ЯНА ЮШИНА. Мужчина, женщина и война.

За разнотравьем памяти

как странно за минуту до расстрела
упущенное время повзрослело
и тронулось серебряным умом
над тихой рощей в медном купоросе
утиный вождь прокладывает осень
почувствовав её в себе самом

сезон охоты пуще чем неволи
камыш обводит зеркало кривое
где плещется рябая высота
здесь не слышна заезженная трасса
а тишина похожая на здравствуй
рождается с упавшего листа

ещё сентябрь
пахнущий грибами
брусникой и сырыми погребами
так словно мы не вышли в города
так будто от земли не отрывались
корнями необузданно свиваясь
склоняясь к колыбелям по родам

за разнотравьем памяти — деревня
ещё разлука не заматерела

не надо
ничего не говори

вразрез с тоской
обманута собой же
нечаянная верность длится дольше
на поворот кудрявой головы

Ван Гог

блядей вагон и времени вагон
но в зеркале мерещится ван гог
соломенное чучело ван гога
молчи тоска не так страшна дорога
как тишина звенящая вдогон

куда нас нынче вынесет винсент
в подсолнуховом огненном венце
а курица не курится не птица
наш млечный путь над пропастью коптится
и звёзды выцветают на лице

мы близнецы от разных матерей
осталось пуповину натереть
мастикой
покурить да разбежаться
чтоб больше не испытывать ловца
на перегар от крепкого словца
до новой остановки дилижанса

Мужчина, женщина и война

мои герои не спят когда архангел трубит отбой
она потому что дежурит а он потому что не спит она
и если для мирных лирика моногамна само собой
то здесь треугольник:
мужчина женщина и война

он спрашивает:
устала?
озимая нежность даёт ростки
а связь дерьмо но каждое слово кровь превращает в йод
летёха мальчик стоящий с мелом у гробовой доски
вторые сутки мамой её зовёт

она сидит с ним вторые сутки и гладит по голове
похоже сегодня аврал на небе нехватка свободных мест
она хотела бы написать да слово не соловей
я_в_ночь_
_целую_
остальное не вместится в смс

известно что за словами порой толпятся ещё слова
мои герои на них скупы они не играют в страсть
он вряд ли напишет как пел хирург и голос себе сорвал
живому майору без рук и ног
как всхлипывала сестра

рожденные в камуфляже на окровавленной простыне
обычные боги цитируют гессе когда выходят курить

он пишет ей о любви а получается о войне
она ему о войне а получается о любви

*****

По плечи в облачную взвесь
опять стоишь на мокрой крыше
по плечи в облачную взвесь
не потому что к небу вышел
а потому что вышел весь

непреднамеренный сообщник
несостоявшийся злодей
мы все учились на заочном
ходить по огненной воде

блевать тоской и ядом спамить
трофеи наскоро сверять
когда тебя приводит память
мы сталкиваемся в дверях

виток спирали припять данте
подонки жившие за нас
замрут часы как секунданты
прокачивая резонанс

твой револьвер из оригами
а мой скрывает кобура
и мы расходимся кругами
чтоб никогда не умирать

***

с последней кисти с первого мазка
кто знал глаза тот рук не отберёт
я ветер тех чья ранняя москва
читает тени задом наперёд

по ржавым нитям раненый трамвай
за новой маской старая броня
когда тебе водить не обрывай
морозную антоновку с коня

а тополя раздеты догола
перед полётом и не ноет блядь
распятие сиамского орла
на голубом шевроне ноября

***

а внутри достоевский пьяный надурняка
на правах двойника но чаще духовника
и всё ближе друг к другу два встречных товарняка
машинисты уже сигналят наверняка
впрочем кто их знает чтобы их опознать

достоевский по женщинам шляется допоздна
и любая дама кончаясь на мягкий знак
до того прекрасна что после того ясна

дребезжат колёса глотаются и жестят
а крупье принимает ставки не ниже ста
и уже навряд ли выдадут аттестат
каждой третьей музе танцующей у шеста

на заученный танец маленьких леблядят
машинисты уже лет восемь как не глядят
не зовут на бис целоваться и мудровать
только молча в топку подкидывают дрова

достоевский в шоке горячка его белей
чем парадные аксельбанты у дембелей
обнажилась осень гуляет в одном белье
и прохожих просит скинуться на билет

просто фёдор михалыч башка у меня гудит
как у всех перешедших с бакарди на бигуди
к потерявшим себя и нашедшим да что с того
едет крыша зайцем в первом и хвостовом

Отомри

у женщин с которыми я спала
звонили в сумках колокола
их губы стремительно дорожали
их честность похожая на 3.14здец
безмерная
злая
была везде
а радуга — в небе над гаражами

однажды свободная
дважды май
они не сводили меня с ума

опять пионеры опять герои
они приезжали сверять часы
их ждали железные жеребцы
тайком припаркованные у трои

они повторяли меня как жест
носили рубашки моих мужей
естественно спрашивая: а кто он?
поскольку считали себя главней
и даже счастливее а во мне
давился от хохота пьяный клоун

с глазищами полными конопли
а после командовал: отомри