, вернее,  черты,

долго целуют свое отраженье.


 Save as PDF
0 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать

Написать ответ

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F