АЛЕКСАНДР ГАЛЬПЕР. Лучшее для «КВАДРИГИ».

БРУКЛИНСКАЯ СИБИРЬ

Я живу в Сибири,
В самом сердце южного Бруклина.
По утрам люди тянутся в
тайгу Уолл-стрита,
Вечером возвращаются,
Еле живые от
холода акций,
Искусанные до крови
комарами компьютеров.
Некоторые иногда пропадают
Задранные Медведем Больших Корпораций,
И купившие дома за городом,
И по весне я натыкаюсь на
их трупы,
Призывающие быть как они
Со страниц уважаемых изданий.

СИТИБАНК

Я нашёл работу в СИТИБАНКе
Возле Музея Современного Искусства
Меня уволили на второй день
Потому что я считал СИТИБАНК
Музеем Современного Искусства
Поскольку Современное Искусство
Пропитано дивиденто-процентами
А я со своим выдуманным опытом
Пытался влезть в Самое Сердце
Уродливого Конгломерата

Хосе и Тереза

Тиха бруклинская ночь,
У Хосе изо рта дымит член сигары,
Голая негритянка Тереза в спальне,
Я и Хосе добили бутылку
Горькой русской водки и
Бутылку сладкого ямайского рома,
Занюхали кокаин из грязного доллара.
Я чихнул и расплакался, что не могу
Читать Дон-Кихота в оригинале,
В переводе он
Сражается с ветреными мельницами
Абсолютно бессмысленно.
Хосе пустил дымок кольцами и буркнул:
«Ты мне нравишься.
В прошлой жизни
Ты был колумбийцем.
Подарю тебе заказ.
В непроходимых джунглях Перу
Спрятано 30 тонн
Чистейшего героина.
Достань мне один АН-24, одну аннушку,
И половина выручки твоя.
До конца дней своих
Путешествуй по миру
И пиши свой бред кирилицей».
Я с улыбкой замотал головой.
«Один такой груз — и
Тебе не придётся жить за счёт женщин!».
Я засмеялся.
«И ты сможешь построить самую
Красивую в Нью-Йорке православную церковь!».
«Ха-ха-ха».
« Самую большую синагогу!».
«Ха-ха-ха-ха-ха..».
«Ты сможешь купить
Всех критиков и редакторов,
И твои стихи будут на первой странице
Нью-Йорк Таймс и Нового Мира».
«Ха-ха-ха-хааааааааааааааааааааааааа».
Хосе махнул рукой,напялил сомбреро
И юркнул к себе в телевизор,
В сентиментальный мексиканский сериал.
Тут я перепугано заорал:
«Я больше так не могу!
Хосе!
Вытащи меня из этого болота, но не так!
Когда ты сказал про Аннушку,
Я уже наделал в штаны!
Не уходи!».
Рванул за ним в вечную, как жизнь,
Латиноамериканскую мыльную оперу,
Стукнулся головой об экран и упал.
За окном расхохотались
Свирепые лампочки Верезанского моста.
Теряя сознание,
Увидел, как обнажённая Тереза
Приподняла кучерявую голову
И громко заревела:
«Ты когда нибудь
Меня трахнешь? Трус!».

Хосе в авиационном шлеме!
Раскалываются мозги, видя, как
Ты летишь на аннушке с товаром,
Через киевский апрель 1986 года,
И чернобыльская радиация
Повышает стоимость героина
Пропорционально зашкаленности дозиметра.
Той проклятой весной
Я приходил в вымершую школу,
Где ты на испанском врал про русскую литературу,
Выдавая растрелянного Лорку
За спившегося Веничку Ерофеева.
Хосе в белых футбольных трусах и маечке!
Ты стоишь на краю штрафной, закрывая яйца,
Но Марадона даёт пас Пеле,
Пеле перекидывает мяч через голову,
И летит голова журналиста Гонгадзе
Прямо в ворота президента Кучмы.
Вот ты в сомбреро и с Кораном под мышкой,
Опять на кукурузнике срезаешь
Всемирный Торговый Центр,
И белый порошок разлетаются по всему Нью-Йорку.
Хосе тореадор с красной тряпкой!
Ты выходишь на бой быков,
Но свирепый бык Путин
Уже поднял на рога неуклюжего и близорукого
Моего дальнего родственника Ходорковского.
И вытекает из него кровь нефтью ЮКОСа.
Хосе в камуфляже и с калашниковым
В глубине венесуальских джунглей,
Ты минируешь дорогу
Рядом с бородатым ЧеГеварой
И не менее бородатыми чеченцами,
По которой через час
Проедет президент Буш.

Тут я пришёл в себя.
«Тереза! Воды!».
На ощупь в спальню,
Спасёт горячим сексом необузданная африканка!
«Тереза! Делай со мной, что хочешь!
Кучерявая красавица! Мать Тереза с разбушевавшимся клитером!».
Но трудно найти чёрную женщину
В темной комнате,
Особенно если она уже оделась и ушла,
И если в голове бегают пауки безумия.
«Мать твою Терезу! Вернись!».
Конечно мои три сантиметра позорили белую расу,
Мои три сантиметра,
Чувства вины, упрёков и недомолвок,
Мои три сантиметра
Освенцима, Диснейлэнда и Брайтон Бича.

Факультет Кино

Когда поступил в университет
То пошел сразу на факультет кино
Только там казалось
Я найду выход
Для всех моих творческих порывов
Только это не казалось
Компромисом с собственной совестью.
Создание фильма,
Работа со словом, картинкой, музыкой одновременно
Можно было сравнить
Лишь с сотворением мира богом.

Лиха беда начала
Несознательный профессора стали заставлять
Зубрить устройство
Пыльной и тяжелой камеры,
Разновидности отдающих токсинами пленок
И я отказывался учить этот бред
Крича преподователям:
«Вы сумашедшие!
Что все эти болтики и гаечки
Имеют общего с идеей
Божественного творения?»
Потом выяснилось,
Что даже если доучусь
Непонятно кто будет финансировать
Мои авангардные проекты.

Завалив все технические экзамены
И не сняв даже курсового фильма
(Из-за неумелого обращения с камерой —
Засветил всю пленку)
Пролетел я из кино
Как фанера над Парижем
Спикировав прямо на философский факультет
Где не требовалось знания шестеренок и стеклышек
Не нужны были миллионы долларов,
Только ручка с бумагой
И откуда меня тоже
Через семестр выгнали.

Буковский Равно Цветаева  (Посв. Сорокину)

Цветаева опять
Проигралась на скачках
Валялась голая в луже
За ипподромом с бутылкой виски.
А Буковский опять весь вечер
На ромашках гадал
Любит — не любит.

Цветаева до того напилась
Что уписалась в лифте
А Буковский плакался о
Судьбах России, Добре и Зле.

Цветаева спит как убитая на кладбище,
Там трава самая мягкая
И два шага до бара.
А Буковский
Ворочался всю ночь
От неразделённой любви.

Милбрук

Облака.
Горы.
Лес.
Известная винодельня.
Ехал сюда столько времени
А милбрукский Пино Нуар 2001-го распродан.
2000-го хоть жопой жуй
2002 — океан.
Не только я один знаю
Когда в Милбруке был
Хороший год.

Пиздеж с продавщицей
О философской разнице между
Ферментированием вина в
Бочках из стали или французкого дуба.
Пораженная глубокими знаниями,
И неведомым марсианским акцентом
Охает и строит глазки,
Но жена как сторожевой пес рядом
Кусает за локоть и
Надо ехать.

Богом забытый городок.
Зажат между скалами и водой,
Изнасилован дорогой посередине.
Антикварная лавка.
Жена хочет старинные сережки.
Куча никому не нужной рухляди,
Трехпудовые чайники,
Джазовые пластинки 20-х,
На чем их крутить? На члене?
Книги с сантиметрами пыли,
Постой! Что это?
Fenimor Cooper «The Last of the Mohicans», 1826
Первое издание!!!!!!

О, Великий Змей Чинганчук!
На планете Марс
В прошлом тысячелетии
Я открыл тебя девятилетним мальчишкой
В больнице, в ночь перед операцией
И в пюре на ужин прятались жареные тараканы.
Мать ночевала в коридоре на стульях.
Отец в доску пьяный у очередной бляди.
И никто не знал будет ли у меня завтра.

О! Вождь Краснокожих Чинганчгук!
Почему жена мне не позволила соблазнить продавщицу?
Я подобрал бы ключик к её винодельному сердцу
И закрытым для посетителей погребкам.
Я бы одел три презерватива и не разу не кончил
Пока не призналась где лежат бутылки
Зарезервированные для президентов и пап и мам римских.
В конце концов мы могли потрахаться втроём.

О! Свирепый враг бледнолицых!
Убей того, кто старит мою маму.
Сделай так, чтобы я не был копией моего отца
В молодости.
Сними скальп с тех кто раньше меня
Выпил кровь Христову 2001 года!

2 часа ночи.Охотничий отель. Зябко.
Голова гризли над кроватью, бизона над унитазом.
Спит довольная жена отшлифованная за двоих.
С окна вид на Гудзон
На каноэ плывёт Чинганчгук,
Машет мне томагавком.
С ним вместе мои ругающиеся родители,
Допивают последнюю в мире бутылку
Милбрукского Пино Нуар 2001 года.

Пропасть

Проснуться в 2 часа утра
От шума ночного дождя
И увидеть как возле кровати
Разверзлась пропасть
На дне её мутное болото
Плещутся там бывшие Подруги-Русалки
Плавают вниз лицом Утопленики-Юношеского-Идеализма
Облизываются челюстями вверх Крокодилы-Кредиторы
Пахнет оттуда нищетой, одиночеством и смертью
И сползаю я к краю сантиметр за сантиметром
И не за что ухватится
Подушкa предательски легка и не имеет опоры,
И с последних сил
Швыряю в бездну свежий стих
И вдруг закрывается пропасть
И прекращается дождь.

Синий Мяч

Мне было шесть лет когда
Родители получили квартиру в новом доме.
Они подружились с соседями по этажу,
A я с ихним пятилетним сыном Серёжей.

Ясным летним днем
Мы вышли в ним первый раз
В незнакомый двор.
У Сергея был синий мяч
А дворовые ребята играли в футбол
Пятнистым черно-белым
Там было шумно и весело
Раздавались маты,
Иногда завязывались
Кратковременные потасовки.
И Серёжа сказал мне:
— Давай здесь в стороне играться без них.
А я ответил:
— Это же скучно.
— Но они же плохие мальчики.
— Ну и что? Зато там весело.
— Но они говорят плохие слова!
— А разве бывают плохие слова?
И я ушёл к ним.
А Сергей остался один бить об стенку
Мячиком цвета небес.

Я стал уличным мальчишкой
Сбегал с уроков, лапал девочек в гардеробе
Лазил в чужие сады,
В меня стреляли из дробовика.
(Раз солью попали в жопу),
А Серёжа был круглым отличником
Никто от него слова нецензурного не слышал
Он избегал всех дворовых мальчишек
(Включая меня)
Учителя ставили его всем в пример наперебой.
Сергей окончил школу с отличием
Поступил в университет на юридический факультет
Потом моя семья уехала уехала за океан
И я вообще забыл, что он существует.

Недавно мама получила письмо
От сережиных родителей
Что их сын был храбрым, не берущим взятки следователем
И он стал подбираться к верхам
И его предупреждали – не помогало.
Заманили в лес, зверски пытали и потом повесили.
И ему было 27 лет и его жене 21.

Я боюсь коррумпированных режимов
Не меньше чем честных следователей
Но вопрос который не даёт мне покоя
Не в тот ли момент когда он в пять лет
Остался один с синим мячом
Ему накинули веревку на шею.

ГОРДОСТЬ ХАРИТОНОВКИ

Что ты ноешь?
Не получилась жизнь в Америке?
Русским гуманитариям здесь нелегко?
Ты не знаешь, что такое тяжело!
Я приехала из сибирской деревни в Москву
Поступать в медицинский
Говорили без взятки соваться нечего
А я голову от книги неделями не поднимала
Даже когда корову доила.
Ни копейки не дала
Лучше всех сдала вступительные
Потом так училась
Что самый престижный
Американский медицинский центр
Взял на стажировку.
Здесь – только три года
Начальник хирургического отдела
Во мне души не чает
Сложные операции доверяют
Недавно в рекламном клипе больницы сняли
Деньги, что мне платят
Три стажера не получают.
На них кормлю вся Харитоновку.
Ты плачешься?
А любой из моей деревеньки жизнь бы отдал
Чтобы оказаться в Америке
И не валялся бы дома, читая
Маргинальные поэтические журналы на русском
А пахал бы за троих.
Ты здесь 16 лет и что?
Две книжечки стихов?
На русском?
Не на арамейском?
Говорят миллионы платят
За стихи на латыни!
Кому это надо?
У тебя в кармане сейчас 100 долларов нету
Но ты же умней любого американца
Выучи наизусть английский словарь
Найми логопеда, убери акцент
Проведи исследование какие темы котируются
В Америке
Что хотят смотреть канзасские фермеры
Или лесорубы Мичигана
И потом напиши такой сценарий
Чтобы на твои фильмы были аншлаги
По всему миру
Чтобы Голливуд не знал с какой стороны
Тебе жопу лизнуть.
Стань миллионером!
Чтобы с лица
Не сходила довольная улыбка
И только потом подходи
Просить телефончик у
Девушки из Харитоновки.

Драйзер

В глубине чёрного нью-йоркского гетто
Где после пяти вечера пули летают вольно как воробьи
И в среднем пятерых убивают за выходные
Где белых видят только в танке
Полицейской машины
В доме престарелых
У умирающей от рака одинокой
Пенсионерки из Петербурга
Я увидел на книжной полке
Полное собрание сочинений
Теодора Драйзера на русском языке.
И представил, что будет с этими томами
Когда её добьет суровая болезнь
И выбросят на свалку
«Финансиста» и «Американскую Трагедию»,
И как будет недоуменно кириллица глазеть
С открытых ветром страниц на родное американское небо
Рядом со старыми телевизорами, стёртыми шинами
И трупами неудачливых наркодилеров.

Шутки Луны

через неделю после
приезда в Америку
он стал президентом
Американского Конгресса Фантастов —
больше никто не хотел.
ни зарплаты, ни дачи с шофером
8 часов в день рассылать письма
требуя членских взносов.
он поклеил марки на конверты полдня
выпил залпом стакан водки и
и подал в отставку.
сохранилась фотография
с Айзеком Азимовым.
потом залез в Общество Охраны Лебедей
Центрального Парка
за ручку здоровался с мэром города
тоже ничего не платили
и надо было писать доклады
чего не хватает птичкам
для полного счастья.
сбежал в масоны
но Ложа тайно не управляла миром
а навещала детей в больницах.
в некоммерческом кино
подносил кофе, держал микрофон
подружился с культовым режиссером
широко известным в узком кругу.
последнее что я слышал
он навешал лапши Госдепу
и его увезли на конгресс
российских правозащитников в Прагу
оплатили самолет, гостиницу
обеды, ужины, выпивку
брали интервью
он был на седьмом небе от счастья!
он состоялся!
по ночам он возвращается
в свою дешевую квартирку в
выгоревшем квартале возле аэропорта
пустые бутылки катаются по полу
ползают жирные мухи
наливает себе стакан водки
садится меж памяти в рамках
масонов вперемешку с фантастами
счастливых лебедей с
печальными диссидентами
и смотрит на огоньки
взлетающих самолетов
не замечая как высоко в небе
над ним смеется
нью-йоркская луна.

Нашествие

Орды Чингиз-Хана несутся на Нью-Йорк

Тысячи коней, пыль столбом, страшные вопли

Дымовая завеса вокруг
Не знают куда стрелять полицейские
Мелькает в этом смертоносной куче сабли, копья, луки.
Вылетают оттуда огненные стрелы
Вонзаются в горло толстым полицейским.

Варвары уже на Уолл Стрит
Писают в штаны миллиардеры-брокеры
Предлагают кредитные карточки
Закрываются облигациями гарантированные государством
Но уже покатились по тротуару головы финансистов
Покрывают их ценные бумаги
Осенними листьями.

На Пятой Авеню настоящая бойня!
Психоаналитики объясняют дикарям,
Что на самом деле они хотят свою маму
И падают с перерезанным горлом знатоки Фрейда и Юнга.
Умирают в огне лучшие в мире собачьи парикмахеры
Рядом падают тела гениальных дизайнеров
Шапочек для хомячков и нижнего белья для кошек.

А варвары уже у стен Нью-Йорского Университета
Пищат перекинутые через седло
Известные феминисткие постструктруралистки
Будут грубые мужланы их всем отрядом
Получат наконец лесбиянки-профессорши
Свой первый в жизни оргазм
Если не будут нудить о Барте.

Круги Своя

Догорает Нью-Йорк поверженный
Разбивает свой шатер Чингиз-Хан
В Центральном Парке
Горят Хилтоны, Астория-Валдорф и прочие дрова пятизвездные
С золотыми унитазами и говорящей туалетной бумагой
Висят на столбах силиконовые хирурги
Исскуственные груди валяются снизу
На колах головы защитников прав ежиков и гермафродитов
Четвертуют известных американских писателей-экзистанционалистов
Вливает раскаленное олово в рот политкорректных поэтов
Варят живьем в котлах лучших в мире интернет-программистов
Они знали самые сложные языки
Хороший должен получиться суп
Пригоняют Чингиз-Хану моделей
По слухам самые красивые девушки мира
Но нет у них не грудей не задниц
Не может он понять мальчики они или девочки
Велит кормить их усиленно
Каждой в день по барану
Кто откажется — собственноручно саблей вспорет живот
Наступает новый день
В истории человечества
Возвращается все на круги своя.

На Смерть Кузьминского

Один друг мне сказал, что
Поминки по Кузьминскому должны быть
С водкой из горла и килькой
На детской площадке,
Где Костя выгуливал своих борзых.
Другой — что в русском ресторане на Брайтоне.
Уж Кузьминский-то был точно имперцем и ватником.
Обвязать портрет георгиевской ленточкой!
Третий утверждал, что Костя любил Украину,
Писал стихи на украинском,
Ненавидел Путина и ФСБ.
В украинской корчме надо помянуть
С горилкой и салом.
Четвертый доказывал, что Костя вообще плевал на политику.
Такой гурман! Любитель устриц и молоденьких женщин!
Такого надо провожать в хорошем французском ресторане.
И тут я понял, что у каждого свой Кузьминский,
Как-будто никакого Кузьминского не было.
Было увеличительное стекло,
Разжигающее огонь любой души в сто раз.
Теперь этот телескоп уже сам на небесах:
Бегает с саблей за Эмили Дикинсон,
Спускает борзых на Ахматову,
Пьет литрами водку с Довлатовым,
Ругается с Бродским.

Изгнание из Рая

Когда-то судьба забросила меня
Без копейки денег
На затерянный в Тихом Океане остров Мауи.
Я спал на диком пляже,
В волосах поселился золотой песок,
Умывался изумрудно-чистой водой,
Нырял каждое утро и здоровался
С крабами и черепахами.
Пестрые рыбки были моим цветным телевизором.
Теплыми вечерами я говорил «Спокойной Ночи»
Пыхтящему рядом на горе вулкану,
Питался не фаст-фудом,
А чудесными фруктами что росли на деревьях,
Но Рай серьезно портили аборигены.
Они меня там сто лет ждали
И хотели убить.
Я не был толстосумом из дорогой гостиницы.
Я был другого цвета, разреза глаз,
Бледнолицый оккупант с Большой Земли.
И я сбежал назад к небоскребам
Закрывающим солнце,
К грязной подземке с крысами,
От одних убийц к другим.

Пастораль

Первый раз в родном городе за много лет
Одноклассник похищает прямо со чтений
Прерывая мой спор с критиком
О постмодернизме в постструктурализме
И везет 5 часов к себе в деревню.
Жена накрывает стол
Детки подносят рюмочки
Сало, копченую рыбу, забивают поросенка
Свежий воздух, волшебная самогонка на местных травах
После литра, воспоминаний о школьных годах
Я не могу уже вспомнить как меня зовут
Он смотрит прямо в глаза и спрашивает:
— Тебе уже 44 и не женат? Может ты того? Пидар?
— Да нет. Сложно в Америке найти своего человека.
Друг ведет в хлев
Там 22 летняя дочка Валя доит корову. Говорит:
«Отдаю тебе самое лучшее. Увози ее в Америку!
Здесь все алкаши. Спаси ее!
Головой ручаюсь что не кинет!
Она читать умеет».
Дочка конечно красавица. Кровь с молоком.
Выше меня на пол-головы. Уже влюблен.
Валя смотрит игриво
Бьем по рукам. Завтра обговорим детали.
Я ложусь спать, но мне снятся кошмары.
Валя доит корову
У меня в Нью-Йорке на 20 этаже на балконе
Корова мычит поглядывая на Статую Свободы
Валя режет барана на балконе и
Брызжет кровь на весь Бруклин
Валя кладет меня на лопатки в споре
О постстуктурализме
Валя начала писать стихи лучше меня
И теперь все меня просто знают
Как мужа Вали
Валя выгнала меня за пьянство
И в мою квартиру вьехал богатый американский дантист
И он растит моих детей и меняет им пеленки
И вот они уже забыли родной язык
Валя поняла что она лесбиянка
И ушла к другой
Оставив детей со мной
Я проснулся в холодном поту в 6 утра,
Вылез в окно и побрел шатаясь к трассе
Ловить машину назад
К постмодернистам.