ИГОРЬ СИЛАНТЬЕВ. Эти утренние косые облака…
На задворках деревни Бабайки
В заброшенной серой избушке
Под полуразобранным полом
В черной яме подвальной
За трухлявым вонючим матрасом,
Из которого лезет солома,
Найдешь ты дыру сырую
Со ступеньками вниз и в темень.
Ступеней этих штук двести,
Разных, покатых, скользких.
Если спустишься и не споткнешься,
Попадешь в земляной желудок.
Ничего там не происходит.
В пустоте там потеряно время.
Вот и имя твое закатилось
Ржавой монетой за камень.
Ты нащупай его руками.
Опустись на него усталый.
И сиди так всегда, роняя
В пыль последнюю память.
Каменный ты бабай.
* * *
Непереходный, утром он на меня свалился камнем.
Этот с утра непереходный день, сопровожденный
Сумраком какого-то некруглого незрячего солнца,
В небо ненужно выкатившегося. А какие оценки
Тебе ставили на уроках русского языка в школе?
Тройки, четверки? Непереходные помнишь глаголы?
Во времена тетрадно-чернильного нашего детства
Непереходные глаголы удивительные дела творили.
Глагол «мечтать» ложился слоем дорожной пыли
На семейный чемодан с мятыми жестяными углами.
Глагол «играть» превращал этот чемодан в крепость,
В космический корабль, и даже в подводную лодку.
А глагол «жить» неслучайными являлся цветами
Старательно выдутого мыльного пузыря, в котором
Весь мир можно было увидеть в его хрупком начале,
И налететь на глагол «умереть» и лопнуть нестрашно.
Ты – непереходный, ты маешься в себе, словно в клетке.
Вырваться бы, вверх улететь, ну хоть пузырем мыльным.
И не наткнуться на птицу острую, а слиться с ветром.
И раскинуться дугой вышней. Но все бесполезно.
С глаголом «светить», единственным, была проблема.
К батарейке прикручивались провода, а к ним лампа.
Но не хватало спайки, и ток на переходе прерывался.
То светит, то нет. Удерживать приходилось вручную.
Я сам дико непереходный, до головной боли, до края.
Мне неведомы переходы от мечты к игре, от жизни к смерти.
Я непереходный изо дня в ночь, и особенно к рассвету.
Таким невозможно жить, таким можно быть на бумаге.
Но в этот окончательно непереходный день становится ясно,
Что только так человеку, вопреки несветящему солнцу,
Дано удержать в себе единственный свет, и удержаться.
Вопреки тьме кромешной по всему переходу.
* * *
Эти утренние косые облака,
Что принесли холодного дождя,
Их нужно выбросить из головы,
Встряхнуться и за стол сесть.
И вещи перебрать, что на нем
Годами позабыто лежат.
Письма, ручки, ключи,
Телефонов номера, адреса.
Но странная приходит мысль,
Что я сам не более чем вещь,
Которую положили в мир
И забыли до некоей поры.
А дождь, он снова стучит.
В косых строчках окно.
И холодный ложится свет
На стол, на вещи, на всё.
Ты, который меня забыл,
Ты меня переложи туда,
Где солнце яркое с утра
Падает на край стола.
* * *
Скоблю сковородку слева направо.
Потом ее драю справа налево.
Слушай, ты, долбаный дао,
Дай мне просто ее очистить,
Небесную сковородку эту.
От звезд потухших, налипших.
* * *
Это даже не слова, а толчки, ритмы
Теснятся из меня как трава, как черви.
И если я земля, то это дрожь земная.
И если я женщина, это немота ее лона.
А если я мужчина, это боль его чресел.
Но я не земля, не женщина и не мужчина.
Я древесная кора, и дятел в буклях
Выстукивает по ней барочные фуги.
Я от столба к столбу электрический провод,
Сквозь который протискивается ветер.
Я последняя секунда уже ничьей жизни,
Прикрытой трепетом невидящего взора.
Фуга приведет нас к небесному кругу.
Электричество принесет нам искру надежды.
Смерть избавит нас от страха рождения.
Я смешон в буклях. Мне достучаться нужно.
* * *
Подожди минутку. Я сейчас вернусь.
Только прыгну зернышком со стола
И в подполье свалюсь, в темноту.
Там меня схватит зубами мышь,
Но не съест, а утащит из дома вон,
У норы уронит в ручей.
И влага проникнет в поры мои.
А вольный поток увлечет в поля.
В густой солнечный жар.
Там птица вдруг подхватит меня,
Но не проглотит, а вдаль унесет.
Бросит в свежую борозду.
И я прорасту корнями вниз,
А стеблем отчаянно вымахну вверх
И достану до облаков.
И встречу птицу, а в земле сырой
Встречу шорох мышиных усов.
Ты меня все еще ждешь?
* * *
Сдается мне, что голоса у чертей
Как в телевизионной рекламе сладки.
Еще бы, ведь в адских котлах смола
Сварена с добавлением наночастиц
И масляного молочка жожоба,
Смягчающего кожу лица.
Я знаю, что у ангелов голоса грубы.
К земле их тянет мужицкий мат.
И прет от портянок тяжелый дух.
А прикладами тычут больно и зло.
И гонят всё в гору да в гору, вверх.
Терпи уже, праведник, в раю.
* * *
Ты пойди тихо по первому снегу далеко-далеко в лес.
И найди в спутанных травах медвежий до земли след.
И прильни к нему и узнай горечь, которой охвачен зверь.
И наполни след горячим дыханием своим и закрой глаза.
Или задремал? Вот дед маленького внука прижимает к себе.
И становится радостно слышен груди его жизненный шум.
А лицо у него широко, борода его окладиста и жестка.
И запахи сена, хлева, наработанного пота ударяют в нос.
Да нет же! Это перехватывает горло твое медвежья вонь.
Это хлещет из разорванного горла невольная твоя кровь.
И мутнеет твой взгляд, различать перестает алый снег.
И не больно, не страшно, не жалко, и не хочется назад.
И ты смотришь из шерсти на тело, раскинутое на земле.
И переворачиваешь его лапой, сбрасываешь в темный овраг.
Туда, где переломанные умирали березы, в нижний сугроб.
И уходишь в зверином сердце, его человеку не понять.
Серьёзный поэт- это всегда глубокий философ.Нужно обладать, помимо таланта, бездонной душой, чтобы выдавать столько энергии, боли и мыслей в своих стихах.
Оригинально, современно, актуально…