НЕЛЛИ ДЕН-ФЕЛЬДМАН. Шекспир — новое о натуре Гамлета и каждого человека
За четыре столетия, прошедшие со дня смерти Шекспира (23 апреля 1616), его творчество всесторонне изучено, и поэтому попытка отыскать в нём что-то совершенно новое, тем более, не литературоведом, не режиссёром, не актёром, а таким, как я, рядовым психологом и психиатром, вряд ли могла бы завершиться удачей. Однако, мне выпало счастье как бы натолкнуться в произведениях Великого Барда на сугубо индивидуализированную и новую для каждого человека информацию. Поскольку на самом первом этапе данной публикации речь пойдёт об исследовательской работе (которая и привела меня к Шекспиру), читателю предстоит набраться терпения и с самого начала вникнуть в три абзаца текста, который обычно называют наукообразным.
АБЗАЦ ПЕРВЫЙ. Итак, в 1985 году была опубликована моя статья о результатах исследования близнецов. В дальнейшем будет использоваться слово автор для того, чтобы не я-кать и не мы-кать. Предпринимая эту научную работу по собственной инициативе, автор решил выяснить, прав ли Фрейд, утверждая, что характер человека формируется до пяти лет под влиянием Эдипова комплекса, или определённые психологические черты содержатся уже в генах. Нескромно замечу, что (знай наших!) именно такое исследование было предпринято впервые. Самым подходящим инструментом для установления истины стал модифицированный автором опросник Литтмана и Шмишека (E. Littmann , H.G. Schmieschek) — учеников выдающегося немецкого учёного и психиатра Карла Леонгарда. Этот инструмент выявлял двенадцать параметров – черт характера и личности, свойства которых являлись отражением вариантов нормы. Статистические результаты показали, что как акцентуированные (термин, введённый Леонгардом), т.е. яркие, особо интенсивные, так и средне, и мало выраженные параметры, находятся под преобладающим воздействием генов. Эта зависимость от генов привела автора к решению называть изученные характеристики компонентами натуры — в отличие от таких традиционных дефиниций, как черты характера и личности (personality traits).
АБЗАЦ ВТОРОЙ. После своего, скажем так, открытия, автор углубился в проблему и, используя тот же опросник, установил (вслед за Леонгардом), что в натуре каждого второго человека есть, по меньшей мере, один акцентуированный компонент. А люди, наделённые акцентуированностью, намного чаще, чем остальные, предрасположены к личностным проблемам, нервным срывам и расстройствам. Это – первое важное для человека знание о собственной психике. Второе — во многих случаях само это расстройство становится как бы продолжением именно акцентуированного компонента. Так, человек, наделённый выраженной, т.е. ВЫСОКОЙ ТРЕВОЖНОСТЬЮ (одно из названий компонентов натуры), при перенапряжении “выдаёт” невроз тревоги. А носитель ВЫСОКОЙ ДИСТИМИЧНОСТИ (коротко – склонность к пониженному настроению), в результате стресса, а правильнее – дистресса, обнаруживает депрессивное расстройство. Вот и подтверждается поговорка “где тонко, там и рвётся”. Человек с принадлежащей ему психологической тонкостью мог бы заранее знать о своём факторе риска – естественно, в случае, если он пройдёт самотестирование. Причём тут тестирование? – Есть мера вещей, и эту меру далеко не всегда осознают те, кто состоит в группе акцентуированных, да и неакцентуированных тоже. “В общем, все такие,”- говорят они, и добавляют: “Хочу быть самим собой!” Ну, как тут не воскликнуть : “А знаете ли вы, какой вы на самом деле?”- и предупредить, что со стороны, и, особенно, при тестировании – виднее… Третье, натура каждого конкретного человека может включать или не включать в себя компоненты, которые проявляют себя как КОМПЕНСАТОРЫ акцентуированности. Компенсаторные свойства обнаруживают компоненты в любой степени выраженности. Четвёртое, акцентуированные лица реагируют не на любые стрессогенные воздействия. Существуют определённые ситуации, опасные для одних людей и не представляющие психологических рисков для других. Пятое, каждый компонент натуры потенциально имеет “две стороны медали”, что почти неизбежно проявляется в поведении и (или) внутренней жизни человека. В результате, подтверждается мнение Карла Юнга о том, что существуют психологические черты, которые “изначально определяют и ограничивают личностное суждение”.
АБЗАЦ ТРЕТИЙ. И вот, желая интересно, живо и популярно представить широкой публике компоненты натуры и связанные с ними проблемы, автор обратился к Шекспиру и к выдающимся мыслителям и критикам, которые писали о нём. При этом, была поставлена задача, используя шекспировские тексты, описать не только акцентуированные свойства, что было уже сделано Леонгардом в знаменитой книге “Акцентуированные личности”. Автору необходимо было изучить мало и средне выраженные компоненты и дать их подробное отображение и истолкование. Задача были выполнена, и появился электронный SUM ТЕСТ или СЕКРЕТНОЕ УНИКАЛЬНОЕ ЗЕРКАЛО. Этот тест, помещён на http://levi.ru/tests/sum . Наилучший способ узнать все названия компонентов и понять их полную значимость – это пройти SUM ТЕСТ. При этом, протестировавшийся узнает, какие у него общие свойства с шекспировскими персонажами. Поскольку все двенадцать компонентов представлены в трёх степенях выраженности, получается, что SUM ТЕСТ содержит 3 в 12 степени, т.е. более полумиллиона вариантов натуры. Неплохая цифра, если учесть, что это – природно-психологические, базовые качества (в отличие от социально-психологических, в наибольшей мере обусловленных социумом). Собственно, именно натура и является тем фундаментом, из которого под влиянием социума выстраивается психическая жизнь человека. А психика – это душа: ПСИХЕЯ. Запомним это.
ПЕРЕХОДИМ К ШЕКСПИРУ. Раскрывая свойства акцентуаций, Леонгард использовал примеры из произведений сорока восьми писателей, некоторые из которых могут быть неизвестны широкому кругу читателей. Но Шекспир – это ШЕКСПИР, он признан лучшим писателем за последние два тысячелетия. При погружении в литературу о нём , оказалось, что он один “выразил всю бесконечность человеческой натуры” (Р. Вагнер), причём, “описал каждую черту в отдельности” (Ф. Шиллер). Гегель считал, что в шекспировских произведениях , “несмотря на их национальный характер, общечеловеческая сторона <…> перевешивает всё остальное.” В “Улиссе” Д. Джойса читаем: “После Господа Бога больше всех создал Шекспир.” Особое внимание привлекают Пушкинские строки: “Шекспир понял страсти; Гёте – нравы.” А страсти, гипертрофированные чувства, это ведь, по научному, — акцентуированные компоненты натуры. И, наконец, кто не согласится с утверждением Л. Шестова: “Шекспир слишком велик, чтобы обойти его. Каждый критик принужден с ним считаться и все силы свои положить на то, чтобы согласовать своё миропонимание с шекспировским.”
Интересно, что психологическая глубина шекспировских персонажей издавна привлекала внимание не только литературоведов, но и учёных. Так, ещё в 1885 году в статье “Генрих IV” в Оксфорде” Оскар Уайльд писал: “Я знаю, что по мнению многих, Шекспир более пригоден для кабинета учёного, нежели для сцены.” А сто лет спустя, в “Нью-Йорк таймс бук ревью” была опубликована статья известного американского критика Гарольда Блума, в которой говорится следующее: “Сегодня, возможно, мы больше нуждаемся в шекспировском истолковании Фрейда, чем в дальнейшей фрейдистской интерпретации Шекспира. ” Но, в отличие от фрейдистской доктрины, в произведениях Шекспира говорится о наследуемости положительных и отрицательных свойств натуры. Приведём соответствующие примеры, которые согревают душу автора, ибо, как говорят в учёных кругах, если данные совпадают, это приятно, а если не совпадают – это интересно.
“Ткань нашей натуры сделана из смешаной пряжи — плохой и хорошей вместе. Наши добродетели возгордились бы, если бы их не бичевали наши пороки, а пороки наши отчаялись бы, если б их не защищали наши добродетели.” Это — цитата из пьесы “Всё хорошо, что хорошо кончается”. В другом произведении, “Антоний и Клеопатра”, Лепид расценивает психологические недостатки Антония как наследственные и стабильные: “Его недостатки похожи на пятна в раю. Они в бoльшей мере наследственные, чем приобретённые. Он не может их изменить. Он их не выбирает.” В пьесе “Все хорошо, что хорошо кончается” Графиня, восхищаясь достоинствами Елены, уточняет: “Она унаследовала качества – природные дарования; образование делает их еще прекраснее.” О главном герое пьесы “Кориолан” говорит Авфидий: “… неизменен он – таков уж по натуре. Должен я оправдывать то, чего нельзя поправить.” И далее, его же, Авфидия, слова, произнесённые после гибели Кориолана: “Быть может, в том была повинна гордость, которая нас портит в дни успеха, иль вспыльчивость, которая мешает использовать разумно цепь удач, иль то, что от рождения ему присущи непреклонность и упорство.” Бирон в пьесе “Бесплодные усилия любви” тоже говорит о стабильности врожденных аффектов: “Необходимости мы подчинимся три тысячи раз в течение трех лет. Ведь от страстей, с которыми родимся, спасения вне благодати нет.” У Шекспира написано именно три тысячи раз, но в русских переводах — три сотни раз, т.е. другая статистика. И, уже впрямую, о близнецах в пьесе “Тимон Афинский”: “Два близнеца, рождённые одною утробою, почти не могут быть различены по своему зачатью, рождению, развитью.”
Примеров – множество, они есть почти в каждом произведении Шекспира, но перейдём к не менее интересной теме. Дело в том, что у многих его персонажей можно увидеть особо выраженные компоненты натуры. К примеру, в пьесе “Ромео и Джульетта”, трагедия произошла не столько от застарелой вражды семей Монтекки и Капулетти, сколько, и прежде всего, из-за ВЫСОКОЙ ЭКЗАЛЬТИРОВАННОСТИ, свойственной и Ромео, и Джульетте. А чем опасна эта высокая экзальтированность? Это — готовность к отчаянию. Шекспир ярчайшим образом показывает это свойство в “Ромео и Джульетте”. Уже после первой краткой встречи на балу с любимым, Джульетта восклицает: “Если он женат, моей брачной постелью будет могила.” Вскоре, Брат Лоренцо готов их тайно повенчать. Ромео говорит: “C молитвою соедини нам руки, а там хоть смерть. Я буду ликовать, что хоть минуту звал ее своею.”
Cобытия складываются трагически – Ромео смертельно ранит Тибальта. Кормилица Джульетты издалека начинает свой рассказ об этом. У Джульетты, слушающей этот рассказ, и считающей, что убит Ромео, вырываются буквально вопли: “О сердце! Разорившийся банкрот! В тюрьму глаза! Закройтесь для свободы! Стань снова прахом прах. В одном гробу Ромео и тебя я погребу.” И далее: “Лягу на кровать – не жениха, а скорой смерти ждать.”
После того, как Ромео получает приказ навсегда покинуть свой город, он говорит: “Вне стен Вероны жизни нет нигде, но только ад, чистилище и пытки.“ Он в слезах падает на пол и слышит от Кормилицы: “Ну, встаньте, встаньте, будьте же мужчиной. Ради Джульетты поднимайтесь и вставайте. Зачем уж так в отчаянье впадать?” Но даже после этого увещевания Ромео вынимает шпагу, чтобы убить себя. А Джульетта, узнав, что он — в изгнании, восклицает: “Ромео изгнан — это слишком! <…> это глубина отчаянья без края и без дна!” Она говорит Брату Лоренцо: “Поплачь со мной немного, всему конец! Надежды больше нет! <…> И мне в беде поможет этот нож.” И далее, уже в исступлении от возможной свадьбы с Парисом она произносит: “Я вместо свадьбы лучше соглашусь заночевать в мертвецкой или лягу в разрытую могилу.” Необычайная поглощённость и подавленность отчаянием приводит Джульетту к тому, что во время встречи с Парисом в келье она даже не пытается отказать ему.
Традиционно считают, что влюблённых погубила вражда между их семьями. Создаёт впечатление, что при этом не замечаются слова отца Джульетты, пропускающего Ромео на бал, который устроен в доме Капулетти для выбора ЕЮ возможного жениха. Отец Джульетты говорит о Ромео: “Себя он держит истым дворянином. Сказать по правде, вся Верона хвалит его за добродетель и учтивость. Не дам его здесь в доме оскорблять я.” Более того, в начале пьесы, в первом акте, Капулетти говорит о себе и Монтекки: “ … я думаю, нетрудно нам, старым людям, было б в мире жить.” И даже после после приказа об изгнании Ромео из Вероны в Мантую, уравновешенный Брат Лоренцо даёт ему резонный совет: “Будь в Мантуе, пока найдётся повод открыть ваш брак и примирить дома. Тогда упросим, чтоб тебя вернули, и радость будет в двести раз сильней, чем горечь нынешнего расставания.” Но, как пишет Шекспир (слова Меркуцио о Бенволио): “Милый мой! Ты горяч, как все в Италии, и также склонен к безрассудствам и безрассуден в склонностях.”
Устами своих персонажей Шекспир не раз ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ своих читателей и зрителей. Так, Гамлет говорит о подвластных разуму вещах, невольно напоминая о поговорке: “Привычка – вторая натура”: “Чудовище-привычка, которое пожирает всякое чувство, этот дьявол, руководящий нашим поведением, является и ангелом, так как привычка делает честные и хорошие поступки столь же для нас лёгкими, как удобная одежда, ибо привычка в состоянии изменить клеймо натуры и либо приютить дьявола, либо выбросить его с удивительной силой.”
Подобные мысли высказывает Шекспир устами Яго в трагедии “Отелло”: “Быть тем или другим зависит от нас самих. Наше дело — сад, а садовник в нём — наша воля. <…> сделать его бесплодным благодаря запущенности или заботливо его обрабатывать — сила и власть изменить всё это зависит от нашей воли. Если бы у весов нашего мозга не было чаши рассудка для уравновешивания нашей чувственности, наши страсти и низость нашей натуры довели бы нас до самых нелепых последствий.”
Каждый глубоко экзальтированный человек, помышляющий о самоубийстве, должен прислушаться к очень важному и поучительному монологу Брата Лоренцо: “Стой, удержи отчаянную руку! <…> Восстал ты против своего рожденья, и неба и земли, ведь небо и земля – в тебе самом, как три единства. Сразу все погибнет! Стыдись! Стыдись! Позоришь ты свой образ, свою любовь, свой разум. Ими ты так щедро наделен, но сам, как лихоимец, не пользуешься всем, как подобает, чтоб совершенствовать всегда свой образ. <…> разум твой, что должен украшать твой образ и любовь твою, их только лишь испортит неумелым обращеньем: как иногда в пороховнице порох у воина неопытного вспыхнет, так вспыхнет от неловкости твоей то, что тебе должно служить защитой, тебя ж взорвёт на воздух. <…> Смотри, смотри, таким, как ты, — плохой конец.” Брат Лоренцо не раз упрекает молодых влюблённых в особой страстности, поспешности и советует: “Не будь ни расточителем, ни скрягой: лишь в чувстве меры истинное благо.” Впрочем, и сама Джульетта, обращаясь к Ромео, говорит с сожалением: “… сговор наш ночной мне не на радость. Он слишком скор, внезапен, необдуман.”
Именно о глубоких противоречиях между разумом и особыми свойствами натуры пишет Шекспир в трагедии “Гамлет”. Собственно, полное понимание этой пьесы, представляется невозможным без пристального, скажем так, научно- психологического подхода. В ином случае, это произведение остаётся, по словам Б. Тен-Бринка (сказанных более столетия назад), “тайной, но тайной неодолимо привлекательной вследствие того, что это – не искусственно придуманная, а имеющая свой источник в природе вещей тайна.” (Так приблизимся же с новыми научными методами к этому источнику!) Еще более впечатляющим является высказывание Э. Даудена: “Шекспир создал тайну, которая осталась для мысли элементом, навсегда её возбуждающим и никогда не разъяснимым ею вполне. Поэтому нельзя предполагать, чтобы какая-нибудь идея или магическая фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой, или вдруг осветить все то, что в ней темно. <…> и есть много такого, что ускользает от всякого исследования и сбивает его с толку.” Т. С. Элиот называет Гамлета “Моной Лизой в литературе” и считает, что “таинственность трагедии обусловлена проблемой, оказавшейся не по силам Шекспиру.”
Итак, рассмотрим “Гамлета” как психологическое исследование, оформленное Шекспиром в форме драмы. Эта идея не так уж и нова. Так, в своё время, Ч. С. Льюис вообще не относил “Гамлета” к традиционным драматическим произведениям и предлагал воспринимать эту пьесу как своего рода психологическую поэму, специально созданную Шекспиром для выражения различных философских размышлений. Итак, перейдем к стержневой психологической проблеме трагедии “Гамлет” , которую чётко обозначил Шекспир почти в самом начале пьесы. За несколько минут до судьбоносной встречи с Призраком Гамлет пускается в рассуждения о врожденных чертах характера человека:
“Ведь так часто случается с отдельными людьми: благодаря какому-нибудь природному порочному пятну, полученному ими от рождения, в чем они не виноваты, поскольку природа не может выбирать происхождение, – или благодаря чрезмерно развитой черте характера, часто заставляющей действовать наперекор разуму, или благодаря какой-нибудь привычке, которая слишком подчеркивает и этим портит приятное обхождение, – часто случается, что этих людей, несущих на себе, как я сказал, печать одного лишь недостатка, будь этот недостаток одеждой натуры или звездою судьбы, даже если остальные их добродетели чисты, как небесная благодать, и настолько бесконечны, насколько может вместить человек, бывает, что этих людей порочит в общем мнении один частный изъян.” (Уместно заметить, что этот монолог большинством режиссёров просто не включался в спектакли и фильмы.)
Если под таким углом вглядываться в “Гамлета”, то буквально на первых его страницах уже возникают сентенции о борьбе натуры и разума. Читаем речь Клавдия в первом акте; он обращается к Гамлету, которого в течение трёх месяцев не покидает скорбь об отце : “Оставшийся в живых обязан, по долгу сына, в течение некоторого срока предаваться траурной печали. Но упорствовать в сожалении – такое поведение является нечестивой строптивостью. Это недостойная мужчины печаль; она обнаруживает непокорную небесам волю, неукреплённое сердце, нетерпеливый дух, простой и невышколенный ум. <…> нелепый с точки зрения разума грех перед природой. “ (Заметим, что у Шекспира есть как бы два взгляда: натура (nature) – как сущее, природа и как психологическое свойство человека.) А вышеприведённый монолог Клавдия в его начале содержит любопытную фразу о том, что “благоразумие вступило в борьбу с натурой”. Продолжаем начатые примеры. Гамлет: “Мы – шуты в руках природы, так страшно потрясены мыслями, которые наши души не в силах охватить.” Далее, Гамлет, угнетённый тяжкой для него ситуацией, восклицает: “За дело, мозг мой!” И далее: “Мой ум болен.”
В беседе с Горацио, Гамлет говорит следующее: “Благословенны те, у которых кровь и суждение так соединены, что они не являются флейтой в руках Фортуны, берущей ту ноту, которую она захочет. Покажите мне человека, который не является рабом страстей, и я буду носить его в недрах моего сердца, да, в сердце моего сердца.”
Упрекая свою мать за брак с Клавдием, Гамлет заявляет: “… не может же чувство подпадать под власть неистовства, чтобы не сохранять хотя бы некоторую долю способности делать выбор. <…> зрелый разум становится сводником похотливого желания.” Гамлет многократно упрекает себя за бездеятельность и говорит: “… тот, кто создал нас с таким обширным разумом, со способностью предвидеть и вспоминать, дал нам эту способность и богоподобный разум не для того, чтобы они плесневели от бездействия.” А сам Гамлет оказывается (увы!) именно рабом своей натуры, несмотря на все свои глубокомысленные рассуждения.
Рассмотрим расположенные ниже результаты тестирования Гамлета, которые взяты из книги SUM ТЕСТ или СЕКРЕТНОЕ УНИКАЛЬНОЕ ЗЕРКАЛО, находящейся на http://levi.ru/tests/sum Кликните в таблице на название каждого компонента, и вы увидите, что именно Гамлет сможет прочитать о себе.
ВЫСОКАЯ ПСИХАСТЕНИЧНОСТЬ
ВЫСОКАЯ ЭВРИСТИЧНОСТЬ
ВЫСОКАЯ ЭКЗАЛЬТИРОВАННОСТЬ
ВЫСОКАЯ ЗАСТРЕВАЕМОСТЬ
ВЫСОКАЯ ДИСТИМИЧНОСТЬ
НИЗКАЯ ЭМОТИВНОСТЬ
ВЫСОКАЯ ТРЕВОЖНОСТЬ
НИЗКАЯ ВОЗБУДИМОСТЬ
НИЗКАЯ ГИПЕРТИМНОСТЬ
СРЕДНЯЯ ДЕМОНСТРАТИВНОСТЬ
ГЛУБОКАЯ ИНТРОВЕРСИЯ
Будем считать, что Принц ответил на все вопросы, необходимые для самотестирования. Почему бы ему этого не сделать? Вспомним, что Шекспир превращает Гамлета в своего современника, когда пишет, что Принц приезжает на похороны своего отца, оставив Виттенбергский университет. Дело в том, что это учебное заведение было основано лишь в 16 веке. Так что, изображая средневековую Данию, которой Англия платит дань, Шекспир производит сдвиг в несколько столетий . В этой связи интересны замечания А.В. Бартошевича, сделанные им в монографии, посвященной театральным постановкам шекспировских пьес в разные времена. Он приводит следующие слова польского критика Яна Котта: “…весь вопрос в том, какие книги держат в руках Гамлеты разных эпох и поколений. Во времена Шекспира принц, без сомнения, читал Монтеня, во времена романтиков – Вертера, в эпоху Выспянского – Ницше. Продолжая игру, можно сказать, что Гамлет Оливье читал Фрейда, Гамлет Барро – Сартра, Гамлет Высотского — стихи самого Высотского.”
Включившись в игру, можно предположить, что современный Гамлет заинтересуется SUM ТЕСТОМ, тем более, что он является учёным: по М. Морозову, слова “fellow student” (так Принц называет Горацио ) трактуются двояко: студент – товарищ или коллега – ученый; во всех других произведениях Шекспир употребляет слово “student” в значении ученый. Не пропустим и слова Офелии о Гамлете – “язык учёного”. Итак, Гамлет – учёный, тридцатилетний учёный. О его возрасте сказано вполне определённо: мы слышим от первого могильщика, что он тридцать лет служит на кладбище, и что стал могильщиком в тот день, когда родился Гамлет. Шекспир даёт нам понять, что речь идёт вполне зрелом с точки зрения возраста человеке. Принц поступает именно как учёный, когда затевает “Мышеловку” для того, чтобы установить виновность или невиновность Клавдия в убийстве своего отца. Гамлет вписывает в готовящийся спектакль, в “Мышеловку”, свой, специально им написанный текст. Гамлет поручает Горацио “всеми силами души” наблюдать за поведением Клавдия во время представления. Гамлет сам пристально следит за этим действом, провоцирует и анализирует реакцию Клавдия на сцену, в которой показывается убийство короля его братом. По сути дела, Принц проводит хорошо продуманный и первый, описанный в литературе, психологический эксперимент! И этот эксперимент оказывается весьма удачным: и Гамлет, и Горацио убеждаются в преступлении Клавдия. Казалось бы, после этого Принц Гамлет должен активно действовать и осуществлять свои намерения. Но этого не происходит.
А чего же сознательно, то есть ОТ РАЗУМА, хочет Гамлет? Он намеками и в иносказательной форме выражает свое желание: “… живу на хамелеоновой пище, питаюсь воздухом, пичкаюсь обещаниями.” Здесь Принц проговаривается о своём притворстве и играет близкими по звучанию в английском языке словами “воздух” и “наследник” (air – heir). Это означает: “живу наследником, вместо того, чтобы занять престол.” Во время разговора с друзьями он признается: “У меня нет никакой будущности.” На возражение, что самим Клавдием он уже провозглашён наследником датского престола, Принц отвечает: “… пока трава растет – пословица слегка заплесневела.” А конец пословицы – “лошадка голодает”. Далее, обращаясь к Горацио, Гамлет говорит о Клавдии, как о человеке, который “встал преградой” между его “надеждами и избранием на престол”. Упрекая Королеву за брак с Клавдием, Принц говорит о нём как о воре, который “похитил государственную власть, украл с полки драгоценную корону и спрятал её в карман”.
Существует ярчайшее доказательство притязаний Гамлета. На кладбище при всех участниках похорон Офелии, включая короля Клавдия, Принц заявляет: “Это – я, король Дании.” У Шекспира “The Dane”, т.е. король Дании, в “Гамлете” произносится несколько раз. Часовой Марцелл говорит о себе и другом часовом: “Liegemen to the Dane” – “вассалы короля Дании”. Клавдий называет себя “the Dane”, и, наконец, Гамлет: “This is I, Hamlet the Dane.” Заметим, что эти слова Гамлета переводились русскими переводчиками как “датчанин”. Только у Морозова в подстрочном переводе: “Я здесь, Гамлет, король Дании.” Впрочем, Пастернак пишет, что “по мысли Шекспира, Гамлет — принц крови, ни на минуту не забывающий о своих правах на престол”, однако, и Пастернак даёт перевод: “я, принц Гамлет Датский.”
Почему же, убедившиь в вине Клавдия, Принц Гамлет не предпринимает никаких активных действий? Какой же компонент натуры в наибольшей степени оказывает тормозящее воздействие на Гамлета? А вот он, ответ на вопрос, в словах самого Гамлета: “Умереть – уснуть – не более того <…> ведь это конец, которого от всей души можно пожелать… Уснуть, возможно, видеть сны: вот в чём препятствие… Какие сны могут присниться нам, когда мы сбросим мертвый узел суеты земной? Мысль об этом заставляет нас остановиться.“ (подстрочный перевод). И далее: “Кто стал бы терпеть бремя, кряхтя и потея под тяжестью изнурительной жизни, если бы не страх чего-то после смерти – неоткрытая страна, из пределов которой не возвращается ни один путешественник – не смущал бы нашу волю и не заставлял бы терпеть те бедствия, которые мы испытываем, чем спешить к другим, о которых мы ничего не знаем?”
Итак, ВЫСОКАЯ ТРЕВОЖНОСТЬ, несущая в себе страх смерти, усилилась в опасной для Гамлета ситуации. Но Принц делает совсем другой вывод:
“Так совесть делает нас всех трусами; и так врожденный цвет решимости покрывается болезненно-бледным оттенком мысли, и предприятия большого размаха и значительности в силу этого поворачивают в сторону свое течение и теряют имя действия.” В дальнейшем, Гамлет явно продвигается вперёд, осознавая во время встречи с армией Фортинбраса, что его размышления – “лишь на одну треть – мудрость, а на две трети – трусость”. Он восклицает: “Разве я трус? Кому угодно назвать меня подлецом? Ударить по голове? Вырвать у меня бороду и дунуть её мне в лицо? Дёрнуть за нос? Назвать меня лжецом и вбить мне это самое слово в самые лёгкие? Чёрт возьми, я бы это проглотил.” (Заметим, что монолог, в который входит эта речь Гамлета, нередко исключался из постановок пьесы.) Таким образом, Принц почти подходит к простой истине: дело не только в его натуре, но также в выборе: не бороться, а терпеть – трусливо терпеть. А выбор этот противоречит требованиям “благородного и богоподобного разума”.
Вот тут-то необходимо вернуться к монологу Гамлета, в котором он говорит о “чрезмерно развитой черте характера, часто заставляющей действовать наперекор разуму”. ВЫСОКАЯ ТРЕВОЖНОСТЬ — это и есть та самая черта, тот самый “частный изъян”, свойственный Гамлету. Именно эта “частица зла уничтожает благородную сущность” Принца. Правда, у Гамлета эта “частица” сочетается с повышенной склонностью к сомнениям, то есть c ВЫСОКОЙ ПСИХАСТЕНИЧНОСТЬЮ и склонностью к размышлениям, притормаживающей активные действия, – с ГЛУБОКОЙ ИНТРОВЕРСИЕЙ. О такой комбинации психологических свойств говорят слова самого Гамлета о себе: “some craven scruple of thinking too precisely on the event” , то есть “некие трусливые сомнения и чрезмерные раздумия об исходе дела”.
Так, может быть, прав Ф. Шеллинг, который считает, что в характер своих героев “Шекспир вкладывает такую роковую силу, что он уже не может совмещаться со свободой, но существует как непреодолимая необходимость.” А коли так, то виноват Гамлет или не виноват – прежде всего перед собой, перед своими благородными и неосуществлёнными намерениями? Впрочем, он как бы оправдал себя в том самом монологе, где слышатся такие размышления: “ часто случается с отдельными людьми: благодаря какому-нибудь природному порочному пятну, полученному ими от рождения, в чем они не виноваты, поскольку природа не может выбирать происхождение.” Однако, меня не завораживает пространное извинение Гамлета перед Лаэртом, тем более, что за несколько минут до этого извинения, Принц говорит о Лаэрте: “Своим кичливым горем меня взбесил он.” Вслушаемся в то, что теперь, перед поединком, Гамлет говорит Лаэрту: “Простите меня, сэр, я причинил вам зло. Но, простите, как джентльмен. Все присутствующие знают, и вы, конечно, слыхали, как я наказан тяжким безумием. Всё то, что я сделал и что могло побудить ваши природные чувства, а также чувство чести и вашу ко мне неприязнь, было, как я заявляю здесь во всеуслышание, безумием. Гамлет причинил зло Лаэрту? Нет, не Гамлет. Когда Гамлет сам с собой в разладе, когда он сам не свой и при этом причиняет зло Лаэрту, это делает не Гамлет, Гамлет отрекается от этого. Кто же делает это? Его безумие. Если так, Гамлет сам принадлежит к обиженным. Безумие – враг бедного Гамлета. Сэр, пусть отрицание предумышленного зла, перед вами здесь присутствующими, освободит меня от вины в вашем милостивом мнении и заставит вас поверить, что я как бы пустил стрелу над домом и случайно ранил собственного брата.”
Сказанное здесь Гамлетом явно ассоциируется с текстом в “Послании к Римлянам” Апостола Павла (7:15-24): “Я ведь не понимаю, что совершаю; ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. <…> Ибо знаю, что не живёт во мне, то есть в плоти моей, доброе; ибо желать я могу, но совершать добро – нет. Ибо я творю не то доброе, которое хочу, но злое, которого не хочу, это делаю. Если же я делаю то, чего не хочу, то уже не я это совершаю, но живущий во мне грех. <…> Несчастный я человек, кто меня избавит от этого тела смерти?” Итак, Апостол Павел жаждет избавиться от “тела смерти”, а Гамлет оправдывается притворным безумием. Последняя фраза в монологе оправдывающегося Принца напоминает одну из Притч Царя Соломона (26:18): “… притворяющийся помешанным бросает огонь, стрелы и смерть”. Вот в чём Шекспир недвусмысленно обвиняет Принца.
Но проблема Гамлета представляется мрачной не только из-за свойств его натуры, но также и от его “звезды судьбы”, то есть от различных ситуаций, непереносимых именно для человека с таким психологическим складом, который достался ему от рождения. Ведь Принц в течение довольно короткого периода времени получает особо специфические психологические удары почти по всем своим акцентуированным компонентам. Именно при этом натура Гамлета оказывается сильнее его сознательной установки на благородство. Недаром Леонгард, призывая к профессиональной психокоррекции этих отклонений, писал: “Ни интеллект, ни добрая воля не способны победить там, где всё остальное, особенно аффекты личности, выступает против.” Попутно замечу, что в SUM ТЕСТЕ отмечены
определённые ситуации, особо стрессогенные для каждого компонента.
Существует ещё один важный психологический аспект шекспировских произведений, в которых Великий Бард говорит о необходимости самопознания . Шекспир пишет об особом зеркале, отражении, без которого человек не может знать истину о своих достоинствах и недостатках. Так, в пьесе “Юлий Цезарь” Кассий спрашивает Брута: “Своё лицо ты можешь, Брут, увидеть?” Брут: Нет, Кассий; ведь себя мы можем видеть лишь в отражении, в других предметах. Кассий: И сожаления достойно, Брут, что не имеешь ты зеркал, в которых ты мог бы доблесть скрытую свою и тень свою увидеть. <…> И так как ты себя увидеть можешь лишь в отраженьи, то я, как зеркало, смиренно покажу тебе твой лик, какого ты пока еще не знаешь.” О необходимости глубокого самопознания говорят следующие шекспировские строки: “Чтобы познать другого, надо прежде знать самого себя”; “Мы знаем, что мы такое, но мы не знаем, чем мы можем стать” (обе цитаты – из “Гамлета”). В “Макбете”: “Но ужасны времена, когда мы предатели, и не знаем самих себя”. А в “Тимоне Афинском” Шекспир более категоричен, даже груб – устами Апеманта в его диалоге со слугами: “Все слуги: Что мы такое, Апемант? Апемант: Ослы. Все слуги: Почему? Апемант: Потому что вы меня спрашиваете, что вы такое, и не знаете самих себя.”
А теперь пришло время подвести итоги. Воспользуемся краткими выдержками из “Гамлета”. Шекспир задаёт вопрос: “Что делать нам”, “шутам природы”, “рабам страстей?”- и, веря в “богоподобный разум”, отвечает: “Надо знать самого себя”, надо вырабатывать в себе “привычки”, которые “в состоянии изменить клеймо натуры”.
Вспомним слова Шекспира, сказанные в “Гамлете”:
“Вы не уйдёте, вы не тронетесь с места, пока я не поставлю перед вами зеркало, в котором вы увидите самую сокровенную часть вашей души”.
Взляните же на себя в зеркало – в “SUM ТЕСТ или СЕКРЕТНОЕ УНИКАЛЬНОЕ ЗЕРКАЛО” на http://levi.ru/tests/sum
В этой книге Шекспир просто “разложен по полочкам”, и так, чтобы вы легко могли найти те из них, которые имеют именно к вам прямое отношение. Вы увидите, где вам необходимо “подложить соломки” и многое другое. И тогда, не столько автор этой книги, сколько сам ШЕКСПИР заговорит с вами о вас.