ОЛЕГ ГЕОРГИЕВСКИЙ. Когда шуршит земля.
Саратовское Высшее авиационное училище летчиков было открыто специально для подготовки летчиков-вертолетчиков, когда началась Афганская война в 1979 году. Именно в это училище отправили меня в ссылку из Чехословакии, г. Зволен, после того, как моя сестра вышла замуж и уехала с мужем в Америку. В особом отделе предупредили, — ничего уже не будет — ни должности, ни звания. Будешь “черной лошадью”, на тебе будут пахать. Так опытный летчик, капитан, стал молодым летчиком-инструктором в 30 лет.
Мир перевернулся и встал на голову. Мой командир звена улыбчивый, молодой старлей, с хорошим чувством юмора, нежной трепетной душой и с глубокой верой в светлое будущее. У него хорошая голова, поэтому он первый протянул мне руку помощи: “Зовите меня просто Дмитрий, а я вас буду звать по имени-отчеству. Можно я буду советоваться с вами, у вас такой опыт…” Так мы стали друзьями. Молодой 25-летний командир звена и опытный летчик, 30-летний капитан, ссыльный. Через два месяца звено старшего лейтенанта Дмитрия Кутонова стало лучшим в училище. Играя в составе сборной команды училища по волейболу, мы выиграли кубок летных училищ Приволжского военного округа.
В Афганистан нас не отправляют, уж больно дорого обходится стране каждый летчик-инструктор. Но работаем на износ. В 3 утра подъем на первую смену полетов. 7 часов полеты, потом предварительная подготовка к следующему дню полетов. Поэтому наряд или командировка воспринимается как праздник.
Как понимать должны были летчики друг друга, работая в таких условиях? Вот где раскрываются все человеческие качества. А если еще учесть, что все это происходило в стране Советов, где человек вообще ничего не стоит, тем более в армии, где на любой закон или устав можно было просто плюнуть, когда сверху говорят: “Надо!” И все законы физики, аэродинамики, все метеоусловия летят псу под хвост. Рабам сказали: “Надо!” Рабы ответили: “Есть!”
В конце 1985 года друг возвращается из Гвинеи-Бисау, целый год был в командировке. Анатолий, еще один дружок, живой и здоровый, рот до ушей. Вот радость так радость. После объятий рассказал Анатолию, что Диму Кутонова весной проводили в Анголу. Накрыли “поляну” как положено, помогаем жене и детям, все как обычно. Только вот Дмитрия перед самой поездкой вдруг как подменили. Пить стал и замкнулся в себе… Анатолий нахмурился, как-то притих, появилась напряженность. Потом Толик вздохнул и сказал: “Всего рассказать не могу. Ты же понимаешь… Стреляют там, крепко стреляют. Идет война…” 
На следующий день праздник. Перед самым Новым годом капитан Анатолий Горбас приглашает друзей по случаю возвращения из командировки. До Нового года осталось дней десять… Суета, хлопоты… Женщины на кухне готовят вкуснейшую еду, а я и Стас двигаем столы и стулья. Хозяев в доме нет. Толик убежал в детский сад за дочкой, а его жена Тамара пошла к соседям чего-то еще взять.
Звонок в дверь. Голос из кухни:
— Мальчики, откройте дверь, у нас руки.
Стас пошел открывать. Возвращается и говорит:
— Никого нет, непонятно.
— Ну и ладно, — говорю ему, — кто-то ошибся, давай накатим по чуть-чуть, для начала.
Только налил по рюмочке — опять звонок в дверь. Но тут надо заметить, что звонок у Анатолия был особенный. Сколько раз нажмешь — он играет разные мелодии. Я всегда нажимал 3 раза. Стас опять пошел открывать, и опять никого нет.
— Наверное, дети балуются, давай быстро чокнемся, и я пойду, в коридоре постою, надо поймать хулиганов, иначе весь вечер будут трезвонить, — Стас протянул рюмку навстречу моей. В этот момент раздается звонок, но уже другой мелодией. Стас пулей вылетает в коридор, распахивает дверь, но на пороге опять никого нет.
Из кухни доносится:
— Мальчики, что там у вас случилось?
Возвращается растерянный и злой Стас:
— Пойдем, покараулим, поймаю — прибью.
Стоим в коридоре, как два придурка, с рюмками в руках. Звонок в дверь. Дверь нараспашку. Никого нет.
— Не понял! — говорит Стас. Я тоже ничего понять не могу. Стоим на лестничной площадке. Смотрим по сторонам. В это время раздается звонок. Немая сцена, мы в растерянности смотрим друг на друга.
— А-а-а, ну, все понятно, звонок испортился. Сейчас мы его починим, — говорю обалдевшему и уже трезвому Стасу и иду в комнату за табуретом.
Стас на табурете стоит и с отверткой в руках ковыряется в коробке звонка. Раздается мелодичная трель, одна из шести мелодий этого… звонка. Стас с табурета падает ко мне на руки. Потом шепчет:
— Я успел отсоединить провода…
Ругаюсь матом, энергично открываю дверь и нажимаю кнопку звонка. Звонок молчит. В этот самый момент раздается мелодичная музыка звонка именно под номером три, которой я всегда пользуюсь и хорошо знаю…
Из кухни доносится:
— Мальчики, что там у вас?..
Стас шепчет:
— У нас полный пи…с, больше пить не будем.
В этот момент к входной двери подходит Тамара с подносом в руках:
— Что вы тут стоите? Проходите в дом, надо помочь. Ну, давай, давай, шевелитесь. Что вы такие прибитые, может быть, опять водку паленую купили? А где моя маленькая птичка? Что-то я ее не вижу…
— Т-т-твоя маленькая п-п-птичка еще из детского сада с папой не пришла. А у вас с квартирой все в порядке? — Как-то очень напряженно выдавливает из себя капитан Стас Павловский, и внимательно смотрит на Тамару. В этот момент раздается очередная трель звонка.
— Ой, это мой Жорик.
Тамара стремительно входит в квартиру.
— Девочки, возьмите, я все принесла. А куда Жорика спрятали?
В этот момент раздается, как мне показалось, с грузинским акцентом, противный мужской голос:
— Жорик жрать хочет!
— Сейчас, сейчас, птичка моя.
Тамара открывает кладовку. А там клетка с громадным серым попугаем.
— Так это он, эта серая африканская падла нам мозги е… Дайте, дайте же выпить наконец. Мы тут из-за этой… чуть было пить не бросили. Предупреждать надо.
Стас дрожащей рукой разливает водку.
Когда все собрались за столом, Стас очень красочно начал рассказывать, что произошло. Толик встает из-за стола, укоризненно смотрит на жену:
— Что же ты над птицей издеваешься? В кладовке огурчики, помидорчики, грибочки консервированные, вот все, кто на кухне, в кладовку и шастают, а значит, зажигают свет. Поэтому птичка орет, волнуется. Разве не понятно?
Толик вышел на кухню и очень быстро вернулся:
— Все в порядке. Я клетку платком накрыл и переставил в другое место.
Через какое-то время женщины встали, собрали грязную посуду и отнесли на кухню. Валечка осталась мыть посуду. Повезло Стасу с женой. Добрая, покладистая и веселая Валечка всегда всех выручала. Праздник шел своим чередом. Уже зазвенела гитара:
“…Бортовые огни как алмазы
И мотора веселого стук…
Вертолет возвратился на базу,
А на нем наш товарищ и друг”.
В этот момент из кухни доносится истошный вопль, и в дверном проеме появилась бледная испуганная Валечка с полотенцем в руках. В подоле ее шикарного шифонового платья зияла громадная дыра. Кулак бы пролез запросто.
Толик клетку с попугаем поставил под раковину и накрыл ее платком. Валя, когда мыла посуду, нечаянно задела платок, и он упал… Все случилось, когда она почувствовала, что кто-то дергает ее за подол платья. Но было уже поздно.
— Предлагаю Жорика зажарить. Он на хорошую курицу потянет. Сейчас я его в кипяточек опущу и быстренько ощипаю, — Стас вышел из-за стола и направился на кухню.
— Не надо, он хороший. Знаешь, сколько всего мы с ним уже пережили. Из Африки их нельзя вывозить, только контрабандой. Пришлось плащ испортить, — Тамара глубоко вздохнула. — Один рукав в плаще пришлось расшить и сделать в два раза больше, а потом внутри сделать карман. В этот карман посадили Жорика, насыпали семечек, и провезли по всем таможенным кордонам. Вот так. Так что он у нас как член семьи.
В двери кто-то постучал. Пошли открывать. В дверях стоял начальник штаба нашей эскадрильи Валера Киселев, бледный и растерянный…
— Хорошо, что вы все здесь. Позвонили из штаба округа… Дмитрий в Анголе погиб… Сбили “Стингером”. Весь экипаж… Никого не осталось…
Женщины собирают со стола все мандарины, апельсины, лимоны, все сладкое, берут бутылку водки, одевают детей и уходят к жене Мити Кутонова. Остаются одни мужики, растерянные и пришибленные. Я кокетничать не буду. К этому привыкнуть нельзя. Есть традиция, есть опыт предыдущих поколений летчиков, есть пафос и бравада. Но все это не то. Человек есть человек. И есть определенные условия. Вопрос лишь в том: “Кто следующий?” И очень обостренное чувство братства прекрасной профессии летчика. Мы уже успели хлебнуть этой отравы “Адреналина полетов”. Мы уже почувствовали себя… Но за все надо платить. И этот час настал, отрезвления и расплаты.
Кто-то приходит, кто-то уходит. Вот так нечаянно образовался эпицентр памяти Дмитрия Федоровича… Какого нахрен… просто Митька. Есть еще один нюанс. С нами молодежь. А мы учим, мы всегда учим. Полетам, традициям, мы учим собой, как остаться человеком. И это всегда с нами.
Воспоминаний ночь прошелестела.
Морозный свет уже в окно стучит… 
Поехали Дмитрия Федоровича Кутонова в последний путь провожать я и начальник штаба эскадрильи Валера Киселев. Сутки до Уфы. А там нас встретили родственники Димы. И мы двинулись в Стерлитамак. На двух “Жигулях”, то ли “мыльницы”, то ли “консервные банки”, но главное — едут.
Зима в Уфе стоит знатная, со снегом, морозом. Народ упакован многослойно и тепло. А что делать — зима. В Стерлитамак приехали уже утром. “Мороз и солнце — день чудесный”. По пути решили заехать и купить цветы. Возле магазина толпа. Над нею пар клубится. Рассвет уже намерился вставать…
Наши “жигулята” оторопело остановились неподалеку. Синенький и беленький — зима и небо. А кровь внутри. Это потом мы станем похожи на триколор Российской империи. А пока не до лирики. Надо купить цветы.
Две серые шинели на фоне клубящейся замерзшей толпы. Стоим в хвосте громадной очереди, в “Жигулях” наших глотают валидол. Ждем недолго. Подъезжает фура с цветами.
— Граждане, товарищи! Братья и сестры, разрешите нам без очереди… У вас праздник, мы понимаем, а у нас беда. Мы уже сутки в дороге. Понимаете, друг погиб…
Забрали все гвоздики. Нам помогли загрузить цветы в машины. Низкий поклон. Наши люди нас понимают.
И опять зимняя бесконечная дорога. Уже сиреневые сумерки опустились. Первая звезда зажглась на небе. Наш грустный караван въехал в заснеженную долину.
— Приехали, приехали, уже близко.
Маленькая деревенька, 48 дворов. Заметенная снегом по самые крыши. Снег, мороз и тишина.
— Вот, вот кладбище.
— Где? Видно только деревья. Как мы туда попадем?
Не хочу я вам рассказывать, как нас встретили. Было очень больно. Личный состав деревни пьяный в дым. Что делать?
Валерка молодец:
— Общее построение всей деревни! Постановка задачи. Кто не придет на построение — набью морду лично…
Пришли все.
— Майор, кончай гнать пургу. Говори конкретно, что надо делать?
— Дорога. Главное — дорога на кладбище и в дом культуры. Женщины все в клуб. Цветы в багажнике.
— Где!? Где тракторист? Привести немедленно сюда.
Возле дома, где живут родители Дмитрия, раздается звук мотора. Я выхожу посмотреть. Трактор стоит у дома. Открываю дверь трактора. Из кабины выпадает тракторист. Просто пьяный в умат. Что будем делать?
— Сержант Шарафудинов, смирно! — Орет Валерка.
— Я в порядке, что ты орешь, майор? Говори, что надо делать?
— Извините. Дорогу. Главная дорога на кладбище и в дом культуры. Вы не волнуйтесь, две бутылки после доклада о выполненной работе. Сначала в дом культуры. Пожалуйста!
— Щас все будет. Помогите мне в трактор… Я сейчас.
Вся деревня озадачена. Командирские навыки сыграли свою положительную роль. Все при деле. А дел очень много. Ой как много! Возле меня трется мужик в фуфайке. То есть, в фуфайках все, но этот еще в белой рубашке и в галстуке. Наконец, он набрался смелости:
— Товарищ капитан… разрешите. Я сосед, вот мой дом. Я понимаю, но все-таки загляните ко мне. Я Дмитрия учил в школе. Я учитель…
— Да, да, конечно…
И тут же забываю о нем. Дел по горло. Скоро должны привезти гроб… На самолете в Стерлитамак, а потом на машине “Урал” с почетным караулом. Все-таки майор. Родина помнит, Родина знает…
В два часа ночи привозят гроб с телом. “Урал”, громадная машина с серым тентом, заехала прямо во двор. Эти машины, которые перевозили нас с аэродрома домой, в поселок Сокол, называли “Скотовозы”.
Сейчас это “Черный тюльпан”. Тот самый, который привозит в последний путь…
Александр Розенбаум только озвучил:
«В “черном тюльпане”,
С водкой в стакане
Мы тихо по небу плывем…» 
Когда из Кабула взлетал Ан-12 с гробами, подымали пару вертолетов. На хвостовой части вертолета был одет специальный хомут с ракетами. Задача была простая. Когда отстреливаются эти ракеты, они уводят и принимают на себя ракеты “Стингер”. У ракет, которыми сбивали самолеты, инфракрасные головки самонаведения. Вот они и реагировали на маленькие ракеты, но с большой температурой горения. Ловля ракет на живца…
Ночь. Воздух свеж, прозрачен. 45 градусов по товарищу Цельсию, конечно, мороза. Почетный караул в шинелях и сапогах. Сволочи. Как будто не знают, что в это время кругом зима. Тем более здесь. Новая задача — где найти валенки? Найдем, найдем, 12 пар валенок — это не проблема.
Две табуретки перед машиной “Урал”. А тут этот, в галстуке и фуфайке:
— Чем я могу быть полезен?
— Пока ничем, спасибо.
Все родственники возле “Урала”.
— Гроб выносим в горизонтальной плоскости с этого края.
Показываю — вот так выносим, так ставим.
В этот момент машину окружает толпа пьяных родственников. Самые ретивые три мужика уже забрались в кузов “Урала” и пытаются вынести гроб.
— Стоять! Не трогать! — кричу. — Задвигайте обратно.
Не слушают, отгоняют нас с Валеркой:
— Идите, вы свое дело сделали, мы теперь с Дмитрием Федоровичем прощаться будем.
Солдаты переминаются с ноги на ногу. Уже замерзли.
— Сержант, ко мне! Построить солдат в каре. Этих троих сбросить с машины… Но, ребята, аккуратнее, нам еще с ними за одним столом сидеть… Главное — не наклоняйте гроб, выносим строго параллельно земле. Не наклоняйте! Земля шуршит!
…Когда сбивают вертолет, экипаж сгорает полностью. На вертолете Ми-8МТ почти 3 тонны керосина. Это топливо для двигателей. Сгоревшее тело становится почти в 2 раза меньше, вот и добавляют земли. Гроб везли по морозу. Земля слежалась и стала твердой. Хоть и прокладывают целлофан, но, когда гроб наклоняют, земля шуршит… все равно.
Пока выносили гроб и ставили на два табурета перед “Уралом”, мужики пришли в себя и немного отрезвели. Все-таки мороз сделал свое дело. Из дома выходят мать и жена Димы…
Мужики осмелели и обступили нас.
— Валера, сейчас будут еще два трупа, если эти “тупые дятлы” откроют гроб. Надо что-то делать.
Майор Киселев выхватывает у солдата автомат, передергивает затвор, и в морозное звездное небо автоматная очередь. Громко и неожиданно. Толпа трезвеет сразу.
За воротами раздается шум подъезжающего трактора.
— Валера, иди посмотри, я уже справлюсь.
Возле дома стоит трактор. Тот самый. Неужели есть дорога? Подхожу к кабине трактора. Из окна высовывается тракторист.
— Не надо, не надо. Не открывай двери. Высоко падать… С другой стороны заходи. Поехали, покажу…
Дорога есть! На кладбище мужики уже костры жгут, отогревают землю. Три бутылки водки воспринимают как самый лучший подарок.
— Не волнуйся, капитан. Через два часа могила будет готова.
Едем в клуб. Там тоже полный ажур. Еловые лапы на полу, подиум весь в цветах. Святые наши женщины, что бы мы без вас делали? Низкий вам поклон и трехлитровая банка… чистого 96% медицинского спирта, заправленного “Рижским бальзамом” и настоянного на травке “Зверобой”. Не зря нас называли “Спиртоносцы”. Жидкая валюта нас всегда выручала. И сейчас творит чудеса.
— Посиди с нами, капитан. Успеешь еще настрадаться. Расскажи нам про Диму. Как он служил? Мы его еще маленьким помним… 
Посидели, поговорили, немного выпили. А время идет. На дворе глубокая ночь. Заехали опять на кладбище. Могила готова, костер догорает. Все мужики разошлись по домам, и нам пора возвращаться. Надо хоть немного поспать, впереди трудный день… Приехали, во дворе никого, все в избе завалились спать. Отдал трактористу две бутылки и пошел в избу искать Валеру. Нашел его на полу. Ему две перины постелили. А с краю, ближе к стенке, он сложил автоматы АКМ и накрыл их половиком. Что делать? Начальник штаба за все отвечает. В избе тепло. Быстро разделся и прилег рядом с Валерой. И тут понимаю, что хочу в туалет по малой нужде. Встал, нашел валенки, на вешалке нащупал что-то теплое и мягкое (оказалось — женская шуба) и быстренько во двор. Когда выходил и закрывал дверь, с наружной стороны мне под руку попалась какая-то веревочка. Я за нее дернул, и она осталась у меня в руках.
Мороз, звезды, тишина… и предвкушение долгожданного отдыха.
Подхожу к входной двери, а дверь закрыта. Будить уставших людей не хочется. Вспомнил сказку про “Красную шапочку”. Когда “Красная шапочка” пришла к дому бабушки. Постучала, а из дома ей волк говорит голосом уже съеденной бабушки: “Дерни за веревочку, вот дверь и откроется…” Неужели как в сказке? Но веревочка уже оборвалась. На дворе мороз, у меня форма одежды более чем странная. Что делать? И тут вспоминаю мужика в фуфайке и галстуке. Поворачиваюсь, а у него в доме свет горит… И я пошел в гости к учителю, в таком виде, но я ему обещал зайти. Стучу. Открывает дверь сам хозяин. В костюме, в галстуке и валенках.
— Проходите, спасибо, что зашли. Мы с женой вас ждем. Извините, детки умаялись и легли спать на печку.
— Но я… Понимаете, в таком… виде.
— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем.
Принес спортивный костюм, и я быстренько переоделся.
— Разрешите представиться. Иван Петрович, учитель. Моя жена, Лариса, доярка. Очень хорошо, что вы пришли, проходите.
В горнице накрыт стол, с салфетками и со свечами. Меня ждали. Жена в нарядном платье, хорошая прическа, макияж…
И началась череда воспоминаний… Иван Петрович знал Дмитрия маленьким. Он вырос у него на глазах. Рассказал, как за Митей по двору свинья гонялась. А я ему — как на высоте 5000 метров во время парашютных прыжков Дмитрий выползал на левый подвесной бак вертолета Ми-8, а оттуда на пилон внешней подвески. Это куда крепят ракеты и бомбы. Строил мне смешные рожи и махал рукой. Дмитрий был отличный парашютист, у него было 2500 прыжков.
…А потом он с этого пилона “ласточкой” уходил…
Последнее, что помню, когда Иван Петрович меня спросил, как графин с талией называется? А я ему начал рассказывать, какие ландыши весной распускаются возле аэродрома Сокол. Как мы их собирали в фуражки, потом лежали в траве среди ландышей и смотрели в синее, синее небо…
Очнулся я от того, что меня кто-то душит.
— Что, проснулся, хрен с бугра? А о нас ты подумал?
Я лежу на полу на перине. Укрыт еще одной периной, а на мне сидит Валерка Киселев и пытается придушить. Вокруг толпится народ. Все молчат и только улыбаются. Я не могу понять, где я, как сюда попал…
А Валерка не унимается:
— Ты представляешь, что было? Утром встаю, тебя нет. Форма на месте, сапоги на месте, шинель на месте, а тебя нет! Я всю деревню на уши поставил. Тебя уже два часа ищем. Никто не видел, куда ты ушел.
— Так я вот, у соседа… Иван Петрович, так как графин с талией называется?
— Да графиня, графиня. Вставай уже. Иди, снежком умойся, быстро придешь в себя.
Вот и настал этот грустный день похорон. Все приготовили, все успели сделать, теперь самое грустное… Тихое, морозное утро. Дорога, залитая солнцем. Толпа людей, опять Шопен…
Дима часто повторял: “Безумству храбрых играем мы Шопена!” 
…Кладбище. Крестов и памятников не видно. Только громадные деревья. Умытые слезами лица, долгое прощание. И вот, наконец, треск автоматного залпа. Прощальный салют.
Кто-то меня дергает за рукав. Рядом мужик, тот самый, который пытался гроб открыть.
— А что, вчерась запросто могли порешить? Что же ты, капитан… Надо было кончать меня. Что это за жизнь?.. Навоз и жизнь без продыху. Эх, сейчас лежал бы рядом с Митькой, и водки не надо.
— Дурень. Патроны холостые. Это же только прощальный салют. Так положено офицеров хоронить.
— Эх, кабы знал, я бы вас в ночи-то хорошо погонял бы. Вчера кураж был, а сегодня плохо.
— Может быть, хлебнешь немного коньячка из фляжки, у меня есть…
— Да что твой коньяк. Одна лишь вонь и баловство, клопами пахнет. Ну, давай, коль больше ничего нет. Так и быть, испоганю организм.
На поминки собралась вся деревня. Хорошо, что в клубе места были. Приходили и уходили люди. Все говорили и говорили. Вспоминали о своем земляке, Дмитрия знали все.
Правильно считается, что раньше времени на небо уходят только лучшие, а нам остается память. Светлая память о военном летчике-инструкторе 1 класса, командире звена Саратовского высшего авиационного училища летчиков, мастере спота по парашютной подготовке, майоре Дмитрии Федоровиче Кутонове.
Олег Георгиевский
1996 г. New York
