ВЛАДИМИР СЕМКОВ. Однажды я услышал в тишине…

* * *

Опять блаженствую: бессонница.
Не сплю. Пишу.
И снова жизнь стихами полнится,
И я спешу
Услышать в шуме холодильника
Сверчка в дому,
Увидеть, как дробят будильники
Ночную тьму.

* * *

Поэзии гончарный древний круг
Вращается всегда без остановки.
Да я-то – вот беда! Гончар неловкий:
Частенько глина валится из рук.

* * *

«Горька рябина бабьим летом,
Сладка рябина в январе…» –
И зачеркнул.
Зачем об этом?..
Кричат мальчишки во дворе,

Сосредоточиться мешают:
Опять затеяли войну!
Плотнее окна закрываю,
Сдержать стараясь тишину.

Ну, слава богу, ускакали!
Теперь одни часы стучат.
И я пишу:
«Какие дали!
Какой торжественный закат!..»

Ну, вроде бы уж всё в порядке:
Мой дом и улица тихи,
Но три строки всего в тетрадке –
Не получаются стихи.

* * *

Я часто о зиме пишу весной,
О лете вспоминаю с опозданьем.
Сентябрь озабочен увяданьем,
Но всё ещё июль передо мной.

Так я в себе по жизни пронесу
Снега, дожди, порывистые ветры
И клейкий листик на упругой ветке,
Которой, может, нет уже в лесу.

* * *

Проснулся человек, встал у окна.
Какие перед ним открылись дали?
Какая заповедная страна,
В которой разве птицы лишь бывали?

Увы! Пред ним кирпичная стена,
Зарёй реклама: «Срочная химчистка».
Ширь горизонта вовсе не нужна.
Жизнь учтена, и никакого риска.

* * *

Однажды я услышал в тишине,
Как пыль морей шумела на Луне,
Как время шло по хрупким льдинкам звёзд,
Как зрел во мне комок нежданных слёз.
С тех самых пор я за полночь не сплю
И каждый звук нечаянный ловлю.

* * *

Там не просто девочка спит.
Это светлая летняя ночь.
Очень слабенькая она:
Притомилась, легла отдохнуть
И уснула в траве густой.
Мы не станем тревожить её.
Сами утром разбудим птиц.

* * *

Гудит фонарь, как сонная пчела:
Собрав нектар, взлететь уже не может
И тишину жужжанием тревожит.
Вокруг ночных огней теснятся тени,
Как будто опасаются, что темень
Всосёт в себя их зыбкие тела.

* * *

Настойчиво под дверь вползает холод,
Дождливый вечер щурится на свет,
И фонари не освещают город,
И очень далеко ещё рассвет.

Он, верю, будет радостным и тёплым,
Весь в тишине и щебетаньи птиц,
Зарёю проведёт по мокрым стёклам,
Посмотрит озорно из-под ресниц

Заречных сосен.
Но сегодня ветер
Всё норовит согреться возле ног,
И кажется – ненастье в целом свете,
И каждый в этот вечер одинок.

* * *

Мы в настоящем часто не всерьёз.
Тревожит нас и мучает вопрос:
Что в будущем? Торопимся быстрей
Постичь его и не считаем дней,
Но озаряет будущего свет
Наш прошлый день, куда возврата нет.

* * *

Не печалься о прожитом дне,
Календарный срывая листок.
Новый день – это новый поток,
Что ворочает камни на дне.

Сколько их, беспощадных камней,
Бытия обкатала вода.
Круглый камень – совсем не беда;
Острый – ранит гораздо больней.

* * *

Мы в путь пускаемся не ближний,
Но путь наш – всё одни круги.
Стучат за окнами, как ливни,
Прохожих чёткие шаги.

И кто осмыслит эту муку:
День изо дня весь долгий век
Безостановочно – по кругу
Вершить стремительный свой бег.

То слышим бурь шальные звуки,
То голос певчего дрозда,
Но хоть бы раз попала в руки
К земле летящая звезда!..

СКАЗКА НА НОЧЬ

Ниоткуда в никуда
Тихо движется вода.
На воде той острова –
Слева три, а справа два.

Между ними посерёдке
Рыбаки в дырявой лодке.
Вот почти четыре года
Черпают бедняги воду

И не едут, и не тонут,
По ночам чуть слышно стонут…
… Да не бойся! Не скули!
Лодка прочно на мели!

* * *

Вот берег моря. Пляж холодный
Закончил летние труды.
И ветер, словно пёс голодный,
Уныло бродит у воды.

Шуршит растрёпанной газетой,
Пытается найти под ней
Хоть каплю солнечного света,
Хоть тёплый след ушедших дней.

* * *

Созываю дожди на консилиум:
– Приходите. Я болен серьёзно.
Может, вы меня общими силами
Вдруг излечите. Если не поздно.
Вот они все вошли в мою комнату.
Суть болезни отыскивать стали.
Дождь весенний спросил:
– А вы помните
Запах леса в апреле?
– Едва ли.
Летний ливень:
– Вы часто гуляете
При грозе среди молний и грома?
– Не припомню такого, вы знаете…
Быть в грозу предпочтительно дома.
Предоставили слово осеннему.
Он был хмур, как всегда, озабочен.
– А хватает ли, друг мой, терпения
Слушать притчи мои дни и ночи?
– Нет и нет! Мне скучны наставления!
Я тупею осенней порою…
И ушли, не назначив лечения,
Три дождя, дверь закрыв за собою.
Но остался со мной, неприкаянный,
Зимний дождь вперемешку со снегом,
И в глазах его стыло отчаянье,
А быть может, январское небо.

* * *

Бабочка летит на свет,
Кружит у лампы,
Крылья обжигает
И падает мне на тетрадь.

Беру на ладонь её,
Бросаю в ночь, в прохладу,
Но она опять летит на свет
И опять обжигает крылья.

* * *

Ночью фонарь за окном
Качался, скрипел,
Словно пел,
Словно бы насмехался.
Я не стерпел –
Окно распахнул.
Бабочка в дом залетела
И закружилась у лампы.
А потом их стало так много!
Наполнилась шорохом крыльев
Моя беспокойная ночь.
И я испугался очень
И выключил свет.
Фонарь за окном замолчал:
Кончилась песня
Или ветер утих –
Я не знаю.
А утром я смёл на совок
Всё, что осталось от ночи.

* * *

Короткий этот зимний день –
Записка в две неясных строчки,
А сумерек лиловых тень –
Печать на самом уголочке.

Сгорев на пламени зари,
День долгой-долгой ночью станет,
И уличные фонари
Опять измучают, как память.

ФОНАРЩИК

Антуану де Сент-Экзюпери

Фонари фонарщиков забыли:
Что они по улицам ходили,
Зажигали их или гасили…
Да, фонарщики имели силу!
Были они сказочно прекрасны,
Боги света, ночи не подвластны.
Перед ними – темнота густая,
Позади – огней весёлых стая…
А теперь – где чудодеи эти?
Не найти ни одного на свете…
Впрочем, есть один, один остался,
Только он не здесь обосновался:
Среди звёзд на крохотной планете
Он фонарь свой гасит на рассвете.
Лишь мгновенье – так мала планета –
От заката длится до рассвета.
Зажигает тоже на мгновенье.
Вспышки эти – как сердцебиенье.

* * *

Я балагурю, балагурю
И ненароком загрущу,
Молчу неделю и другую,
И вдруг сорокой затрещу.

То я себе кажусь умнее,
Чем все философы земли,
А то и рта раскрыть не смею,
В нём жало чувствуя змеи.

Но чаще в сумраке сомнений
Плутаю безнадёжно я,
И груз ненужных откровений
Лежит на сердце, как земля.

* * *

Что я любому муравью?
Он тянет палочку свою.
Он весь в работу погружён.
В нём каждый мускул напряжён.

Могу считать себя царём!
Могу кричать ему о том!
Но всё равно для муравья
Не существую вовсе я.

ГРОМ

Гром – ворчливый старичок —
Вывесил половичок.

Разноцветный, чистый он,
Только-только выстиран.

«Сколько он воды налил!» –
Клён берёзе говорил.

Гром – ворчливый старичок —
Вынул солнце-черпачок,

Зачерпнул из синей лужи:
«Ладно. Вам же будет хуже:

Не помоют дети ноги,
Будут пыльными дороги.

Станет жёлтою трава
И твоя, клён, голова».

Гром – ворчливый старичок —
Спрятал свой половичок.

Тучу бережно свернул,
Наворчался и – уснул.

* * *

Бело и сине нынче всё кругом,
И солнце на ветру совсем застыло.
Я у окна и думаю о том,
Какая же нужна большая сила,
Чтоб растопить весь этот лёд и снег
И чтобы в предназначенные сроки,
Из глубины земной начав разбег,
Листвой шумящей обернулись соки.

* * *

Растаяли снеговики,
Глаза открылись у реки,
Ещё неясные спросонок.
Бодает солнце, как телёнок,
Смешные облака в бока,
А ветра тёплая рука
Поглаживает стебельки
Так, словно гладит вихорки
На голове младенца-лета,
И ветер шепчет: «Ты расти. Счастливого тебе пути!
Поменьше туч, побольше света!»

АПРЕЛЬ

Так было холодно вчера,
Как в феврале бывает.
Сегодня ж, глянь, уже с утра
Все окна открывают.

И в каждом вымытом окне
По солнцу и по небу…
Когда б так сердце вымыть мне,
Я счастлив был вполне бы.

* * *

У каждого ручья свой говорок,
У всякого листка особый шелест.
Бежит, журча, вода у самых ног,
Над головой деревья расшумелись.

И всяк ведёт мелодию свою,
И всё же тишина кругом такая,
Что, если вдруг я тоже запою,
Мой голос ей ничуть не помешает.

* * *

Послушай, осень, брось ты колдовать,
Играя роль то злой, то доброй феи.
Не могут журавли не улетать,
Когда леса пожаров багрянее.

Привычно птицам летнее тепло
И ранних зорь спокойное дыханье.
Они кричат: им очень тяжело
Нести на крыльях бремя расставанья.

* * *

Первый снег летит и тает.
Первый снег – сплошные лужи.
Первый снег всегда считает:
Раз он первый – значит нужен.

То, что недоволен кто-то,
Первый снег едва ль смущает.
У него одна забота:
О зиме он извещает.

* * *

Тишина заслонила собой
Всё на свете – и воду, и сушу.
Только чайки, кружась за кормой,
Резким криком тревожили душу.

То взлетали они, то опять
Возле самых бортов опускались.
Им хотелось, наверно, отдать
Блики дня, что на крыльях остались.

НОЧЬ

В неверных отблесках костра
Ночь подошла и встала рядом.
Теперь до самого утра
Она с меня не спустит взгляда.

Она молчит, и я молчу,
И тишина на целом свете.
Склонившись к моему плечу,
Чуть слышно дышит спящий ветер.

Река, вздыхая в темноте,
Ласкает лодку у причала.
Звезда мерцает в пустоте –
Судьбы неведомой начало.

* * *

Звёзды строятся в нотные знаки.
Проиграй же скорее мне их –
Хриплым лаем бродячей собаки,
Завыванием кошек ночных.

Грузовик пролетит, громыхая.
Музыкант, ты не будь слишком горд
И, клавир поутру закрывая,
Не скупись на последний аккорд.

* * *

И шорох ветра в чаще,
И шум дождя ночного –
Увы, не преходящи:
Не повторятся снова.

Бессонница – не бремя,
К ней прояви терпенье,
Почувствуешь ты время –
Мгновенье за мгновеньем.

* * *

Как много солнца. Даже слишком много.
Для нас, привыкших к сумраку небес,
Черна и ослепительна дорога,
И как зовёт непроходимый лес.

Мне хочется кричать и улыбаться,
И вдруг заплакать вопреки всему,
И словом добрым с каждым обменяться,
И не желать плохого никому.

Возможно, что вот с этого мгновенья
Я стану жить, как не жил никогда:
Стремительно, бурля от нетерпенья
И весело, как вешняя вода.

ПЕРЕД БУРЕЙ

Старинный пруд свинцом налился,
Кузнечик скрипку отложил,
А ветер в камышах таился,
Чтоб накопить побольше сил.

И только лес единым строем
Стоял по-прежнему прямой,
Готовый заслонить собою
От бури стебелёк любой.

* * *

Нельзя за землю не цепляться
Могучим соснам и дубам.
Им, раз упав, уж не подняться…
Как это просто слабым нам.

* * *

За рекою льдистою,
За лесами снежными
На морозе выстыло
Утро моё нежное.

И дрожит, и просится:
«К солнышку поближе бы!
Что же не торопится?!
Без него не выживу».

Но у солнца зимнего
Нет тепла весеннего.
Голова вся в инее,
Что у деда древнего.

* * *

Всё чаще смотрю я назад,
Всё меньше доверья к дороге,
Трезвее и пристальней взгляд
Уже не вперёд, а под ноги.

И только однажды, когда
Капели весну зазывают,
Заботы, как летом вода,
Совсем не уйдут, но мельчают.

И вдруг обнаружится брод
В кипящей житейской стремнине,
И жарко надежда блеснёт,
Как вешнее солнце в витрине.

* * *

Как хорошо идти
По старой дороге.
Она узнаёт меня.
Она помнит мои первые шаги.
Я ходил по ней босиком
И знаю её характер.
То мягкий и податливый,
То твёрдый и даже колючий.
Старая дорога
Опять привела меня к дому,
И опять уведёт меня от него.

* * *

То ли слёзы от мороза,
То ль от ветра резкого,
А сквозь слёзы, словно розы, –
Фонари вдоль Невского.

Я навстречу. Мне навстречу.
Разминулись. Сгинули.
Слышу возглас: «Добрый вечер!» –
Будто сердце вынули!

Для кого он – добрый вечер
В шуме-гаме города?
Оглянулся: спины, плечи,
Шубы, шапки, бороды.

Мне ли сказано, другому?
Я стою растерянный.
«Нализался – топай к дому!» –
Окрик злой, уверенный.

Нет. Не стану объясняться.
Ни к чему, мне кажется.
В электричку сесть, умчаться.
Всё пройдёт! Уляжется!