СЛАВА ГОЗИАС. Два поэта из голоса юности (продолжение)

29.11.2015

Надо бы поместить на страницах живые тексты Охапкина с теми, которые так нравятся болтунам, – для сравнения. Но позволить себе такого мероприятия не могу, потому что все еще люблю себя любимого, и плохо переношу духовные яды краснобайства. Зато теперь у меня есть полное основание и открытая возможность обратится к второму из уличенных поэтов лито Голос юности. Мой взор и слух обращен к Александру Ожиганову, если бы у меня сохранилась шляпа зеленя и велюровая, которой играли вместо мяча и забили наконец в канал Грибоедова, я бы с поклоном снял ее, подражая размашистому времени гишпанских грандов и французских мушкетеров: господа, снимите шляпы, перед вами гений!
Личных контактов с поэтом у меня было обидно мало. Или – слава богу, что мало, так как персональные качества Александра Ожиганова даже не напоминают о леденцовых петушках. Очень возможно, что для схватки на равных с поэтом нужны зубы, хотя, простите мне, тут явные красивости.
Внешне Саша Ожиганов выглядел стройным сухим существом среднего роста (Охапкин тут просто гигант) в больших очках. Он двигался быстро и резко, а стоял твердо и неприкосновенно. Я его хорошо разглядел только раз – последний раз в 1979 году на последнем юбилее Голоса юности. Через год написал Давиду Яковлевичу Дару в Израиль: «Саша Ожиганов был в джинсовом костюме с холщевой торбой для бумаг на плече и больших очках с черной оправой, которые не скрывали ума в его взгляде». Я писал Дару, что у Саши случились неприятности из-за чтения стихов в доме какого-то бугра – бугор решил мстить и организовал уголовное дело. Это было рассказано за пиршеским столом наших друзей, скинувшихся на выпить, мы решили не присутствовать на банкете – там пахло чем-то официальным и нечистым. За вином бегал Саша Ожиганов, но выпивать с нам отказался, сверкнув очками.
— Что это он? Презирает нас что ли? – сказал я.
И Владимир Владимирович Алексеев ответил:
— Ты его не знаешь. У него не было рубля на складчину, поэтому на халяву он пить не будет.
Володя Алексеев был моим другом с 1961 года – со дня прихода в Голос юности. С Ожигановым он тоже был другом, и встречался с ним часто в 60-х и 70-х годах, так что не поверить в эту версию причины не было. У них там с Ожигановым были некие личные контакты, о которых не мне рассказывать. Но при встрече на последнем юбилее Алексеев представил меня Ожиганову так:
— Это Слава – твой поклонник, — и кивнул бородкой Ожиганову, и смутил его. Он меня представлял поклонником не первый раз.
Тогда я одернул Вову:
— Не поклонник, а соратник, и не нужно фиглярить.

Ссоры не получилось – подошли еще голосята Толя Степанов и Юра Шигашов, а потом подсоединился Саша Морев. Мы сразу решили отделиться от официальной команды Голоса юности, где светился молодой и странный народ, вроде Любегина. Эту неловкую странность одним из первых поддержал Виктор Соснора. Он даже не остановился возле нашей группы для «здрасте», а сиганул к распахнутой двери, картавя:
— Вот и наша пгоза явилась!
Этой прозой была Галина Галахавова, она действительно писала злую и оригинальную прозу в 18-20 лет от роду (в середине 50-х имя ее было Галина Прокопенко), но известность получила за роман для детей, где героем был некто Спичкин – от такого имени огонек может погаснуть. Как сказал беспощадный Евгений Феоктистов на факт награждения медалями на литературном фестивале Галаховой и Галкиной:
— Дали медали, как собакам на выставке.

!979 год – последний мой год на родине, что тогда было еще невидимым, а сейчас просто восхищаюсь с какой тщательностью тогда складывались встречи и расставания. В августе, когда раскланивался в ОВИРе, там повстречал Глеба Горбовского – последний раз. Теперь он ко мне настроен вполне враждебно. Последний раз видел живым Сашу Морева. Первый раз убедился, что Виктор Соснора друг самому себе. Последний раз видел Сашу Ожиганова – он вскоре куда-то выбыл из Ленинграда, Алексеев предполагал, что в Бессарабию. Это удивительное дело, что мы с ним встретились в компьютере на ФБ – мы не забыли друг друга. А вот когда я написал Ожиганову, что хочу писать эссе о двух поэтах Голоса юности, сразу почуял холодок и догадался, что он не одобряет моей затеи. Он не прав – я не собираюсь сравнивать величину их величий, они ж не микробы – у них есть физические различия в поэзии, ни один другого не затмевает. Задача более серьезная – найти общие черты поколения в стихах очень различных поэтов. Кажется, мне не справиться с задачей, намеченной мной самим, и тут вина различия двух характеров, двух воспитаний и, вероятно, двух различных целей в руках стрелков стихами. Попробую начать с дуэли? Дуэта? С четкого расположения поэта к поэту.

Охапкин – Александру Ожиганову:

Но за то, что нищ твой Христос и незрим,
Не поверят тебе,
Шестикрылый босяк серафим,
И мечу твоему удивляться не станут,
Разве вскользь улыбнуться твоей нищете,
Не расслышав глагола в словесной тщете,
И полушки никто не подаст,
Разве власти пристанут.

Первое, что прослушивается, это сравнение поэта с Христом в образе бескорыстия. Серафимушка тут пешеход – босяк, у таких прохожих оружия не видят и слов их не слышат. Не помню, чтобы у Ожиганова в конце 60-х были осложнения с властями, так на то и друг, чтоб предупредить – власти пристанут. Отношение поэта к поэту прямое и не содержит никаких задников, кулис или побочного реквизита.

Ожиганов посвящает Охапкину такие стихи:

Земля очистилась от скверны,
На ней сегодня кто-нибудь
Уже обдумывает верный
Невероятно четкий путь.

Ему заказана дорога
В опустошенные поля,
Где даже маленьких подлогов
Еще не ведала земля.

Там, где ворочается сладко
И неустанно светлый плуг,
Опасный признак беспорядка
Одушевляет все вокруг.

И – вне систем, вне опасенья,
Светясь, как листик на ветру,
Могучий хаос воскресенья
Взрывает почву, лед, кору!

Прости, природа, малодушных,
Вооруженных до зубов
Охапкой памяток ненужных:
Их путь уродлив и суров.

Стихи посвящаются поэту, а обращаются к природе – к природе весны в ее конечном исполнении, когда скверна грязи сошла, и она – ПРИРОДА – дает возможность кому-то первому начать возделывать и сеять доброе, нужное, вечное. Прямо скажем, перспектива обещающая, НО! Дорога в поля заказана – недоступна, так как сеятель грешен, а земля еще не ведает подлога. Насторожились? Правильно. Поэт раскрывает возможность хаоса именно там, где порядок взял власть на себя. И хаос отвечает на порядок взрывом воскрешения, чтобы новый свежий порядок окатил МИРОЗДАЬЕ. Это удивительная сила, когда росток травинки пробивает наледь, когда лопается кора деревьев от силы вешнего сока. И только после общей сцены весны, поэт напрямую требует от ПРИРОДЫ простить малодушных за их попытку сделать памятки путей, чтобы в другой раз обойти преграды, не тужась. Тут сверкнул острый юмор Ожиганова – он адресуется к поэту лично «охапкой памяток ненужных». Вполне допускаю, что были у Олега некие памятки, которые веселили Александра Ожиганова.
Что характерно для поэзии Ожиганова? Это небывалая ровность и высокий уровень стихотворной строчки. И стихи его высокого уровня от первого до последнего. «Молдавия меня похоронила» — строчка и мускулистая, и красивая, а она появилась на свет, когда поэту было около 22 лет, и до любого вида похорон было далеко. Ранняя поэма БАРАК содержит такие ударные детали, которыми привечают Горбовского (например: чтоб бытом било по носу, как нашатырным спиртом), но его строчки не крикливы, они не отслаиваются от поэзии, не отделяют хорошо от плохо, они живописуют наш быт:

В пустом бараке ярусы из досок
Осыпаны соломенной трухой,
Помётом
И блевотиной сухой.
Солома отдает мочой и потом.
В углу кричит голодный недоносок.

Нас приютил заброшенный барак…

Правильно чувствовал Дар – Ожиганову нужно было дать или пробить дорогу к читателю, читатели бы обогатились. Теперь придется будущей литературе нашей страны поднимать целину нарочитого забвенья и подарить читателям книги Александра Ожиганова.
Удивительный культурный уровень стиха крепок постоянством, что подчас смахивает на литературность, словно бы автор жует самого себя. Его «поздняя» поэма КРУГ ЗОДИАКА именно этим дразнит воображение. Еще бы он сочинил БЕСТИАРИЙ, ну тогда туши лампу. Только его ровная развитая одаренность спасает нас (меня, в частности) от скуки.

Начинают круг зодиаков РЫБЫ. Почему – РЫБЫ? Скорее всего, потому что рыбы задевают февраль и март – конец зимы и начало весны – одним махом двоих побиваха. Ничего бы не изменилось, если начать с Близнецов – конец весны и начало лета. В конце концов, нам нет дела до пристрастий автора, для нас он выдает результат своих пристрастий = это главное. Ясно, что поэму автор затеял не для выяснения влияний зодиака на его личную быль, и тогда мы, читатели, становимся полноправными оппонентами мишуры Козерога и Льва, Девы и Скорпиона, а заодно всех тревожных чувств, возникающих при усвоении влияний звезд на нашу жизнь.

Содержание каждого знака известно только Ожиганову, нам он оставляет слова деталей и намеков. Иначе быть не может: если б зодиаки были предметны, не стоило бы о них писать, говорить или ссылаться. Мы любим ошибки – свои и чужие, эти ошибки материал для разговоров о выяснении правильностей нашего поведения, как будто это важно для созвездий. Как будто они нам еще припомнят наши ошибки и, конечно, накажут, так как поощрения мы не боимся.

Вот примерный текст поэмы:

Нет, мы не умерли, но до смерти устали,
Весна, Сандро, бессонница и – сон:
На лестничной площадке желтый Сталин
И прямо перед дверью – СКОРПИОН.

Такими признаниями заканчивает поэт описание знака ДЕВЫ. Не нужно пугаться слов – СТАЛИН и СКОРПИОН – это атрибуты, а не страшилки. Знак ВЕСОВ он заканчивает словом НАФТАЛИН, в его игре это нормально и совсем не значит, что моль разъела Вселенную.
Последним доказательством бьющейся личности поэта приведу полностью знак БЛИЗНЕЦОВ:

Я – близнецы. Один – бессмертный – мертв.
Другой – живой, но смертный – так истёрт
В руках – пятак! – что ничего не значит.
Я – это два. Но выгляжу иначе,
Чем я. Не кожей, но корнями слов,
Но клеточками точек раздвоенья,
Страшась на звездных чашечках весов
(ни жив, ни мертв!) я – точка. Точка зренья.
Я, то есть тот, другой, я, то есть этот
Вот, омертвелый, я – попал впросак…

И сиротливо хлопает по ветру
Мой раздвоившийся, как фрак, пиджак.

Клянусь, я не сравнивал поэтов Охапкина и Ожиганова – они несравнимы, каждый есть в том объеме, в котором помещается его мышление. Найти общность в поэтах нелегко, а тяжести в нынешние дни мне смертельны – придавят, я свое оттаскал полностью. Остается повторить, что оба поэта из Голоса юности, оба назывались друзьями. Оба относились к поэзии как священники и миряне к богу – одновременно. Олегу Охапкину не повезло – его включили в поборника христианских условностей, и он поддался, поэтому стихи его с конца 70-х годов и до конца жизни начинены посторонними домыслами, вымыслами и беспочвенной торжественностью.
Александр Ожиганов, после двух десятилетий скитания по родной земле, остался прям и желчен, чист от наносов, но попал в паутину нового веяния поэзии, созданную Лёном, Соснорой и тайным рядом имен, чьи явные лица не убедительны.
Не знаю творческого стола Александра Ожиганова – он помалкивает, но и того, что доступно читателю, достаточно, чтобы остаться в числе звезд русской поэзии смрадного времени. Звезды не гаснут и не пачкаются, они подвластны силам, которые их создали, поэтому улыбнемся вместе с Омаром Хаямом:
Придет ничто, разрушит эти бредни,
Еще ты жив – и радуйся, Хаям.

0 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать

Написать ответ

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F