ИРИНА ДУДИНА. Стихи разных лет

Из цикла «СОЦАРТ» 1986

О МОЛОДОМ В СТАРОМ КОЛЛЕКТИВЕ
Я безобразна как Горгона,
Как чума бубонная.
Я внедряюсь как сперматозоид,
Нарушаю девственность устоев.
Я вонзаюсь, как микроб.
Студенистую дряблость бьёт озноб.
Наступает бешенство, пена из рта.
Что я такая,
Я не виновата, я не виновата,
Что немного угловата!
Я желанна как раб немой,
Возлюбленный крепостнической душой.
Я вкусна, как мышь для кошки.
Для меня готовы
Вилки, ножи и ложки.
Где я – там дым и пламя,
Столбы с столпами ходят табунами
И рушатся, и давят,
И маты там снарядами летают –
Ужас то какой!
Прощая навек покой!
Прыгуча и игруча,
Как проволока колючая,
Вползаю в зону сна,
Где вечная весна…
Там в стаи все сбиваются,
На фронты разбиваются,
Идёт, грядёт
Гражданская война!
Война в стакане чая,
Идёт она отчаянно –
Желудка с колбасой,
Прощай навек покой!
Как уксусной эссенцией
Пройдусь по мордуленциям.
И ёршиком прямым –
По извилинам тупым.
Процедура неприятна,
Но я не виновата,
Нет, не виновата,
Что немного угловата.
Вот вам вата,
Вот вам бинт,
Скандирующим дружно:
«Дорогу – молодым!»

ДАЙТЕ ЖЕ МНЕ ПРОЧИТАТЬ ВАМ СТИХИ
Дайте же мне прочитать вам стихи
И показать рисунки.
Пока зуд во мне не утих,
Я буду ходить по струнке.
Я буду заглядывать в ваши глаза,
Говорить комплименты,
Целовать ваши руки!
Дайте же мне прочитать вам стихи
И показать рисунки!

ЕГО ГУБЫ ТВЕРДЫ
Его губы тверды,
И походка тверда,
И зубы –
Как сталь клинка.
Его взгляд словно медь,
И зрачок как кристалл,
Он от жизни ещё не устал.

Он по трупам шагал,
Он по братьям шагал,
Трупам чьим – не смотрел.
Он не ощущал
Сдохшей совести,
Горести, радости.
Только б вынырнуть.
Только б выгрести
Хоть на малости,
Хоть на пакости.

Когда надо – молчал,
Когда надо – кричал,
Песни пел и плясал,
Когда надо.
Он себя словно глину
Измял, испинал,
Свою кожу содрал
И с презреньем швырнул.
Вместо кожи одел то, что принято.
Вместо сердца – мотор пламенный,
Без сбоев, без писка,
С сверхпрочностью, без риска.
Не сжечь его аду плазменному,
Не прожечь его горю
И глазкам прекрасным,
Как небо ласковое.

Он не зря не давал улыбаться устам.
Он не зря устами мысль искривлял.
В кулаке своё сердце как птицу сжимал,
Чтоб не пелось и не леталось,
Только хруст раздавался – себя он сжимал.
«Я выживу», — так он сказал.

Он линял, он стонал,
Он судьбу проклинал.
Очень больно линять юной кожей.
Он менялся, менял,
Всех менял, продавал,
Он трудился, как раб чернокожий.

Он топтал своё тело и душу топтал,
Чтобы тело прилично смотрелось.
В эталон он профиль и взгляд свой вгонял,
Дэзом как проститутка вонял
И хотел так, как всем хотелось.
И любил он тех, кого надо.
И ласкал он тех, кого надо.
И верил тем, кому надо.
Лишь бы только не быть нескладным.
Лишь бы только не выпасть из ряда,
Из тесного, слитного ряда,
Заоблачного райского отряда.

Свою совесть распяв,
Говоря нараспев
То, от чего блевалось,
Он шёл от того,
Он шёл от тех,
Что выгодно им продавалось.

Он мчался от слёз,
Он мочился от слёз,
Он марался от слёз кровавых.
И, не брезгуя, руки хватал на лету
В чёрном сале от дел неправых.

НАМ БЕРДЯЕВ НЕ НУЖОН
Нам Бердяев не нужон, не нужон.
Фидеизмом пахнет он, пахнет он.
Подавайте нам марксизм-ленинизм,
По науке мы построим коммунизм, коммунизм.
Вот построим, так построим – будем жить.
И научимся тогда всесторонними быть.
Будет каждому из рога –
Ешь, пей – не хочу…
Ну да ладно.
Я пошёл.
Я шучу.

ТИГР
Если юного тигра
Одеть в одежду защитного цвета,
Прикрыть мускулистых игр радости,
Сердце твоё будет сладостно биться
При виде этой пакости.

Сладка защита сердцу твоему,
Прединфарктно дрыгающемуся
от каждодневных тревог –
Как бы голый тигр, прыгая,
Какого-либо вреда причинит не смог.

Юный тигр вне правильной клетчатости —
Для государства – верх опрометчивости.
Голые тигры в массовом масштабе
Нуждаются в организационном штабе.

От подобной защиты
Сердце успокоенно защемит.
Вместо тигра запрыгает
Полуувядшим мячиком веник
На зелёном поле с запланированной травой.
Спокойно, граждане! Тиграм — отбой!

Из цикла «Харизмапад» 2001
ТРУПАРЬ НА НЕВСКОМ
Трупарь по Невскому гулял.
На девушек он глазками стрелял.
Он был доволен.
Он вольным воздухом дышал,
Хотя его не замечал.
Он был приколен.

Трупарь на солнышко глядел,
Почти не щурясь.
Ошмётки он свои терял,
Почти не хмурясь.
Трупарь трупарски улыбался,
Осклабив губы.
Он сам собою любовался
И дул он в трубы.

Он ничему давно уже
Не удивлялся.
Его полуистлевший член
Как червь болтался.

Трупарь не чувствовал духов,
Был чужд он моде.
Отдался целиком давно
Одной природе.

Трупарь не моден, скажем, был,
Но стилен.
Собою олицетворял
Разрывы линий.

Он очень долго, просто так,
По Невскому шатался,
Как окунь, что зашёл в косяк,
Как цели не имеющий босяк,
С толпой совокуплялся.

Трупарь по Невскому гулял,
Весь сизо-синий.
Никто как -будто не блевал.
В жизнь повседневную трупарь
Без заморочек всяких там
Был принят.

РОССИЯ (посвящается российскому флагу)
Белела бляха белая.
Белела.
Под нею солнце красное
Алело.
А между-
Туча синяя ползла.
Россия снова девочкой была.

ПАУК
Там полз паук.
Пук-пук. Пук-пук.
На синий тюк.
Он сплёл гамак.
Хак-хак. Хак-хак.
Вот в центр он влез.
Повсюду лес.
А муха глупая была.
И кровь вампиру отдала.

МАЯК и ЛИНКОР
Пульсирующим светом
Маяк маялся.
Как пинцетом
Он ковырял бурю.
Линкор позывные маяка принял.
Держась за нитку,
Он тянулся к берегу.
Во тьме бури
Шастали ужасы.
Волны, насмешничая,
Ходили клоунами.
Линкор к свету маяка клеился.
Маяк упрямо светил и тупо.
Вода от бури как будто взбесилась.
Она прибывала, затапливая берег.
Линкор боролся,
Клонясь на бок.
Он в смерть от бури
Не хотел верить.
Вода затапливала
Горы и сушу.
Она саму бы себя
В ярости сокрушила.
Маяк в потопе рушился послушно.
И рыбы в его луче
Тонули
Как звери.
Линкор, борясь,
Упорно шёл к берегу,
Свет маяка храня
В сердце бережно.
Но кругом вода царила безбрежная.
Одиноко линкор
Бороздил море…
Море ласково вновь плескалось.
Но от маяка башня разрушенная лишь
Осталась.
А линкор заржавелый
Был жаждой мучим –
Поцеловать
Не давший ему утонуть
Лучик.
Пожать ручищу света
Его спасшую,
Поглощённую изумрудом,
Злою водною массою.
И маяк разрушенный оживился,
Увидев того,
Кому светил тупо.
Он испустил свет
Тонкий и мутный,
Попал линкору
В стальные губы.

ЛЕТО В МИХАЙЛОВСКОМ САДУ
О, сад Михайловский!
Внутри шатра
Артерии зелёные и дымка
От ног парней, играющих в футбол,
И мускулы, пронзённые травой,
И полутень живая, и полуулыбка.
Земля пятниста, словно униформа.
Листва – как живопись пуантилиста.
А между – выставка
Полураздетых тел.
Там торс мужской,
Там ноги бледные
В отдохновении от дел,
Во вдохновении от ветра.
Терра.
Пух тополей, сор липовый,
Сирень,
И песня изумрудная сирен
Среди янтарной медовухи лета.
Собачки тонкие выгуливают дам.
А дамы на скамьях с пунцовыми ногтями
Когтят глазами сильных жеребцов,
Зажавших в пальцах крепких пиво.
О, живость голубей в размахе крыльев сивых!
О, зной, вонзившийся в траву!
О, луч и солнца столп! Игриво
Ты раздеваешь горожан.
Из граждан делаешь ленивцев,
Зависших среди шёлковых полян,
И ветви машут им своим батистом.
Вода в канаве так же зелена,
Как гусеницы кровь,
Или засохший цвет козявки,
А пена белая как белена,
Как сладкий яд. Как бредни Кафки.
Младенцы с тихой грацией своей
Лопочут лучезарно, словно птицы.
Родителям есть чем гордиться.
Им с неба ангелов раздали –
Поиграть. Кормить невинные уста,
И в них же отразиться.
Молодая мать с коляской выступает,
Как царица. Как царь – отец.
Ну как не веселиться?
Свершился переход, зенит цветенья плоти.
Оплот – семья – основа государства.
Плот, на котором уплывут вперёд,
Те, кто допущен.
Приспущен флаг пока.
Все в ожиданье праздника,
Не понимая,
Что кульминация свершается не в рае.
Шумит фон города вдали,
И где-то дышат корабли.
Здесь остров счастья.
И на нём
Уста усталой неги
Что-то шепчут
В воздушно хлорофильный мегафон.

ЧТОБ ДВИГАЛАСЬ МОЯ ЗВЕЗДА

Чтобы двигалась моя звезда
Я должна говорить «Да».

Чтобы работала моя голова,
Я должна знать, что я – жива.

Чтобы бежала по жилам кровь,
Я должна знать,
Что есть любовь.

ДЕКАБРЬ

Застынь. Ты стыдень студный,
Нудный,
Постылый, остылый
Ты старик.
Остяк.
Ты стяг. Ты смерти стяг.
Ты белый порошок
На чёрных грудях,
На грудах земляных…
Старик совокуплялся с негритянкой.
Декабрь.
Ты пугол.
Угол костяных ключиц.
Да, ты пугал ворон.
Теин ночей в лимонных зорях
Ты разгонял
Сребром лихого костыля.
Ты зрел сквозь студенисто око.
Ты охал. Щука в проруби
Скользнула остриём,
Пузырь как лупа лопнул.
Лёд застыл.
Губами серыми, седой щетиной
Ты поцелуй нанёс
В охряный рот Земли.
И ели две недели ели
Хрусталь мороза.
Хрустель морозный
Лёг на падали,
В те дали, отмели. Метели
Уж близились, ползли, мели.
Лишь по дороге одинокой
Лист рваный, вялый
И багряноокий
Скользил
В летучей белой простыни.

Из цикла «Октябрь» 2002
Я ЗАВИСЛА

Я зависла. Я зависла.
Сделай enter и сделай delete.
Я зависима.
Я зависима.
У меня сердечная чакра болит.
Пошурши онемевшей мышкой.
Кое-что у нас всё же вышло.
Но курсор, неподвижен, лежит.
Я завидую. Я завидую тем, кто двигаться может,
Тем, кто может сделать delete.
Я недавно так смело летала,
Познавала чужие файлы.
Мониторная гладь засосала.
Ах, ты, гладь.
Интренет твою мать.
Фай-ла-лы!

ЛЮБИМЫЙ МОЙ

Любимый мой,
Ты где-то сдох
На той далёкой, на афганской.
Зелёный мох теперь растёт
И тлеет цинк.
И соловей поёт
В той пустоте,
ГДЕ…

Любимый мой,
Ты не родился,
Твоя мамаша сделала аборт.
С тобой мы целовались б в рот,
И трахались как надо,
Продолжая род.
Но соловей теперь поёт
В той пустоте,
ГДЕ…

Любимый мой,
Ты постарел,
Твой член обмяк и искривился.
И наш роман не состоялся.
Я хороша ещё,
А ты- урод.
И соловей теперь поёт
В той пустоте,
ГДЕ…

Любимый мой,
Ты слишком юн.
А я почти уже немолодая.
Я вся сентябрь-
А ты- июнь.
Где середина золотая!
Уныло бродишь у ворот,
И соловей опять поёт
В той пустоте,
ГДЕ…

Любимый мой,
Ты слеп, как крот.
И я совсем, совсем слепая.
Мы ползаем во мгле,
Почти соприкасаясь,
Любимый мой меня не узнаёт.
И соловей во тьме поёт,
В той пустоте,
ГДЕ…

Я ПЫТАЛАСЬ ОТ ТЕБЯ ОТОРВАТЬСЯ

Я пыталась от тебя оторваться
И так. И сяк.
Я прыгала с моста в Зимнюю канавку.
Ты лежал в холодной ванне
И курил косяк.
Я на кладбище лбом
К часовне Ксении прижималась.
Ты смотрел сквозь меня куда-то.
Любовь нам не удавалась.
Мне было больно.
В моём сердце зияла
И дымилась
Проеденная кислотой дыра.
Внутри я от боли визжала,
А снаружи – будто спала.
Делала вид, что всё ерунда.
И я у-мер-ла.
И тогда позвонил Другой
И сказал:
-Ты принцесса. Не ной.
Сказал и во тьме телефонной исчез.
И тогда я поняла, что Бог есть.

НЕРОДИВШИМСЯ

Вы, дети, не родились,
Вам не дали.
Сейчас Россию миллионы б населяли!
О, гинекологи, прелестные врачи,
Прислуга дьявола, народов палачи.
Свободу воли женщин исполняя,
Как печь Освенцима детей уничтожая,
Трудились вы, не покладая рук.
Пока в пустыне мы не оказались вдруг
Среди китайцев плоских и арабов дутых,
Чьё вожделенье длится больше, чем минута.
Кому приятней детский смех
Намного больше, чем достаток и успех.
Девиц освобождая от плодоношенья,
Давая им свободу для совокупленья,
Вы помогали им казнить детей своих.
О, девушки, любите палачей лихих,
Мужей, сливающих и жнущих своё семя,
Всех тех, кто жизни хочет скинуть бремя,
И жаждет полной пустоты.
Любовь,
Рождение детей,
Труд ежедневный средь природы,
Какая вам ещё нужна свобода?
Какой ещё вам нужен кайф?
Рожать, жать поле ржи,
Готовить сани летом,
Кирпич обжечь, построить дом,
Цветы выращивать,
Петь песни в доме том
И веселиться, наслаждаясь временами года.
Какая вам ещё нужна свобода?

ЛЬВИЦА

…И снова львице снится-
В испуганных ресницах
Мелькают злые лица,
И пули стерегут.
Они, о, злые телом,
В стволе вонючем тесном
Лежат во тьме прилежно
И смерть в себе несут.
Но львице не до смерти.
Она лежит прилежно
За сочною травой.
Там, за лохматой пальмой,
Чудеснейшие львята
Ждут мамочку домой.

СНЕГОВИК

Я снеговик, я шизофреник.
Держу в ладонях-палках веник.
Навеян ностальгической тоской
О красоте белильной, неземной.
Я дух, я хладный маг,
Являюсь
Храминой из поломанных кристаллов.
Я с каждой оттепелью появляюсь.
Мой рот из угля.
Алый нос кораллов.
Мой зад набит как-бы лебяжьим пухом.
Но я тяжёл, огромный и припухлый.
Во мне воды таится, может, тонна.
Я как застылая неровная колонна.
К чему руины древних римлян,
Древних греков?
Есть творческий подъём у русских человеков!
С приходом снега строить,
Возводить.
С приходом солнца
Попрощаться и забыть.

И Я ДВИГАЛАСЬ ОТ САМЦА К САМЦУ

И я двигалась
От самца к самцу,
От самки к самке.
Я изучала их способность к любви
И другие повадки.
Мне нравились сильные мужчины,
Способные на безумные поступки.
Мне нравились добрые женщины,
Которые не кладут соперниц мордой ниц,
Чьи шутки не похожи
На лилипутские иголки.
О, злые самки,
Лобковые холки!
Вы — не овечки,
Вы — злые волки!
О, мужики, исчадье ада!
Вам никогда давать не надо!

ПОЛЮБИ МЕНЯ

Полюби меня маленькой кошкой,
Или глупой больной гиеной,
Или старою черепахой.
Мне нравятся ресниц твоих взмахи,
Мне нравятся пульсации в твоих венах!
Полюби меня облаком сверху,
Полюби меня лужей у дома.
Полюби меня мягкой, в стогу сена,
Или жёсткой, в форме ОМОНа.
Попрощаемся у вокзала,
Повстречаемся в Интернете.
Я грязная, в камушках рыба.
На меня наброшены сети.

А. Р.

Ты прижал моё начинающее разжигаться тело
К себе своими крепкими руками,
Мы прикоснулись сердце к сердцу
И переплелись ногами.
Я шептала тебе: «Надень презерватив».
Ты молчал. Мы погружались,
Как безумные, в любовную тину.
Я знала, что когда ты войдёшь в меня,
Возможно, в этот миг, мы оба взойдём на гильотину!
Так, наверное, вставлял
В бункере Гитлер в Еву Браун.
Так ещё бы вставить мог в учительницу
Вышедший из под контроля даун.
Я не могла тебе не дать,
Такому тонкому, талантливому и прекрасному,
Даже если бы ты имел
Подозрительную для здоровья окраску.
Я бы выбрала тебя из ста тысяч мужчин,
Художников, зэков, бизнесменов и политиков.
В моём сердце был некий бензин.
Мне хотелось, чтобы он был выпитым.

В ПАРАДНОЙ

В парадной стояла страшная вонь.
Она с каждым днём нарастала.
Наверное, кошечка в подвале умерла,
И тело её на куски распадалось.

Но каждый проживающий в подъезде знал,
Что не может так ужасно пахнуть кошка.
Каждый в глубине души предполагал,
Что в подвале человеческий труп угнездился надёжно.

Всем было страшно сойти на три ступеньки вниз.
Люди бежали наверх, закрыв носы воротниками.
Внизу, несомненно, находился сюрприз,
И сам он никогда оттуда не уйдёт ногами.

Борьба длилась долго – кто- кого,
Но бедный труп победил равнодушие.
Из соседнего подъезда на запах пришёл управдом,
Открыл дверь, и все застыли от ужаса.

Красивый парень лет тридцати,
В хорошей одежде, лежал убитый.
Он уже почти превратился в слизь.
Он, безусловно, был из мира элиты.

Красивая женщина, блондинка управдом,
Из бывших валютных проституток в отставке,
Без свидетелей, зажимая рот платком,
Обыскала человека в резиновых перчатках.

Увы, не награждён был её героизм.
Убитого уже кто-то давно обшарил.
Красавица долго отмывала слизь
И обливалась французскими духами.

Жильцы позвонили в милицию, в морг,
А также в эпидстанцию,
Жалуясь на удушающий смог
И на разлагающуюся субстанцию.

С жильцов подъезда потребовали хороший куш
За то, что трупаря вывезут к вечеру.
Каждый заплатил по сто рублей.
Ужасно воняло. Делать было нечего.

-Мы не убивали этого пацана,-
Жаловались встревоженные люди.
-Почему мы за него должны платить?
-Не заплатите, ещё два дня нюхать будете!

Так усопший жильцов наказал
За пассивность и равнодушие.
Все помнили тот миг, когда он мёртвым стал.
Он просил о спасении, но его не послушали.

НА ДАЧЕ

Дряхлеющая плоть, людская масса
КаБэ, заводов и НИИ,
Обретшая кусочек мяса
У горизонта линии,
Ты получила рай, окрашенный
В нежнозелёные оттенки тли!
Последние объедки коммунизма
Тебе на блюде преподнесены.
Дорожки, как на кладбище, простою сеткой
Среди лесов, лугов прочерчены.
Ни шага в бок. Убогие канавки,
Канальцы сбора старческой мочи.
Народ, как во траве козявки,
С рассвета ползает по грядкам до ночи.
Раздали всем участки. Все на старт!
Старт после финиша карьеры инженера.
И вот ползут и стар, и млад. Поп-арт!
Какие попы и лачуги из фанеры!
Тележки двухколёсные скрипят.
Бухгалтер бывший, плановик сгибают спины.
Руками слабыми копаются в земле.
Белеют руки, словно черви в тьме могилы.
Какая на хрен там морковь!
Какая на хрен там картошка!
Болотная земля живую любит кровь,
И урожай у старика вмещается в лукошко!
Но если шестисотке повезло,
И ей упрямый итээровец попался,
То осенью настырный награждён
Такой горой всего, что закопаться!
Он, бедный, надорвавшийся ишак,
Свой урожай без устали таскает в город.
Ему не съесть его никак,
И кабачки гниют,
И тесно от воняющих землёй коробок.
Кому-то шестисотый Мерседес
В земной сей жизни предназначен.
В шесть соток земляных кто-то залез.
И сгинет там, не может он иначе.

УТРО НАРОДА

Какая лень, какая вялость
В моей крови!
Меня, наверно, ночью поимели
Невидимые миру упыри!

Народ по утрам как на праздник
Толпою стремится на труд.
Искринки в глазах.
Он проказник.
Он жив.
Он силён.
Он не труп.

НЕ ЖАЛЕЮ

Моим первым мужчиной был университетский преподаватель.
Он был старше меня на двадцать лет.
Он не научил меня многому в своей холостяцкой квартире интеллектуала.
Он был библиофил и злющий диссидент.

Второй мужчина был одиноким развратным художником.
Он захотел нарисовать мой портрет.
Я догадывалась, к чему это приведёт,
Но сознательно не сказала ему «нет».

Третий был одноклассником будущего президента Путина.
Он был лысый, но вокруг лысины носил много кудрей.
К тому времени он пять лет провёл в колонии,
От чего стал тоньше, привлекательней и мудрей.

У него был дружок и тоже одноклассник Путина,
По-видимому, предтеча Митьков.
Он писал диссертацию по химии,
Носил на волосатом теле тельняшку
И был похож на полосатого шмеля, пугающего мотыльков.

Четвёртым был друг того кудрявого зэка,
Тоже алкоголик и художник, но только вдвойне.
Они из-за меня дрались на перочинных ножичках,
Резали друг другу картины,
Меня проклинали их бывшие жёны,
Юность моя проходила как на войне.

Я могла бы стать женой преподавателя,
И жила бы сейчас с ним в Риме,
Или женой развратного художника,
Занимаясь лечением сифилиса и гонореи.
Но почему-то этого не произошло,
И живу я в Дачном, в хрущёвской квартире,
И не имею своей художественной галереи.

Я могла бы теоретически быть на месте Людмилы Путиной.
От нереализованных возможностей я злюсь и зеленею.
Но я стала Ириной Дудиной.
И это тоже не плохо. Я ни о чём не жалею.

ДРОВОСЕКИ

Какие то уроды
Деревья все спилили.
Зачем и почему,
Они не объяснили.
О, тополь мой любимый,
Ты другом был моим,
Ты другом был и в листьях,
И без листов, нагим!
В тебе, как в целой роще,
Пищала мелюзга,
Весной из мёртвых почек
Рождалася серьга.
Потом, как наважденье,
Как будто всё в снегу-
Среди жары бродили мы
В шёлковом пуху.
Ты был так разговорчив,
О чём -то всё вещал,
Губами жёстколистными
Ты на ветру кричал.
Наверно, что-то мудрое
Поведать ты хотел,
Твой баритон таинственный
Приятно так звенел.
Ты осенью, под снегом,
Как старый ветеран,
Стоял во всём зелёном,
Не сгорблен и упрям.
Но смерть к тебе подкралась,
Явились палачи,
Вонзили в тело сочное
Пилы и крючьи.
Проклятые садисты
Отряхивали долго
Ошмётки твоей плоти
С фирменной футболки.
И кровь твоя древесная
Из раны всё сочилась,
Тогда ещё не понял ты,
Что смерть с тобой случилась.

Я И ГОРОД (ПАНТЕИЗМ)

Этот город не принял меня
За то, что любила поля,
И горечь тополя
Была мне роднее
Чем желчь Гоголя.
Я, наверное, низший дух,
Не возвысившийся до житья средь людей,
Не удостоенный награды
Разбираться в хитросплетениях страстей.
О, гадкий скупердяй! Ради
Твоего тлетворного дыхания бляди
Я забыла вдыхать
Львиного зева гладь,
И с язычком колокольчика
Играть.
Гиря города
Нависла надо мной.
Я человек конченной.
Вязкая материя природа
Заворожила некогда меня,
Как змея енота.
Гипноз красоты дочеловеческой, земной,
Сковал моё сердце
Бесовской прелестью. Сонм, рой
Лепестков и тычинок
Милее мне, чем жалоба человеческих морщинок.
Срубленная берёза вызывает больше тоски
Чем уходящие из жизни человечишки.
Но с этим пора завязать бы.
Убежать с пышной пантеизма свадьбы,
Полюбить смрад человеческих крысиных нор,
Израниться среди углов моральных норм,
Испить из жерла атомного реактора,
Это больно, но более правильно.

ОБВОДНЫЙ КАНАЛ

И запах тёмных подворотен
Так утомителен и рвотен.
Дома черны как ужас ночи,
Красны, как под пожаром дым.
Кирпич в узорах червоточин.
Здесь смерть приходит к молодым.
Из труб вонь пищевого тлена.
О, приоткрой своё колено!
На фоне заводских пейзажей
Чуть-чуть тебя измажу сажей.
Здесь, в детстве, среди тополей
Средь люков пара белого
Я в школу шла,
Как всхлип соплей,
Грязь под ногами бегала.
И, словно демоны в крови,
Что осенью милуются,
Закат пылает и горит
Над Заозёрной улицей.
Здесь, где кварталы для рабочих,
Маньяки с девочек нас не спускали очи.
И как себя я только сохранила,
Путь в школу пролегал сквозь строй дебилов.

В ЯХТ-КЛУБЕ

Ты такая большая, красивая,
Никого не нашла.
Напилась в компании пьяная
И куда-то в потёмки ушла.
И лежишь ты под белою яхтою,
На снегу, без трусов,
И бормочешь, упрямая,
Как бы песню без слов.
Ты из высшего общества,
Метр восемьдесят.
Ты заставила нервничать
Человек пятьдесят.
Тебя зам по культуре
Отправляет домой.
-Леди, в вашей натуре
Наблюдается сбой!
Отчего из яхт-клуба
Убежали во тьму!
Лена, вы нас не любите!
Отчего, не пойму!
Лена в дрёму морскую
Погружается вновь.
Её сердце тоскует,
Оно просит любовь!
Даже сто тысяч долларов
Не спасут от тоски.
Когда хочется столяра,
Ананасис – прости!

ГИЛОЗОИЗМ

Я какая-то изнеженная,
Подверженная
Злу гилозоизма.
Я иду по дороге, где
Клевер и мышиные горошки
Виснут.
Над дорогой, после дождя,
Тучи к ночи
Рассеиваются.
Моё сердце жмётся, дрожа,
В тревоге за ромашку ночную,
Будто она- не цветок,
А девица!

БЕЗДОМНОСТЬ

Мне давно не хочется жить,
И чем веселее утро,
Тем больше слёзы в глазах
Выдавливаются из моего нутра.
Есть врождённый невроз у меня-
Я хочу
Избавиться от
Космической бездомности.
Я хочу
Знать, что
Место есть,
Где
Я могу пребывать
В безнаказанной томности.
Но, увы,
Этого места нет
Нигде,
Всюду в гостях я.
Мне говорят:
-Иди к себе домой!
А дома нет у меня,
Всюду
У чужих в когтях я.

ЧЕЛОВЕК И ЧЕРВЯК

Человек похож на червяка,
Когда голый и бледный лежит под одеялом.
Но при этом в нём по кольцам бежит кровь.
Он горяч и покрыт тёплым паром.

В его маленькой костистой голове
Что-то тяжёлое концентрированно происходит.
Он мыслей копатель и ловец.
Он по производству желаний заводик!

Одеяло на нём как почвы пласты,
Он извивается и раскладывает свои хвосты,
Он прикрыл свои усталые от света глазки.
Он путешествует по мирам простым,
Спрессованным из внутренней и внешней сказки

ИВАН

К чему ты грязная свинья,
Почто ко мне пьяной приходишь,
И взор нечистый свой, гадёныш,
Бросаешь в чистую меня.
Увешан тьмою пьющих бесов
С собой несёшь спиртовый дух.
С каким таким ты интересом
Мой половой терзаешь пух?
Потом лежишь и умираешь
Вонзая кость свою в мой пухленький диван.
Хоть я считаюсь русской поэтессой,
Но не люблю тебя, типичнейший Иван.

ТЫ ХОТЕЛ БЫ ВИДЕТЬ МЕНЯ СЛАБОЙ

Ты хотел бы видеть меня слабой,
С радикулитом на жопе,
Изогнутой, как сабля в сакле,
Кряхтящей, еле передвигающей ноги,
Может, исторчавшейся наркоманкой, как Джоплин,
Может нервозной алкоголичкой
С маленьким, преувеличенно деловым личиком,
Может, сидящей в кресле, парализованной,
Обездвиженной и нереализованной.
Ты хотел бы видеть меня такою,
Беспомощной, и уже совсем не злою,
С катарактой, залепившей глаза,
С пергаментным лицом, по которому катится слеза,
Полностью зависящей от твоей кормящей руки.
Беспомощных женщин любят русские мужики.

ИРА

Исследую
Рай-
Ад.
Следую,
Ай,
Тому, чему
Рад!
Отчего рад-
То ведёт
В ад.
То,
Отчего трудно,
Нудно,
Ай-
То ведёт
В рай!

Из цикла «Гемоглобин» 2003
600 БАКСОВ

Новый русский предложил мне интим.
-Я даю шестьсот баксов.
Я не хочу быть один.
Мне нужна просто женщина,
Которая будет меня кратковременно любить,
С которой не о чем молчать
И можно просто говорить.
Я встречу тебя на своём синем джипе,
Сначала мы с тобой просто выпьем.
Я сказала: «Буду думать.
Буду думать два дня».
Он сказал: «Почему так долго?»
Я сказала: «Дай подумать толком
Ровно два дня.
Шестьсот баксов- они спасут, спасут меня.
Мне так хочется шестьсот баксов,
На них можно так много всего купить.
На них можно так долго, так долго
Спокойно жить!
Шестьсот баксов, шестьсот баксов- вот это да.
Шестьсот баксов, шестьсот баксов-ба-да-да!
Но я скромный , нескромный русский поэт.
Я сказала новому русскому нет.

БАЛЛАДА О ШКОЛЬНОМ УЧИТЕЛЕ

Есть школьный учитель,
Красавец, блондин.
Вот уж двадцать лет он
Принимает героин.
Он ходит в школу
Детей истории учить.
Потом домой приходит
И там тихо торчит.
А в выходные дни
Он уроки даёт.
И с родителей детей
Ужасно много берёт.
Но год назад
Он сам себе сказал:
Мне тридцать семь,
Я очень старым стал.
И он вынул из уха
Четыре серьги.
И он вынул из уха
Четыре серьги.
И сказал:
Я не буду их больше носить.
И он джинсы забросил
С дырой на заду.
И он брюки надел
«Я у всех на виду!
Пора с детством кончать»,-
Вот так он сказал.
«Пора с детством кончать.
Я от жизни устал!
Надоел мне этот
Ужасный героин.
С сентября я перейду,
Перейду на кодеин».
Его девочки любят,
В глаза ему глядят.
Его мальчики боятся,
При нём тихо сидят.
Он герой, их учитель,
Давно инвалид.
Он почти импотент.
Всё внутри него болит.

СЕМИОЗИС

Мои коннотации
Звучат как прокламации,
Нуждающиеся в ротации.
Открой скорей свой рот.
Я долбану тебя
В румяный артефакт.
Но ты ускользнула- факт.
Вместо себя позиционировала
Какие то там хирики.
Короче. Поменьше лирики.
Так мы достигнем в контрапункте
Божественного семиозиса двух дохлых мух.
Среди оазиса есть семиглазка.
Она жива. Или мертва. Одно из двух.
Персистентная страсть.
Рецептивная мразь.
Я словно выцветшая идеома.
Попробуй ка переведи меня на свой язык.
Короче, я прекрасная ризома.
С ресничками. И ножками
Раушенберг! Олег! Кулик!

ДЛЯ БЫТИЯ

А нужен мне мужик
Для бытия.
Чтобы был он, был быт и я.

БАЛЛАДА О СПАСЁННЫХ БОМЖАХ

Бомжи внезапно напали
На молодого мента.
Он их не успел заметить.
В подвале была мокрота.
Бомжи мента завалили
На вонючий и скользкий пол.
Они его быстро убили,
Воткнули в сердце кол.
Потом самый старший из бомжей
Сделал на вене надрез.
Кровь забила фонтанчиком.
Бомжам хотелось есть.
Они построились в очередь
У молодой руки.
И каждый выпил кровушки
Как из волшебной реки.
Хуже всех было младшему,
Молодому бомжу.
Он из глубин высасывал.
Это был тяжкий труд.
Питательный тёплый напиток
От смерти спас бомжей.
Они заметно ожили,
Стали порозовей.
Они заметно согрелись
Среди жестокой зимы,
Внезапно им спать захотелось
В уюте подвальной тьмы.
Всю ночь сержанта искали.
Но найти не могли.
И по подвалам шарили,
Лишь под утро нашли.
Вокруг бездыханного тела,
Белого, словно снег,
Спали, сопя и пригревшись
Человек шесть.
-Что же вы мрази, наделали!
Как же посмели вы!
Да мы за нашего Васю
Вас разымём на винты!
Да мы за нашего Васю
Вас закатаем в асфальт.
А дело зарегистрируем
Как технический факт.
Вставайте, уроды, в шеренгу,
Мы будем вас убивать.
-Простите, нас, люди братья.
Мы что-то хотим вам сказать,-
Так начал мямлить невнятно
Седой и безногий бомж.
-Убейте нас поскорее,
Вонзите в сердце нам нож.
Да, мы недостойны жизни.
Ваш Вася достойнее был.
От лютой голодной смерти
Отсрочку он нам подарил.
Свою молодую кровушку
Он дал шестерым пососать.
Вчера не готовы мы были
Ещё свою смерть принять.

ОНА Н ИЗМ

Я занималась онанизмом
В своей отчизне ледяной,
Вся в измах, измах, измах, избах.
О, онанизм, о, шар земной!
При помощи первого мужчины я занималась онанизмом,
При помощи второго мужчины я занималась онанизмом,
И при помощи третьего мужчины я занималась онанизмом,
С четвёртым мне показалось, что это не онанизм, а любовь,
Но это мне померещилось,
Он засосал меня как клизма
В своё змеиное нутро,
Я долго выхода искала
И, наконец, его нашла,
У выхода мне подал руку пятый мужчина,
Он занимался онанизмом при помощи меня,
Он щекотал себя, и катался у моей щёлки,
И кричал: «приятно, ура!!!»,
Я смотрела в его глаза холодно,
И позволяла себя использовать как живую куклу Барби,
Как живого заменителя какой-то резиновой женщины, которую он
Мечтал полюбить, но ещё не встретил,
Шестой мужчина был для меня хорошим заменителем искусственного фаллоса,
Он походил самую малость
Частями своего тела на того, кого я искала,
Но найти не могла,
И с седьмым, и с восьмым мужчиной мы активно занимались онанизмом,
Достигая кратковременного удовлетворения и радуясь, что
Сэкономили деньги , и не ходили в паскудную лавку
Под названием секс-шоп
И не краснели перед продавцом,
Выбирая себе то или иное без примерки, на глазок,
И так было ещё со многими мужчинами,
Чем было ещё заниматься в родной отчизне, как не
Онанизмом,
Что ещё могло отвлечь от
Грустных мыслей о судьбах нашей родины,
Что ещё могло порадовать и создать иллюзию
Жизни сильнее,
Ничего, только эти маленькие выходы в открытый космос,
Эти контакты с частями инопланетян под названием мужчины,
Когда вербальность, визуальность, виртуальность, когнитивность,

дигитальность, Гендерное позиционирование, хип—хоп,
А потом я забеременела, была клонирована по чьей-то воле,
Из меня и из мужчины, с которым мы занимались онанизмом,
Получился двойной клон, похожий на маму и на папу,
А где же была любовь?- её не было,
Ведь каждый из нас, занимаясь онанизмом, мечтал о ком-то,
Ещё не встреченном, и с удовольствием использовал части тела другого
Для достижения оргазма… Да-а-а…

ГЕИ

Я геев видела на пляже.
Ты скажешь- нет картины гаже.
А я отвечу- ничего!
Один, прекрасный, словно солнце,
Но тень вошла в его оконце,
Порок в извиве губ сиял.
Он от сиянья изнывал.
Вокруг прекрасного чела
Струились кудри как волна,
И белый матовый песок
Кудрям отдал свой тонкий сок.
Глаза его залив сосали,
Вобрав в себя кусочек стали.
Он дерзостью своей дразнил,
Людей вгоняя в ранг горилл.
Второй – красавец смуглокожий,
Он был постарше и построже.
Но так же дерзок и упрям.
Свой серый взгляд, и твёрд, и прям,
Он испускал до самой преисподней.
Дерзил, ей богу, богу он.
И дьявол был в союзе геев сводней.
Они смеялись в небеса,
И их небесные глаза
Осколком ангельской свободы,
Штрихом низверженной природы
Пронзали мира телеса.
А я, как очарованный тюлень,
За дюной пряталась как тень.
Всё естество моё вопило.
Надменных мне хотелось огорчить.
Надеть узду и приручить.
О, гады, гордые вы гады!

ГРИБЫ

Грибы умирают стоя-
Об этом надо вам знать.
Грибы умирают в шляпах,
Не как плебеи, как знать.
Грибы умирают молча,
Не могут они зашуметь.
Они начинают при жизни
Червиветь, синеть и чернеть.
Они добродушное тело
Своё отдают мотылькам.
А споры, а споры какие!
Да это мерещится вам!
А ноги, а ноги какие!
Нет корпуса, только нога,
Завидуют грибу модели,
Поёт о грибочках тайга,
Поют о грибочках цветочки,
И люди, и люди поют.
Недаром они от грибочков
Кайфуют, питаются, мрут.

СЫН

В течение последних четырёх лет,
Когда я утром смотрю в окно,
Я думаю, что напрасно проснулась,
Что пора мне умереть давно.
Ко мне в постель прибегает мой сын.
Он щебечет, как птица в раю.
Он ложится на подушку кудрявой головой.
Я оказываюсь на краю.
Он мультики смотрит,
Я ему не нужна,
Он научился быть без меня.
Он один. Я одна. Я одна.
Я веду его в садик,
За ладошку держу,
Он подробно мне пересказывает
Компьютерную игру.
Я на небо смотрю, а он – на меня.
Так мы видимся поутру.
Я снимаю ботинки с его детских ног,
Анализирую картинки-
Где шмель, где цветок,
Говорю ему вдогонку:
«Ну ладно, пока!».
Он не любит, когда
Я пытаюсь целовать его в щёку.
Убегает, не оглядываясь никогда.
Он красив, словно ангел,
Словно маленький принц,
Он глядит снизу вверх
Из под створок ресниц,
Я такой же когда-то была…
Из цикла «Кунсткамера» 2004

ГРУСТНОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ЖИЗНИ

О, ёбль-бобль,
Жизь грустна.
Вчера цветочком цвёл.
Сегодня — как дристня.

ЗАВОДИ РЕЧНЫЕ

Заводи речные,
Рыбья чешуя.
Как прежде вы верны мне-
Это вижу я.
Голубые майские выси,
Многогранники воды поранены.
Нежные о вас мысли
Душу мою пробуравили.
Лодку зимнюю волны мыли,
И птицы дрались в воздухе.
У нежности есть крылья,
А не только восторги.

ГДР

Я буду описывать прозой
Твои голубые глаза.
Скажу по немецки я: «Прозит!».
Мы шнапс с тобой выпьем «за».
Мы вспомним берлинскую стену.
Студентов из ГДР.
Мы Хольгера вспомним и Лену.
Твоё иноземное «р».
Твои иноземные брюки.
Твои поцелуи в метро.
Смотрели на нас словно Крюгеры
Советские люди в пальто.
Впервые под толстой корою
Запретов, стыда и «нельзя»
В толпе целовались с тобою.
И пили свободы бальзам.
В студенческом общежитии
Среди обшарпанных стен
Мы вин предавались распитию,
Обсужденью запретных тем.
В моей неуютной квартире
Где матушкин гнездился хлам
Ты лучшей девушке Ире
Домашний халатик снимал.
И секс наш на этом закончился.
Уехал ты в свой ГДР.
Я от одиночества корчуся.
Всё лучшее там — в СССР.

КУЗНЕЧИК

Механизмом, вынутым из оболочки,
Машиной мускулов,
Освобождённой от мяса тел,
Скакал ты, словно аксакал,
С цветка на цветок, с кочки на кочку.
Росный рассвет был ал.
Облака- крупноблочны.
Ты ноги начёсывал
И
Красиво
Свиристел
Очень.

Кузнечики- часики,
В чаще кричащие травяной!
Вы изображаете
Колено- локотными фрикциями
Эротический трав вой.
Своими раскатистыми тирадами
Вы перекликаетесь
С кривляющимися звёзд мириадами!
В заросли шёлковой
Хорошо лежать щекой,
Уши баловать кузнечиков щекоткой
И шептанием щёточки злаковой.

Где ноги, где плечи?
Лечь бы в лето, когда делать нечего.
Скачи, странное сооружение по имени
— кузнечик,
По фамилии- насекомомастеровой,
По отчеству- твой папа переспал с травой,
По профессии- стучащий звонко молотком,
Из руки вырывающийся надрывно,
Толкающий невежливо меня своим зелёным локотком.

ЛЮБОВНИКАМ- БЫВШИМ ХИППИ

Ты перегрыз палку в 52 местах.
Ты танцевал буги-вуги в заснеженных кустах.
Ты любишь жрать сырую печень,
Чтобы кровь по морде стекала.
Но мне этого мало…
Ты принёс три тысячи долларов в зубах.
Ты, наверное, замочил кого-то в заснеженных кустах.
Ты не танцуешь буги-вуги, от водки усталый.
Ты забавляешь меня на чёрных простынях.
Но мне этого мало…
Ты волосы выбрил, ты нашёл пистолет,
Тридцать семь- это много, мышц ослаблен жилет,
Ты хотел, чтобы я в рулетку русскую с тобою сыграла.
Ты и я, мы нажали с тобой на курок.
Но мне этого мало. Но мне этого мало…

КУНСТКАМЕРА

В кунсткамеру медленно входит зима,
Глядит на уснувших младенцев она.
На то, что осталось навек в завитках,
На спящих изящно в баночках.
Душа залетала в какую то плоть,
Но что-то сказало- не тот звездолёт.
Корабль покинут. И вот уж на дне-
На дне формалина, в баночке.
Бессмысленны кудри, ногтей лепестки,
Рудиментарные волоски.
Прелестную куклу покинул хозяин.
Новую куклу жизнь изваяет.

Стихи 2008-2014 г.

Отстреливают русскую свинку
С розовой чистой спинкой.
Русский фермер её холил-лелял,
Растил для неё свёклу и клевер,
Выпускал гулять в загончик,
Чтоб на солнце она пухла как пончик.
Но пришёл глобалист проклятый
В Русь святую с винтовкой, лопатой,
Подкупил чинушек и мэров,
Чтоб свинушек подвергли расстрэлу,
Чтобы русский глюпий рашен
Жрал свинину из маркет-продакшн,
Жрал промёрзший продукт залежалый.
Его сделал генетик трёхпалый
В фермах тайных и бесчеловечных,
Где животных с рожденья калечат,
Где страждут звериные души,
Зверьём человечьим удушены.
Разорён русский фермер Василий.
Ему снится, как травы косили,
Как телёнок с кудрявой чёлкой
Вкусно дышит сквозь носика щёлки,
Как смешно он кусает ромашки,
Как задорно рожками машет…
2010

***

Мой черножопый кот кидает зигу.
Как увидит меня,
Так бросает в приветствии лапку.
Мой кот, русский зооафриканец,
Наверное, хочет в застенках сгинуть.
Он явно тайный фашист,
Хотя прикидывается чёрной тапкой.
Я коту тоже кидаю зигу.
Вскидываю длинную руку в приветствии элегантном.
А кот в ответ удовлетворённо скручивается фигой.
Вот так мы фашиствуем на диване пикантном.
Я ему говорю:
«Ох, ты, чёрная харя!
Опять ты всё пожрал и всё погадил!
Не умеешь ты жить среди арийской расы!
Не место тебе в русском городе Петрограде!
Надо жить тебе на родине, на помойке у трассы».
Но раз, котик, ты умеешь кидать зигу,
Тебе многое может проститься.
Главное, в зиге не распускать когти мигом,
А то на твою коварную зигу
Может кусок мяса мого подцепиться!
А главное, нам с тобой нехороший тупой люди
Могут пришить дело о разжигании и даже фашизме!!
Хотя ни я, ни ты — мы ничего такого не делали.
Я пела о своей отчизне,
А ты немного лизал себе, будучи слегка в онанизме…
2010

***

Вся планета — это моя игра в Форекс,
Я испускаю денежные фантики,
И их же обратно принимаю.
Я из той шоблы,
Что носит на запястье часики Роллекс,
И тех, кто не внимают календарю Майя.
Это такая увлекательная игра —
Сосать денежных рек русла и поймы.
Люди планеты для нас, что та же икра,
Типа чёрная, красная или икра мойвы.
Отчего наводнения и тряска Земли?
Это от моей жажды выиграть на быке или медведе.
Да хоть весь мир в тар-тарары провались,
Главное — на моём счету побольше денег.
И так как нас — жирный рой
Форексальных инфёрнышей,
Мы как навалимся на планетку алчбой,
Так и произведём нужные перевёртыши.
Чпокнулась Индонезия? Огогой!
В мутной воде ловим свою финансовую рыбку.
Япония накрылась цунами волной?
Йена обрушилась? А у нас день улыбки.
Когда-нибудь и нас накроет волной.
Хряпнется от тряски биржа Форекс.
Деньги превратятся в неподержанный ноль,
И на дно затянутся часики Роллекс.
2011

ГАГАРИН

О чём мечтаешь, американец,
О чём мечтаешь, француз?
Попасть на обложку в глянец?
Стать как Уиллис Брюс?
Стать мировой тучностью
Примерно как Рокфеллер?
Иметь самолёт прислужницей
И с брюликами пропеллер?
Залезть в нефтебанки деньжищи сосать —
Об этом должен юнец мечтать?

О чём мечтали советские
Парни рабочие и колхозные?
Они мечтали о светлом.
Они мечтали о космосе.
О чём мечтали парни
В хрущовках уютных, приветливых?
Кумиром их был Гагарин.
Мечтой их была ракета.

Наступило продажности время.
Зло победило добро.
Деньгосчиталок племя
На земли России пришло.
Юноши, девы российские
Пялятся в дьявольский ящик.
Мечты капитала крысиные
В них преклоненье взращивают.
Ползать на брюхе пред долларом,
На форексе разбогатеть,
Кушать жиры в Макдональде,
Дядю в постели иметь,
Джинсами ляжки замучить,
Кровь отравить кока-колой
Микки Маус научит
В своей глобалистской школе.

Юноша с детских лет
Дрочить должен жадности хавку.
Но юноша, мудрый, как дед,
Плюёт на всемирную лавку.
Он будет плохо одет,
Никогда не купит феррари,
Учёбе отдаст юный цвет,
Но будет летать как Гагарин.
У него не будет коттеджа,
Жить будет он в общаге.
Но у него есть надежда —
В космос лететь как Гагарин.
Его не полюбят девки,
Курилки, чьи кости кошмарны.
Наш юноша в космос метит,
Он хочет летать как Гагарин.
Пусть продадут Байконуры,
Ошибки внесут в ГЛАНАСы,
Пусть винтики вынут из Витязей,
Чтоб падали наземь асы.
Всех не укокошить.
Изыдут товарные твари.
Растут те, кто верят в космос.
Кто будет летать, как Гагарин.
2011

***

Люблю честную твёрдость стекла.
Оно никогда не прогнётся.
Ласковость пластика мне не мила.
Пластик не любит солнце.
Стёкла бывают бессмертны почти,
Их формам столетия рады.
Пластик как сморщенный дедка ворчит,
Не тлеет, но сильно помятый.
Стекло вечно молодо, или же смерть
Его моментально ломает.
Пластик с рождения грязен и сед,
Он скорчен, но не умирает.
Стекло распадётся на тысячи брызг,
Смешается с мощной землёю.
А пластик как гнида под кожей лежит,
Антиприродной свиньёю.
2011

***

Мы ехали в отсутствие снега-
Попали в отсутствие любви.
Мы ехали в комфорт и негу-
Попали в поломку молитв.

Мы мчались от грязного моря-
Попали в грязные моря.
Мы мчались от торжествующего вора-
Попали туда, где всё из ворья.

Мы ехали по разбитой дороге-
Попали туда, где дороги гладки тысячу лет.
Мы уехали оттуда, где кровь застыла в народе.
Приехали туда, где крови в народе уже нет.
2010

***

Война — уничтожение игрушек старого,
Раздробление сбывшихся девичьих мечт
Девушек, которые давно стали старушками и умерли,
Мужских обязанностей, скатившихся с усталых плеч.
Жена кричала: «Хочу кровать, платьице, домик!»,
Муж ворчал: «Я что тебе, волшебный гномик?».
Но оба насасывали деньги, выкладывая вещицами гнездо.
Выпучив глаза, стремились к лучшему,
Только в старости удивлялись — а где же оно?
Тела дряхлели, вещицы антикварились,
А лучшее переходило в толстеющих детей,
Если они были. Одни лишь мечты не тлели и не старились.
Мать Земля устало улыбалась,
Глядя на эти пыли и были.
Часики упрямо ходили и били.
Девушкины и дедушкины мечты то ли сбывались,
А то ли как передовое знамя в другие руки переходили.
И приходила война,
И пушки били и били,
И драгоценные вещицы, ради которых надрывались
Дедушки и девушки-
Валялись в трупной гнили и пороховой пыли…
2010

***

Люблю столетние деревья.
В них столько пор
И столько жил.
В них столько нор!
И сколько смертных человеков
Дед листопёрый пережил!
Сошли с земли четыре поколенья.
Уже состарился правнук.
А древо жирное кудлато,
Цветёт и распускает пух!
Какие семенные силы!
Плодится древо каждый год.
А человек отцвёл, иссохся,
В могилке песенки поёт.
2010

***

Я помню смерть птички
В руинах дворца,
Там красный кирпич
Под ногами крошился,
Готическим сводам
Не видно конца,
И свет ирреально
Сквозь дыры сочился.
На камне
В коричневой мягкой пыли
Лежала нарядная
Мёртвая птичка,
Из складок времён
Её извлекли.
Смотрелась она
Аристократично.
На лобике кобальтом
Крашен пушок.
А грудка цвета
Заката на Ганге.
Безвольно свисал
Её хохолок,
И когти её
Поджимались жеманно.
Вкруг глазика
Бисером выложен круг.
Бездонная жизнь
Как в колодце в нём тлела.
Заботы, тревоги
И щебет подруг-
Всё в золото космоса
Вмиг отлетело.
Как неандерталец
Стоял человек
Над этим изящным
Издельем природы.
Весь в грубое, серое
Скучно одет,
Он выглядел жутким
Угрюмым уродом…
Гармонии с миром
Не в силах достичь
Он жил, только гадя
На травы и в воды.
Природа из мёртвых
Птичьих ресниц
Его проклинала
Из дна небосвода.
2010

***

Лучшие лошади мира
Сено тихо жуют.
Лошади лучшие мира
Звёздную песню поют.
Чутко поводят ушами,
Туманам мечты отдают.
Лучшие люди планеты
Надежду в ночи стерегут.
Мильярды жизней на страже
Ночью не спят, но бдят.
И где-то ночные цикады
Звёздам о жизни кричат.
2010

АНТИГЛОБАЛИСТСКИЕ ЧАСТУШКИ

Европа кормит ешками!
Россия- кириешками!
Эх ма, трумбаба,
будет всем одна труба.
Глянь, девчонки, на прилавке
только химия одна.
Для бабла большая прибыль,
ядом сдобрена еда.
Чё? Чё?
Один чёрт.
Жир растёт
Сломался болт.
Всё о западе мечтали
Получили. Обдристались.
Химия кругом одна.
Ядом сдобрена еда.
Полушки, пятёрочки,
Микси- дикси- пикси.
Покупай всё подряд,
И не смей и пискнуть!
Дрянные магазины,
Гнилые апельсины,
А также «Карусели»
Сельское хозяйство
Родной страны съели!
Израильска морковка,
Голландская капуста,
Где ты родина моя,
В полях твоих пусто!
Рыба -яд и мясо- яд-
Напихали в них фосфат!
Подсадили как кота
На вонючий вискас,
Где нормальная еда,
Из мяса где сосиска?
Негры ходят по Европе
Негры коммунизма
Одинаковы и в жопе,
Жертвы глобализма.
Да и мы в Рассее
Как негры все рассеяны.
Жертвы глобализма.
Где наша отчизна?
Эх, мА, трумба-ба,
Будет все одна труба.
Химия кругом одна,
Ядом сдобрена еда…
2010

***

Златоглазый слепень
Алчет мово мяса,
Крылья полосаты
Как у новаго матраса.
Хоботок звериный
Хочет в тело вОткнуть
Чтоб я б успела токмо
Громко ойкнуть!
Выел, выел хыщный
Кусочек мово мяса,
Ах ты представитель
Разбойничьява класса!
Никак не увернуцца
От твоего напора.
Задумчивый да нежный-
ДОбыча для вора.
Буду так сидеть я
В буйных тихих травах.
Буду так смотреть я
На реки игравы,
На мерцанье тины
В рукавах чащобных,
На милые картины.
Каб ты б меня б не трогал!
А каб ты б меня не трогал-
Я б вроде бы соснула.
И красота бы мира
Мимо б прошмыгнула.
2009

***

Аристократия типа Европы.
Отель пять звёздочек, в европакетах окна.
Европаркеты в дохлых ламинатах.
Отелей стены из какой-то стекловаты.
Пластмассовые фрукты на тарелке-
Генетика безумного поделки.
И шторы из синтетики тяжёлой.
За шторой типа шевелится море.
Бассейн с водой голубоватой.
Официант с фигурой нагловатой.
Огромные хоромы- петь бы хором.
А в ванной мог бы выступать квинтет.
И воздух мёртвенький. В нём жизни нет.
Воняет здесь бездушным евротуром.
Богатеньким его продали дурам.
Меняй экзотику геоназваний.
Переползай из мёртвой ванны в ванну.
Меняй цифири еврономеров.
А я кормлю в Заходнях комаров.
Сплю под бревенчатой стеной.
В окно стучатся росы.
Мы ходим по тропинкам колким босы.
Купаемся средь острых камышей.
Мы косим сено, убиваем слепней.
Насколько отдых наш великолепней
Средь лисьих нор, кабаньих катышков, мышей.
2009

***

Река играва.
Мягкая река.
И лучики летят из облака
На лес смурной,
Наполненный зверьми.
Река тепла, серебрена, легка
И солона слегка от пота старика,
От крови со спины простого мужика.
Вонзают слепни гвоздики свои,
Дырявят кожу до солонистой крови
Но нежная игравушка река-
Она утешит кожу мужика.
Она потешит тулово его,
Которое утомлено жнивьём.
Она даст радость рыбой быть,
Как рыба мощная в воде стихийной плыть,
Руками-плавниками воду разгребать.
Вода ведёт.
Но кто-то будет камнем
Дремучим крепким камнем
На берегу избушкою стоять.
2009

***

Кофейный мотылёк,
На крылышках горох.
Как ты наряден
Ох, павлиний крох!
Весь в золотом шелку.
Придворный прямо франт.
Ты вылетел на фронт,
А выглядишь как бант.
Под солнцем ослепительным
Решился погулять.
Средь цвЕтов соблазнительных
Парнишкой полетать.
Но там то бал, то бой.
Птецы творят разбой.
А цветики подмигивают-
Восхищены тобой.
И ты так дополнительно
На пире миродания
Летаешь восхитительно
С любезным припаданием.
2009

***

Как углубляется тропинка вниз,
И кучерявятся шелковые травы!
И представляешь, как в этих травах паслись
Десять тысяч лет назад мужики бравые,
Как они едали рыбу этой реки,
Как журавли на них с подозрением смотрели,
Как человичище лепил себя природе вопреки,
Вырубал траву, делал мечи и стрелы.
Как всю жизнь человечища лелеяли свой дом,
Обжирали пропиталище,
Подавляли сопротивление крылатых, копытных и двуногих,
Старея телом, матерея умом,
Взращивая будущее, повторяя путь многих.
2009

***

Ни одну лягушку не убила,
Мчась куда-то на велосипеде.
Ни одну слюнявую прыгушку,
Уходящую с гулянки у соседей.

Ни одну улитку не убила,
Ни одну рогатую дурнушку.
Пусть ползёт на чай к своей подружке
Со своею клейкой длинной жилой.

Ни одну пичужку я не сбила,
Как бы глупую вертлявую пьянчужку.
Пусть летит она, к землице припадает,
Может, в гнёздышко своё- избушку.

Даже гусеницу я не задавила.
Как увижу издали- так и объеду.
Может, попадёт она к обеду
Птицам хыщным, я ж её объеду.

Да и червяка я не давила.
Пальцами возьму –и в травы кину.
Пусть ползёт, в землю лицом вонзило,
Пусть в земле он изгибает спину.

Зато сколько я людей давила
Силою своею молодецкой.
И стихами глупыми душила,
Да и прозою своей турецкой.

Скольким людям спать я не давала.
Не давала двигаться как прежде.
Нет, не Дудина я не Ирина.
Я какой-то Суслов-Сталин-Брежнев.
2009

ИЖОРСКИЙ ЗАВОД

Умер Ижорский завод.
Перестали печи гореть.
Прекратились завоз и отвоз.
Не сверкает медовая медь.

Не стрекочут живо станки.
Не стучат оглушительно молоты.
Не сменяют старцев сынки.
Не льётся в ворота молодость.

Догнивают в конторах бумаги-
Инженеров, бухгалтеров труд.
И какие-то люди-макаки
Прут с завода остатки труб.

На руинах вырос бурьян.
Здесь когда-то кипела жизнь.
Фрезеровщик бывший пьян.
Без работы дома лежит.

Ему нравился шум заводской
И кипенье науки и техники,
Ему нравился ритм простой
И отвёртки в руках у сверстников.

А теперь он остался один,
Избежал он палёной водки.
Осторожно идёт в магазин.
Апельсиновую пьёт «отвёртку».

А недавно его друганы
Позвали на кладбище сторожем.
Вот где жизнь процветает страны…
Вот где крошку склюнет воробышек…

Город Колпино спит за рельсами.
Сторож Коля спит на посту.
Всё знакомы покойнички местные.
Сторож Коля здесь как в цеху.

И весна сменяет зиму.
Снова верба рождает пушок.
Сторож Коля, с вином, повинный,
Вспоминает завода душок,

Как Ижорский завод безобразно
В небо синее дымом чадил.
А теперь вот машинки по трассе
Всё бегут. Сколько в них сил!

И сменились как-то люди.
Где открытая искренность глаз?
Эгоисты в своих машинах
Упрямо жмут на газ.
Ижорский завод жратва пожрала.
Сожрал потреблятский класс.

Дяде Коле в тихой сторожке
Часто снятся завода гудки.
Его пальцы во снах восторженно
Мнут деталей стальных крендельки.

Ему как-то приснилась покойница,
Баба Шура у южных ворот.
И велела ему успокоиться:
Ижорский завод оживёт!

Дяде Коле не верится в это.
До корней ужран крупный завод.
Дядя Коля бдит до рассвета.
То всплакнёт, то «отвёртки» глотнёт.

И гуляет утренний ветер
Среди тихих покорных могил,
Среди тех, кто страну проворонил,
Среди тех, кто Завод загубил.
2008

***

Фуры с лесом едут по России.
Сдали русский лес. Его приговорили.
За рулями- русские водилы,
Траура лесов сопроводилы.
Там Иван, в глубинке, безработный,
Завалил берёзу как животное.
Рощу зарубил как мать родную
За копейку, чтобы пить лихую.
Продал лес посреднику циничному,
Чёрному дельцу листвичному.
Туши елей, сосен и дубов
Ободрали, навалили, как коров.
Фура с лесом мчится по шоссе.
Трупы голые дерев в слезах-росе.
Русским дерево теперь не по карману.
Фуры с лесом за границу направляются,
Жирный запад с древесинкой забавляется,
Заплатив пластмасской россиянам.
2009

***

Какая тишина стояла на земле,
Как цокали заманчиво копыта!
Как каждый вздох и крик бывал услышан!
Как сердца стук пред тишиной немел!
Немел, чтоб громче мужественно биться,
Обогревать времён мороз и сталь судеб,
И каждый день из родника лилась водица,
И каждый день в печи рождался хлеб.
2009

***

Мы будем долго-долго ехать
В ночи, покачиваясь.
Там, за окном, похоже, ветер,
И хмарь, и сумрачная явь
Средь недостроенных коттеджей,
Среди избушечек гнилых,
Средь домиков с огнём, с надеждой,
И средь развалин нежилых.
Потом вдруг с правой стороны
Взойдёт светить луна большая.
Маршрутка, наш автобус обгоняя,
Прошмыгнет с левой стороны.
Как так вот жизнь светлячками
Сверкает по бокам шоссе?
Россия, рыхлая, большая,
Одела стяжечный корсет.
Народ упрямо мчит куда-то,
Туда, где денежку дадут,
В обочинах растёт кудлато
Иво-олешниковый прут.
Горит в избёнках свет несильный.
Народец тихо там живёт.
То домового похоронит.
То замуж дочку отдаёт.
2009

***

Когда гремит могучий ураган,
Из пластика бутылки лезут в душу.
О сколько их и в водах и на суше!
Волнуется угрюмый океан.
Нептун ярится, и терпенье тает,
А в воздухах помойный яд летает,
Планета морщится от хомусов гнилья,
И ураган метлой всё выметает,
И огнь готовит очищающий пророк Илья.
Покушал йогурта из баночки плевок,
Попил водички в пластиковой таре,
Съел конфетюшку как успешности залог;
Сетей владелец в бешеном наваре.
О, сколько флоры-фауны ты уморил,
Заради ноликов в валютных банках,
Хлам навалил от Риги до Курил
Ты, гнусный менеджер Серёжа Засиралков.
Приветствую тебя, могучий ураган,
С метлой большой на море и на суше.
Пора пришла топтать хомообразных обезьян,
Леса рубающих на палочки для суши.
2014

***

И в кирхе пустой на высокой горе
Смотрели в небо Мария, Иосиф,
Младенец в младенческой светлой поре
В яслях перед ними ручонки разбросил.
В нише у купола органист,
Юноша из музыкальной школы
Баха играл, взором лучист,
С небом и Духом страстно он спорил.
Христос висел на высоком кресте,
Церковь пустая свечами светилась,
Под куполом чудился божий перст,
Европа товарам и банкам молилась.
И ни один ясноглазый блондин
В городе этом в храм не входил.
Негр с развратной вертлявой походкой
В церковь от скуки зашёл без охотки.
Мария с Иосифом в небо смотрели,
Свечи, сгорая, мигали и тлели.
Играл органист упрямый и страстный
В церкви пустой, в тишине безучастной.
Он музыкой к Богу с мученьем взывал.
Мир полон был ангелов,
Бог же молчал.
Куда-то с усмешкой шли горожане.
Они о небесном знать не желали.
2013

***

Благословляю императоров
За все их добрые дела,
Петра и Павла, Александров,
За всё, что родина дала.
Благословляю Николаев,
Екатерину, всех других,
За парки стройные, дворцы и залы
И дубы в веточках тугих.
За мостики над дикими ручьями,
Ограды в кружевах, античный дух.
Когда-то звери тут рычали
Во имя скучных алчных брюх.
Люблю бродить одна по паркам
Средь романтических гуляк:
Учёных в пальтецах немарких,
Старушек, дев и забияк.
2014

***

Без географических названий
Без имён, фамилий, дат
Мировую Первую я вспоминаю,
Каждого из умерших солдат.
Молодые, с нежной кожей,
Мускулистые, с улыбкой уст и глаз,
Трепетали вы воинственною дрожью,
Шли по европейскому дорожью,
Каждый думал: Бог за нас!
Утро синеокое всходило,
Солнце брызгало на травы и дома.
В каждом доме мама голосила.
Тихо треснув, мир сходил с ума.
Дыма вонь сменилась духом газа,
А улыбки разбросал снаряд.
Вместо мальчиков — смердящая зараза,
В поле колокольчиковых глазок
Трупы обгорелые лежат.
Кто нанёс какое оскорбленье,
Первым кто нажал на точку: «Спуск»?
У войны свои есть вожделенья,
Свой просящийся наружу груз.
Рухнули империи с царями.
Все обиды упоила кровь.
Над дымящейся землёй всходила
Новая упрямая любовь.
2014

***

Революция- это поллюция.
Никакого романтизма нет.
Жар мартышек, изнывшихся от одиночества,
вырвавшихся из солипсизма на Божий свет.
Плюю в харю тебе, революция,
раздувающая ноздри как бык.
Да здравствуют ряды полиции,
которые делают быку точный тык.
И лежат на асфальте два мёртвых:
молодой полицейский и революционер молодой,
Первому — честь безымянного подвига,
Второму удивление горькое,
променявшему жизнь на вздор.
Куда ты полез на баррикады?
За какую правду, которая вечно крива?
Есть вечное солнце любовное,
а под ним меняющаяся трын-трава.
Хотя как ты хороша революция,
как воодушевляют вырвавшиеся из стадионов стада,
как ты горяча, весела и горланиста.
А до расстрелов и гильотин — всего два шага.
И только мудрый понимает,
как революция всегда не права.
И вечными слезами рыдает
Мать, сирота и вдова.
2013

***

Кредит, кредит
Кряхтит, кряхтит
Весь разум мой,
Мой возмущённый.
Откуда взять,
Чтобы отдать?
Ведь я простой.
Я моромой!
Они, они откуда взяли?
Им дал ведь кто-то непростой,
Какой-то толстый и богатый.
А я — я нищий моромой…
Тот непростой меня обшмыгал,
Отжал все денежки мои…
А я, я бессловесной рыбой
Жру тину, ползаю по дну.
Коль тот меня бы не обшмыгал,
Мне не пришлось бы брать кредит.
Ах люди, люли, скок да прыг.
Ах, злобный дядя банк-бандит!
Да надою я ваших денег,
Обшмыгаю я всех подряд,
Куплю я пару канареек,
Мине медалькой наградят
И парой вкусненьких уклеек.
А вот банкиры, обдоившись,
Попрячут фантики во гроб,
Мечтой премного насладившись
Потратить как их и на чтоб.
Ох, охреневшие мечтатели,
Мне ваши бы проблемы бы!
Ох. дяди деньгоотжиматели,
Курлы-курлы, мурло мурлы.
2012