МАРИЯ БАБКИНА. Поэтические переводы

Рождественский подарок

Гете

Голубушка! Тут собраны все вместе
Такие исключительные сласти,
Как зорь вечерних розовое асти
И в снежной туче запеченный месяц.

Неплох в ряду гостинцев разночинных
И пряник поэтический печатный.
Но в одиночку справишься ль с печалью,
Когда раскусишь горькую начинку?

Однако есть и подлинная сладость,
Вполне съедобная вдали от дома,
Она от сердца к сердцу скажет суть.

Ты вспомнить потрудись простую радость
Одной звезды, давно тебе знакомой,
И за малейший дар не обессудь.

При работе над клостернойбургскими витражами

Рудольф Хенц

Вас, витражи, пылавшие веками
На высоте, доступной только взорам,
Теперь могу я вызволить из камня,
Обрызгав руки холодом свинцовым.

В густой пыли и путанице прутьев
На верстаке лежите вы, как доски,
И солнца свет, как витязь на распутье,
Не может вникнуть в серые полоски.

Здесь патина, там угол усеченный:
То бурного, то яростного неба
Свидетелям, вам ни один ученый
И ни один монах так близок не был.

За мастером иду за неизвестным,
Неотягченным славою мирскою,
И алый цвет, что пламени наперсник,
Свинцом скрепляю с зеленью морскою.

Так, погруженный в век его и веру,
Мычанья скотского не слышу за стеною.
Земля горит, но дождь огня и серы
Господень дом обходит стороною.
За чистый хлеб, за белую рубаху
Хвалю Тебя, Господь, не уставая:
Отверженного поднял ты из праха
И подарил ему ключи от рая.

Осень

Георг Тракль

Как птица феникс, вспыхивает осень.
С кларнетом и стаканчиком малаги
Свой натюрморт решительно забросил
Художник, потянувшийся в овраги.
Свет сумрачен, а сумрак светоносен,
И с каждым шагом он от цели в шаге.

На темных травах первые кристаллы.
Лес красен так, что в нем костров не видно.
Вот холмики, поросшие крестами.
Вот яблоки, протертые в повидло.
Задумчивы воскресные крестьяне.
Молитва их как древняя ловитва.

В глазах усталых угнездятся звезды.
В холодных комнатах останутся ответы.
Шумит тростник и вздрагивает воздух,
И путника в преддверии рассвета
До костного пронизывает мозга
Росою черной, капающей с веток.

Петербург

Пяйви Ненонен

Странно под серым небом не быть одинокой, сидя
прямо на сером камне в чистейшем виде

серой сосиски, схлопнутой тестом, впрочем,
срок годности этой сосиски сомнителен, вкус испорчен

памятью серой дороги, с которой нельзя сбиться
силой серого ветра, но можно спиться.

Можно, когда золотой закат озарит золотые шпили,
уже начинать потихоньку готовить себя к эндшпилю:

Синими шторами синие окна завесить как маскхалатом,
партию с городом эту кончив хотя бы патом.

Пяйви Ненонен

Заболел желтухой петроградский дворик.
Стали в нем ребята чаще пить.
Мне б хотелось жизнь свою удвоить,
Но при этом мозг не расщепить.

Поджимает время, поджимает сердце,
Свет в конце туннеля – повезло.
Мне б хотелось где-нибудь усесться,
И усесться – всем смертям назло.

Длинная дорога, траурные лица,
Выморочных мыслей караван.
Ни одно лицо не оживится,
Сколько б вы не били в барабан.

Выход на поверхность – воскресенье мертвых,
Как звезда полей, горит ночник
С ласковым названием «Семеныч».
Я иду полями напрямик.

Неразлучна дружба хлеба с колбасою,
Переполнен ящик пустотой,
А потом сансары колесо и-
зобрету – подняться на шестой

Уровень кармической задачи,
До тех пор, как лифт починят наш.
Только почему я чуть не плачу,
Очиняя хрупкий карандаш?

Два ребенка

Пяйви Ненонен

Два ребенка в парк пришли кататься на «Орбите»:
Золотой и белый волос жребием тяните.

Два соперника у солнца, с кем оно боролось.
Золотой короткий волос, длинный белый волос.

И конфеты из кулечка в две руки таскали:
Внучка золота дороже, бабка крепче стали.

А когда ушли, зовет их парк, во тьму одетый:
Где ты, где ты, златовласка? Нержавейка, где ты?